Соединенные Штаты Европы

Соединенные Штаты Америки -- самое могучее и богатое государство мира. Нигде более капитализм не мог развиваться более свободно и с наименьшим вмешательством со стороны правительства. Поэтому граждане Соединенных Штатов Америки гораздо богаче граждан любой другой страны на земле. Более шестидесяти лет эта страна не участвовала ни в каких войнах. Если бы она не вела войну на истребление коренного населения, не развязала войну против Испании в 1898 году и не участвовала в мировой войне, то сегодня лишь некоторые седобородые старцы могли рассказать из первых рук, что означает война. Вряд ли сами американцы придают большое значение тому, что политика либерализма и капитализма была реализована в их стране более полно, чем в какой-либо другой. Даже иностранцы не осознают, что же сделало богатой и могучей республику, которой так многие завидуют. Но за исключением тех, кто преисполнен обиды и поражен глубоким презрением к "материализму" американской культуры, всех людей объединяет страстное желание, чтобы их страна стала такой же богатой и могучей, как Соединенные Штаты Америки.

В качестве простейшего пути для достижения этой цели в различных кругах предлагают создать "Соединенные Штаты Европы". Отдельные страны европейского континента сами по себе слишком мало заселены и не имеют достаточной территории, чтобы самостоятельно отстаивать свою линию в международной борьбе за господство против все возрастающей мощи США, России, Британской империи, Китая и против других образований подобного размера, которые могут сформироваться в будущем, возможно, в Южной Америке. Поэтому они должны сплотиться в военном и политическом союзе, оборонительном и наступательном альянсе, который один мог бы на века вперед обеспечить Европе то важное место в мировой политике, которое она занимала в прошлом. Особую поддержку идее паневропейского союза придает все более ясно проявляющееся у каждого человека осознание того, что не может быть ничего более нелепого, чем проводимая в наши дни странами Европы политика покровительственных тарифов. Только дальнейшее развитие международного разделения труда может увеличить благосостояние и произвести избыток товаров, необходимый для подъема уровня жизни и тем самым культурного уровня масс. Экономическая политика всех стран, но особенно малых европейских наций, как раз и направлена на устранение международного разделения труда. Если сравнить условия, в которых действует американская промышленность с потенциальным внутренним рынком из более 120 миллионов богатых потребителей на огромной территории, не разгороженной тарифами или подобными препятствиями -- с условиями, в тисках которых бьется немецкая, чехословацкая или венгерская промышленность, -- то сразу становится очевидной полная нелепость попыток создать маленькие автаркические экономические территории.

Проблемы, одолевающие сторонников идеи Соединенных Штатов Европы, несомненно существуют, и чем быстрее они будут устранены, тем лучше. Но создание Соединенных Штатов Европы -- не самое подходящее средство достижения этой цели.

Любая реформа в международных отношениях должна быть нацелена на устранение ситуации, когда каждая страна стремится всеми возможными способами расширить свою территорию за счет других стран. Проблема международных границ, имеющая сегодня чрезвычайное значение, должна потерять всю свою значимость. Страны должны прийти к пониманию того, что самой важной проблемой внешней политики является установление прочного мира, и они должны осознать, что это может быть повсеместно достигнуто лишь тогда, когда поле деятельности государства ограничено самыми узкими рамками. Только в этом случае размер и протяженность территории, подвластной суверенитету государства, не будет больше иметь такого решающего значения для жизни человека, ради чего стоит проливать реки крови при решении пограничных споров. Узость мышления, не способного выйти за рамки своего собственного государства и своей собственной нации и не имеющего понятия о важности международного сотрудничества, должна быть заменена космополитическим мировоззрением. Однако это возможно лишь при условии, если сообщество наций, международное супергосударство основано таким образом, что ни один народ и ни одна личность не подвергаются угнетению из-за их национальности или национальных особенностей.

Националистическая политика, всегда начинающая со стремления уничтожить соседа, должна в конечном счете привести ко всеобщей гибели. Чтобы преодолеть национальный провинциализм и заменить его действительно космополитической политикой, нациям необходимо прежде всего осознать, что взаимная вражда не в их интересах и каждая нация наилучшим образом служит своему делу, когда она занята обеспечением всеобщего развития и тщательно воздерживается от любой попытки применить насилие против других наций или их части. Таким образом, необходима не замена национального шовинизма шовинизмом, который в качестве своей цели имел бы большую, наднациональную сущность, а скорее осознание того, что любой вид шовинизма ошибочен. Прежние милитаристские методы международной политики должны уступить новым мирным методам, направленным на совместные усилия, а не на взаимные боевые действия.

Однако сторонники пан-Европы и Соединенных Штатов Европы имеют в виду другие цели. Они не планируют создавать государство нового типа, чья политика отличалась бы от империалистических и милитаристских государств, существовавших до наших дней, но напротив -- воссоздать старую империалистическую и милитаристскую идею государства. Пан-Европе надлежит по замыслу быть более великой, чем отдельные государства, ей надлежит быть более мощной и поэтому более эффективной в военном плане и лучше подходящей для противостояния таким великим державам, как Англия, Соединенные Штаты Америки и Россия. Европейскому шовинизму надлежит заменить разновидности французского, немецкого или венгерского шовинизма; объединенному фронту, образованному всеми европейскими державами, предстоит быть направленным против "иностранцев": англичан, американцев, русских, китайцев и японцев.

Создавать шовинистическое политическое сознание и шовинистическую военную политику можно лишь на национальной, а не на географической основе. Языковая общность обязывает представителей одной национальности сплачиваться вместе, а языковые различия создают пропасть между нациями. Если бы не этот факт -- независимо от всех идеологий, -- шовинистическое мышление никогда бы не смогло развиться. Географу с картой в руке, несомненно, ничего не стоит рассматривать европейский континент (не считая России) как единый, но географическое единство не создает у жителей конкретного региона чувства общности или солидарности, на котором государственный деятель мог бы строить свои планы. Можно вбить в голову жителя Рейна убеждение, что он защищает свое дело, участвуя в битве на стороне немцев Восточной Пруссии. Возможно даже заставить поверить в идею, что дело всего человечества -- это также и его дело. Но он никогда не сможет понять, что если ему придется выступить бок о бок с португальцами, потому что они тоже континентальные европейцы, то дело островной Англии будет делом противника или, в лучшем случае, нейтрального чужака. Невозможно стереть из сознания людей (между прочим, у либерализма и нет никакого желания делать это) след, оставленный долгим историческим развитием, который вызывает учащенное сердцебиение у немца при любом упоминании о Германии, немецком народе или обо всем немецком. Это чувство национальности существовало до того, как была предпринята политическая попытка создать на его основе идею немецкого государства, немецкой политики и немецкого шовинизма. Все благонамеренные схемы замены национальных государств федерацией государств, будь то Центрально-европейской, Пан-европейской, Пан-американской, или построенные на подобной искусственной основе, страдают от одного и того же основного недостатка. Им не удается учесть тот факт, что слова "Европа" или "пан-Европа" и "европейский" или "паневропейский" не несут в себе дополнительного эмоционального заряда и, таким образом, не в состоянии пробудить те же чувства, что вызывают такие слова, как "Германия" и "немецкий".

