С оформлением организации «Земля и воля», которое произошло в январе 1877 г. после принятия программы и устава, можно было приступить к реализации планов, связанных с созданием сельских поселений.
Первые поселения стали появляться с конца 1876 г. Одним из основных опорных пунктов землевольцев стал Саратов. Саратовская губерния еще до этого, в период «хождения в народ», оказалась в сфере деятельности народников. Там они завели первые революционные связи с местной интеллигенцией и учащейся молодежью, а также имели некоторые связи с либеральными кругами общества. Несмотря на аресты 1874 и 1875 гг., связь с центром не была полностью нарушена. Когда в 1877 г. в Саратов отправились члены «Земли и воли», там существовали местные революционные кружки.
Первыми весной 1877 г. для устройства конспиративном квартиры в Саратов прибыли члены Петербургского основного кружка О. А Натансон и В. Ф. Трощанский. Они должны были завязать знакомство с местными влиятельными лицами, от которых зависело устройство на земские и иные должности землевольцев, изъявивших желание расселиться по деревням.
Успешно начатое дело было неожиданно прервано (после ареста М. А. Натансона 3 июня 1877 г.) сообщением, что Ольга Натансон и Трощанский нужны в Петербурге. Создавать новый «центр» и заново налаживать связи пришлось в условиях, когда в Саратове собралось довольно много землевольцев. Это одна из причин, почему не всем землевольцам удалось устроиться в деревне. Кроме того, опытных и
30
энергичных О. Натансон и В. Трощанского не смогли заменить пришедшие им на смену в качестве нового саратовского «центра» М А. Брещинская и А. Богомаз.
Приезд землевольцев произвел большое впечатление на местных деятелей. Как вспоминал один из них, приезжие из Петербурга революционеры были людьми опытными, «за весьма редкими исключениями все это были люди серьезные; разговоры их с молодежью всегда носили идейный характер; каких-нибудь мелких слабостей, при знакомстве не вполне близком, в таких людях нельзя было сразу же приметить» 1.
Плеханов приехал в Саратов в составе новой группы землевольцев, отправившейся из Петербурга в конце июля 1877 г. Кроме Плеханова в нее входили А. Д. Михайлов, Н. П. Мощенко, О. Е. Николаев и трое петербургских рабочих, согласившихся поселиться в деревнях2. Спустя некоторое время туда прибыли О. В. Аптекман, С А. Харизоменов, А. А Хотинский и Н. И. Сергеев.
Плеханов появился вСаратове, по воспоминаниям того же местного деятеля, «с соблюдением всех требований конспиративного этикета». Когда он вместе с рабочим Григорьевым, участником Казанской демонстрации, явился на квартиру к автору воспоминаний гимназисту И. Майнову3 и представился, последний сразу же оценил в нем крупного деятеля «Земли и воли»: «На вид лет 26—27-ми (Плеханову тогда шел 21-й год. — А Б.), среднего роста, стройный, прилично одетый. У него было чрезвычайно интеллигентное лицо ровного матового цвета, умные карие глаза, густые и длинные темно-каштановые волосы, заброшенные прямо назад, à 1а Помяловский или Чернышевский (на старых карточках); окладистая каштановая борода придавали гражданину Набатову4 вид солидный, а в общем он производил впечатление столичного литератора или молодого адвоката»5.
Основная цель, которую ставил перед собой Плеханов, отправляясь в Саратов, — принять активное участие в новом походе в деревню, в устройстве деревенских поселений. Так как ремесла он не знал, то единственной возможностью устроиться в деревне было для него место учителя 6. Вскоре открылась такая вакансия в Аткарском уезде, и Плеханов, воспользовавшись документами А. Д. Михайлова, попытался устроиться учителем от земства. Однако попытка окончилась неудачно. Саратовский губернатор еще с 1873 г. обращал особое внимание уездных исправников и уездных училищных советов на необходимость «ознакомиться как с служебною дея-
31
тельностью, так и с образом мыслей лиц, занимающих должности учителей, учительниц, акушерок и т. п.» и обо всем, что будет ими открыто не в пользу указанных должностных лиц, немедленно доносить ему 7.
Вот как описывает эту попытку О. В. Аптекман: «Плеханов в Аткарске. Подает прошение председателю училищного совета. Последний, принимая прошение, просит его подождать ответа в приемной. Но тут-то случился неожиданно один курьез, который дорого стоил бы Плеханову, если бы он вовремя не овладел собою. Дело вот в чем. Священник, член училищного совета, ознакомившись с бумагами Плеханова, вдруг заорал во все горло: — «Да, ведь, это Дмитрия Михайлова, моего большого приятеля, сын — как же!.. Дмитрий Михайлов — почтенный человек». Восхищенный своим открытием «батюшка» выскакивает в приемную и кричит: «Михайлов! Михайлов! Где же этот Михайлов?» Наш Плеханов встрепенулся было, но, быстро овладев собой, спокойно заявляет: «Я!» «Батюшка» удивился: как «вырос», каким «молодцом стал!» И стал расспрашивать о его родителях, общих знакомых, разных прочих делах, вникая с видимым благожелательством во все подробности. Наш «оратор», не моргнув глазом, выложил все, как по-писаному «Ладно, лад но, молодой человек, буду хлопотать за вас!» — и ринулся обратно в совет. Но тут-то нашла коса на камень: исправник уперся, как бык — не согласен да и только. Дмитрий Михайлов-де, может быть, и благомыслящий человек, а сын его, тем не менее, может, и социалист — «не согласен на то!» 8. Пришлось ему возвратиться в Саратов и заняться привычной работой среди рабочих, а также местной молодежи и интеллигенции.
