Глава 3. Основания прекращения обязательств, связанные с отпадением экономической цели обязательства

 

Новация

 

В действующем законодательстве содержание института новации сводится к одной статье – 414 ГК РФ. Подобное состояние правовой регламентации отношений, возникающих вследствие обновления обязательства (новации), породило в правовой науке и правоприменительной практике такие подходы, которые выглядят противоречиво не только с позиции теории обязательственного права, но и действующего гражданского законодательства. В первую очередь, это касается вопроса о существе соглашения о новации. В юридической литературе высказывается мнение о том, что новационное соглашение представляет собой консенсуальную сделку, для вступления которой в силу не требуется передачи имущества, а достаточно лишь согласования воли сторон[47].

Вместе с тем, не отрицая практическую целесообразность существования консенсуальной конструкции соглашения о новации, некоторые авторы полагают, что принцип свободы договора позволяет сконструировать соглашение о новации и в качестве реального соглашения, отождествив момент исполнения по соглашению о новации с моментом его заключения, а как следствие – с моментом прекращения первоначального обязательства[48].

Несмотря на некоторый разброс во мнениях относительно примата консенсуальной конструкции договора новации, наличие такой конструкции основано на том, что при совершении договора новации первоначальное обязательство прекращается в отсутствие какой‑либо передачи имущества, а значит, такой договор является консенсуальным, т. е. для его совершения достаточно соглашения сторон. Подобный подход, на наш взгляд, основан на неверном понимании природы исследуемого соглашения.

Представляется, что договор новации носит исключительно реальный характер. В противном случае пришлось бы вести речь о том, что с момента совершения соглашения возникает лишь обязанность заменить одно обязательство другим, которое, в свою очередь, подлежало бы исполнению в определенном или определимом будущем. Именно при таком подходе к пониманию существа соглашения о новации пришлось бы согласиться с мнением тех авторов, которые рассматривают его как самостоятельную договорную конструкцию.

Однако соглашение о новации (а равно новационное соглашение, договор новации) – это соглашение о прекращении одного обязательства и возникновении другого обязательства, замещающего первое. Его необходимо рассматривать как одну из стадий динамики обязательства, при этом, если для одного (первоначального, новируемого) обязательства соглашение о новации выступает правопрекращающим юридическим фактом, то для другого (нового, обновленного) обязательства – это правопорождающий юридический факт. Такое соглашение имеет целью прекратить одно и породить другое обязательство. Данные обязательства объединяет лишь то, что субъектный состав на стороне кредитора и должника в обоих обязательства однородный и то, что момент прекращения одного (новируемого) обязательства совпадает с моментом возникновения другого – обновленного обязательства. Иначе говоря, договор новации и сделка новации совпадают в одном моменте – совершении замещения одного обязательства другим, что составляет предмет договора новации.

Указанные обстоятельства подтверждают реальный характер договора новации, который следует отличать от соглашений, направленных на изменение условий обязательства. Последние тоже имеют реальный характер, однако при их совершении правовая связь в первоначальном обязательстве не утрачивается, а лишь оптимизируется в угоду интересам его сторон. Как отличить замещение обязательств в силу соглашения сторон от изменения условий обязательства в силу соглашения сторон?

Представляется, что при замещении затрагиваются такие условия обязательства, сущностные характеристики которых обеспечены существом юридического факта, породившего искомое обязательственное правоотношение. При этом в зависимости от того, в какой степени затрагиваются эти условия, зависит стабильность самого основания возникновения обязательства. Наиболее ярко это прослеживается в договорной сфере.

Если соглашением сторон затрагивается условие обязательства, которое не соотносится с тем или иным существенным условием договора, из которого возникло это обязательство, то речь идет об изменении условия обязательства, но не о его прекращении. Однако после изменения такого условия оно приобретает качество условия, относящегося, к так называемой, третьей группе существенных условий, т. е. условий, относительно которых по заявлению одной из сторон должно быть достигнуто соглашение. Это означает, что последующее изменение этого условия по соглашению сторон подпадет под режим новации, который распространяется на все случаи изменения условий обязательства соотносимых с тем или иным существенным условием договора, из которого возникает подобное обязательство. Несмотря на то, что в рамках одного договора в силу соглашения сторон может иметь место как изменение условия обязательства, так и замещение одного обязательства другим, относительно динамики данного договора такое соглашение приобретает форму соглашения об изменении условия договора.

Например, если на стадии исполнения договора купли‑продажи стороны своим соглашением устанавливают повышенные требования к качеству товара по сравнению с обязательными требованиями, предусмотренными законом или в установленном им порядке, то перед нами имеет место изменение условия о качестве товара в силу соглашения сторон. С этого момента условие о качестве товара является существенным условием договора купли‑продажи, а значит, в случае возникновения потребности последующего изменения условия о качестве товара, такое изменение будет происходить по процедуре новации, то есть замещения одного обязательства по передаче товара другим обязательством по передаче товара, но в рамках одного и того же договора.

Договор о новации потребуется и в любом другом случае дополнительного согласования условия обязательства по передаче товара, которое затрагивает какое‑либо существенное условие договора купли‑продажи, в частности, условие о количестве или наименовании товара как условие о предмете договора купли‑продажи; условие о сроках поставки в договоре поставки; условие о цене в договоре продаже недвижимости и т. д. Подобные примеры новации касаются всех тех случаев, когда обновленное обязательство остается в рамках искомого договора и подпадает под режим изменения условий договора в силу соглашения сторон.

Вместе с тем, при замещении одного обязательства другим может произойти такое изменение условия обязательства, которое затронет не только какое‑либо существенное условие договора, но и непосредственным образом отразиться на существе договорной конструкции: новация приведет к трансформации договорной конструкции, когда один договор будет заменен другим договором. В подобном договоре новации конкретизация условия о замещаемых обязательствах происходит, в частности, за счет указания на сущностные характеристики создаваемого договора, способного обслужить обновленное обязательство[49]. В этой ситуации заменой обязательства изменяется само основание его возникновения, а значит, изменяются и условия реализации обновленного обязательства. При этом влияние новации на формирование новой договорной конструкции зависит от того, на какой стадии исполнения первоначального договора реализуется механизм новации и в какой степени такой механизм оказывает влияние на цель этого договора.

Если новация коснулась обязательства, отвечающего за квалификацию договора (квалифицирующее обязательство)[50], то договор может быть заменен, либо на договор в рамках одного договорного типа (напр., договор продажи предприятия заменен на договор продажи недвижимости), либо на договор иной типовой принадлежности (напр., договора купли‑продажи заменен на договор возмездного оказания услуг). В подобной ситуации процесс замещения обязательств одновременно сопровождается процессом замещения договоров, когда отпадение экономической цели новируемого обязательства соответствует отпадению цели первоначального договора, а формирование экономической цели обновленного обязательства соответствует формированию новой цели нового договора.