Этот вопрос можно изучить наилучшим образом, присмотревшись к проблеме соглашения об единой играющей решающую роль торговой политике во всех проектах федерации государств. При нынешних условиях можно склонить баварца к тому, чтобы он расценил защиту немецкой рабочей силы, скажем в Саксонии, как достаточное оправдание для введения тарифа, в результате которого ему, баварцу, придется за какой-то товар платить дороже. Можно надеяться, что однажды его удастся вернуть к осознанию бессмысленности и саморазрушительности всех политических мер, направленных на достижение автаркии, в том числе и всех покровительственных тарифов и, следовательно, необходимости их отмены. Но никогда не удастся убедить поляка или венгра, что ради справедливости он должен платить за любой товар больше, чем цена мирового рынка, лишь бы дать возможность французам, немцам или итальянцам продолжать производство в своих странах. Конечно, можно добиться поддержки политики протекционизма, сочетая призыв к чувствам национальной солидарности с националистической идеей несовместимости интересов различных народов. Ничего похожего не может служить идеологическим базисом для системы протекционизма федерации государств. Абсолютно нелепо разбивать все возрастающее единство мировой экономики на ряд мелких национальных территорий, каждая из которых по мере возможности автаркична. Бессмысленно противодействовать политике экономической изоляции на национальном уровне путем ее замены такой же политикой на уровне большей политической общности, состоящей из нескольких национальностей. Единственным путем противодействовать тенденциям протекционизма и автаркии является признание их пагубности и понимание гармонии интересов всех наций.

Поскольку распад мировой экономики на ряд небольших автаркических регионов влечет за собой негативные последствия для всех наций, следует вывод в пользу свободной торговли. Чтобы доказать, что должна быть создана пан-европейская зона автаркии под прикрытием покровительственного тарифа, сперва следовало бы продемонстрировать, что интересы португальцев и румын, пусть даже находящихся в гармонии друг с другом, сталкиваются с интересами Бразилии и России. Пришлось бы доказать, что венграм полезно отказаться от своей отечественной текстильной промышленности в пользу немецкой, французской и бельгийской, но импорт английского или американского текстиля нанес бы ущерб интересам венгров.

Движение за создание федерации европейских государств выросло из справедливого признания несостоятельности всех форм шовинистического национализма. Но то, что сторонники этого движения хотят создать вместо него, невыполнимо, так как этому не хватает жизненной основы в сознании людей. Но даже если цель паневропейского движения и могла бы быть достигнута, мир ни в коей мере не стал бы лучше. Борьба объединенного европейского континента против других великих мировых держав была бы не менее губительной, чем нынешняя борьба стран Европы между собой.

Лига Наций

Насколько, в понимании либерала, государство не есть самый высший идеал, настолько же оно и не лучший инструмент принуждения. Метафизическая теория государства гласит (приближаясь в этом отношении к тщеславию и самонадеянности абсолютных монархов), что каждое отдельное государство -- суверенно, то есть оно представляет собой последний и высший суд. Но для либерала мир не заканчивается на границах государства. В его понимании, каково бы ни было значение национальных границ, оно случайно и второстепенно. Политическое мышление либерала охватывает все человечество. Отправной момент его политической философии состоит в убеждении, что разделение -- явление международное, а не национальное. Изначально он осознает, что недостаточно установить мир в каждой стране, -- гораздо более важно, чтобы все нации жили в мире друг с другом. Поэтому либерал требует, чтобы политическая организация общества была расширена, пока она не достигнет своего завершения в мировом государстве, объединяющем все нации на равноправной основе. По этой причине он считает законодательство любой страны подчиненным международному праву и поэтому требует, чтобы международные судебные и административные органы обеспечили мир между странами таким же образом, каким судебные и исполнительные органы каждой страны отвечают за поддержание мира в рамках собственной территории.

Долгое время требование создания такой наднациональной всемирной организации было уделом нескольких мыслителей, которых считали утопистами и не замечали. Разумеется, после окончания наполеоновских войн мир неоднократно был свидетелем собрания государственных мужей ведущих держав на конференцию за "круглым столом", чтобы прийти к общему согласию, а во второй половине XIX века появилось растущее число наднациональных институтов, из которых наиболее широко известны Красный Крест и Международный почтовый союз. Однако все это было еще далеко до создания действительно наднациональной организации. Даже мирная конференция в Гааге вряд ли означала какой-либо прогресс в этом отношении. И только ужасы мировой войны подтолкнули мировое сообщество к широкой поддержке идеи об организации всех наций, которая была бы в состоянии предотвратить будущие конфликты. С окончанием войны победители предприняли шаги по созданию ассоциации, получившей название "Лига Наций". Во всем мире ее широко воспринимают как зародыш будущей действительно эффективной международной организации.

В любом случае с позиций последовательного либерализма то, что сегодня существует под этим именем Лиги Наций, никоим образом не является воплощением либеральной идеи о мировом Содружестве наций. Прежде всего, некоторые из наиболее важных и могущественных держав вообще не входят в Лигу. США, не говоря уж о менее крупных странах, все еще стоит в стороне. Кроме того, статья Версальского договора об учреждении Лиги Наций страдает серьезным недостатком, различая две категории государств-членов: те, которые пользуются полными правами, и те, которые, оказавшись на стороне держав, проигравших в мировой войне, не являются полностью полноправными членами. Ясно, что такое неравенство в статусе внутри сообщества наций должно нести в себе семена войны, подобно любому делению на касты в рамках одной страны. Сочетание всех этих недостатков, к сожалению, ослабило Лигу Наций и сделало ее бессильной при решении всех основных вопросов. Стоит только вспомнить о ее поведении в конфликте между Италией и Грецией или в отношении вопроса о Мосуле и особенно в тех случаях, когда от решения Лиги Наций зависела судьба угнетенных меньшинств.