Среди революционеров Саратова преобладали тогда лавристские настроения, т. е. местные народники считали необходимым среди рабочих и молодежи вести предварительную, подготовляющую к революции пропагандистскую работу. То, что решили для себя землевольцы осенью и зимой 1876 г., предстояло разрешить саратовцам. В спорах между бакунистами и лавристами Плеханов сыграл видную роль.
Началось с того, что Плеханов был назначен руководить рабочим кружком, но так как с рабочими занимались местные революционеры, то ему пришлось прийти в довольно резкие столкновения с последними. Аптекман вспоминал, как для нужд местного кружка молодежи Плеханову пришлось в письменной форме изложить программу «Земли и воли», ко-
32
торая тогда была мало известна и имела, главным образом, устное распространение. Он отмечал, что Плеханов блестяще справился с этой задачей 9. Яркие выступления Плеханова в защиту бунтарства создали ему «известный ореол как среди молодежи, так и среди рабочих» 10 Саратова. Следствием явилось то, «что местная рабочая группа, а с нею и часть местного кружка интеллигентов, перешла на сторону «Земли и воли» 11.
Однако недолго пришлось Плеханову находиться в Саратове. Политическая атмосфера в стране все больше накалялась. В апреле 1877 г. Россия вступила в войну с Турцией. Официальная пропаганда пыталась представить ее как войну во имя освобождения братьев славян. Вместе с тем война яснее обнажала бесправное положение народа в самой России. Оживлялось либеральное движение. Летом 1877 г. произошел известный эпизод с истязанием А. П. Боголюбова (Емельянова), устроенный по указанию градоначальника Петербурга Ф. Трепова 12. Он имел своим последствием усиление боевых настроений среди революционной интеллигенции. Глубокое впечатление произвела весть об истязании и на саратовских землевольцев. Боголюбова Плеханов хорошо знал и высоко ценил его практический опыт работы в народе. Аптекман вспоминал, что, узнав о надругательстве над ним, «Плеханов был бледнее обыкновенного, в глазах его то и дело загорались огоньки, зловещие, боевые...» 13.
26 ноября 1877 г. произошел разгром полицией центральной квартиры саратовских землевольцев на Камышенской улице, которую содержали М. А. Брещинская и А Богомаз. Были арестованы А. А. Хотинский, Н. П. Мощенко, Н. И. Сергеев и др. 14 На квартире была устроена засада, куда на следующий день попали еще некоторые землевольцы, не знавшие о провале «центра». В их числе был Плеханов.
«Плеханов был арестован на квартире Брещинской, — вспоминал Аптекман, — где была устроена засада. В сопровождении двух городовых его повели в участок. В кармане у Плеханова было два паспорта, один — его, а другой — запасной. По пути Плеханов выбросил запасной паспорт, но, как назло, проходивший мимо него господин заметил упавшую на землю бумажку, поднял ее и любезно передал ее Плеханову со словами: «Господин, это вы изволили уронить?»
В участке Плеханов пробыл почти весь день, причем воспользовался подходящим моментом, чтобы окончательно отделаться от лишнего паспорта.
33
Помощник пристава, которому наскучило держать Плеханова в участке (день был воскресный и пристав, должно быть, загулял), отправился с Плехановым на его квартиру, осмотрел ее бегло и взял с него подписку явиться в участок на следующий день» 15. Успев предупредить о провале квартиры оставшихся на свободе товарищей, Плеханов немедленно выезжает через Москву в Петербург.
В зиму 1877—1878 г. организация «Земля и воля» набирала силы. Помимо основной задачи — устройства поселений — она привлекала в свои ряды новые кадры. Обстановка этому благоприятствовала. Осенью 1877 г. после длительной подготовки правительство начало большой процесс, получивший впоследствии название «процесса 193-х». Многие из сидевших в тюрьмах ко времени процесса были освобождены или отданы на поруки и привлекались в качестве свидетелей. Суд, длившийся несколько месяцев, внес новое оживление в обществе. Землевольцы активизируют пропаганду среди революционной молодежи. Свои силы они пополняли как за счет продолжавшейся идейной борьбы с лавристами, все более сходившими с общественной арены, так и за счет выпущенных на свободу революционеров первого призыва, ходивших в парод. Несмотря на различие их программных взглядов на практике они делали одно дело: выступали пропагандистами социалистических идей, т. е. вели преимущественно пропаганду среди народа. Теперь, оказавшись на свободе, они порой продолжали отстаивать свои старые взгляды, отвергнутые землевольцами.
На многочисленных и небывалых до тех пор по размерам сходках землевольцы развернули критику «лавризма». «Главной темой дебатов являлась защита нового направления, бунтарского народничества. Оппонентами... выступали лавристы, к которым примыкали вышедшие из продолжительного тюремного заключения на волю подсудимые по «процессу 193-х». Попав в тюрьму в 1874—1875 гг., когда преобладало пропагандистское движение, эти лица сохранили почти без изменения взгляды, с которыми были арестованы. Для них поэтому указанные дебаты были не только чрезвычайно интересны, но и очень поучительны» 16. Многих, вышедших на свободу, землевольцы пугали своей революционностью, а главное, в их программе и тактике они видели отход от того идеала социализма, к которому стремились прийти столь же идеальными средствами. В этом отношении характерно, что даже такому яркому стороннику политической борьбы в буду-
34
щем, как А. И. Желябов, выпущенному по «большому процессу», взгляды землевольцев казались слишком радикальными. Но это было временным явлением. Постепенно все больше «старых» революционеров принимало их программу.