В большинстве возмездных двусторонних договорах исполнению квалифицирующего обязательства противостоит исполнение денежного обязательства, связанного с уплатой денег за товар, оказанную услугу, выполненную работу, которые также могут подлежать обновлению через механизм новации. Исполнение таких денежных обязательств, как правило, выступает последней стадией динамики заключенного договора. При их замещении может быть затронут как характер возврата денег кредитору, так и сам предмет их исполнения. Очевидно одно, что погашение новируемого обязательства связано с отпадением его экономической цели в то время, как первоначальный договор прекращается непосредственно достижение его цели, а не отпадением. Соглашением о новации долг, возникший при исполнении первоначального договора, выводится за его рамки и оформляется либо самостоятельным договором займа (а первоначальное денежное обязательство замещается заемным обязательством), либо любым другим договором, предметом которого выступает иное отличное от денег предоставление (первоначальное денежное обязательство замещается обязательством по передаче имущества, выполнению работ, оказанию услуг и т. п.).

Новацию можно применить не только для погашения договорных регулятивных обязательств, но и для погашения регулятивных обязательств, возникающих из односторонних сделок. При этом обновленное регулятивное обязательство может характеризоваться как признаками договорного, так и внедоговорного обязательства. Так, обязательство по выплате денежного вознаграждения в рамках публичного обещания награды может быть замещено внедоговорным обязательством по передаче имущества в собственность (в подобной ситуации меняется лишь предмет вознаграждения: деньги заменены на иное имущество), а может быть новировано в заемное (договорное) обязательство. Для охранительных внедоговорных обязательств также существует возможность применения механизма новации с учетом существа первых. В частности, замещение допустимо для обязательств по возмещению вреда, причиненного имуществу, что не противоречит природе данного охранительного обязательства, цель которого – полное возмещение причиненного имуществу потерпевшего вреда посредством полного восстановления его имущественной сферы.

Вместе с тем, нельзя новировать обязательство по возмещению вреда, причиненного жизни и здоровью, поскольку принцип полного возмещения вреда относительно данного деликта достигается за счет предоставления определенной денежной суммы, в частности, необходимой для возмещения затрат на лечение. Нельзя заместить одно кондикционное обязательство другим аналогичным. Однако его можно погасить возникновением другого – регулятивного обязательства. При подобном замещении обязательства из неосновательного обогащения произойдет смещение интереса кредитора, который выйдет из охранительной сферы в регулятивную, что в дальнейших отношениях кредитора и должника исключит возможность первого ссылаться на кондикционную природу происхождения долга второго.

Таким образом, границы применения новации определяются лишь качественным состоянием первоначального обязательства и степенью замещения условий такого обязательства. Что касается условий обязательства, которые могут быть задеты процессом новирования, то такие не ограничиваются лишь предметом и способом исполнения обязательства. Это могут быть любые условия, в т. ч. время и место исполнения[51]. Вместе с тем, новацией нельзя, во‑первых, изменить направленность исполнения обязательства, когда кредитор в первоначальном обязательстве станет должником в обновленном обязательстве, во‑вторых, нельзя изменить субъектный состав на стороне кредитора и должника.

Применение в хозяйственном обороте новации применительно к договорным обязательствам, которые исполняются ненадлежащим образом либо вообще не исполняются должником, породило немало противоречивых подходов к решению вопроса о судьбе акцессорных обязательств и, в первую очередь, обязательств по уплате неустойки.

На первый взгляд, решение этого вопроса очевидно и находит отражение в содержании законодательной нормы, согласно которой новация прекращает дополнительные обязательства, связанные с первоначальным, если иное не предусмотрено соглашением сторон. Данная норма распространяется на случаи, когда стороны прекращением основного обязательства прекращают и все дополнительные (акцессорные) обязательства, которые, в частности, обеспечивали исполнение основного обязательства, но так и не были реализованы в силу отсутствия оснований для их исполнения. Вместе с тем, среди акцессорных обязательств выделяются такие обязательства, реализация которых может происходить одновременно с реализацией основного обязательства. Речь, в частности, идет об обязательстве по уплате неустойки, возникновение которого обусловливается случаями неисполнения или ненадлежащего исполнения основного обязательства.

При реализации неустойки кредитор неисполняемого или ненадлежащее исполняемого обязательства, не утрачивая интереса в его исполнении, предупреждает наступление негативных материальных последствий для себя, обременяя должника обязанностью уплаты определенной денежной суммы. Соответственно, обязанность уплаты неустойки относительно основного обязательства в зависимости от того, исполняется ли оно надлежаще либо не исполняется (ненадлежащее исполняется), может считаться не возникшей или, напротив, возникшей. Обязанность уплаты неустойки не возникнет и в том случае, когда момент исполнения основного обязательства еще не наступил.

Следовательно, если стороны обновляют обязательство, момент исполнения которого не наступил, либо обязательство, которое надлежаще исполняется, но стороны, например, потеряли интерес в его исполнении, обязательство по уплате неустойки прекращается в силу прямого указания ст. 414 ГК РФ, как акцессорное обязательство. В данном положении отражается существо любого акцессорного обязательства как обязательства, существование и действительность которого ставится в зависимость от существования и действительности основного обязательства. Обновление же обязательства, которое не исполнялось либо ненадлежащее исполнялось, определяет особенности прекращения обязательства по уплате неустойки.

Неисполнение (ненадлежащее исполнение) основного обязательства порождает последствие, в качестве которого, в частности, выступает обязанность по уплате определенной денежной суммы (неустойки). Следовательно, до момента новирования на стороне должника возникает денежный долг, соответствующий размеру неуплаченной неустойки. Этот денежный долг входит в совокупный долг должника на момент обновления основного обязательства. Иначе говоря, обязательство по уплате неустойки прекращается в момент совершения новации. Однако новация не влияет на действительность денежного обязательства, предмет исполнения которого соответствует неуплаченной неустойке.

Вместе с тем, в судебной практике встречается иной подход к определению судьбы денежного долга, соответствующего размеру неуплаченной неустойки. Так, согласно п. 4 информационного письма Президиума ВАС РФ от 21.12.2005 № 103 «Обзор практики применения арбитражными судами ст. 414 Гражданского кодекса Российской Федерации»[52] (далее – Информационное письмо) если иное не предусмотрено соглашением сторон, с момента заключения соглашения о новации обязанность уплатить за предшествовавший заключению указанного соглашения период неустойку, начисленную в связи с просрочкой исполнения должником первоначального обязательства, прекращается.

