2020-04-20
83
Но есть и плохие новости. Я как раз размышляю над ними, когда слышу в темноте за собой шаги по ковру.
– Ал?
– Да?
– Ты что здесь делаешь в темноте?
– Не спится.
– Что-то случилось?
– Да нет, все нормально.
– Тогда почему ты не в постели?
– Так, думаю.
На секунду становится тихо, и мне даже кажется, что Джули ушла. Потом я чувствую, что она стоит рядом со мной.
– Что-то на заводе? – спрашивает она.
– Да.
– Я думала, все наладилось, – говорит она. – Что-то случилось?
– Да, это связано с нашими измерениями затрат.
Она присаживается рядом со мной.
– Расскажи мне поподробнее, – просит она.
– Думаешь, тебе будет интересно? – спрашиваю я.
– Да.
И я ей рассказываю. Себестоимость деталей сейчас выглядит так, будто она возросла в результате дополнительных переналадок, вызванных меньшими размерами партий.
– Ага, – говорит она, – насколько я понимаю, это плохо, так?
– С политической точки зрения, да, – отвечаю я. – С финансовой точки зрения, нет ни малейшей разницы.
– Это как? – не понимает Джули.
– Ну… знаешь, почему кажется, что себестоимость возросла?
– Понятия не имею, – отвечает она.
Я поднимаюсь, включаю свет и нахожу лист бумаги и карандаш.
– Смотри, я покажу на примере, – начинаю объяснять я. – Предположим, у нас в партии сто деталей. На переналадку станка уходит два часа, или 120 минут. Время обработки на деталь – пять минут. Таким образом, мы затратили пять минут плюс два часа переналадки, деленные на сто, то есть по 1,2 минуты переналадки на деталь. В соответствии с бухгалтерской практикой, себестоимость детали рассчитывается, исходя из 6,2 минут затрат живого труда. А теперь, если мы сократим размер этой партии наполовину, время переналадки останется прежним. Только оно будет распределяться на 50 деталей вместо 100. И если теперь мы возьмем 5 минут обработки и прибавим 2,4 минуты переналадки, мы получим 7,4 минуты общих затрат живого труда. А все расчеты основаны на стоимости живого труда.
Потом я объясняю ей, каким образом рассчитывается себестоимость. Во-первых, берется стоимость сырьевого материала. Затем стоимость живого труда. И в завершение «косвенные издержки», что в общем и целом представляет из себя стоимость живого труда, умноженную на определенный фактор, в нашем случае, почти на три. Таким образом, если по бумагам стоимость живого труда возрастает, то косвенные издержки тоже возрастают.
– Таким образом, чем больше переналадок, тем выше себестоимость производства деталей, – делает вывод Джули.
– Это выглядит таким образом, – поправляю я ее, – но на самом деле, это никак не сказывается на наших действительных затратах. Мы не увеличили расходы на зарплату, мы не увеличили затраты в результате дополнительных переналадок. Фактически, себестоимость деталей снизилась с тех пор, как мы стали обрабатывать партии меньшими размерами.
– Снизилась? Каким образом?
– Из-за того, что мы сократили уровень товарно-материальных ценностей и увеличили количество денег, приходящих в результате продаж, – объясняю я. – Таким образом, те же самые косвенные издержки, те же самые затраты на оплату живого труда теперь распределяются на большее количество продуктов. За счет производства и продажи большего количества продуктов при тех же самых затратах наши операционные затраты пошли вниз, а не вверх.
– Как может быть, что показатель неверен? – спрашивает она.
– Показатель исходит из того, что все рабочие на заводе полностью заняты все рабочее время, и, таким образом, для того, чтобы делать больше переналадок, надо брать на работу большее количество людей. А это неверно.
– И что ты собираешься делать?
Я смотрю за окно. Солнечные лучи уже забрались наверх крыши соседнего дома. Я беру ее руку в свою.
– Что я собираюсь делать? Пойти с тобой куда-нибудь позавтракать.
Как только я приезжаю в офис, в дверях появляется Лу.
– Опять с плохими новостями? – в шутку спрашиваю я.
– Слушай, – говорит он, – пожалуй, у меня есть идея, что можно сделать с себестоимостью продуктов.
– Серьезно? Какая?
– Я могу взять другую основу для определения себестоимости. Вместо того чтобы брать фактор стоимости из расчета последних двенадцати месяцев, что я, по идее, должен делать, мы можем взять только два последних месяца. Это нам поможет, потому что два последних месяца у нас был значительный рост протока.