Видную роль в это время на сходках играл Г. В. Плеханов. Впервые увидевшая его тогда лавристка Р. М. Боград, ставшая впоследствии его женой и другом, вспоминала об одной вечеринке с выпущенными, состоявшейся в ноябре или декабре 1877 г.: «Эта сходка состоялась на квартире в доме Николаева на Песках. Был горячий турнир. Председателем схода был «наш» Аннуковский, очень влиятельный в студенческих и революционных кругах; в споре принимал участие Семяновский, Рагуза и др. Со стороны бунтарей помню только молодого Плеханова, который с большой страстью старался довести своих противников до сокрушения» 17.
Подробный рассказ о другой сходке, состоявшейся в начале 1878 г. на квартире Е. П. Дубровиной в ее особняке на Каменноостровском проспекте, имеется в воспоминаниях Н. С. Русанова. Со стороны лавристов в споре принимали участие Л. С. Гинзбург, А. А. Бубнов, А. А. Мурашкинцев и др., со стороны бунтарей — О. И. Каблиц и Плеханов. В то время как лавристы предостерегали молодежь от активных действий будь то демонстрация, шествие или даже участие в стачках рабочих, считая их преждевременными, искусственными и т. д., Каблиц доказывал с цифрами в руках и ссылками на разных авторов, что народ подготовлен для революции и «ему недостает только упражнения революционных инстинктов». В момент, когда казалось, что победа в споре достанется лавристам, явился Плеханов, и его яркая, образная, местами саркастическая речь склонила чашу весов в сторону землевольцев 18.
Появлялся в это время Плеханов и в Москве. Об одной из таких сходок, которая привлекла выступлением на ней Плеханова большое количество народа (стояли даже на подоконниках), рассказывает С. А. Викторова-Вальтер. Сходка состоялась на квартире-коммуне в районе Лефортово, в Демидовском переулке, в доме Шильдбаха, по-видимому, на квартире С. Я. Елпатьевского, которая была явочным пунктом землевольцев в Москве 19. Сходка состоялась где-то в конце марта 1878 г. На ней присутствовали Саблин, А. и П. Ивановские, Н. Армфельд и др. радикалы, студенты, рабочие. «Изложив идеологию бунтарства, Плеханов завел живой спор с лавристами, которые в ответ напустились на него
35
с резкой критикой самой идеи бунтарства, называя вызовы постоянных бунтов крестьян в деревнях, к которым призывали бунтари, вспышкопускательством, а не серьезным приемом агитации. Особенно кипятился Гамов (лаврист). Он, волнуясь, говорил о том, что вкоренять в крестьян идею о вечных бунтах под всяким предлогом — значит заранее погубить дело социальной революции, когда пробьет ее час. Плеханов сердился и забрасывал Гамова своими доводами со свойственной ему логичностью суждений, а также и полемическими софизмами, которыми изобиловала его речь. Он доводил Гамова до бешенства, но тот с яростью продолжал защиту своих тезисов. Образовались две группы спорящих, и шум поднялся такой, что с трудом слышно было говорящих. Гамов совсем охрип.
«Вы, верно, думаете вечно пробавляться пропагандой и никогда не переходить к действиям. Поговорите с мужиками, ведь редко какой из них почерпнул что-нибудь от вас. Когда же он увидит, как всякий бунт крестьян отражается и поднимает на ноги подлую деревенскую администрацию, часто заставляя ее идти даже на уступки, он поймет тогда, что ему надо делать», — волновались анархисты, тоже наступая на Гамова» 20.
Вместе с привлечением в свою организацию новых членов и пропагандой землевольческого бунтарства, а также связанной с ней критикой поздних лавристов, организация «Земля и воля» не упускала возможности вести агитацию, что считалось несравненно» более важной формой деятельности Агитация понималась как пропаганда действием, а революционное действие закаляет не только ум, но и волю. Поэтому землевольцы прибегали к агитации во всех случаях, когда они соприкасались с массой: во время похорон, суда над политическими и вынесения приговора, шествий, собраний и т. д.
27 декабря 1877 г умер Н. А. Некрасов. Его поэзия оказала очень заметное влияние на революционное движение 60—70-х гг. Плеханов писал, что «интеллигенция не только зачитывалась стихами Некрасова, но и ставила его талант выше таланта Пушкина и Лермонтова: он давал поэтическое выражение ее собственным общественным стремлениям; его «муза мести и печали» была ее собственной музой» (т. 10, с. 387). Известно, что позже Плеханов несколько пересмотрел свое отношение к поэтическому таланту и А. Некрасова и уже не ставил его талант выше таланта Пушкина и Лермон-
36
това, но зато и позже подчеркивал, что «Некрасов явился поэтическим выразителем целой эпохи нашего общественного развития» (там же, с. 379). В поэзии Некрасова, отмечал Плеханов, впервые наиболее полно нашли отражение мысли и чувства народные, и основное внимание уделено изображению народного героя.
В похоронах поэта решили принять участие землевольцы. Вот как описывает похороны сам Г. В. Плеханов: «Как раз в то время... в Петербурге собралось немало виднейших представителей южнорусского «бунтарства». Тут находились Фроленко, Волошенко, Валериан Осинский, Чубаров («Капитан») и еще многие другие. Все это был народ «нелегальный», смелый, энергичный, прекрасно владевший оружием и весьма склонный к рискованным выступлениям. Заручившись содействием этих испытанных удальцов, общество «Земля и воля» решило открыто явиться на похороны в качестве революционной социалистической организации. С этой целью оно заказало венок с надписью: «От социалистов». Не могу припомнить, кем именно исполнен был этот заказ, но я хорошо помню, что он был исполнен. Вокруг социалистического венка тесным кольцом сомкнулись южнорусские бунтари и землевольцы вместе с членами рабочих кружков, уже весьма нередких тогда на разных петроградских фабриках и заводах. Бунтари и землевольцы захватили с собой револьверы, твердо вознамерившись пустить их в дело, если полиция вздумает отнять венок силой.