Иллюстрацией данного положения послужило дело, связанное с новацией обязательства по оплате поставленного товара, которое не исполнялось в течение одного месяца, в заемное обязательство. Несмотря на то, что кредитор после обновления первоначального обязательства рассчитывал также на удовлетворение требования, связанного с получением денежной суммы, соответствующей размеру договорной неустойки за один месяц просрочки оплаты за товар, суд отказал в удовлетворении данного требования. Суд пришел к выводу о том, что «замена долга по оплате продукции на заемное обязательство не позволяет после заключения соглашения о новации применять ответственность за несвоевременное осуществление платежей по договору поставки».

На наш взгляд, приведенный вывод выступает примером неправильной квалификации правоотношений. Не вызывает сомнения, что обязанность по уплате неустойки возникла и согласно приведенной выше ситуации не исполнялась в течение месяца с момента неисполнения обязательства по оплате товара до момента его замены на заемное обязательство. Должник, который должен был выплачивать неустойку согласно условиям договора, уклонялся от ее уплаты. Соответственно, условие о договорной неустойке, которое на момент заключения договора поставки рассматривалось как обеспечительное средство, наступило, обременив должника‑покупателя уплатой определенной денежной суммы.

Таким образом, на момент новации на стороне должника, помимо долга по основному (первоначальному) обязательству, возник денежный долг по акцессорному обязательству, представляющий собой денежную сумму, которую должник должен был выплатить в качестве договорной неустойки, но не выплатил. Возникает вопрос о квалификации возникших после новации правоотношений.

Представляется, что в момент обновления первоначального обязательства (по оплате товара), который соответствует моменту прекращения договора поставки, возникают два самостоятельных обязательства: заемное обязательство и денежное кондикционное обязательство, возникшее в силу отпадения правового основания (прекращения договора поставки) при наличии денежного долга, который подлежит квалификации как неосновательно приобретенное имущество[53].

Вместе с тем, с момента новации обязательство по уплате неустойки за просрочку поставленного товара прекращается на будущее, поскольку исчезает основное обеспечиваемое неустойкой обязательство. Новация погашает не долг, который возник на момент обновления обязательства, а акцессорное обязательство, что не было учтено судебными органами при вынесении решения об отказе в удовлетворении требования об уплате денежного долга, возникшего вследствие неуплаты договорной неустойки.

С момента совершения новации, должник несет не только обязанность в рамках заемного обязательства, но и обязанность по возмещению денежного долга в рамках кондикционного обязательства. Отказывая кредитору в удовлетворении требования о возмещении сумм, соответствующих размеру неуплаченной неустойки, суд тем самым подводит существо таких сумм под имущество, неподлежащее возврату в качестве неосновательного обогащения. Однако в ст. 1109 ГК РФ в перечне имущества, неподлежащего возврату в качестве неосновательного обогащения, такое имущество отсутствует[54]. Соответственно, нельзя обосновать решение суда и нормами о кондикции. Погашение денежного долга без совершения каких‑либо действий со стороны должника, направленных на такое погашение, возможно посредством прощения долга. При этом прощение долга как основание прекращения гражданско‑правового обязательства предполагает: во‑первых, волеизъявление кредитора; во‑вторых, отсутствие ограничений на совершение действий, направленных на прощение долга, предусмотренных, в частности, нормами Гражданского кодекса РФ о дарении. Вместе с тем, в исследуемой ситуации воля кредитора, напротив, была направлена на истребование денежной суммы от должника. Более того, согласно ст. 575 ГК РФ дарение в отношениях между коммерческими организациями не допускается.

Таким образом, в действующем гражданском законодательстве отсутствует какой‑либо механизм, который мог бы позволить суду отказать в удовлетворении требования кредитора на взыскание суммы денежного долга, соответствующей размеру неуплаченной договорной неустойки. Это позволяет говорить о том, что содержание абз. 1 п. 4 Информационного письма основано на неверной квалификации правоотношений, а решение суда основано на неправильном применении норм материального права.

На наш взгляд, кредитор вправе требовать исполнения не только обновленного обязательства, но и исполнения денежного кондикционного обязательства, долг по которому соответствует размеру начисленной, но неуплаченной неустойки за срок неисполнения или ненадлежащего исполнения первоначального обязательства.

Вместе с тем, не исключена возможность обновления обязательства таким образом, что размер нового обязательства покроет размер первоначального обязательства и денежного акцессорного обязательства в совокупности. От подобной ситуации следует отличать ситуацию, когда обязательство по уплате неустойки новируется в заемное обязательство, а основное обязательство остается прежним. Подобный подход не учитывает существа акцессорного обязательства и соответственно основан на неверной квалификации правоотношений.

Тем не менее, высшие судебные органы такой подход признают состоятельным. Так, в п. 5 Информационного письма содержится вывод о том, что обязательство по уплате неустойки может быть новировано в заемное обязательство. Данная рекомендация Президиума ВАС РФ основана на ситуации, согласно которой стороны договора купли‑продажи, новировали обязательство по уплате неустойки, которое возникло вследствие неисполнения обязательства по оплате товара, в заемное обязательство. Суд, отказывая в удовлетворении требования кредитора об уплате неустойки, полагая, что новация не состоялась, указал на то, что ст. 414 ГК РФ не устанавливает запрета на новацию обязательства по уплате неустойки. Суд указал, что в соответствии со ст. 818 ГК РФ по соглашению сторон долг, возникший из купли‑продажи, аренды имущества или иного основания, может быть заменен заемным обязательством. В качестве иного основания, по мнению суда, может выступать факт неисполнения обязательства, порождающего денежное обязательство – обязательство по уплате неустойки.

В подобной ситуации суд признал возможным изменение существа обязательства, направленного на предупреждение или пресечение нарушения прав, каким и является обязательство по уплате неустойки, на обязательство, исполнение которого лишь предполагается с точки зрения нормального течения гражданского оборота. Новирование обязательства по уплате неустойки в заемное обязательство приводит к изменению статуса должника в основном обязательстве по оплате товара: недобросовестный должник приобретает статус добросовестного, т. е. такого должника, который, несмотря на просрочку основного обязательства (недобросовестное поведение), принуждается лишь к исполнению обязанности по оплате товара.

Представляется, что подобное изменение статуса должника недопустимо, а равно недопустимо изменение природы охранительного обязательства. Если предположить возможность новации обязательства по уплате неустойки в заемное обязательство, то применительно к описанной выше ситуации выходит, что должник может оказаться в ситуации, когда уже два самостоятельных обязательства (по уплате товара и заемное) не будут исполняться и, соответственно, породят два дополнительных обязательства по уплате неустойки. Относительно заемного обязательства получается, что неустойка будет начисляться на сумму, представляющую собой по первоначальному обязательству также неустойку. Иначе говоря, речь идет о завуалированной возможности начисления процентов на проценты. В целом подобная ситуация приведет к обременению должника обязанностью уплаты денежных сумм несоразмерных последствиям нарушения обязательства по оплате товара.