– Точно, – говорю я, понимая, что нам это даст. – Точно, это может сработать. Да и вообще, с точки зрения того, что действительно происходит сейчас, два последних месяца для нас намного более представительны, чем прошлый год.
Раскачиваясь из стороны в сторону, Лу тянет:
– Ну-у-у, да, это, конечно, верно. Но, с точки зрения учетной политики, это неправильно.
– Ладно, но у нас есть неплохое оправдание, – говорю я. – Завод на самом деле стал совсем другим. Наши дела гораздо лучше, чем раньше.
– Ал, но Этан Фрост на это в жизни не пойдет, – говорит Лу.
– Тогда зачем ты это предлагаешь?
– Фрост на это не пойдет, если он об этом узнает, – говорит Лу.
Я медленно киваю:
– Понятно.
– Я могу сделать так, что это не будет бросаться в глаза, – говорит Лу, – но, если Фрост и его помощники в подразделении захотят проверить, они это тут же вытащат.
– И нам мало не покажется, хочешь сказать? – заключаю я.
– Н-да. Но если попробовать этот вариант… – начинает Лу.
– То это, пожалуй, даст нам пару месяцев, за которые мы реально сможем показать, на что мы способны, – заканчиваю его мысль я.
Я встаю из-за стола и начинаю расхаживать по кабинету, прикидывая всевозможные последствия.
В конце концов, я смотрю на Лу и говорю:
– Показать Пичу рост себестоимости деталей и убедить его, что завод в этом месяце сработал лучше, чем в прошлом, совершенно не реально. Если он увидит эти цифры и сделает вывод, что наши затраты растут, нам так и так мало не покажется.
– Так что, попробуем? – спрашивает Лу.
– Абсолютно.
– Ладно, – говорит он, – но имей в виду, если нас поймают…
– Не переживай. А я попрактикуюсь отбивать чечетку.
Лу идет к двери, когда звонит Фрэн и говорит, что на линии Джонни Джонс. Я снимаю трубку.
– Приветики, – говорю я. Мы с ним почти уже старые друзья. Последние несколько недель я разговариваю с ним по телефону каждый день, а иногда и три-четыре раза на день. – Чем могу помочь тебе сегодня?
– Помнишь нашего старого доброго Баки Бернсайда? – спрашивает Джонс.
– Как я мог забыть старину Баки? – говорю я. – Он, что, все еще жалуется на нас?
– Да нет, больше уже не жалуется, – говорит Джонс. – У нас вообще сейчас нет ни одного действующего контракта с его людьми. Поэтому я и звоню. Первый раз за последние месяцы они, кажется, не против опять начать у нас покупать.
– Что они хотят?
– Модель 12, – отвечает он. – Им нужно тысячу единиц.
– Превосходно!
– Может быть, и нет, – говорит Джонс. – Им нужен весь заказ к концу месяца.
– Но это же через две недели, – говорю я.
– Знаю, – отвечает Джонс. – Торговый агент уже проверил, что у нас есть на складе. Выяснилось, что у нас только около 50 единиц Модели 12.
Таким образом, он дает мне понять, что, если я хочу получить этот заказ, нам придется произвести недостающие 950 к концу месяца.
– Так… Джонни, послушай, я тебе, действительно, говорил, что нам нужно больше работы, и после этого ты дал нам несколько неплохих контрактов, – говорю я, – но тысячу Моделей 12 за две недели – это уж слишком.
– Ал, – говорит он, – честно говоря, когда я собирался звонить тебе, я не думал, что можно что-нибудь сделать. Но я решил, что дам тебе знать, на тот случай, если вдруг ты знаешь что-то, чего не знаю я. Уж если на то пошло, тысяча Моделей 12 значит для нас реализацию больше, чем на миллион долларов.
– Да, я понимаю, – говорю я. – Слушай, а что у них там стряслось, что им так горит?
И он рассказывает мне, что ему удалось выяснить, что этот заказ изначально был отдан нашему конкуренту номер один, который изготавливает продукт, сходный с Моделью 12. Этот наш конкурент в течение пяти месяцев держал этот заказ в очереди на изготовление. Они за него еще не принимались, и на этой неделе выяснилось, что выполнить заказ в срок они не смогут.