Не знаю почему — может быть, потому, что, слишком поздно догадавшись о намерении революционеров сделать демонстрацию, она не приготовилась к отпору, — полиция не сделала попытки захватить социалистический венок. Он благополучно достиг до Волкова кладбища21, и только в тамошней церкви, куда внесли тело Некрасова для отпевания, с нашим венком произошло какое-то замешательство.
Я не знаю в чем оно состояло, так как в церковь вошли только немногие из нас. Все же остальные — за исключением «сигнальных», которые должны были поднять тревогу в случае, если бы полиция захотела арестовать лиц, приставленных к венку, — отправились к приготовленной для Некрасова могиле и расположились около нее сомкнутыми рядами. Нам было известно, что у гроба Некрасова будут произнесены речи, и общество «Земля и воля» нашло нужным со своей стороны выдвинуть оратора, который должен был, не стесняясь присутствием тайной и явной полиции, высказать то,
37
что думала об авторе «Железной дороги» тогдашняя революционная интеллигенция. Выбор пал на пишущего эти строки. Я не помню, много ли ораторов говорило передо мной. Помню только, что в их числе были Засодимский и Достоевский.
Речь народника Засодимского преисполнена была высочайшим сочувствием к поэзии Некрасова. Мы вполне разделяли это сочувствие, однако, к речи Засодимского отнеслись довольно холодно. Она была неудачна по форме. У него все как-то выходило, что Некрасов нам «дорог, ибо симпатичен, и симпатичен, ибо дорог». И он никак не мог выбраться из заколдованного круга взаимодействия психологических мотивов. Зато речь Ф. М. Достоевского вызвала в наших рядах большое оживление... Между прочим он сказал, что по своему таланту Некрасов был не ниже Пушкина. Это показалось нам вопиющей несправедливостью.
— Он был выше Пушкина! — закричали мы дружно и
громко 22. Бедный Достоевский этого не ожидал. На мгновение он растерялся. Но его любовь к Пушкину была слишком велика, чтобы он мог согласиться с нами. Поставив Некрасова на один уровень с Пушкиным, но дошел до крайнего предела уступок «молодому поколению».
— Не выше, но и не ниже Пушкина! — не без раздражения ответил он, обернувшись в нашу сторону. Мы стояли на своем: «Выше! Выше!». Достоевский, очевидно, убедился, что нас не переговорит, и продолжал свою речь, уже не отзываясь на наши замечания». Видимо, одними репликами землевольцы ограничиться не захотели, и от имени молодежи небольшую речь произнес Плеханов. «Я оттенял революционное значение поэзии Некрасова, — пишет далее Плеханов. — Я указывал на то, какими яркими красками изображал он бедственное положение угнетаемого правительством народа. Отметил я также и то, что Некрасов впервые в легальной русской печати воспел декабристов, этих предшественников революци-онного движения наших дней... Каково бы ни было содержание моей речи, факт тот, что я говорил языком, недопустимым с точки зрения полиции. Это сразу почувствовала присутствовавшая на похоронах публика. Не знаю, по какой причине полиция не пыталась арестовать меня. Прекрасно сделала. Тесным кольцом окружавшие меня землевольцы и южнорусские бунтари ответили бы на полицейское насилие дружным залпом из револьверов. Это было твердо решено еще накануне похорон...
Так почтили тогдашние революционеры память своего любимого поэта, собравшись на его могиле»23.
Не менее важной была деятельность Плеханова среди рабочих Петербурга зимой и весной 1877—1878 г. Как известно, самостоятельного значения рабочему классу землевольцы не придавали, считая его лишь частью трудового народа, притом — в смысле революционных стремлений — не самой лучшей. Чем ближе к крестьянской массе стоял рабочий, тем больше он ценился землевольцами. В этом отношении рабочих они делили на заводских и фабричных. Последние ближе стояли к деревне и им уделялось больше внимания. Однако обойти первых они тоже не могли, так как их революционная программа требовала использовать любое недовольство масс на почве имеющихся стремлений. А наиболее способными к организации и массовому выражению недовольства были именно заводские рабочие.
К таким относились рабочие казенного патронного завода на Васильевском острове. В то время завод был одним из самых передовых предприятий столицы, он дал в свое время основные кадры членов в тот кружок заводских рабочих, где в 1872—1874 гг. вели пропаганду «чайковцы». Рабочие на заводе выпускали свой рукописный журнал. В одном из документов III отделения, относящемся к марту 1877 г., сказано: «Нельзя пройти молчанием особенного значения для Петербурга военного патронного завода, рабочие коего, в свою очередь, наиболее подвергаются гибельному влиянию агитаторов» 24.
7 декабря 1877 г на патронном заводе произошел взрыв, в результате которого погибло девять рабочих. Виновато было заводское начальство, пренебрегавшее элементарными требованиями технической безопасности. Рабочие решили во время похорон погибших товарищей на Смоленском кладбище, состоявшихся двумя днями позже, устроить демонстрацию. Землевольцы и находившиеся в Петербурге южные «бунтари» приняли в ней участие.
С утра 9 декабря к зданию завода стали собираться сотни рабочих. В отличие от Казанской демонстрации выступить при виде тысячной, празднично одетой толпы землевольцы не осмелились. Она, как писал Плеханов, «показалась им слишком «буржуазною» (т. 3, с. 156), и они не рассчитывали встретить с ее стороны сочувствия. Видимо, год спустя после Казанской демонстрации «агитировать» в любом случае они уже не решались.