Допустимость новации обязательства по уплате процентов в заемное обязательство выглядит «порочной» и с позиции норм, определяющих очередность удовлетворения требований кредитора по денежному обязательству. Выходит, что подобная новация позволяет вывести денежные суммы, соотносимые с размером неуплаченной неустойки, из приоритетной очереди удовлетворения требований кредитора по сравнению с основным долгом. Таким образом, сумма произведенного должником платежа по правилам ст. 319 ГК РФ сразу пойдет на погашение основного долга по оплате товара.

Итак, можно установить следующие пределы применения новации относительно обязательства по уплате неустойки:

во‑первых, новация основного обязательства прекращает обязательства по уплате неустойки исключительно на будущее время и не затрагивает обязанность по уплате денежного долга, возникшего в силу неисполнения основного первоначального обязательства и соответствующего размеру неуплаченной неустойки; с момента новации основного обязательства обязательство по уплате неустойки преобразуется в кондикционное обязательство;

во‑вторых, допускается новация основного обязательства и обязательства по уплате неустойки с одновременной заменой их на одно заемное обязательство;

в‑третьих, исключена новация обязательства по уплате неустойки с сохранением основного обязательства.

 

Прощение долга

 

В системе оснований прекращения гражданско‑правовых обязательств, направленных на бесконфликтное урегулирование отношений, особое место занимает прощение долга, в силу которого одно лицо (кредитор), обладающее имущественным правом требования к другому лицу (должнику), освобождает последнее от исполнения лежащей на нем обязанности.

В юридической литературе существо данного основания прекращения обязательств, как правило, рассматривают через призму судебной практики, квалифицирующей прощение долга в зависимости от критерия направленности намерения кредитора освободить должника от обязанности. Так, в 2005 году Президиум Высшего Арбитражного Суда РФ в информационном письме № 104 указал на то, что отношения кредитора и должника по прощению долга можно квалифицировать как дарение, только если судом будет установлено намерение кредитора освободить должника от обязанности по уплате долга в качестве дара[55].

Данный вывод был проиллюстрирован на следующем примере. Акционерное общество получило от общества с ограниченной ответственностью денежные средства по договору займа, которые обязалось возвратить в установленный срок и уплатить проценты за пользование деньгами. Сумма займа не была возвращена в срок. ООО направило в адрес должника письмо с требованием немедленного возврата суммы займа, указав при этом, что в случае исполнения данного требования займодавец освобождает заемщика от уплаты процентов за пользование денежными средствами и неустойки за несвоевременный возврат суммы займа.

Заемщик сумму займа возвратил. Однако кредитор, полагая, что освобождение заемщика от обязанности уплаты процентов в качестве платы и неустойки является ничем иным как дарением, которое по смыслу ст. 575 ГК РФ подпадает под запрет, а соответственно, является ничтожным, предъявил к заемщику требование о взыскании указанных процентов годовых.

Суд в удовлетворении исковых требований займодавца отказал по следующим основаниям: квалифицирующим признаком дарения является его безвозмездность. Вместе с тем, гражданское законодательство исходит из презумпции возмездности договора, поэтому прощение долга является дарением только в том случае, если судом будет установлено намерение кредитора освободить должника от обязанности по уплате долга в качестве дара. Об отсутствии намерения кредитора одарить должника может свидетельствовать, в частности, взаимосвязь между прощением долга и получением кредитором имущественной выгоды по какому‑либо обязательству между теми же лицами. Суд установил, что целью совершения сделки прощения долга в данной ситуации являлось обеспечение возврата суммы задолженности в непрощенной части, и у кредитора отсутствовало намерение одарить должника.

Таким образом, вышеизложенное позволяет сформулировать два вывода. Во‑первых, прощение долга есть двусторонняя сделка, что предполагает необходимость получения согласия должника на ее совершение. В противном случае, как отмечают некоторые авторы, возможно наступление негативных последствий для должника, который может быть не заинтересован в освобождении его от имущественной обязанности[56]. Во‑вторых, вопрос о соотношении прощения долга и дарения решается в зависимости от существа намерения кредитора. Так, в случае, если имеет место намерение кредитора освободить должника от обязанности по уплате долга в качестве дара, прощение долга выступает разновидностью дарения. Если же такое намерение кредитора имеет иную направленность, не связанную с намерением одарить, то прощение долга подлежит квалификации, в частности, в качестве обеспечения возврата суммы задолженности в непрощенной части[57].

Итак, Президиум ВАС РФ в качестве квалифицирующего признака прощения долга как дарения выделяет установление намерения кредитора освободить должника от уплаты долга в качестве дара. В то же время п. 2 ст. 572 ГК РФ оперирует понятием «ясно выраженное намерение».

Имеется ли различие между понятием «намерение», используемое в Информационном письме № 104, и понятием «ясно выраженное намерение» п. 2 ст. 572 ГК РФ? Очевидно, что имеется. Намерение лица – есть его воля. Ясно выраженное намерение представляет собой ни что иное, как волеизъявление. Соответственно, исследуемые понятия соотносятся между собой также как понятия «воля» и «волеизъявление». Выходит, что в вопросе квалификации прощения долга, по мнению ВАС РФ, ключевое значение имеет внутреннее состояние субъекта, т. е. его воля. Представляется, что такой подход к квалификации отношения не совсем укладывается в действующий механизм толкования условий договора, нашедший отражение в нормах ст. 431 ГК РФ: при толковании условий договора судом принимается во внимание буквальное значение содержащихся в нем слов и выражений. При этом в случае неясности буквальное значение условия договора может быть установлено путем сопоставления с другими условиями договора и его смыслом в целом. И только при невозможности реализации приведенного механизма определения содержания договора суд должен выяснить действительную общую волю сторон с учетом цели такого договора.

Возвращаясь к примеру из Информационного письма № 104, можно утверждать, что содержащееся в адресованном должнику письме условие об освобождении его от уплаты процентов годовых, выступает примером «ясно выраженного намерения»: намерение кредитора получило свое внешнее выражение в виде письменного предложения должнику, которое можно считать принятым (а соответственно, и согласованным) с момента, когда тот совершил предусмотренное в предложении действие – немедленно возвратил сумму основного долга. Соответственно, суд должен был дать оценку именно «ясно выраженному намерению» посредством буквального толкования содержащихся в адресованном должнику письме слов и выражений. Именно буквальное значение слов и выражений письма должно было подтвердить квалификацию прощения долга как дарения со всеми вытекающими последствиями.