– Я думаю, – делится со мной своим предположением Джонс, – что Бернсайд обратился к нам, потому что они слышали, что мы всем предлагаем короткие сроки исполнения. Честно говоря, я думаю, они просто оказались в безвыходном положении. И черт, если бы мы как-нибудь могли бы это провернуть, это была бы отличная возможность для нас восстановить в их глазах нашу репутацию.
– Слушай, я даже не знаю. Я бы тоже хотел получить их назад, но…
– И больше всего меня бесит то, что, если бы мы только могли это предвидеть и, пока все эти месяцы у нас туго шла реализация, запустить в производство Модель 12 для хранения на складе, мы сейчас могли бы провернуть эту сделку, – с досадой говорит он.
Мне ничего не остается, как молча улыбнуться. Пожалуй, в начале года я думал бы так же.
– Чертовски жаль, – продолжает Джонни. – Дело в том, кроме самого этого заказа, мы могли бы получить прекрасный шанс на будущее.
– Что значит «прекрасный»?
– Они весьма откровенно намекнули, что если мы сможем сейчас выполнить этот заказ, они могли бы сделать нас своим преимущественным поставщиком, – объявляет Джонс.
Я замолкаю на несколько секунд.
– Значит так. Тебе этот заказ нужен позарез, так? – спрашиваю я.
– Смертельно, – отвечает он. – Но раз это невозможно…
– Когда ты должен им дать ответ?
– Сегодня или, в самом крайнем случае, завтра, – говорит он. – А почему ты спросил? Думаешь, вы, действительно, смогли бы его сделать?
– Может быть, есть какая-нибудь возможность. Мне нужно посмотреть, что там у нас сейчас, и я тебе перезвоню.
Я кладу трубку и тут же звоню Бобу, Стейси и Ральфу. Я прошу их собраться на совещание в моем кабинете. Когда все на месте, я объявляю им то, что только что услышал от Джонса.
– При обычных обстоятельствах я бы сказал, что об этом даже и говорить нечего, – заканчиваю свою речь я. – Но прежде чем мы скажем «нет», давайте пораскинем мозгами.
В глазах каждого ясно читается, что это, по их мнению, будет просто выброшенное время.
– Ладно, – говорю я, – давайте просто прикинем, что мы можем сделать.
Все утро мы этим и занимаемся. Мы просматриваем список материалов. Стейси проверяет наличие сырьевых материалов. Ральф наскоро рассчитывает, сколько времени займет изготовление тысячи единиц после того, как будут получены материалы. К одиннадцати часам мы рассчитали, что бутылочные горлышки смогут пропускать по сто деталей для Модели 12 в день.
– Таким образом, да, – говорит Ральф, – с технической точки зрения, мы можем взять этот заказ. Но это при единственном условии, что в течение двух недель мы не будем работать больше ни с чем, кроме тысячи единиц для Бернсайда.
– Нет, этого делать я не хочу, – говорю я, понимая, что в этом случае, для того чтобы ублажить одного клиента, нам придется испортить отношения с дюжиной других. – Давайте попробуем что-нибудь другое.
– Что? – интересуется Боб. Он тоже сидит у меня в кабинете, и энтузиазма у него не больше, чем у фонарного столба.
– Несколько недель назад мы сократили размеры партий наполовину, – говорю я. – Результатом этого было сокращение времени, которое товарно-материальные ценности проводят на заводе, что также увеличило проток. А что, если мы еще раз сократим размеры партий наполовину?
– Слушайте, – говорит Ральф, – а я об этом не подумал.
Боб наклоняется вперед.
– Опять сокращать? Ты уж извини, Ал, но я как-то не вижу, каким образом это нам поможет. В любом случае, не с теми объемами производства, по которым мы уже взяли на себя обязательства.
– Послушайте, – говорит Ральф, – у нас есть несколько заказов, которые мы планировали отправить раньше срока. Их можно передвинуть в графике системы приоритетов так, чтобы они ушли в оговоренные сроки, а не раньше. Это дало бы нам дополнительное время в бутылочных горлышках, и никто от этого не пострадал бы.
– Отличная мысль, Ральф, – говорю я ему.
– Но, черт, мы все равно никак не сможем сделать тысячу единиц за две недели, – растягивая слова, медленно говорит Боб. – Не за две недели.
– Ладно, – говорю я, – а если мы сократим размеры партий, сколько единиц мы сможем сделать за две недели, при условии, что все текущие заказы будут уходить вовремя?