39
Собравшись, рабочие двинулись к кладбищу. На всем пути их сопровождали городовые. После панихиды с речью к присутствовавшим обратился один из рабочих. Тогда на толпу бросилась полиция, чтобы разогнать ее и арестовать оратора. Однако рабочие и присутствовавшие на похоронах революционеры, которые по этому случаю были хорошо вооружены, дали ей решительный отпор. Окружив оратора тесным кольцом, рабочие вывели его за ворота кладбища и на извозчике отправили домой. В это время другая часть рабочих блокировала полицейских и не дала им возможности выйти за пределы кладбища. Особенно энергично набросились на полицейских, как вспоминал Аптекман, С. Халтурин, В. Осинский и Плеханов 25.
Так был учтен опыт полицейской расправы с участниками Казанской демонстрации. В результате демонстрация за кончилась удачно, и «известие об этих похоронах в связи с столкновением с полицией имело большое агитационное влияние на рабочую массу» 26. Как отмечал Плеханов, она явилась второй после Казанской демонстрации практической попыткой осуществить агитацию среди петербургских рабочих. О. В. Аптекман называл ее «первой чисто рабочей и определенно революционной демонстрацией» 27.
Однако в большей степени, чем заводские, внимание землевольцев привлекали фабричные рабочие как наиболее податливый для агитации, с их точки зрения, слой рабочего класса. К тому же в конце 70-х гг. значительно усиливается стачечное движение фабричных рабочих, особенно текстильщиков, на базе которого землевольцы надеялись найти благодатную почву для осуществления своих планов.
Отстаивание самих по себе экономических требований рабочих, разумеется, не входило в программу землевольцев. Наоборот, чем хуже было экономическое положение рабочих тем, как они считали, активнее и бескомпромисснее должна была быть их борьба против существовавшего экономического и социального строя. Уместно здесь привести следующие слова П. Б. Аксельрода: «Крайняя нищета и «чрезмерное рабство» масс казались наиболее могучими импульсами и необходимейшими условиями активного стремления народа к социалистической революции. Всякое улучшение в жизни трудящихся слоев рассматривалось поэтому как величайшее средство отклонения их от социалистических идеалов, а стремление к организации этих слоев для борьбы за подобные улучшения считалось чуть не изменой народному делу» 28.
40
Стачки должны были быть лишь средством развертывания революционной агитации. Однако вопреки программе землевольцам приходилось включаться в экономическую борьбу рабочих, во-первых, для налаживания революционных связей с народом, а, во-вторых, из-за конкуренции, которую они испытывали со стороны лавристов, пытавшихся использовать стачки в своих целях. И здесь надо отметить одну существенную черту, отличавшую землевольцев от лавристов. Экономическим стачкам они старались придать, если можно так выразиться, «политический характер», что сближает их с социал-демократами. Именно так следует понимать слова Плеханова о том, что в практической деятельности «социал-демократ вовсе не так далек от народника», что «в этом отношении у народника гораздо больше общего с социал-демократом, чем, например, с «народовольцем»29 и, добавим, с лавристом. Правда, «политический характер» стачек сводился к стремлению отучить рабочих заниматься политикой и поэтому в теоретическом плане это означало «не развивать, а запутывать его классовое сознание» (т. 3, с. 140). В этом отношении землевольцы уступали лавристам, несмотря на не последовательность последних, заключавшуюся в том, что, «отрицая «политику», они с величайшим сочувствием относились к немецкой социальной демократии» (там же).
Хорошей иллюстрацией сказанного являются стачки текстильщиков 1878 и 1879 гг., особенно стачка на Новой бумагопрядильне, к которой Плеханов имел самое прямое отношение. Стачка началась 27 февраля 1878 г. Причиной ее явилось снижение поштучных расценок, приведшее к значительному уменьшению заработной платы. Рабочие прекратили работу, вышли на фабричный двор и потребовали директора 30. Вместо него явился частный пристав, но уговоры последнего начать работу ни к чему не привели. На следующий день на фабрику прибыл исполняющий должность градоначальника Петербурга генерал Козлов, которому рабочие заявили, что расценки были изменены без предварительного извещения рабочих, и поэтому они отказываются работать. В свою очередь, они выдвинули требования о сокращении рабочего дня с 13 ¾ до 11 ½ часов, об уничтожении одних штрафов и уменьшении других и т д. Козлов обещал рабочим рассмотреть их требования и просил начать работу. Стачка продолжалась.
«На следующий день, — писал Плеханов, — все улицы вокруг фабрики были переполнены городовыми и отчасти
41
жандармами. Ночью разъезжали казаки и жандармские патрули для наблюдения за рабочими. Полиция, убежденная, вероятно, в том, что «сыр-бор загорелся» от подстрекательства арестовала несколько рабочих и интеллигентов, показавшихся ей почему то подозрительными, и вся вина которых заключалась в хождении по той улице, где находилась фабрика. Из них, впрочем, большинство на другой же день было выпущено из под ареста» (т. 3, с. 425)
3 марта Козлову снова пришлось приехать на фабрику и уверить рабочих, что их требования будут выполнены; надо только подождать до 15 марта и приняться за работу. Работа возобновилась в понедельник 6 марта31. Однако новые правила, вывешенные на фабрике 15 марта, ничем существенным не изменяли положения рабочих. Тогда рабочие решили продолжать стачку и рядом с фабричными правилами вывесили свои требования. Этим они не ограничились. По их просьбе землевольцы составили прошение на имя наследника престола.