В письме кредитора содержится фраза: «освободить заемщика от уплаты процентов за пользование денежными средствами и неустойки за несвоевременный возврат суммы займа», которая по своей конструкции соответствует одному из возможных объектов дарения ст. 572 ГК РФ – освобождение от имущественной обязанности. Заметим, что использование понятия «освобождение» по смыслу ст. 572 ГК РФ уже предполагает безвозмездность. В свою очередь, прямое указание на безвозмездность действия должно содержаться применительно к передаче вещи или права конкретному лицу в качестве дара.

Таким образом, рекомендации Президиума ВАС РФ, касающиеся необходимости установления судом намерения кредитора (то есть воли, игнорируя тем самым волеизъявление), не основаны на законе.

Проведенная судом квалификация прощения долга также вызывает возражения. Суд указал, что целью совершения сделки прощения долга выступает обеспечение возврата суммы задолженности в непрощенной части. Возникает вопрос: в чем выражается обеспечительная функция прощения долга?

Известно, что любое обеспечительное средство предполагает возникновение какого‑либо дополнительного права кредитора, как правило, в случае нарушения основного права, являющегося следствием неисполнения или ненадлежащего исполнения основного обязательства. Относительно рассмотренной выше ситуации в случае, если бы заемщик так и не возвратил сумму займа, о возникновении какого‑либо дополнительного права кредитора, реализация которого обеспечила бы исполнение основного обязательства, говорить не пришлось бы. Право на получение процентов в качестве платы за пользование деньгами существовало изначально с момента совершения заемной сделки. Право на получение процентов как санкции возникло с момента просрочки заемщика. Следовательно, сделка прощения никакой обеспечительной функции долга не выполняет.

На наш взгляд, в рассматриваемой ситуации вообще не может идти речи о прощении долга. Поскольку заемщик принял предложение займодавца посредством совершения конклюдентных действий, можно вести речь о том, что в рамках существующего договора займа было достигнуто дополнительное соглашение об его изменении. Предметом данного соглашения является условие о прекращении обязательства по уплате процентов за пользование денежными средствами. Момент, с которого это обязательство считается прекращенным, определяется совершением действия по возврату основной суммы долга. Сопоставление условия о прекращении данного обязательства с другими условиями договора займа и смыслом договора в целом позволяет утверждать, что стороны распространяют свое дополнительное соглашение на отношения, возникшие с момента совершения основного договора займа. Что касается обязательства по уплате неустойки, то оно считается прекращенным не по причине достижения соглашения между займодавцем и заемщиком, а по причине принятия первым надлежащего исполнения со стороны второго.

Прощение долга представляет собой действие, которое, с одной стороны, выступает правопрекращающим юридическим фактом, поскольку его совершением должник освобождается от лежащей на нем обязанности, а соответственно, прекращается и само правоотношение. С другой стороны, это действие составляет объект самостоятельного договора – соглашения о прощении долга, которое, в свою очередь, формируется как реальный договор, совершение которого совпадает с его исполнением (прощением долга), а соответственно, и его прекращением. Предмет данного соглашения соотносится с одним из возможных предметов договора дарения – освобождением должника от его имущественной обязанности перед кредитором. Таким образом, прощение долга можно реализовать исключительно в рамках реальной конструкции договора дарения, по которому кредитор (даритель) освобождает должника (одаряемого) от имущественной обязанности перед собой.

Что следует понимать под долгом в рамках ст. 415 ГК РФ[58]?

Долг – это имущественная обязанность. Учитывая, что она может составлять содержание как договорных, так и внедоговорных обязательств, представляется важным уяснить пределы применения прощения долга как в отношении первых, так и вторых.

Относительно внедоговорных (охранительных) обязательств, таких как кондикционные и деликтные обязательства, следует заметить, что любое согласительное вмешательство в процесс реализации этих обязательств неизбежно приведет к изменению их существа: последствия прекращения внедоговорных обязательств в силу соглашения сторон выходят за охранительную сферу и подпадают под действие договорного права.

Так, например, потерпевший в рамках кондикционного обязательства, отказываясь от своих претензий на возврат неосновательно приобретенного имущества, изменяет тем самым не только правовой режим последнего – имущество приобретает качества дара, но и правовой статус приобретателя, который приобретает черты добросовестного субъекта – одаряемого. Соглашение в данной ситуации распространяет свое действие на отношения, которые возникли с момента неосновательного обогащения, придавая им правомерный характер. При этом дарение в подобной ситуации имеет место в форме передачи дара, а не в форме освобождения от имущественной обязанности. Это объясняется тем, что при неосновательном приобретении на приобретателя переходит лишь титул владельца, но не собственника. Поэтому отказ от имущественных претензий к приобретателю подменяет механизм, который в идеале предполагает возврат имущества собственнику (потерпевшему) и только потом передачу этого имущества в качестве дара.

Иной квалификации подлежит ситуация, когда потерпевший отказывается от своих имущественных притязаний в обязательстве, связанном с возмещением стоимости неосновательно приобретенного имущества, возврат которого в натуре не возможен. Перед нами прощение долга, что исключает какие‑либо имущественные требования кредитора к должнику, в т. ч. и на будущее время.

Прощением долга может быть прекращено и обязательство по возврату неосновательно сбереженного имущества.

Что касается возможности прекращения деликтных обязательств посредством освобождения должника от возмещения причиненного ущерба, то, на наш взгляд, также отсутствуют основания для ограничения применения прощения долга независимо от того, прекращается ли таким способом обязательство по возмещению вреда, причиненного имуществу потерпевшего, или обязательство по возмещению вреда, причиненного его здоровью[59].

Таким образом, применение прощения долга во внедоговорной (охранительной) сфере возможно. Вместе с тем, прекращение внедоговорных обязательств посредством освобождения должника от имущественной обязанности непосредственным образом отражается на статусе должника: он перестает быть приобретателем в рамках кондикционного обязательства и причинителем вреда в рамках деликтного, что исключает возможность последующего предъявления потерпевшим каких‑либо требований, связанных с восстановлением его нарушенного права. Представляется, что дальнейшие отношения могут развиваться лишь в случае освобождения приобретателя по кондикционному обязательству от обязанности по возврату неосновательно приобретенного имущества в натуре по схеме даритель – дар – одаряемый, в частности, при отмене дарения.

Определение случаев возможного применения прощения долга в договорной сфере сводится к потребности квалификации отношения, в первую очередь, в зависимости от характеристики договора по критерию наличия прав и обязанностей.