Во всех странах, но особенно в Англии и Германии, есть группы, которые полагают, что ради постепенного преобразования этой бутафорской Лиги Наций в настоящее, подлинное наднациональное государство к ее нынешним слабостями и недостаткам следует относиться как можно более снисходительно. Подобный оппортунизм никогда не приносит никакой пользы независимо от того, какой решается вопрос. Лига Наций (с этим трудно не согласиться всем, кроме чиновников и персонала, занятого в аппарате) -- это несовершенный институт, никоим образом не отвечающий требованиям, необходимым для того, чтобы быть всемирной организацией. Этот факт, нельзя умалчивать или игнорировать, напротив, необходимо его многократно и настойчиво подчеркивать, чтобы привлечь внимание к тому, что нужно было бы сделать для преобразования этого суррогата в настоящую Лигу Наций. Ничто не принесло большего вреда идее наднациональной всемирной организации, чем интеллектуальная неразбериха, вызванная убеждением, что нынешняя Лига представляет собой полную или почти полную реализацию требований любого честного и искреннего либерала. Невозможно создать настоящую Лигу Наций, т.е. такую, которая способна обеспечить прочный мир, на основе принципа неизменности традиционных, исторически сложившихся границ каждой страны. Лига Наций сохраняет основной недостаток действующего международного права: при учреждении процедурных правил для вынесения решений в спорах между нациями она не создает какие-либо новые нормы для их урегулирования, а лишь сохраняет статус-кво и выполняет существующие договора. При таких обстоятельствах мир не может быть обеспечен иначе, как путем сведения всей мировой ситуации к неподвижному состоянию.

Разумеется, Лига все-таки предлагает, хотя и очень осторожно и со многими оговорками, перспективу некоторого будущего регулирования границ, отдавая должное требованиям ряда наций или частей наций. Она также обещает, и вновь очень осторожно и с оговорками, защиту национальных меньшинств. Это позволяет нам надеяться, что, возможно, с этих крайне несовершенных начинаний однажды сможет развиться всемирное сверхгосударство, действительно заслуживающее этого названия, которое будет в состоянии обеспечить нациям необходимый им мир. Но этот вопрос не будет решаться в Женеве на сессиях нынешней Лиги и, конечно же, не на заседаниях парламентов входящих в нее стран. Затронутая проблема -- это не вопрос организации или технических приемов международного управления, а величайший идеологический вопрос, с которым когда-либо сталкивалось человечество. Вопрос заключается в том, удастся ли нам создать во всем мире такой настрой, без которого все соглашения о сохранении мира и все решения третейских судов останутся в критический момент лишь ненужными клочками бумаги. Таким настроем может быть только безоговорочное и безусловное принятие либерализма. Либеральное мышление должно пропитать все нации, либеральные принципы должны проникнуть во все политические институты, если мы действительно хотим создать предпосылки мира и устранить причины войны. Пока нации цепляются за протекционистские тарифы, иммиграционные барьеры, обязательное образование, интервенционизм и этатизм, новые конфликты, способные в любое время вылиться в открытые боевые действия, будут возникать постоянно и тревожить человечество.

Россия

Законопослушный гражданин своим трудом служит и себе самому, и своему соотечественнику и таким образом мирно вписывается в общественную систему. Разбойник не настроен на честный, усердный труд, а на насильственное присвоение результатов чужого труда. Тысячи лет миру приходилось подчиняться кабале военных завоевателей и феодальных баронов, считавших само собой разумеющимся, что созданные другими людьми продукты существуют для их потребления. Эволюция человечества по пути цивилизации и усиления социальных связей потребовала преодоления интеллектуального и физического влияния военных и феодальных каст, которые стремились править миром, и замены идеала наследственного лорда идеалом буржуа. Вытеснение милитаристского идеала, который ценит воина и презирает честный труд, никоим образом пока еще полностью не завершено. В любой нации есть личности, умы которых все еще заняты идеями и образами милитаристских времен. Есть нации, у которых остались неустойчивые атавистические порывы к грабежу и насилию (хотя, казалось бы, они уже давно укрощены), они все еще прорываются и вновь завоевывают влияние. В целом о нациях белой расы, населяющих сегодня Центральную и Западную Европу и Америку, можно сказать, что склад их ума, названный Гербертом Спенсером "милитаристским", сменился на склад "индустриальный". Сегодня есть только одна великая нация, которая твердо придерживается милитаристского идеала, а именно русские. <Последующие рассуждения автора о "России" и о "русских" отчетливо характеризуют его как русофоба, но не могут скрыть его собственные слова о нежелании выступать на той или иной стороне спора о "достоинствах" определенной нации. Л.Мизес выступает здесь в роли верховного священнослужителя своего рода "мировой религии" либерализма, навсегда отлучающего от нее народ огромной страны, из-за его якобы органической неспособности исповедывать основные догматы либералистской веры. Читатель, конечно, увидит в этой позиции разительное противоречие с излагаемыми самим автором исходными принципами либерализма -- какого бы он ни был мнения о правоте или неправоте интерпретации Л.Мизесом конкретных событий и тенденций истории российского государства. -- Прим. науч. ред. >

Конечно, даже среди русского народа есть слои людей, не разделяющие эти идеи. Можно только сожалеть, что они не смогли одержать верх над своими соотечественниками. С того самого момента, когда Россия начала влиять на европейскую политику, она неизменно вела себя как разбойник в засаде, готовый внезапно наброситься на свою жертву и ограбить ее. Никогда российские цари не признавали никаких других ограничений для расширения своей империи, кроме продиктованных силой обстоятельств. Позиция большевиков в отношении территориальной экспансии не отличается ни на йоту. Они также признают только одно правило: при завоевании новых земель можно и, по сути, нужно продвигаться настолько далеко, насколько сумеешь, должным образом учитывая ресурсы. Счастливым обстоятельством, спасшим цивилизацию от уничтожения русскими, была достаточная сила наций Европы. Они успешно отразили нападение орд русских варваров. Опыт русских в войне с Наполеоном, крымской войне и турецкой кампании 1877--1878 годов показал, что, несмотря на огромную численность солдат, их армия была не в состоянии развить наступление против Европы. Мировая война лишь подтвердила это.

Оружие разума более опасно, чем штыки и пушки. Разумеется, отклик, который получили идеи русских в Европе, объясняется прежде всего тем, что Европа сама уже была полна этими идеями до того, как они пришли из России. Видимо, было бы более правильно сказать, что сами эти идеи по происхождению не являются русскими, как бы ни подходили они характеру русского народа, а были заимствованы ими из Европы. Настолько велико интеллектуальное бесплодие русских, что они никогда не могли сами найти выражение своей сокровенной сущности.