М. Р. Попов пишет, что идея о прошении возникла с самого начала стачки и принадлежала Плеханову, который при обсуждении вопроса о стачке в основном кружке высказался за немедленное превращение ее в уличную демонстрацию с подачей петиции наследнику. Был принят план Попова — продолжать стачку. Однако бунтарский дух, а также боязнь потерять рабочих, если бы администрация пошла на уступки, возобладали у землевольцев, и они поспешили с осуществлением демонстрации 32.
Прошение было одобрено собранием рабочих, состоявшимся во дворе фабрики, и 16 марта 200 человек отправились к Аничкову дворцу. Их встретил Козлов, принял прошение, а затем потребовал разойтись. Помощи от цесаревича не последовало, зато усилились репрессии. Обессиленные рабочие, которым хозяева фабрики пошли на незначительные уступки, вынуждены были 20 марта прекратить стачку.
Можно согласиться с М. Р. Поповым, что такой исход стачки был неожиданным для землевольцев. Их устроило бы иное: разгон демонстрации или, на худой конец, расправа с теми, кто передавал петицию Козлову. Тогда можно было бы призывать рабочих к новой демонстрации, т. е. продолжать бунтарскую тактику. В этом смысле их мало устроила бы и победа рабочих в стачке.
А между тем, как позже писал Плеханов, по мере того как в отношения между рабочими и управляющим фабрикой
42
все больше вмешивалась полиция, землевольцам «представлялся прекрасный случай выяснить им великое значение политической свободы. Они хорошо запомнили бы наши слова, так как всякая общая мысль, схваченная ими во время таких движений, чрезвычайно прочно укрепляется в их головах. Но мы сами презирали еще тогда «буржуазную свободу» и сочли бы себя изменниками, если бы вздумали восхвалять ее перед рабочими. В этом заключалась самая слабая сторона нашей тогдашней «агитации». Возбуждая рабочих против «властей» и «государства», она не сообщала им определенных политических взглядов и потому не придавала сознательного характера их неизбежной борьбе против современного полицейского государства» (т. 3, с. 170).
Во время забастовки на Новой бумагопрядильне были арестованы группа студентов и рабочих, а также землевольцы Тютчев и Плеханов. Произошло это при следующих обстоятельствах. Стачка вызывала большое сочувствие среди студенчества и всей либеральной части общества. Не довольствуясь денежной помощью, оказанной рабочим, небольшая группа студентов захотела поближе познакомиться с бастовавшими рабочими. «Довольно взволнованные добрались мы до той улицы, где находилась фабрика, — вспоминал один из студентов. — Толпа рабочих запружала улицу, масса полицейских разгоняла и удерживала любопытную публику и заботилась о водворении «порядка».
Подойти к забастовщикам не было возможности. Мы решили пообождать и вошли в трактир на одной из прилегающих улиц, полагая, что мы сможем в ней найти тоже рабочих с забастовавшей фабрики.
Пивная была почти пуста. За одним из столов, невдалеке от нашего, сидел за стаканом пива какой то индивидуум, тотчас же признанный нами за «шпика». Это подлое существо настораживало свои уши и поглядывало на нас довольно внимательно и нахально. Мы тоже осматривали этого субъекта.
— Проклятый шпик! — проговорил мой сосед, кажется,
архитектор Бондарев (автор воспоминаний ошибся: то был
студент горного института Бондырев. — А. Б.)шепотом, а
потом вслух:
— Читал ты, Николай, в Ростове-на-Дону одному шпику
вкатили на днях семь пуль!
— Извините, господа, — прервал Бондарева шпик, не-
43
сколько поднимаясь со своего места и лукаво улыбаясь, — не семь, а одиннадцать.
Шпик встал, надел шапку и вышел на улицу.
Когда мы, несколько минут спустя, были тоже на улице, чтобы снова попытаться пройти к бастующим рабочим, к нам подошел городовой, приглашая «на минуточку» в участок.
Идти было недалеко: участок был как раз на этой же улице, несколько домов дальше» 33.
Так были арестованы автор приводимых воспоминаний сын профессора Петербургского университета Н. В. Васильев, студент горного института В. А. Бондырев и студент земледельческого института С. Г. Сомов 34.
После этого полиция стала хватать всех чем-либо напоминавших ей студентов. Случайно поблизости оказались Н. С. Тютчев и Плеханов, проходившие по улице, на которой находилась Новая бумагопрядильня. Они были арестованы и как предыдущие трое студентов приведены в третий участок Александро-Невской части 35.
Автор воспоминаний продолжает: «Как только какой-то городовой доставил их в участок, они стали громко и энергично требовать, чтобы был составлен протокол об их аресте.
Среди арестованных находился какой-то мещанин, за полчаса до ареста приехавший из Пскова в Петербург, он шел с вокзала со своим чемоданчиком, проходил недалеко от места стачки и был остановлен и отправлен в участок. Так с чемоданчиком он и ходил между нами. Быстро ориентировавшись в обстоятельствах этого псковского мещанина, один из громко протестовавших (это был Плеханов. — А. Б.)начинает снова свою кампанию.
— Господин квартальный надзиратель, посмотрите же вы хоть на этого человека. Он только что приехал из Пскова. И вот его держат здесь. Это право же возможно только у нас!
И, горя негодованием, протестующий бегал сердито взад и вперед по комнате. Квартальный гладил себе бороду и, видимо, беспокоился»36.