Боб, потирая рукой подбородок, тянет:
– Ну, думаю, над этим можно было бы помозговать.
– Посмотрю, что можно сделать, – говорит Ральф, поднимаясь, чтобы вернуться за свой компьютер.
Почувствовав, наконец, себя задетым, Боб заявляет:
– Я, пожалуй, пойду с тобой. Покопаемся вместе.
Пока Ральф и Боб сражаются с этой новой задачей, появляется Стейси с новостями насчет материалов. Она выяснила, что мы можем получить все необходимые материалы или с собственных складов, или от поставщиков в течение нескольких дней. За одним исключением.
– Проблема с модулем электронного управления для Модели 12, – говорит она. – Того, что есть у нас на складе, не хватит. И у нас нет технологии, чтобы изготовить их самим. Но… мы нашли одного поставщика в Калифорнии, у кого они есть. К сожалению, он не может пообещать отправку такого количества раньше, чем от четырех до шести недель, включая доставку. Так что об этом можно забыть.
– Подожди, Стейси, давай попробуем изменить стратегию, – говорю я ей. – Сколько модулей в неделю они могут поставлять нам? И как скоро они смогут сделать отправку за первую неделю?
– Я не знаю, – отвечает она. – Но если это будет делаться таким образом, мы можем не получить скидку с объема.
– Почему? – спрашиваю я. – Мы обязуемся купить ту же самую тысячу единиц. Мы просто будем делать доставки меньшего количества деталей.
– Но тогда это увеличит затраты на доставку, – замечает она.
– Стейси, речь идет о миллионном заказе, – напоминаю я ей.
– Ну ладно, – соглашается она, – но только на их доставку сюда грузовым транспортом уйдет, по меньшей мере, три дня.
– А почему мы не можем доставлять их по воздуху? – спрашиваю я. – Эти детали не такие большие.
– Ну…
– Подумай над этим, – говорю ей я, – но я не думаю, что счет за воздушную перевозку съест всю прибыль от миллионной сделки. А если мы не сможем получить эти детали, мы не сможем получить сделку.
– Хорошо, – говорит она. – Я посмотрю, что можно сделать.
Под конец дня, когда народ еще потеет над деталями, у меня уже достаточно информации, чтобы звонить Джонсу.
– У меня предложение по Модели 12, которое ты можешь передать Бернсайду, – говорю я.
– На самом деле? – возбужденно говорит Джонс. – Ты хочешь взять этот заказ?
– С некоторыми условиями, – заявляю я. – Во-первых, абсолютно нереально, чтобы мы поставили всю тысячу единиц за две недели. Но мы можем отправлять по 250 единиц в неделю в течение четырех недель.
– Я думаю, они согласятся на это, – говорит Джонс. – А когда ты можешь начать отправку?
– Через две недели после того, как они дадут нам заказ, – отвечаю я.
– Ты в этом уверен? – спрашивает Джонни.
– Отправки будут делаться именно тогда, когда мы это пообещаем, – твердо говорю ему я.
– Ты в этом так уверен?
– Да.
– Хорошо-хорошо. Я позвоню им. Посмотрим, заинтересует ли их это. Только, Ал, я очень надеюсь, что то, что ты мне сейчас говоришь, реально, потому что мне совсем не хочется опять всех тех неприятностей с ними, что у нас были.
Через пару часов звонит мой домашний телефон.
– Ал? Мы получили! Мы получили заказ! – кричит Джонс мне прямо в правое ухо. А левым ухом я слышу, как на наш приходный счет падает миллион долларов.
– И знаешь что? – продолжает Джонс. – Поставки маленькими партиями устраивают их даже больше, чем получение тысячи единиц, сразу!
– Отлично, – говорю я ему. – Я запускаю все прямо сейчас. Можешь им передать, что мы отправим первые 250 единиц ровно через две недели.
Глава 30
В начале следующего месяца мы собираемся на совещание. Все на месте, кроме Лу. Боб говорит, что Лу сейчас подойдет. Я сажусь за стол и начинаю нетерпеливо ерзать. Чтобы не выбрасывать попусту время, пока мы ждем Лу, я интересуюсь ситуацией с отправкой заказов.
– Что по заказу Бернсайда? – спрашиваю я.
– Первая отправка ушла по графику, – отвечает Донован.
– А все остальное?
– Таких проблем, которые требовали бы здесь обсуждения, нет, – говорит Стейси. – Блоки управления прибыли с опозданием на день, но у нас было в запасе достаточно времени, чтобы сделать сборку, не задерживая отправку. А партию этой недели мы получили от поставщика вовремя.