Либерализм, который полностью основывается на науке и политика которого воплощает результаты науки, должен быть начеку и не поддаться влиянию ненаучных, ценностных суждений. Ценностные суждения находятся за пределами науки и всегда имеют субъективный характер. Поэтому нельзя говорить о нациях как о более или менее достойных. Следовательно, вопрос о том, являются ли русские менее достойными, абсолютно не относится к сфере наших соображений. Мы не участвуем в этом споре. Мы лишь утверждаем, что Россия не желает войти в систему человеческого социального сотрудничества. В отношении человеческого общества и сообщества наций ее позиция -- это позиция народа, нацеленного исключительно на потребление того, что накопили другие. Люди, жизненной силой которых являются идеи Достоевского, Толстого и Ленина, не могут создать прочную социальную организацию. Их удел -- возвратиться к условиям полного варварства. Россия гораздо больше одарена плодородной почвой и всякого рода полезными ископаемыми, чем Соединенные Штаты Америки. Если бы русские проводили такую же капиталистическую политику, как американцы, они были бы сегодня самыми богатыми людьми в мире. Деспотизм, империализм и большевизм сделали их самыми бедными. Сейчас они ищут капиталы и кредиты по всему свету.

Коль это признано, то следует ясный вывод, каким должен быть руководящий принцип политики цивилизованных наций в отношении России. Пусть русские будут русскими. Пусть они творят, что хотят в своей собственной стране. Но нельзя позволить им переходить границы своей земли с целью уничтожить европейскую цивилизацию. Конечно, речь не идет о том, что следует запретить ввоз и перевод русской литературы. Неврастеники могут ею наслаждаться, здоровые люди будут ее сторониться. Это не означает, что русским следует запретить вести свою пропаганду и раздавать по всему миру взятки, как это делали цари. Если бы современная цивилизация была не в состоянии защитить себя от нападений наемников, то она не могла бы больше сохранить свое существование. Речь также не идет о том, чтобы оградить американцев или европейцев от посещения России, если они ею интересуются. Пусть они посмотрят своими глазами, на свой страх и риск и под свою ответственность на страну массовых убийств и массовой нищеты. Это не означает также, что следует мешать капиталистам предоставлять Советам займы или каким-либо иным образом вкладывать капиталы в Россию. Если они настолько глупы, чтобы верить, что когда-либо вновь увидят хоть часть своих денег, пусть пускаются в это рискованное предприятие.

Но правительства Европы и Америки должны прекратить содействовать советской политике разрушения, поощряя экспорт в Советскую Россию и тем самым укрепляя советский строй в России с помощью финансовых вкладов. Пусть они прекратят пропаганду эмиграции и экспорта капитала в Советскую Россию.

Откажутся или нет русские люди от советской системы -- решать им самим. Сегодня страна кнута и лагерей больше не представляет угрозы миру. Со всем их стремлением к войне и разрушению большевики больше не в состоянии серьезно угрожать миру в Европе. Поэтому их можно благополучно оставить в покое. Единственное, чему необходимо противостоять, так это любому стремлению с нашей стороны поддерживать и содействовать разрушительной политике Советов.

1. "Доктринерство" либералов

Классический либерализм подвергся упрекам за то, что он слишком упрям и недостаточно готов идти на компромисс. Именно из-за отсутствия гибкости он и потерпел поражение в борьбе с разного рода нарождающимися антикапиталистическими партиями.

Если бы он осознал, как это сделали другие партии, важное значение компромисса и уступок популярным лозунгам в снискании расположения масс, он бы был в состоянии сохранить, хотя бы отчасти некоторое свое влияние. Но он никогда не утруждал себя созданием партийной организации и партийного аппарата, как это сделали антикапиталистические партии. Он никогда не придавал никакого значения политической тактике в предвыборных кампаниях и парламентских заседаниях. Он никогда не занимался оппортунистическими интригами или политическими сделками. Это несгибаемое доктринерство неизбежно привело к упадку либерализма.

Утверждение о неуступчивости либерализма полностью соответствует истине. Но представлять дело так, будто либерализм действительно заслуживает упрека в этом отношении, значит проявить полное непонимание его сущности. Глубоко проникнуть в либеральную мысль -- значит понять, что именно идеи представляют собой фундамент, на котором покоится все здание мирового социального сотрудничества, и прочная социальная структура не может быть построена на основе лживых и ошибочных идей. Ничто не может служить заменой идеологии, которая возвышает значимость человеческой жизни, выдвигая на передний план социальное сотрудничество. Меньше всего для этого годится ложь, пусть она называется хоть "тактикой", хоть "дипломатией", хоть компромиссом.

Если люди в силу осознания социальной необходимости добровольно не будут делать то, что нужно делать для сохранения общества и роста всеобщего благосостояния, никто не сможет вывести их на праведный путь даже хитрой уловкой или выдумкой. Если они ошибаются и заблуждаются, их нужно попытаться просветить с помощью обучения. Но если их нельзя просветить, если они настаивают на ошибках, в таком случае ничего нельзя сделать для предотвращения катастрофы. Трюки и ложь демагогических политиков могут пригодиться тем, кто работает во имя уничтожения общества, будь они честны или вероломны. Но дело социального прогресса, дело дальнейшего развития и усиления социальных связей не может продвигаться вперед с помощью обмана и демагогии. Никакой силе на земле, никаким хитрым уловкам или изощренной лжи не удалось одурачить человечество настолько, чтобы оно приняло социальное учение, которое оно не только не признает, но и открыто отвергает. Единственный путь, открытый каждому, кто желает вернуть мир к либерализму, -- это убеждение сограждан в необходимости принятия либеральной программы. Этот просветительский труд -- единственная задача, которую либерал может и должен осуществить, чтобы, насколько это в его силах, избежать самоуничтожения, к которому общество сегодня стремительно приближается. Здесь нет места для уступок каким-либо излюбленным или привычным предрассудкам и ошибкам. Что касается вопросов, будет ли существовать человеческое общество, будут ли миллионы людей процветать или погибнут, то здесь нет места для компромиссов, проистекающих от слабости или от чрезмерного почтения к чувствам других. Если либеральным принципам будет вновь позволено направлять политику великих наций, если революция в общественном мнении вновь предоставит капитализму свободу, мир постепенно сможет подняться из того состояния, в которое его завела политика объединенных антикапиталистических фракций. Нет никакого иного пути из политического и социального хаоса наших дней.

