Путь в искусственное будущее

Куда заведут нас социальные конструкты завтра? Какую новую правду мы выдумаем к собственному могуществу или на собственную беду? Один вероятный прогноз — личные рейтинги, растиражированные программными платформами типа Uber и Airbnb. Это целиком воображаемое понятие уже заметно влияет на доходы водителей такси, нянь, ремонтников и других самозанятых работников. Что если этот принцип распространится и на другие сферы жизни? Что если мы подобным образом станем оценивать друзей и любимых?

Остроумный телесериал-антиутопия «Черное зеркало» в одной из серий развил эту идею: каждый человек имеет публичный рейтинг, который могут понизить или повысить люди, с которыми он взаимодействует. Высокий рейтинг открывает заветные двери, помогает найти хорошую работу и поселиться в хорошем месте; на низкий окружающие реагируют смущенными взглядами и недоверием. Эта серия показывает мир, где люди всеми силами стараются быть любезными даже с незнакомцами, но несколько неверных движений могут обернуться остракизмом или изгнанием.

Страна, которая, возможно, движется в этом направлении, — Китай. Правительство КНР сейчас разрабатывает систему, которая соединит кредитоспособность, законопослушность, общественный статус и политические взгляды человека в единый индекс благонадежности гражданина. В зависимости от этого социального рейтинга каждый будет получать доступ к различным услугам и государственным ресурсам. Как плохая кредитная история мешает людям на Западе получить ипотеку или купить в рассрочку холодильник, так китайцы могут скоро убедиться, что несколько сомнительных с моральной точки зрения поступков или штрафов за неправильную парковку означают запрет на пользование вагонами первого класса, проживание в престижных районах и обучение в передовых учебных заведениях. Давно не навещал стариков-родителей? Глядишь, не выпустят за границу. «Если человек хоть в чем-то утратил доверие, ограничения налагаются во всех аспектах», — говорят создатели этой системы. Неприятно перекликаясь с оруэлловским «1984», новый инструмент тотального контроля будет, согласно проектам правительственных документов, «поощрять тех, кто сообщает о случаях обмана общественного доверия».

Эта государственная система, скорее всего, моделируется по образцам социальных рейтингов, уже применяемых различными китайскими компаниями, например интернет-магазином Alibaba, для замера добросовестности клиентов. Эти рейтинги передаются компаниям-партнерам, например службам знакомств, которые составляют пары из добропорядочных (на их взгляд) индивидов. Потребители с высоким рейтингом гордо постят свои цифры в соцсетях и в профилях знакомств, укрепляя тем самым истинность этого социального конструкта.

Как именно подсчитываются индексы доверия, разработчики не разглашают, и государственный механизм, вероятно, будет столь же непрозрачен. Но один из боссов Alibaba рассказал, какие типы параметров принимаются во внимание: «Например, человек, по 10 часов в день убивающий на компьютерные игры, классифицируется как бездельник, а тот, кто часто покупает памперсы, определяется как молодой родитель, у которого предполагается развитое чувство ответственности»5. Выходит, подобные рейтинги учитывают действия и покупки потребителей в интернете. Будут ли они также принимать во внимание комментарии, оставленные нами, и страницы, на которые мы подписываемся? Пора ли опасаться, что любой цифровой след может быть обращен против нас? Будут ли социальные рейтинги достаточно защищены от ошибок системы и взлома?

Китайская система социальных рейтингов может серьезно изменить жизнь миллионов людей. Это стало возможным из-за всеобщей цифровизации и хранения любой, вплоть до самой мелкой и пустячной, информации о людях в сочетании с новыми технологиями анализа больших данных. При том, сколько сведений сейчас собирается и хранится, нечего удивляться, если государства и другие могущественные организации будут ими пользоваться для создания новых социальных конструктов, которые вмешаются в нашу жизнь не самым приятным образом.

Если такое произойдет, стоит помнить, что социальные конструкты, как и любая искусственная правда, поддаются изменению: если они нам не по нраву, мы всегда можем общими усилиями переделать их или уничтожить вовсе. Нам не под силу изменить температуру кипения воды, но мы способны изменить Евросоюз, биткойн или систему социальных рейтингов. Эти правды имеют смысл и силу лишь тогда, когда мы им это позволяем.

На практике

· Помните, что социальные конструкты есть продукт нашего воображения и при необходимости мы можем их изменить.

· Определяйте социальные конструкты самым плодотворным способом, какой только допускает их пластичность.

· Видоизменяйте социальные конструкты, если у вас достаточно влияния, описывая их по-новому.

Но остерегайтесь

· Манипуляторов, предлагающих сильно искаженные образы важных социальных конструктов.

· Людей, организаций и государств, создающих вредные социальные конструкты.