Так, в двустороннем договоре предполагается наличие как минимум двух встречных обязательств, что характерно, в первую очередь, для возмездных договоров. Исполнение одного (первоначального) обязательства обусловливает необходимость исполнения другого (взаимного, последующего) обязательства. Как в том, так и в другом обязательствах существует обязанность, которая может быть прекращена. Прекращение обязанности в первоначальном обязательстве соответствует прекращению самого обязательства и прекращению договора в целом. Такое прекращение может быть согласительным, а может основываться на волеизъявлении одной из сторон договора.

Если соглашение сторон о прекращении обязательства отсутствует, то независимо от того, кто отказывается от исполнения первоначального обязательства (должник или кредитор), такой отказ подлежит квалификации в качестве одностороннего отказа от договора, т. е. речь идет об его одностороннем расторжении. Учитывая, что действующее гражданское законодательство по общему правилу исходит из презумпции недопустимости одностороннего отказа от исполнения обязательства (ст. 310 ГК РФ), в случае одностороннего расторжения договора необходимо дать оценку не только самой возможности одностороннего отказа от исполнения обязательства, но и последствиям такого отказа, поскольку отказывающаяся сторона всегда будет рассматриваться в качестве недобросовестной, если только иное не предусмотрено законом.

В то же время первоначальное обязательство может быть прекращено соглашением сторон. Однако такое соглашение будет выступать не соглашением о прощении долга, а соглашением об изменении или расторжении договора (п. 1 ст. 450 ГК РФ).

Если обязательность исполнения первоначального договорного обязательства обеспечена, в первую очередь, достигнутым соглашением сторон, исполнение которого гарантируется мерами государственного принуждения, то обязательность исполнения взаимного договорного обязательства обеспечена, помимо всего прочего, побудительными предпосылками исполненного первоначального обязательства: «размер» обязанности должника по взаимному обязательству всегда сопоставим с «размером» уже исполненной обязанности по первоначальному обязательству. Поэтому статус кредитора во взаимном обязательстве носит абсолютный характер: в цепи порождаемых договором обязательств исполнение взаимного обязательства является завершающей стадией «жизни» договора, а соответственно, в рамках нормального течения гражданского оборота кредитор взаимного обязательства никогда не станет должником в договоре, поскольку последний с момента исполнения взаимного обязательства считается прекращенным.

Указанная особенность статуса кредитора во взаимном обязательстве позволяет ему освободить должника от «абсолютного» долга – долга, необходимость передачи которого обеспечена исполнением первоначального обязательства. Именно поэтому прекращение взаимного обязательства, обусловленное соглашением сторон, может подлежать квалификации в качестве прощения долга.

Вместе с тем, прекращение взаимного обязательства не его исполнением, а прощением долга, однозначно отразится на квалификации прекращенного договора. Такой договор в отсутствие встречного исполнения будет рассматриваться в качестве договора дарения. Таким образом, прекращение взаимного обязательства в двустороннем договоре, основанное на соглашении о прощении долга (договоре дарения), оказывает квалифицирующее воздействие на тот договор, который прекращается прощением долга – он признается односторонним договором дарения, поскольку его исполнение сводится к перемещению имущественного блага исключительно от одного лица к другому не только без какого‑либо встречного предоставления, но и встречного исполнения обязательства как такового[60]. Данные положения характерны исключительно для возмездных договорных конструкций и не распространяются на безвозмездные договоры, поскольку в последних отсутствует встречное предоставление, а соответственно, исключена постановка вопроса о формировании «абсолютного» долга.

Возможность применения прощения долга к односторонним договорам также зависит от их разграничения на возмездные и безвозмездные договоры.

Особенностью возмездного одностороннего договора выступает то, что его возникновение уже обусловлено формированием на стороне должника «абсолютного» долга, наличие которого обеспечено совершением действия по перемещению имущественного блага, положенного в основу возникновения договора (в договоре займа – передача займа заемщику, в договоре ренты – передача имущества в собственность плательщика ренты). Соответственно, наличие имущественной обязанности должника позволяет прекратить обязательство не только его исполнением, но и прощением долга, что нельзя сказать об обязательстве, возникающим из одностороннего безвозмездного договора.

Среди безвозмездных договоров особое место занимает договор дарения, в рамках которого имущественная обязанность может возникнуть, если только речь идет об обещании дарения. Обязательство по предоставлению имущества в дар может быть прекращено посредством отказа одаряемого принять дар (односторонней сделки), который он вправе совершить в любое время до передачи ему дара (п. 1 ст. 573 ГК РФ). Тем не менее, в подобной ситуации о прощении долга в отношении обязательства по предоставлению имущества в дар говорить не приходится, поскольку отказываясь от дара одаряемый, тем самым, расторгает договор дарения в одностороннем порядке.

Иначе квалификация прекращения обязательства будет произведена относительно другой безвозмездной договорной конструкции – договора ссуды. Ссудополучатель обязан вернуть вещь, принадлежащую на праве собственности ссудодателю, а соответственно, имущественная сфера ссудополучателя ничем не обременяется. Отсутствие имущественного обременения должника (ссудополучателя) исключает постановку вопроса о возможности применения прощения долга к правоотношениям, возникающим из договора безвозмездного пользования. Ссудодатель, отказываясь от получения назад своего имущества, инициирует предложение о дарении этого имущества. В свою очередь, ссудополучатель, принимая предложение ссудодателя, переводит имущество в свою хозяйственную сферу. В подобной ситуации речь идет о дарении, но не в форме освобождения ссудополучателя от имущественной обязанности (прощения долга), а в форме передачи имущества в дар.

Таким образом, прекращение обязательства посредством прощения долга невозможно относительно обязательств, возникающих из односторонних безвозмездных договоров.

Учитывая изложенное, можно определить качественные характеристики имущественной обязанности должника:

Во‑первых, долг – это всегда имущественная обязанность, а соответственно, прощение долга имеет исключительно имущественную направленность. Нельзя освободить от неимущественной обязанности посредством совершения сделки дарения. Погашая право, содержание которого сводится к мерам, обеспечивающим реализацию неимущественного интереса кредитора, последний прекращает обязательство отказом от субъективного права, если только такой отказ допускается законом.

Во‑вторых, долг носит абсолютный характер в том смысле, что предметом обязанности может выступать имущество в значении вещи (совокупности вещей), включая деньги. Освобождая должника от обязанности, кредитор тем самым отказывается от получения встречного предоставления в виде вещи в возмездном договоре, от уплаты денег в качестве возмещения вреда или возврата неосновательного обогащения.