– Отлично. Последняя информация по уменьшенным размерам партий?
– Поток стал даже лучше, – отвечает Боб.
– Превосходно, – говорю я.
И тут появляется Лу. Он опоздал, так как заканчивал подбивать цифры по прошлому месяцу. Он садится и смотрит прямо на меня.
– Ну? – спрашиваю я. – Мы сделали пятнадцать процентов?
– Нет, – отвечает он. – Мы сделали семнадцать процентов, частично благодаря Бернсайду. И следующий месяц выглядит тоже нормально.
Затем он подводит итоги нашей работы за второй квартал. Теперь мы имеем прочное положительное сальдо. Товарно-материальные ценности составляют около сорока процентов от того, что мы имели три месяца назад. Проток вырос вдвое.
– Что ж, мы прошли длинный путь, не так ли? – говорю я.
Когда на следующий день я возвращаюсь с обеда, на моем столе лежат два хрустящих белых конверта с лого подразделения ЮниВэар в левом верхнем углу. Я открываю один конверт и разворачиваю плотный лист бумаги. Письмо небольшое – всего-навсего два коротких параграфа и подпись Билла Пича внизу. Это поздравление по поводу заказа Бернсайда. Я вскрываю второй конверт и вижу, что второе письмо тоже от Пича. Оно тоже короткое и по делу. В нем мне официально предписывается подготовить отчет о деятельности завода, который будет заслушан в штаб-квартире.
Улыбка, с которой я читал первое письмо, становится еще шире. Три месяца назад это второе письмо повергло бы меня в отчаяние, потому что я предполагаю, что на основе этого отчета, хотя об этом прямо и не сказано, будет приниматься решение относительно будущего нашего завода. Я ожидал какой-то официальной оценки. Теперь меня это не пугает. Наоборот, я хочу, чтобы она была сделана. О чем нам сейчас беспокоиться? Черт возьми, это просто отличная возможность показать, чего мы добились!
Проток растет вместе с увеличением числа клиентов, которых нам поставляет отдел маркетинга. Товарно-материальные ценности составляют малую толику того, что было раньше, и продолжают уменьшаться. С увеличившимся объемом работы и количеством деталей, на которые распределяются затраты, наши операционные затраты сократились. Мы делаем деньги.
На следующей неделе я и мой начальник отдела кадров Скотт Долин уезжаем на два дня на выездное, весьма конфиденциальное совещание директоров заводов подразделения, которое проводится в Сент-Луисе группой, отвечающей за отношения между администрацией и профсоюзами. В основном, обсуждается необходимость достижения уступок со стороны различных профсоюзов по вопросам зарплаты. Это совещание для меня абсолютно бесполезно: для нас в Бэрингтоне нет особой необходимости снижать зарплату, так что я не испытываю никакого энтузиазма относительно большинства предлагаемых стратегий. Я знаю, это может вызвать трения с профсоюзом, что может привести к забастовке, а это сведет на нет весь достигнутый нами прогресс по обслуживанию клиентов. Я уже не говорю о том, что совещание плохо организовано и заканчивается практически без принятия каких-либо серьезных решений. Я возвращаюсь в Бэрингтон.
Около четырех часов дня я вхожу в офисное здание. Дежурная на проходной машет мне рукой, прося задержаться. Она говорит, что Боб Донован хотел меня видеть сразу же, как только я появлюсь. Я прошу разыскать его, и через несколько минут он торопливо заходит в мой кабинет.
– Что случилось, Боб?
– Хилтон Смит, – коротко отвечает он. – Он сегодня был здесь на заводе.
– Смит был здесь! – переспрашиваю я. – Зачем?
Боб качает головой:
– Помнишь про ту видеосъемку с роботами, о которой шла речь пару месяцев назад?
– На ней же поставили крест, – говорю я.
– И возродили к жизни, – говорит Боб. – Только теперь вместо Грэнби с Хилтоном, поскольку он директор, отвечающий за производительность подразделения. Я утром подошел взять себе кофе из кофе-машины в проходе В и увидел эту телевизионную группу, марширующую по заводу. А к тому времени, когда я выяснил, что они здесь делают, Хилтон Смит уже стоял рядом со мной.
– Так что, никто не знал, что они должны были приехать? – спрашиваю я.