11

Имена

Не верю, что роза была бы такой же красивой, если бы звалась чертополохом или скунсовой капустой.

Аня Ширли из романа Люси Монтгомери «Аня из Зеленых Мезонинов»

 

Рукотворная Земля

Мы родились в голоцене — геологической эпохе, начавшейся во времена последнего оледенения примерно 11 700 лет назад. К тому времени, как мы умрем, мое первое высказывание, наверное, уже не будет правдивым. Есть немалая вероятность, что к тому времени мы сможем говорить, что родились в антропоцене.

Спросите себя: если Homo sapiens исчезнет с лица Земли, какие от него останутся следы? От большинства видов не остается почти ничего кроме окаменелых костей. Ну разве что несколько отпечатков стоп или фрагмент ДНК, сохранившийся в капле янтаря. А вот человек, когда вымрет, оставит после себя руины городов, шоссе, поля и каналы, железные дороги, затонувшие корабли и без счету предметов из пластмассы. Геологи уже задались вопросом, какая часть этого рукотворного мира сохранится в геологических слоях. Какие свидетельства нашего существования сможет обнаружить инопланетный геолог спустя миллион лет после исчезновения человечества?

Бетон — вероятно: это один из наиболее долговечных следов человеческой деятельности, хотя облик его, видимо, со временем изменится. Геологи будущего, наверное, хорошо научатся распознавать бетонную крошку, рассыпанную на месте давно исчезнувших городов. Бесконечно долго могут сохраняться в подходящих осадочных породах фрагменты пластика. Химия Земли станет заметно иной, если учесть, сколько мы сжигаем ископаемого топлива и сколько вносим в почву синтетических удобрений. Плотины, шахты и каналы тоже могут оставить долго не изглаживающиеся рубцы. Возможно, резко и красноречиво изменится картина с окаменелостями других животных: слоны и тигры исчезнут из палеонтологической хроники, а куры увеличатся в размере и расширят ареал обитания на всю современную нам сушу.

Рассуждая о таких записях человека в будущей геологической хронике планеты, специалист по химии атмосферы Пауль Крутцен утверждал, что мы вступили в новую геологическую эпоху — антропоцен (от греческого anthropos — «человек»). Его аргументация возымела успех, и группа геологов предложила принять этот термин в качестве научного названия эпохи. Сегодня эту тему обсуждают в различных геологических обществах, и многие ученые уже используют слово «антропоцен» в неофициальном общении. Главный вопрос — откуда отсчитывать начало новой эпохи. Кто-то предлагает взять за исходную точку промышленную революцию, кто-то — неолитическую революцию. Рабочая группа по антропоцену говорит о четком химическом следе, по которому удобно прочертить границу эпох: это радиоактивные элементы, рассеянные по всему миру первыми испытаниями ядерного оружия.

Но какое имеет значение, будет ли переименован геологический период, в котором родилось большинство из нас? Для Крутцена и других сторонников теории климатических изменений новое название — важный символ длительного воздействия, которое оказывает человек на экосистему Земли. Для защитников природы это стало бы призывом к действию, который всех заставит менять образ жизни. «Имя “антропоцен” сообщает нам, что мы играем с огнем, ведем себя безрассудно, о чем, вероятно, нам придется пожалеть», — говорит климатолог Крис Рэпли1.

Разумеется, на самом деле меняется только наше представление о самих себе и нашей роли на Земле. Но в предлагаемой смене имени эти новые представления отражены как в капле воды. «Это один из таких моментов, когда научное открытие, как, например, вывод Коперника о том, что Земля вращается вокруг Солнца, может кардинально изменить взгляды людей на самые разные далекие от науки материи», — объявил в 2011 г. журнал The Economist в передовице, озаглавленной «Добро пожаловать в антропоцен»2.

«Это превращается в политический акт. Именно этого хотят столь многие люди», — комментирует Стен Финни, бывший председатель Международной стратиграфической комиссии — той самой организации, которой в конце концов придется голосовать об официальном признании термина «антропоцен»3.

Хотя большинство геологов воздерживается от оценочных суждений о воздействии человечества на планету, если новое имя побудит нас глубже задуматься о далеких последствиях наших поступков, это будет хорошо. «Смена названия подчеркнула бы ту гигантскую ответственность, что лежит на человечестве как на хранителе Земли», — писал Пауль Крутцен4. Подумайте, как это может изменить наши воззрения и поведение и какие последствия это может иметь для будущего Земли.

Назвать и устыдить

Когда-то именование считалось магическим актом, потому что имя, которое мы даем человеку или предмету, определяет то, какими их видит мир. Нелегко всерьез воспринимать полководца по имени Кутберт или женщину-хирурга Фокси. Имена и названия влияют на то, как мы реагируем на людей и предметы. Одно социологическое исследование установило, что по фиктивным резюме, подписанным «обычными для белых» именами, работодатели в Бостоне и Чикаго в полтора раза чаще приглашают на собеседование, чем по резюме с «афроамериканскими» именами5. Другие изыскания показали, что неохотно нанимают также людей с редким собственным именем6.