Самой серьезной иллюзией классического либерализа был оптимизм в отношении направленности эволюции общества. Сторонникам либерализма -- социологам и экономистам XVIII и первой половины XIX веков и их защитникам -- казалось несомненным, что человечество будет продвигаться к более высоким стадиям совершенства и ничто не в состоянии остановить этот прогресс. Они были твердо убеждены, что рациональное познание фундаментальных законов социального сотрудничества и взаимозависимости, которые они открыли, вскоре станет всеобщим, и согласно этому социальные узы, мирно связывающие человечество, станут еще более тесными, будет постепенно улучшаться всеобщее благосостояние, и цивилизация поднимется до еще более высокого уровня культуры. Ничто не могло поколебать их оптимизма. Когда наступление на либерализм становилось все более яростным, когда со всех сторон стали бросать вызов влиянию либеральных идей в политике, они расценили это как последний залп отступавшей и умиравшей системы, которая не требовала серьезного внимания и уж тем более -- ответных атак, потому что вскоре распалась бы сама собой.

Либералы придерживались мнения, что все люди обладают интеллектуальной способностью правильно трактовать трудные проблемы социального сотрудничества и действовать соответствующим образом. Они были настолько поражены ясностью и самоочевидностью аргументации, с помощью которой пришли к своим политическим идеям, что были просто не в состоянии понять, как это кому-то не удалось их осознать. Они так и не усвоили двух вещей: во-первых, массы не обладают способностью мыслить логически, во-вторых, по мнению большинства людей, даже если они и могут признать истину, кратковременная, пусть частичная выгода, которой можно воспользоваться сразу, представляется более значимой, чем постоянная глобальная выгода, которая должна быть отложена. Большинство людей не имеют интеллектуальных способностей, необходимых для того, чтобы вдуматься в очень сложные в конечном счете проблемы социального сотрудничества, не говоря уже о том, что они не обладают силой воли и не могут пойти на временные жертвы, без которых невозможно социальное взаимодействие. Лозунги интервенционизма и социализма, особенно предложения о частичной экспроприации частной собственности, всегда находят восторженное одобрение среди масс, ожидающих получить от этого непосредственную и немедленную выгоду.

Политические партии

Не может быть более прискорбного примера непонимания значения и сути либерализма, чем мнение о том, что якобы можно обеспечить победу либеральных идей с помощью методов, применяемых сегодня другими политическими партиями. В сословно-кастовом обществе, состоящем не из равноправных граждан, а разделенном на разряды, представители которых обладают различными обязанностями и полномочиями, не существует политических партий в современном смысле. Пока особые привилегии и неприкосновенность различных каст не будут подвергнуты сомнению, между ними царит мир. Но как только кастовые привилегии и общественное положение начинают оспариваться, возникают споры и избежать гражданской войны можно лишь в том случае, если та или иная сторона, признавая свою слабость, уступит не прибегая к оружию.

Во всех подобного рода конфликтах позиция каждого человека изначально определяется его положением как члена той или иной касты. Разумеется, могут быть и отступники, которые в расчете получить большую личную выгоду переходят на сторону противника, и борются против членов своей касты, и, следовательно, расцениваются ими как предатели. Но помимо таких исключительных случаев люди не сталкиваются с вопросом, к какой из противоборствующих групп им следует присоединиться. Они стоят на стороне членов своей касты и разделяют их судьбу. Каста или касты, не удовлетворенные своим положением, восстают против господствующего порядка и пытаются добиваться своих требований, преодолевая сопротивление остальных. Конечным результатом конфликта, если с поражением бунтарей все не останется так, как было, является замена старой системы на новую, с иным распределением прав различных каст.

С приходом либерализма появилось требование об отмене всех особых привилегий. Сословно-кастовому обществу пришлось расчистить путь к новой системе, в которой должны быть только равноправные граждане. Нападкам подверглись уже не просто особые привилегии различных каст, а сама система привилегий. Либерализм устранил эти социальные перегородки и освободил человека от старой системы ограничений. Именно в капиталистическом обществе, основанном на либеральных принципах, человек впервые получил возможность непосредственно участвовать в политической жизни и на него впервые было возложено принятие личных решений в отношении политических целей и идеалов.

В ранних сословно-кастовых обществах единственными политическими конфликтами были конфликты между различными кастами, каждая из которых образовывала прочный фронт оппозиции к другим, а при их отсутствии -- фракционные конфликты внутри каст, которым позволялось участие в политической жизни, между избранными кругами и кликами за влияние, власть и место у кормила правления.

Только при таком государственном устройстве, когда все граждане пользуются равными правами, -- в соответствии с либеральным идеалом, который нигде еще не был полностью достигнут, -- могут существовать политические партии, состоящие из лиц, объединенных желанием воплотить в жизнь свои идеи в области законодательства и управления. Различия же во взглядах на наилучшие пути достижения либеральной цели -- обеспечение мирного социального сотрудничества -- неизбежны, и эти различия во взглядах должны вызвать политические разногласия и споры.

Таким образом, в либеральном обществе возможны также и социалистические партии. Не исключены даже партии, которые стремятся добиться особого правового положения для особых групп. Но все эти партии должны признать либерализм (по крайней мере, временно -- пока сами не выйдут победителями) и использовать в своей политической борьбе только оружие интеллекта, которое либерализм расценивает как единственно возможное. Все партии должны признать этот принцип, даже если в конечном счете члены антилиберальных партий (социалисты или сторонники особых привилегий) отвергают либеральную философию.Так, некоторые из домарксистских "утопических" социалистов боролись за социализм в рамках либерализма, а в "золотой век" либерализма в Западной Европе церковь и дворянство пытались достичь своих целей в рамках современного конституционного государства.

Партии, которые мы сегодня наблюдаем, абсолютно другого типа. Разумеется, какая-то часть их программы обращена ко всему обществу и к проблеме достижения социального сотрудничества. Но это -- не более чем уступка либеральной идеологии. То, чего нынешние партии добиваются в действительности, содержится в другой части их программы -- единственной, которой они уделяют какое-либо внимание и которая находится в непримиримом противоречии к части их программы, выраженной в терминах всеобщего благосостояния. Нынешние политические партии являются сторонниками не только некоторых систем прошлых лет, построенных на привилегиях и желающих расширить те традиционные преимущества, которые либерализм позволил им сохранить, поскольку его победа была неполной. Некоторые из этих партий действуют в интересах определенных групп, стремящихся к особым привилегиям, т.е. желающих добиться статуса касты.