Боб говорит, что об этом знала Барбара Пенн (она занимается связями с работниками).
– И, что, ей не пришло в голову сообщить кому-нибудь? – интересуюсь я.
– Понимаешь, они слишком поздно предупредили об изменении планов, – объясняет он. – А поскольку ни тебя, ни Скотта не было на месте, она решила заняться этим сама, уладила все вопросы с профсоюзом и все организовала. Она разослала всем служебную записку, но ее получили только сегодня утром.
– Нет ничего лучше инициативы – бормочу я себе под нос.
Дальше Боб рассказывает мне о том, как телевизионщики Хилтона стали устанавливать оборудование перед одним из роботов, не перед тем, что делает сварку, а перед другим, который штабелирует материалы. И тут возникла проблема: у робота не было работы. Для него не было ни материалов, ни поступающей к нему работы.
На видеопленке о производительности робот, естественно, не мог стоять просто так, ничего не делая. Донован и пара его помощников обшарили весь завод в поисках того, что этот робот мог бы штабелировать. На это у них ушел почти час. Смиту наскучило ждать, и он стал бродить по заводу. У него не ушло много времени, чтобы кое-что заметить.
– И когда мы вернулись с материалом, – продолжает Боб, – Хилтон стал задавать всякие вопросы насчет размера партий. Я не знал, что ему ответить, потому что понятия не имел, что ты сказал им в штаб-квартире, и… Ну, в общем, я подумал, что ты должен об этом знать.
Я чувствую спазм в желудке. И тут как раз звонит телефон. Я снимаю трубку. Это Этан Фрост, он звонит из штаб-квартиры. Он уведомляет меня, что он только что разговаривал с Хилтоном Смитом. Я прошу Боба извинить меня, и он уходит. После того как он закрывает за собой дверь и я остаюсь один, я пару минут разговариваю с Этаном и потом иду вниз к Лу.
Я вхожу в дверь и начинаю отбивать чечетку.
Через два дня из штаб-квартиры на завод прибывает аудиторская проверка. Команду возглавляет заместитель главного бухгалтера-контролера подразделения Нил Кравитц. Ему лет под пятьдесят, и я еще не встречал никого с таким же железным рукопожатием и жестким, не понимающим юмора взглядом. Они являются и располагаются в конференц-зале. Практически сразу же они обнаруживают, что мы поменяли основу для определения себестоимости продуктов.
– Это противоречит общепринятой практике, – оторвавшись от сводных таблиц, заявляет Кравитц, пронизывая нас взглядом поверх очков.
Лу сбивчиво объясняет, что да, это, может быть, не совсем соответствует правилам, но у нас были веские причины для расчета себестоимости на основе периода двух последних месяцев.
– Расчет на этой основе, на самом деле, дает намного более достоверное представление, – добавляю я.
– Извините, мистер Рого, – говорит Кравитц, – мы должны следовать стандартным правилам.
– Но завод на самом деле изменился!
Все пять сидящих за столом бухгалтеров неодобрительно смотрят на Лу и на меня. В конце концов, я качаю головой. Пытаться взывать к ним абсолютно бессмысленно. Они ничего не хотят знать, кроме своих бухгалтерских стандартов.
Аудиторская команда делает перерасчет по всем нашим показателям, и теперь картина выглядит так, будто наши затраты возросли. Когда они удаляются, я звоню Пичу, пытаясь опередить их, но оказывается, что Пич неожиданно уехал. Я пробую связаться с Фростом, но его тоже нет. Одна из секретарей предлагает соединить меня со Смитом, как кажется, единственным из директоров, находящимся на месте, но я неблагодарно отказываюсь.
В течение недели я жду из штаб-квартиры грозы. Но она так и не приходит. Лу получает от Фроста выговор в виде служебной записки, предупреждающей его придерживаться утвержденных правил, и официальное распоряжение переделать наш квартальный отчет в соответствии со старыми стандартами расчета себестоимости и представить его до моего доклада. А Пич молчит.
И вот мы сидим с Лу над переделанным месячным отчетом. Настроение у меня отвратительное. При расчете на основе старого фактора себестоимости до пятнадцати процентов мы не дотягиваем. Мы сможем отчитаться об увеличении конечного результата только на 12,8 процентов, а не на семнадцать, как Лу рассчитал изначально.
– Лу, – умоляюще говорю я, – а хоть немножко подправить невозможно?
Он качает головой.