Странным образом могут влиять на нас имена, которые мы носим. Группа маркетологов и психологов путем научного исследования выявила, что люди склонны предпочитать бренды и продукты, начинающиеся с той же буквы, что и их имя7. Испытуемые, которых просили ранжировать шоколадные батончики «по ощущениям», ставили марки, начинающиеся на ту же букву, что и их имя, выше, чем эти марки стояли в среднем по всей группе опрошенных.

Но способность имени формировать реальность достигает пика, когда приходит время давать имена товарам, организациям, проектам, предприятиям — и даже законам.

Обычно мы считаем, что преступник, искупивший вину перед обществом, должен получить второй шанс и равные со всеми права. В США это не распространяется на насильников. В 1994 г., после того, как досрочно выпущенным из тюрьмы маньяком была изнасилована и убита семилетняя Меган Канка, законодатели штата Нью-Джерси, где это случилось, быстро приняли закон, требующий, чтобы присутствие в местном сообществе людей, осужденных за тяжкие преступления против половой неприкосновенности, предавалось огласке. Два года спустя закон Меган прошел в федеральном правительстве, и вскоре в той или иной редакции его приняли все штаты. В итоге люди, совершившие преступления сексуального характера, в США носят несмываемое клеймо, с которым весьма непросто найти жилье и работу или строить личные отношения. Кто-то подвергается словесным и физическим оскорблениям, над кем-то чинят самосуд.

Это суровое обхождение с теми, кто и так в непростой ситуации (некоторые из этих людей попали в реестр половых преступников еще сами будучи детьми), но, возможно, в масштабах общества эта мера оправданна, если помогает снизить число преступлений против половой неприкосновенности. Однако данных о том, что закон Меган оказывает такой эффект, практически нет.

По информации, известной благотворительной организации NSPCC, «несмотря на широкое одобрение родителей, нет никаких подтверждений, что обнародование списков осужденных за половые преступления способствует безопасности детей. И нет подтверждений, что закон Меган снижает уровень рецидивов»8. К такому же выводу привело исследование, проведенное Ратгерским университетом и Департаментом исправительных учреждений штата Нью-Джерси9. И это неудивительно, если учесть, что подавляющее большинство половых преступлений против малолетних совершается членами семей или знакомыми жертв и только в 7% случаев (по США) нападают посторонние люди10. Более того, есть свидетельства, что о преступлениях сексуального характера пострадавшие зачастую не заявляют, «опасаясь огласки среди соседей»11. Кроме того, закон Меган, вероятно, заставляет преступников скрываться, что делает их опаснее. И все же любые попытки изменить закон или повлиять на общественное мнение, горячо его поддерживающее, оказались безуспешными. Насколько это объясняется названием закона? Трудно, услышав эти слова, не вспомнить ту крошку-девочку и ее страшную участь. Не это ли мешает людям трезво оценить эффективность и справедливость закона? Нет ли связи между этой отсылкой в названии закона и стабильным народным одобрением самых крайних и жестких его применений?

«Те, кто выступает против инициатив типа закона Меган, тем самым как бы изобличаются в равнодушии к судьбе Меган, к ее родным и к другим жертвам преступлений», — писал специалист по публичному праву доктор Брайан Кристофер Джонс в своей диссертации «От нейтрального к красноречивому: как названия законопроектов влияют на политический процесс и направляют его». (Как еще один пример закона, который практически невозможно оспаривать из-за названия, доктор приводит американский «Патриотический акт»[25].) Далее он пишет:

Такой закон становится памятником человеку, чье имя упомянуто в названии, и это влечет серьезные правовые последствия. Законодатель, испытывающий сочувствие к этому человеку, но возражающий против самого закона, оказывается в довольно двойственной ситуации, когда приходит время голосовать12.

Выходит, неудивительно, что в сенате США закон Меган одобрили единогласно, а в палате представителей за него проголосовали 418 человек, и ни один — против. Такова власть имен.

Специально придуманные имена нередко используются, чтобы опорочить некую инициативу или вовсе свести ее на нет. Во время выборов 2017 г. одним из главных политических шагов Терезы Мэй было новое финансирование социальных программ для взрослых. Согласно предложенным поправкам, повышались суммы отчислений, взимаемых с людей, которые получают от государства уход в их собственных домах. При условии, что находящиеся в их владении активы — включая жилье — дороже £100 000. Платить при жизни этим людям не придется, долг вычитается после их смерти из стоимости имущества. Эти меры были вполне разумной попыткой как-то компенсировать серьезный рост социальных расходов государства, объясняющийся тем, что британцы стали дольше жить. По мнению многих, это было справедливое предложение: оно снимает бремя расходов с плеч молодых налогоплательщиков, пытающихся заработать на собственное жилье, и переносит его на тех стариков, чьи дома недавно резко взлетели в цене.