Либерализм обращается ко всем и предлагает приемлемую для всех программу. Он никому не обещает привилегий. Он призывает всех отказаться от проталкивания своих особых интересов, он даже требует жертв, хотя, конечно, лишь временных, когда относительно малой выгодой лучше поступиться ради достижения большей. Но партии, выступающие за особые интересы, обращаются лишь к части общества. Они обещают этой части, для которой только и намерены работать, особое положение за счет остального общества. Все современные политические партии и все современные партийные идеологии возникли как проводники интересов особых групп, борющихся за привилегированное положение против либерализма.

До подъема либерализма были, конечно, системы, основанные на привилегиях, со своими особыми интересами и правами и взаимными конфликтами, но в то время идеология сословного общества все еще могла выражаться абсолютно прямо и без смущения. В конфликтах, происходивших в то время между сторонниками и противниками особых привилегий, никогда не возникало вопросов об антиобщественном характере всей системы, не было и никакой необходимости в сохранении видимости того, что она социально оправданна. Поэтому невозможно провести какого-либо непосредственного сравнения между старой системой порядков, основанных на привилегиях, и пропагандой и деятельностью нынешних партий, выступающих за особые интересы групп.

Чтобы понять подлинный характер всех этих партий, необходимо иметь в виду тот факт, что изначально они были созданы для защиты особых привилегий от учения либерализма. Доктрины этих партий в отличие от доктрины либерализма не являются политическим применением всеобъемлющей, тщательно продуманной теории общества. Политическая идеология либерализма возникла из основополагающей системы идей, которая сначала была развита как научная теория без какой-либо мысли о ее политическом значении. В отличие от этого особые права и привилегии, к которым стремились антилиберальные партии, изначально уже существовали в социальных институтах, и именно в их оправдании и была предпринята попытка разработать соответствующую идеологию -- задача, которая всеми воспринималась как вопрос, который можно решить с налету.

Фермерские группы считают, что достаточно отметить сельское хозяйство. Профсоюзы прибегают к доводу о роли рабочей силы. Партии среднего класса ссылаются на важное значение социального слоя, который представляет собой "золотую середину". Кажется, их мало беспокоит, что подобные призывы не вносят ничего в доказательство необходимости или полезности для всего общества особых привилегий, которых они добиваются. Группы, которые они хотят привлечь на свою сторону, пойдут за ними в любом случае, что же касается других групп, то любая попытка набрать сторонников из их рядов заранее обречена.

Таким образом, все современные партии, выступающие за особые интересы независимо от того, сколь различны их цели или сколь яростно они соперничают друг с другом, образуют единый фронт в борьбе против либерализма. Для них всех принцип либерализма, состоящий в том, что правильно понятые интересы всех людей в конечном счете совместимы, -- как красная тряпка для быка. Считается, что существуют непримиримые конфликты интересов, которые могут быть урегулированы только путем победы одной фракции над другими, с выгодой для первой и невыгодой для последних.

Либерализм, как утверждают его противники, в действительности не таков, каким он представляется. Это тоже не что иное, как партийная программа, призванная защитить особые интересы отдельной группы, например, буржуазии, капиталистов и предпринимателей, от интересов всех остальных групп. Это утверждение является частью пропаганды марксизма, что во многом объясняет его успех. Если доктрину непримиримого конфликта между интересами различных классов в обществе, основанном на частной собственности на средства производства, принять за основную догму марксизма, то все действующие сегодня на европейском континенте партии нужно было бы считать марксистскими.

Доктрина классовых антагонизмов и классовых конфликтов принимается и националистическими партиями, но лишь в той мере, в какой они разделяют мнение, что эти антагонизмы действительно присутствуют в капиталистическом обществе, а вызываемые ими конфликты должны идти естественным ходом. Отличает их от марксистских партий только то, что они надеются преодолеть классовый конфликт путем возврата к сословному обществу, созданному в соответствии с их рекомендациями, и путем переноса поля битвы на международную арену, где, как они полагают, конфликт неизбежен. Они не оспаривают утверждения, что общество, основанное на частной собственности на средства производства, чревато конфликтами. Они утверждают, что подобные антагонизмы не должны возникать, и, чтобы их устранить, они хотят управлять частной собственностью с помощью правительственного вмешательства. Они хотят интервенционизма вместо капитализма. Но в конечном счете это ничем не отличается от того, что говорят марксисты. Те тоже обещают привести мир к новой общественной системе, в которой больше не будет классов, классовых антагонизмов и классовых конфликтов. Чтобы понять смысл доктрины классовой борьбы, необходимо иметь в виду, что она направлена против либерального учения о гармонии правильно понятых интересов всех членов свободного общества, основанного на принципе частной собственности на средства производства.

Либералы утверждали, что с устранением всех искусственных различий в кастах и общественном положении, с отменой всех привилегий и установлением равенства перед законом ничто больше не будет препятствовать мирному сотрудничеству всех членов общества, потому что тогда их правильно понятые долговременные интересы совпадут. Все возражения, которые сторонники феодализма, особых привилегий и кастовых различий пытались выдвинуть против этой доктрины, вскоре оказывались нежизнеспособными и не могли завоевать какую-либо значительную поддержку. Но в "системе каталактики" Рикардо можно найти начало новой теории столкновения интересов в капиталистическом обществе. Рикардо полагал, что может показать, как в ходе поступательного экономического развития меняются отношения между тремя формами дохода в его системе, а именно между прибылью, рентой и заработной платой. Именно это и вынудило некоторых английских авторов третьего и четвертого десятилетий XIX века говорить о трех классах -- капиталистах, помещиках и наемных рабочих -- и утверждать, что между этими тремя группами существует непримиримый антагонизм.

Эту мысль позднее подхватил Маркс. В "Коммунистическом манифесте" Маркс еще не проводил различий между кастой и классом. Лишь позднее, когда в Лондоне он ознакомился с работами забытых авторов 20-х и 30-х годов и под их влиянием стал изучать систему Рикардо, он осознал, что проблема заключается в том, чтобы показать, что даже в обществе, свободном от кастовых различий и привилегий, все-таки существуют непримиримые противоречия. Этот антагонизм интересов Маркс вывел из системы Рикардо, проводя различия между тремя классами -- капиталистах, помещиках и рабочих. Но он никоим образом не считал это разделение принципом. Иногда он утверждает, что существуют только два больших класса -- имущих и неимущих, иногда классов у него оказывалось больше. Однако ни Маркс, ни кто-либо из его многочисленных последователей никогда не пытались дать определение концепции и сути классов. Примечательно, что глава, озаглавленная "Классы", в третьем томе "Капитала" внезапно обрывается после нескольких предложений. С момента появления "Коммунистического манифеста" в котором Маркс впервые делает классовый антагонизм и классовую борьбу краеугольным камнем всего своего учения, до момента его смерти прошла жизнь более чем одного поколения. В этот период Маркс писал том за томом, но он так и не подошел к объяснению того, что следует понимать под словом "класс". В решении проблемы классов Маркс так и не вышел за рамки простого утверждения (без каких-либо доказательств), иными словами, догмы или, лучше сказать, лозунга.