Это был не первый случай, когда при подобных обстоятельства Плеханов проявил исключительную находчивость и самообладание, помогшие ему уйти от рук полиции. Продолжая возмущаться, он в то же время стал разыгрывать из себя лояльного обывателя, который не прочь отметить промахи полиции. Увидав на столе в участке «новые правила», он обратил внимание околоточного на редакцию этих правил: «Сна-
44
чала в них идет речь о двух грошевых уступках, а дальше следует ряд статей, возвещающих понижение заработной платы. Надо было сделать наоборот: сначала возвестить о понижении платы, а потом уже обрадовать рабочих уступками. Таким образом они заели бы горькое сладким». — «Что прикажете делать,— возразил околоточный с видом глубокой, но грустной покорности судьбе, — рабочему человеку всегда будет горько, этого вы не перемените» (т. 3, с 166).
На следующий день, 3 марта, Плеханов вместе с остальными арестованными, кроме Н. С. Тютчева, был выпущен полицией с подпиской о невыезде из Петербурга.
В свое время в описании обстоятельств, позволивших Плеханову скрыться от полиции, между Е. Колосовым и Л. Дейчем возник спор по поводу якобы имевшей место передачи Н. С. Тютчевым своего нелегального паспорта Плеханову в момент их ареста. Е. Колосов, ссылаясь на рассказ А. Прибылева о передаче паспорта Плеханову 37, со своей стороны пытался подтвердить его тем, что фамилия, которая значилась в паспорте, оказавшемся у Плеханова, никому известна не была, ее забыл даже Плеханов. А Тютчев, найдя документы в III отделении, относящиеся к аресту задержанных на Обводном канале во время стачки 1878 г., против имени Максимова-Дружбина написал: «Это Г. В. Плеханов. — Запись сделана Н. С. Тютчевым 3 марта 1920 г.»38. Л. Дейч же отрицал факт передачи Тютчевым нелегального паспорта на имя Максимова-Дружбина Плеханову, ссылаясь на самого Плеханова, который об этом факте ни устно, ни письменно никогда не упоминал.
Прежде всего вызывают сомнения некоторые детали в рассказе А. Прибылева. Так, он пишет, что во время ареста 2 марта 1878 г. перед Тютчевым и Плехановым «встал вопрос о переходе на нелегальное положение»39. Отсюда видно, что Тютчев нелегальным еще не был; относительно же Плеханова это утверждение неверно: он уже был на нелегальном положении, что позволяет считать, что именно он имел нелегальный паспорт, а не Тютчев. Но главное, что опровергает утверждение Е. Колосова, заключается в том, что приведенную выше запись в документах III отделения Тютчев мог сделать и не зная фамилии, под которой скрывался Плеханов, так как все остальные были арестованы под своими фамилиями. Зная каждого лично, Тютчеву ничего не стоило под единственной неизвестной ему фамилией подписать: это Плеханов 40.
45
Освобождением студентов 3 марта дело, однако, не кончилось. Генерал Козлов, занимавшийся подавлением стачки на Обводном канале, в донесении шефу жандармов от 7 марта предложил выпущенных студентов выслать административно: Васильева и Бондырева в Архангельскую губернию, а Максимова-Дружбина и Сомова в Олонецкую, с отдачей всех их под строгий надзор полиции 41. В последующие дни всех, кроме Плеханова, удалось разыскать и арестовать вторично42.
Плеханов остался необнаруженным. 16 марта 1878 г. Министер-ство внутренних дел отправило губернаторам секретный циркуляр о розыске скрывшегося из Петербурга дворянина Александра Сергееви-ча Максимова-Дружбина и препровождении его в столицу43. А между тем, как писал Плеханов, он добросовестно исполнял обязательство о невыезде, «так как долго после этого не покидал Петербурга» (т. 3, с. 166).
Ко времени стачки относятся первые литературные выступления Плеханова в легальной печати, если не считать корреспонденции в «Русских ведомостях» об артели русских рабочих в Берлине. В газете «Новости» (1878, № 61, 62, 75, 81) Плеханов поместил хроникальные заметки о событиях на Новой бумагопрядильной фабрике. Писал он о стачке также в нелегальной газете «Начало», выходившей весной 1878 г. в Петербурге.
В начале 1878 г. в связи с «процессом 193-х» и процессами 1877 г. петербургская учащаяся молодежь собиралась провести демонстрацию. Землевольцы стояли за проведение демонстрации с подачей петиции министру юстиции графу Палену. По этому поводу на Петербургской стороне состоялась сходка. На сходке от землевольцев присутствовали Плеханов, О. В. Аптекман и Г. П. Преображенский. Присутствовал также И. Ф. Фесенко, которому как самому опытному пропагандисту предложили написать петицию на имя министра юстиции. Однако стиль прокламации не удовлетворил землевольцев, и ее поручили написать Плеханову44. Тот быстро справился со своей задачей, и типография «Земли и воли» отпечатала его прокламацию «Русская учащаяся молодежь министру юстиции графу Палену». В ней от министра юстиции требовалось соблюдения в отношении подсудимых того, «что называется неотъемлемыми правами личности» 45. Между тем по вопросу о форме передачи шли споры: одни хотели устроить демонстрацию, другие — подать адрес с подпи-
46
сями через выбранных лиц. В результате демонстрация не состоялась.
В апреле 1878 г. Плехановым была написана одна из лучших его прокламаций «К русскому обществу» по поводу оправдания 31 марта судом присяжных В. И. Засулич. Мужественный и самоотверженный поступок Засулич, стрелявшей в Трепова, чтобы обратить внимание русской и мировой общественности на беззаконие, творившееся в стране, был встречен всеми с восторгом. Критиков не было. В выступлениях перед молодежью и рабочими Плеханов с энтузиазмом отзывался об этом поступке.