Таким образом, долг для цели ст. 415 ГК РФ представляет собой имущественную обязанность, составляющую содержание договорного или внедоговорного обязательства, связанную с передачей вещи должника (в т. ч. его денег), исполнение которой сводится к встречному предоставлению вещи в договорном обязательстве или уплате денег во внедоговорном (охранительном) обязательстве.

Прощение долга является одной из форм дарения, посредством которой происходит освобождение должника от имущественной обязанности перед кредитором. При этом прощение долга может быть реализовано исключительно в рамках реальной конструкции договора дарения. В противном случае, если допустить возможность прощения долга посредством совершения договора обещания дарения, возникает ситуация, при которой совершение договора прощения долга будет выступать не только основанием прекращения обязательства, но и основанием для приостановления должником исполнения этого обязательства или основанием для отказа от его исполнения в целом. Более того, при исполнении такого обязательства после совершения договора обещания дарения возникает потребность в уяснении правового режима имущества, переданного должником кредитору. Поэтому представляется, что совершение договора обещания дарения относительно обязанности освободить должника от долга противоречит существу прощения долга[61].

Договор прощения долга конструируется исключительно на основании реального договора дарения, по которому кредитор (даритель) освобождает должника (одаряемого) от имущественной обязанности перед собой. При этом имущественная обязанность (долг) характеризуется тем, что: во‑первых, может носить как договорный, так и внедоговорный характер; во‑вторых, связана с передачей вещи должника (в т. ч. его денег); в‑третьих, ее исполнение сводится к встречному предоставлению вещи в договорном обязательстве или уплате денег во внедоговорном (охранительном) обязательстве.

Совершение реального договора обусловлено не только достижением соглашения сторон, но и совершением некоторого активного действия, например, передачи вещи. В то же время совершение действия в рамках реального договора дарения имеет значение как правоустанавливающего, так и правопрекращающего акта: реальный договор дарения в момент передачи дара возникает и прекращается одновременно. Несмотря на то, что такой договор не порождает обязательства, тем не менее, он в принципе предполагает необходимость совершения действия, хотя и не связанного с исполнением договорного обязательства, но определяющего факт исполнения реального договора дарения.

Если в реальном договоре дарения, связанного с передачей вещи в дар, активное действие налицо – передача вещи, то в договоре прощения долга форма активного действия выражается в освобождении должника от его обязанности, а значит, фактического перемещения материального блага не происходит. Для того чтобы договор прощения долга состоялся достаточно достижения соглашения между кредитором и должником: принятие должником предложения кредитора не предполагает совершения никаких других действий для того, чтобы считать договор исполненным. Это означает, что момент прекращения обязательства, когда таковой прекращается освобождением должника от лежащей на нем имущественной обязанности, совпадает с моментом совершения договора о прощении долга.

На практике не исключена ситуация, когда должник, получивший письменное уведомление от кредитора об освобождении его от имущественной обязанности, будет считать обязательство прекращенным лишь на том основании, что он не возразил кредитору, а точнее, не отказался от предложенного кредитором предложения. Воля должника в подобной ситуации находит выражение в молчании. В то же время ст. 415 ГК РФ ничего не говорит о характере взаимоотношений должника и кредитора, в т. ч. о форме принятия предложения о прощении долга.

Гражданский кодекс РФ устанавливает пределы использования молчания в качестве формы акцепта. Так, согласно п. 2 ст. 438 ГК РФ молчание лишь тогда может выступать надлежащей формой акцепта, когда это прямо предусмотрено законом либо соответствует обычаям, а равно прежним деловым отношениям сторон.

Что касается закона, то прямое указание на характер согласия при прощении долга, в том числе и в форме молчания, в Гражданском кодексе РФ отсутствует. Вызывает сомнение и то, что прощение долга может быть характерно для какой‑либо сферы деятельности, в т. ч. предпринимательства, что соответственно исключает восприятие молчания в качестве согласия на прекращение обязательства прощением долга как сложившегося и широко применяемого в какой‑либо области человеческой деятельности правила поведения. Бессмысленна и ситуация, при которой прежние деловые отношения контрагентов основывались исключительно на системном прекращении обязательств посредством прощения долга. Кроме того, не следует забывать и то, что применение прощения долга ограничено, помимо всего прочего, нормой ст. 575 ГК РФ, согласно которой не допускается дарение в отношениях между коммерческими организациями.

Вместе с тем, положения п. 2 ст. 438 ГК РФ о том, что молчание не является акцептом, если иное не вытекает из закона, нельзя толковать буквально как предписание о необходимости прямого указания в законе на использование данной формы согласия. Закон говорит «если иное не вытекает из закона», что, на наш взгляд, соответствует выражению: «если иное не следует из закона». Значит, закон не должен прямо предусматривать, что прекращение обязательства прощением долга может иметь место и тогда, когда должник принимает предложение кредитора о прощении долга посредством молчания. Учитывая то, что прощению долга в действующем Гражданском кодексе отведена лишь одна статья, соответственно возможность применения данной формы согласия (молчания) должно вытекать (следовать) из нормы данной статьи. К сожалению, такого вывода из содержания нормы ст. 415 ГК РФ сделать нельзя.

Однако, применительно к прощению долга выражение п. 2 ст. 438 ГК РФ «если иное не вытекает из закона» не ограничивается указанием только на ст. 415 ГК РФ. Так согласно п. 3 ст. 158 ГК РФ, молчание признается выражением воли совершить сделку, во‑первых, в случаях, предусмотренных законом, и, во‑вторых, в случае соглашения сторон.

Первый вариант к нашей ситуации не подходит уже потому, что норма п. 3 ст. 158 ГК РФ по отношению к норме п. 2 ст. 438 ГК РФ является общей: соответственно последняя подпадает под перечень тех случаев, которые ст. 158 ГК РФ определяет, как случаи, предусмотренные законом. Второй вариант также неприемлем: выступая лишь стадией заключения договора, акцепт не может рассматриваться как действие, совершение которого предусмотрено соглашением сторон, поскольку таковое еще не достигнуто. Вместе с тем, закон предусматривает конструкцию предварительного договора, которая и может стать тем соглашением, в котором найдут отражение условия заключения основного договора. Однако применение предварительного договора к отношениям по прощению долга противоречит существу последних, поскольку они опосредуются заключением реального договора[62].