Доказывая правильность доктрины классовой борьбы, пришлось бы установить два факта: с одной стороны, что существует совпадение интересов среди представителей каждого класса, и с другой -- что то, что приносит пользу одному классу, наносит ущерб другим. Но где эти доказательства? По сути дела, такие попытки и не предпринимались. Именно потому, что все "товарищи по классу" находятся в равном "социальном положении", среди них как раз и нет единства интересов, а, скорее всего, есть конкуренция. Например, рабочий, имеющий условия труда выше средних, заинтересован в исключении конкурентов, которые могли бы снизить его доход до среднего уровня. В течение десятилетий, когда доктрина международной солидарности пролетариата вновь и вновь провозглашалась в многословных резолюциях международных марксистских конгрессов, рабочие Соединенных Штатов Америки и Австралии требовали от своих правительств возвести мощные преграды на пути иммиграции. С помощью сложной системы мелких правил английские профсоюзы сделали невозможным доступ посторонних к своим отраслям труда. Хорошо известно и то, что было сделано в этом отношении рабочими партиями за последние несколько лет во всех странах. Конечно, можно сказать, что это ошибочная тактика и рабочим следовало действовать по-другому. Но нельзя отрицать того, что их действия служили их интересам, по крайней мере, в тот момент.

Либерализм показал, что антагонизма интересов различных лиц, групп и социальных слоев, который широко бытующее мнение приписывает обществу, основанному на частной собственности на средства производства, по сути дела, не существует. Любое увеличение совокупного капитала повышает доход капиталистов и помещиков абсолютно, а доход рабочих -- и абсолютно и относительно. Любые изменения в доходах разных групп и слоев общества, предпринимателей, капиталистов, помещиков и рабочих, происходят совместно в одном направлении -- в сторону увеличения или снижения, в зависимости от общего колебания конъюнктуры; при этом изменяется лишь соотношение долей общественного продукта, достающегося конкретной группе. Интересы помещиков вступают в противоречие с интересами членов других групп лишь в одном-единственном случае -- естественной монополии на определенный вид полезных ископаемых.

Интересы предпринимателей никогда не могут расходиться с интересами потребителей. Предприниматель преуспевает тем больше, чем лучше он может предвидеть желания потребителей. Конфликты интересов могут возникать в той мере, в какой право владельца на свободное распоряжение средствами производства ограничивается интервенционистской политикой правительства или в результате вмешательства со стороны других общественных сил, использующих принуждение.

Например, цену на определенный товар можно искусственно завысить с помощью покровительственного тарифа; заработная плата определенной группы рабочих может быть повышена путем недопущения конкурентов к их рабочим местам.

Оценка подобных ситуаций, сделанная школой свободной торговли, широко известна и никем не опровергнута. Особые привилегии, конечно, могут послужить на пользу определенной группе, ради которой они были введены, но только если другие группы были не в состоянии добиться подобных привилегий для себя.

Подлинное значение особых привилегий для конкретных групп не может быть скрыто от остальных настолько, что они будут с готовностью терпеть эти привилегии. Если же эти группы будут добиваться привилегий силой, то это может вызвать яростный бунт -- нарушение мирного хода социального сотрудничества, сохранение которого служит интересам всех.

Можно стремиться решить проблему так, чтобы сделать особые привилегии не исключением для одного или нескольких лиц, групп или слоев общества, а общим правилом, например вводя налоги на импорт с целью защиты большинства товаров, продаваемых на отечественном рынке, или применяя аналогичные меры с целью преградить доступ к большинству профессий. Но тогда выгода, полученная определенной группой, будет уравновешиваться ущербом, который ей же и придется терпеть. Конечный результат будет состоять лишь в том, что все пострадают от вызванного этим снижения производительности труда.

Если уж отвергать доктрину либерализма, осыпая насмешками спорную теорию "гармонии интересов всех людей", то такого же отношения заслуживает утверждение, отстаиваемое всеми школами антилиберальной мысли -- о солидарности интересов в рамках более узких кругов, например, среди членов одной нации (в противовес другим нациям) или среди членов одного класса (в противовес другим классам). Чтобы доказать существование такой солидарности, потребовалась бы особая аргументация, которой никто не следовал и даже не пытался следовать. Все доводы, которые можно было бы привести в пользу доказательства солидарности интересов среди членов любой группы, доказывают гораздо большее, а именно: всеобщую солидарность интересов в рамках экуменического общества.

Разрешение конфликтов интересов, которые на первый взгляд кажутся непримиримыми, можно показать лишь с помощью аргументации, рассматривающей все человечество как, по существу, гармоничное сообщество, где нет места каким-либо принципиально непримиримым разногласиям между нациями, классами, расами и т. п. Антилиберальным партиям только кажется, что они занимаются доказательством существования солидарности интересов внутри наций, классов, рас и т.д. В действительности они заняты тем, что дают рекомендации членам конкретных групп, как создавать союзы общей борьбы против всех других групп. Когда они говорят о солидарности интересов внутри этих групп, они не столько констатируют факт, сколько утверждают постулат. В действительности они не говорят: "Интересы одинаковы", а скорее "Интересы следует сделать одинаковыми с помощью союза объединенных действий".

Современные партии особых интересов с самого начала заявляют вполне откровенно и недвусмысленно, что цель их политики -- создание особых привилегий для определенной группы. Аграрные партии борются за протекционистские тарифы и другие преимущества (например, субсидии) для фермеров; партии государственных служащих добиваются обеспечения привилегий для бюрократов; региональные партии посвящают себя борьбе за особые преимущества для жителей определенного региона. Все эти партии не добиваются ничего иного, кроме как преимуществ для одной группы, игнорируя общество в целом или другие группы. И это очевидно, как бы ни пытались они смягчить свой образ действий заявлениями о том, что благосостояние всего общества может быть достигнуто только путем содействия интересам сельского хозяйства, государственной службы и т.д. В самом деле, их исключительная заинтересованность в одной части общества и их усилия и старания с течением времени стали более наглядными.