– Теперь Фрост будет тщательно проверять любую представленную нами цифру. Я больше ничего не могу сделать.
И тут я обращаю внимание на шум за окном кабинета, который становится все громче и громче.
Уппа-уппа-уппа-уппа-уппа-уппа-уппа-уппа…
Я смотрю на Лу, он смотрит на меня.
– Это что, вертолет? – спрашиваю я.
Лу встает и подходит к окну.
– Точно, вертолет, и он садится на нашу лужайку! – сообщает мне он.
Я подхожу к окну, когда он уже касается земли. Поднятый струей от пропеллера, над шикарным бело-красным вертолетом взвивается вихрь пыли и сухой травы. Лопасти еще крутятся, когда открывается дверь, и из вертолета выбираются двое мужчин.
– Первый смахивает на Джонни Джонса, – говорит Лу.
– Это и есть Джонни Джонс, – говорю я.
– А кто тот, второй?
Второго я не узнаю. Я смотрю, как они пересекают лужайку и идут через парковочную площадку. Что-то в фигуре, походке, самодовольной манере держаться этого тучного седого мужчины вызывает смутное воспоминание о какой-то давней встрече. И тут до меня доходит.
– О боже! – вырывается у меня.
– Не думаю, чтобы Ему понадобился вертолет, чтобы добраться сюда, – замечает Лу.
– Это хуже, чем сам Бог, – говорю я. – Это Баки Бернсайд.
Прежде чем Лу оказывается в состоянии вымолвить хоть слово, я несусь к двери. Я заворачиваю за угол и влетаю в кабинет Стейси. Она, ее секретарь и еще несколько человек, с кем она проводит совещание, стоят у окна и наблюдают, что происходит у вертолета.
– Стейси, быстро, мне нужно с тобой поговорить, прямо сейчас!
Она подходит к двери, и я вытягиваю ее в холл.
– В каком состоянии Модели 12 для Бернсайда? – спрашиваю я ее.
– Последняя отправка ушла два дня назад, – говорит она.
– По графику?
– Абсолютно, – говорит она. – Партия ушла, как обычно, без проблем, так же, как и предыдущие.
И я опять срываюсь с места, промямлив ей через плечо «спасибо».
– Донован!
У себя в кабинете его нет. Я притормаживаю у стола секретаря.
– Где Боб? – спрашиваю я.
– Кажется, пошел в туалет, – отвечает она.
Я спринтую в том направлении, залетаю в туалет и нахожу Боба за мытьем рук.
– По заказу Бернсайда, – спрашиваю я его, – были какие-нибудь проблемы с качеством?
– Нет, – говорит Боб, ошарашенно глядя на меня. – Ничего, о чем было бы известно мне.
– А любые другие проблемы по этому заказу? – продолжаю допрашивать я его.
Он вытаскивает бумажную салфетку и вытирает руки.
– Нет, все работало, как часы.
– Тогда какого черта он здесь делает?
– Кто здесь делает? – спрашивает Боб.
– Бернсайд, – отвечаю я. – Он только что приземлился на своем вертолете. И Джонни Джонс с ним.
– Что?
– Пошли, – говорю я.
Мы идем на проходную, но там никого нет.
– Сейчас здесь проходил Мистер Джонс с клиентом? – спрашиваю я у дежурной.
– Двое мужчин из вертолета? – уточняет она. – Нет, я видела, что они пошли сразу на завод.
Мы с Бобом несемся из коридора в коридор и влетаем сквозь двойные двери в оранжевый свет и производственный гул завода. Один из мастеров замечает нас и, не дожидаясь вопроса, машет рукой, показывая, в каком направлении отправились Джонс и Бернсайд. Мы несемся дальше по проходу, и тут я замечаю их.
Бернсайд подходит к каждому, кого он видит, и пожимает каждому руку.
Честное слово! Он пожимает руки, хлопает рабочих по плечам и что-то говорит. И улыбается. Джонс идет рядом с ним и делает то же самое. Как только Бернсайд отпускает чью-то руку, ее пожимает Джонс. Они подходят к каждому, кого видят.
Наконец, Джон замечает нас, легонько стучит Бернсайда по плечу и что-то говорит ему. Бернсайд широко ухмыляется и размашистыми шагами направляется ко мне с протянутой рукой.
– А вот человек, кого я особенно хочу поздравить, – возвещает он громовым голосом. – Я решил оставить самое приятное под занавес, но ты меня опередил. Как дела?