Исключив возможность прямого применения норм из общих положений о сделках, возвращаемся вновь к ст. 438 ГК РФ, но не к норме пункта второго этой статьи, а к норме пункта третьего: «Совершение лицом, получившим оферту, в срок, установленный для ее акцепта, действий по выполнению указанных в ней условий договора (отгрузка товаров, предоставление услуг, выполнение работ, уплата соответствующей суммы и т. п.) считается акцептом, если иное не предусмотрено законом, иными правовыми актами или не указано в оферте». Не вызывает сомнения, что характер действия, который ожидает оферент, может определяться, во‑первых, существом исполнения, имеющего решающее значение для содержания того или иного договора, во‑вторых, существом исполнения, хотя и не имеющего решающее значение для содержания договора, но определяющего необходимость совершения встречного исполнения со стороны оферента. Примером первого случая выступает оказание услуг акцептантом‑исполнителем по договору возмездного оказания услуг, когда оферент‑заказчик сделал предложение, в котором обусловил согласие акцептанта, не иначе, как совершение действия по оказанию услуги. Примером второго случая является предоплата за товар по договору купли‑продажи, когда оферент‑продавец в оферте обусловил акцепт совершением действия по предварительной оплате. И в том, и в другом случае совершение действия, обусловленного офертой, определит не только факт совершения договора, но и момент его совершения.

Вместе с тем, представляется, что указанными действиями не ограничивается существо действия, предусмотренного нормой п. 3 ст. 438 ГК РФ. Если бы совершение акцепта было бы поставлено законодателем в зависимость от совершения действия, необходимого для заключения договора, то только в этом случае следовало бы исходить из вышеизложенного нами подхода к квалификации такого действия. Но в законе такая зависимость отсутствует. Значит, в качестве действий, свидетельствующих об акцепте, могут выступать любые действия, характерные для заключаемого договора. В частности, если договор купли‑продажи предполагает выборку товара по месту нахождения оферента, то акцептант, приступив к такой выборке, тем самым подтверждает свои намерения заключить договор.

Действия, подтверждающие согласие акцептанта на заключение договора, могут быть связаны исключительно с действием, отвечающим за квалификацию договора – действием по освобождению должника от лежащей на нем имущественной обязанности, которое не требует какой‑либо активной формы перемещения имущественных благ. Таким образом, если подводить совершение договора прощения долга под конструкцию нормы п. 3 ст. 438 ГК РФ, то таковая может быть сведена к следующему: указание в оферте условия о том, что, если акцептант не выдвигает каких‑либо возражений о прощении долга в разумный срок (а равно, в обусловленный в предложении срок), долг считается прощенным. В данном случае речь будет идти не о молчании, предусмотренном в п. 2 ст. 438 ГК РФ, а о действии (хотя и выраженном в форме пассивного действия), подпадающим под смысл п. 3 ст. 438 ГК РФ.

Допуская возможность заключения договора прощения долга посредством акцепта в форме пассивного действия (молчания) со стороны акцептанта, которому сделано предложение об освобождении его от имущественной обязанности перед оферентом (кредитором), возникает потребность в уяснении вопроса о том, с какого момента договор прощения долга считается совершенным, а обязательство должника перед кредитором прекращенным?

Представляется, что обязательство следует считать прекращенным, если в разумный срок (а равно в срок, указанный кредитором) после получения должником предложения кредитора об освобождении от имущественной обязанности должник не высказал возражения против прощения долга. При этом момент прекращения обязательства и момент совершения договора совпадают и соответствуют моменту получения должником предложения кредитора о прощении долга.

Данный подход в общем виде соответствует предложению, сформулированному в проекте ФЗ о внесении изменений в Гражданский кодекс РФ[63], в котором, в частности, говорится о необходимости дополнить ст. 415 абзацем вторым следующего содержания: «Обязательство считается прекращенным с момента получения должником уведомления кредитора о прощении долга, если должник в разумный срок не направит кредитору возражений против прощения долга». Вместе с тем, данное предложение с точки зрения механизма совершения сделки, направленной на освобождение должника от имущественной обязанности, отражает существо лишь одной из двух рассмотренных схем совершения сделки прощения долга, а поэтому не может рассматриваться как достаточное для урегулирования соответствующих отношений.

Таким образом, определение момента прекращения обязательства прощением долга зависит от механизма оформления договорной связи между кредитором и должником, предметом которой выступает освобождение должника от лежащей на нем имущественной обязанности. Если прощение долга опосредуется заключением договора с соблюдением общих формальных признаков, то момент такого заключения, определяемый как момент получения оферентом акцепта, совпадает с моментом исполнения договора, а равно и с моментом прекращения обязательства. Если прощение долга опосредуется механизмом, в котором акцепт выражается в форме пассивных действий (молчания) должника, то момент прекращения обязательства соответствует моменту получения должником предложения кредитора об освобождении его от обязанности, только если должник в разумный срок или срок, указанный в предложении, не возразит против прощения долга. При этом при выборе той или иной схемы прощения долга участники гражданского оборота должны учитывать, в том числе, требования законодательства относительно формы сделки.

Зависимость соглашения о прощении долга от того основания, которое породило возникновение долгового обязательства, прослеживается через субъектный состав такого соглашения, а также его содержание. Так, стороны соглашения о прощении долга соответствуют кредитору и должнику обязательства, которое прекращается прощением долга. Соглашением сторон можно прекратить только существующее обязательство, объектом которого выступает реальный долг. Что касается формы соглашения, то по общему правилу, такая форма независимо от размера долга должна подчиняться требованию соблюдения простой письменной формы. Отсутствие реального перемещения материального блага не позволяет применить норму п. 2 ст. 161 ГК РФ, которая позволяет совершать устно сделки, исполняемые при самом их совершении. Если, например, при дарении обычного подарка перемещение дара налицо, то доказать «перемещение» прощения долга весьма проблематично, если только нет письменного документа. Возможность применения устной формы к сделкам прощения долга заведомо обременяет должника риском того, что впоследствии кредитор может предъявить требование об исполнении неисполненного обязательства со всеми вытекающими последствиями. Данное обстоятельство исключает применение устной формы для сделок прощения долга.

В то же время основное обязательство может возникнуть из договора, который подлежал нотариальному удостоверению или государственной регистрации. С позиции квалификации соглашение о прощении долга относительно долгового договорного обязательства выступает не только основанием прекращения последнего, но и основанием прекращения (расторжения) самого договора. Учитывая данное обстоятельство при соблюдении требований, касающихся формы сделки прощения долга, следует руководствоваться правилами, установленными для изменения и расторжения договора: «Соглашение сторон об изменении или о расторжении договора совершается в той же форме, что и договор, если из закона, иных правовых актов, договора или обычаев не вытекает иное» (п. 1 ст. 452 ГК РФ). На сегодняшний день для прощения долга оговорка закона «если из закона, иных правовых актов, договора или обычаев не вытекает иное» не работает. Как нам представляется, ни в главе 32 ГК РФ, ни в ст. 415 ГК РФ нет ничего такого, что могло бы допустить исключение из общего правила п. 1 ст. 452 ГК РФ[64].