Когда современные антилиберальные движения были еще в младенческом возрасте, им приходилось быть более осмотрительными в лозунгах и действиях, так как поколение, воспитанное на либеральной философии, считало открытую борьбу за особые интересы различных групп антисоциальной. Сторонники особых интересов могут образовывать крупные партии только путем создания единой боевой единицы из объединенных сил различных групп с конфликтующими интересами. Привилегии, данные отдельной группе имеют практическое значение только тогда, когда они действительно достаются меньшинству и не перевешиваются привилегиями, предоставленными другой группе. Но если обстоятельства не являются исключительно благоприятными, как в настоящее время, когда либеральное осуждение привилегий все еще сохраняет некоторые черты своего раннего влияния, небольшая группа не может рассчитывать на то, что ее претензии на положение привилегированного класса возобладали над претензиями всех других групп. Поэтому-то все защитники особых интересов стремятся создать крупные партии из относительно небольших групп с различными и, по сути дела, непосредственно конфликтующими интересами. При образе мышления, который приводит малые партии к выдвижению и защите требований об особых привилегиях, абсолютно невозможно осуществить эту цель путем открытого альянса между различными группами.

Нельзя требовать никаких, пусть даже временных жертв от человека, который борется за привилегированное положение для своей группы или даже только для себя. Если бы он был в состоянии понять необходимость временных жертв, то он обязательно мыслил бы в соответствии с либеральной теорией, а не идеологией дерущихся за особые привилегии. И никто не может открыто сказать ему, что он выиграет от предназначенной для него привилегии больше, чем он потеряет от привилегий, которые ему придется уступить другим, ибо все устные и письменные заявления с этой целью не могли бы в конечном итоге оставаться скрытыми от других и заставили бы их еще больше повысить свои требования.

Таким образом, партии, выступающие за особые интересы, вынуждены быть осторожными. Говоря о своей главной цели, они должны прибегать к двусмысленным выражениям, призванным затуманить подлинное положение дел. Наилучшим примером подобного увиливания являются протекционистские партии. Свою заинтересованность в протекционистских тарифах они вынуждены высказывать весьма осторожно, выдавая это за интересы более широкой группы.

Когда союзы производителей выступают в защиту протекционистских тарифов, партийные руководители обычно предпочитают не упоминать о том, что интересы отдельных групп, а часто даже и отдельных концернов ни в коем случае не являются одинаковыми или гармоничными. Ткач несет ущерб от тарифов на оборудование и пряжу и поддержит протекционистское движение лишь в расчете на то, что тариф на изделия текстильной промышленности будет достаточно высоким, чтобы компенсировать его потери от других тарифов. Фермер, производящий фураж, требует введения тарифов на фураж, чему противятся животноводы; винодел требует введения тарифов на вино, что так же невыгодно фермеру, который не выращивает виноград, как и городскому потребителю. Тем не менее протекционисты выступают как отдельная партия, сплоченная общей программой. Это становится возможным лишь благодаря завесе тумана над истинным положением.

Любая попытка основать партию в защиту привилегий на основе их равного распределения среди большинства населения была бы совершенно бессмысленной. Привилегия, достающаяся большинству, перестает быть таковой. В стране с преобладанием сельского хозяйства, которая экспортирует фермерскую продукцию, в конечном итоге было бы невозможно создать аграрную партию, действующую во имя особых благ для фермеров. Чего бы ей следовало требовать? Покровительственные тарифы не могли бы принести пользы тем фермерам, которым необходимо экспортировать свою продукцию. Субсидии не могли бы выплачиваться, потому что меньшинство производителей не могло содержать за свой счет большинство.

С другой стороны, группа, требующая привилегий для себя, должна создавать иллюзию, что за ней стоят большие массы населения. Когда аграрные партии в промышленных странах выдвигают свои требования, они включают в то, что они называют "фермерским населением", безземельных рабочих, батраков и владельцев небольших участков земли, которые не заинтересованы в покровительственном тарифе на сельскохозяйственную продукцию. Когда рабочие партии предъявляют требования от имени некоторой группы рабочих, они всегда говорят об "огромной массе трудящихся" и замалчивают тот факт, что интересы членов профсоюза, занятых в различных отраслях производства, не являются одинаковыми, а, наоборот, являются даже антагонистическими, и что острые конфликты интересов имеются и в отдельных отраслях и предприятиях. Это одна из двух основных слабостей всех партий, добивающихся привилегий во имя особых интересов.

С одной стороны, они вынуждены полагаться только на небольшую группу, так как привилегии перестают быть привилегиями, если они предоставляются большинству. Но, с другой стороны, только в обличии представителей большинства у них есть перспектива реализовать свои требования. Тот факт, что многим партиям в различных странах иногда удавалось преодолеть эту трудность и с помощью пропаганды вселить в местные социальные слои или группы убеждение в том, что они могут ожидать особых преимуществ в результате успеха партии, говорит лишь о дипломатическом и тактическом искусстве руководства и о нехватке рассудительности и политической зрелости у голосующих масс. Этот факт никоим образом не доказывает, что проблему действительно можно решить.

Конечно, недурно одновременно обещать городским жителям более дешевый хлеб, а фермерам -- более высокие цены на зерно, но оба обещания одновременно сдержать нельзя. Легко обещать одной группе поддержку в увеличении некоторых статей правительственных расходов без соответствующего сокращения расходов по другим статьям и в то же время сулить другой группе перспективу снижения налогов. Но сдержать оба этих обещания одновременно также невозможно.

Приемы политики партий этого толка основываются на разделении общества на производителей и потребителей. Стало почти обыкновением за завесой рассуждений об истинной роли государства в вопросах бюджетной политики выступать в защиту новых расходов, оплачиваемых из государственной казны, нимало не беспокоясь по поводу того, как такие расходы должны финансироваться, и в то же время жаловаться на тяжесть налогового бремени.

Другим основным недостатком этих партий "меньшинства" является выдвижение ими безграничных требований в интересах каждой особой группы. Единственное, что принимается ими в расчет, -- это сопротивление другой стороны. Такая тактика полностью отвечает характеру партий, борющихся за привилегии во имя особых интересов групп. При этом партии, для которых главное не определенная программа для всего общества, а междоусобная грызня, подталкиваемая безграничной жаждой привилегий для некоторых групп за счет ущемления прав других групп, создают угрозу уничтожения любой политической системы как таковой. Люди стали осознавать это все более ясно и говорить о кризисе современного государства и парламентской системы. В действительности, речь идет о кризисе идеологий современных партий, представляющих особые интересы.