Его уничтожили наименованием. Оппозиционная лейбористская партия для описания предложенной Мэй схемы вынула из нафталина старое, но, как и прежде, хлесткое название «налог на деменцию». По данным Альцгеймеровского общества, «уход за людьми с деменцией обходится дороже, чем за любой другой категорией пациентов, и им приходится больше всех платить. Поэтому налог на общественный уход за взрослыми и прозвали налогом на деменцию»13.

И плевать, что многие люди, нуждающиеся в уходе на дому, совсем не страдают деменцией — название оказалось настолько сильным, что целиком скомпрометировало предложенную политику. Молодые избиратели, которые, казалось бы, должны приветствовать начинание, снимающее с них налоговое бремя, вместо этого увидели в Терезе Мэй чудовище, вознамерившееся ограбить их немощных бабушек и дедушек. Во время избирательной кампании консерваторы потеряли множество голосов только из-за этого предложения. Сколь бы удобно и разумно ни было брать со стариков в дорогих домах доплату за государственную заботу, название «налог на деменцию» гарантирует, что мало у кого из британских политиков хватит духу вернуться к этой идее.

Подобный отпор наименованием получил Google, когда запускал новый, цепляемый на голову компьютерный дисплей, Google Glass. Этот дисплей, располагающийся точно перед одним глазом, дает человеку возможность на ходу пользоваться интернетом. Изучать карту, шагая по улице, читать почту во время стирки, снимать видео, катаясь на американских горках, или получать уведомления из соцсетей во время пробежки. Инженеры и любители научной фантастики давно предсказывали появление такого устройства.

Но была у гугл-очков одна неприятная особенность. В них можно делать фотоснимки простым подмигиванием. Люди вокруг чувствовали, что подмигивающие гаджетоманы вторгаются в их частную жизнь. Раздел в инструкции Google, посвященный этой особенности очков, предлагал следующие рекомендации:

Этикет

Будьте благоразумны. Думайте, кому подмигиваете, и учитывайте, где и среди кого находитесь. Вас могут неправильно понять.;-)14

В общем, Google убеждал обладателей очков «не пугать и не сердить окружающих»15, уважать их частную жизнь. Но людей, не желавших, чтобы их снимали или фотографировали, особенно без их ведома, эти увещевания компании не умиротворили. Других раздражала привычка любителей этого устройства читать соцсети прямо во время разговора. Если на человеке гугл-очки, невозможно понять, что он сейчас делает, даже если видишь его прямо перед собой. Кого-то тревожили и более серьезные страхи: не могут ли очки с помощью программ распознавания образов идентифицировать прохожих на улице? Как это согласуется с бесценной для многих анонимностью в городской толпе?

Ответным ударом стало имя. Пользователей очков скоро прозвали заочканцами[26]. Это прозвище оказалось убийственным. Как бы ни нравилось вам читать почту, не отрываясь от созерцания заката, как бы ни привлекал хайтековый имидж эдакого шагающего по городу киборга, неужели вы и впрямь согласны носить ярлык с этим ярким неологизмом? Вложив в проект не упоминаемую — но предположительно колоссальную — сумму, Google в январе 2015 г. снял очки с производства. И хотя в 2017 г. устройство вновь начали выпускать для промышленных нужд, вряд ли в обозримом будущем мы увидим гугл-очки на лицах частных потребителей.

Придумать удачное прозвище для осмеяния кого-то или чего-то не всегда легко. За два месяца до президентских выборов 2016 г. на выступлении в Нью-Йорке кандидат от демократической партии Хиллари Клинтон объявила: «Если грубо обобщить, половина сторонников Трампа — это, как я их называю, наши ксожаленцы[27]. Так? Расисты, сексисты, гомофобы, ксенофобы, исламофобы и прочие»16. В этот момент она дала этим избирателям новое имя. Существительное «ксожаленцы», до тех пор неведомое лексикологам, стало у либеральных американцев ярлыком для всех сторонников Трампа, которых можно заподозрить в реакционных взглядах и наклонностях. Но использование этого слова обернулось против самой Клинтон, которая показала себя заносчивым снобом, одной фразой досадливо отмахнувшись от четвертой части американских избирателей. Тем временем поклонники Трампа приняли эту презрительную кличку и выходили на собрания и шествия в майках и бейсболках с гордой надписью «Я ксожаленец». Накануне инаугурации ближайшие сподвижники Трампа устроили торжественный бал ксожаленцев.