Несмотря на активную деятельность Плеханова среди рабочих Петербурга, он; как и весной предыдущего года, не отказался от мысли попробовать свои силы в агитации среди крестьянства. Приближалось лето — лучшее время для работы в деревне. Прошло более года с тех пор, как появились первые поселения землевольцев в деревнях. Необходимо было подвести итоги работы и сделать соответствующие выводы. В апреле 1878 г в Петербурге собрался Большой совет «Земли и воли». Основным на нем был вопрос о внесении изменений в программу общества в связи с практическим опытом, накопленным к тому времени. При обсуждении программы особый интерес представило Чигиринское дело, как наиболее значительный результат деятельности в деревне. Это была попытка поднять крестьян на восстание, используя подложный манифест, написанный от имени царя. В целом решено было позаимствовать тактику организаторов Чигиринского бунта, однако в отношении к авторитарному принципу, к которому прибегли Я. В. Стефанович, Л. Г. Дейч и И. В. Бохановский, мнения разделились. «...Подавляющее большинство не только отнеслось с полным сочувствием к приему, употребленному в Чигиринском деле, — писал Плеханов, — но и настаивало на том, что землевольцы должны применять этот прием в своей агитации на Волге» (т. 12, с. 352; см. также: т. 24, с. 123). Особенно настаивал на применении принципа самозванства в деле организации в народе боевых дружин В. А. Осинский, который, кроме этого, внес еще одно предложение: использовать экспроприации в целях дезорганизации правительственного механизма 46. Предложения Осинского в пользу усиления дезорганизаторской деятельности явились следствием роста настроений в пользу борьбы с правительством, как ответной меры на репрессии, обрушившиеся на революционную молодежь. Однако из-за
47
решительного противодействия О. В. Аптекмана и особенно Плеханова как первое, так и второе предложение Осинского было отвергнуто 47.
Выступая против использования авторитета царя в революционном деле, Плеханов в то же время в спорах с лавристами, имея в виду Чигиринское дело, отмечал, что «это была первая попытка создания массовой организации крестьян» и в этом видел «крупное ее значение» 48.
При обсуждении вопроса о внесении изменений в программу общества выяснилось, что существенных возражений редакция 1877 г не вызвала. Как известно, программа была сформулирована еще в начале 1877 г. С. А. Харизоменовым на заседании, где кроме него и М. А. Натансона были представители от харьковско-ростовского кружка Ю. М. Тищенко, О. В. Аптекман и Н. П. Мощенко 49. Затем над теоретическим обоснованием программы по просьбе А. Д. Оболешева работал А. Ф. Михайлов, который, по его словам, написал целую тетрадь, отправленную им из Москвы в Петербург. Возможно, что с содержанием тетради перед обсуждением программы на Большом совете ознакомился Плеханов50. Во всяком случае на этот раз письменно программу сформулировал Плеханов, которому пришлось уже однажды (в Саратове) заниматься этим. Разумеется, разработка землевольческой программы не была плодом деятельности двух-трех лиц. Наоборот, та форма, в которой она дошла до нас, говорит о том, что если не в разработке, то в обсуждении ее приняли участие многие. Несомненно, однако, что личный вклад Плеханова в ее разработку был не малым.
Больше времени потребовалось на обсуждение устава организации. В результате настойчивости А. Д. Михайлова устав был изменен в духе усиления централизации и конспирации.
Таким образом, программа общества «Земля и воля», принятая на заседаниях Совета весной 1878 г., продолжала ориентировать его членов на устройство поселений в деревнях. Но события, происходившие в столице, заставили многих землевольцев направить свои усилия в иное русло по сравнению с тем, какое определялось их программой.
31 марта при освобождении Веры Засулич, оправданной судом присяжных, состоялась демонстрация, во время которой полицией был застрелен студент Г. Сидорацкий. 4 апреля во время панихиды по Сидорацкому во Владимировской
43
церкви состоялся митинг, где была произнесена речь, а затем произошла демонстрация с участием до трех тысяч человек. А через несколько дней после этого стало известно, что по настоянию шефа жандармов генерала Н. Мезенцева царь отклонил ходатайство суда о смягчении приговора осужденным на каторгу по «процессу 193-х». Молодежь охватывало чувство мести.
В этой связи на заседаниях Совета «Земли и воли», по сведениям А. Ф. Михайлова, обсуждались некоторые практические вопросы, поставленные в повестку «злобой дня». В частности, он писал, что на одном из заседаний был оглашен проект обращения к обществу, написанный одной из осужденных по «процессу 193-х»51. Но поскольку проект не удовлетворил Совет, С. М. Кравчинский взялся написать другое воззвание. То, что он представил на следующий день, Адриан Михайлов называет «обвинительным актом против правительства»52. Обращение было отпечатано и выпущено 15 мая 1878 г. Им была объявлена война самодержавному правительству 53.
Землевольцы, находившиеся в Петербурге, поставили перед собой две задачи: во-первых, направить удар возмездия на шефа жандармов, ответственного перед обществом за суровый приговор, и, во-вторых, попытаться силой освободить осужденных на каторгу по «процессу 193-х».
Однако эти вопросы обсуждались при измененном составе Большого совета и тогда, когда Плеханова в Петербурге уже не было. Еще в начале апреля от своего близкого друга М. Р. Попова, уроженца Нижнего Дона, Плеханов узнал о вспыхнувших среди донского казачества волнениях и устремился туда.
Волнения, а в некоторых случаях открытые выступления казаков Войска Донского, были вызваны введении у них земства, которое значительно ограничивало казацкое самоуправление и связано было с установлением дополнительных налогов и новыми правилами пользования общественными лесами и другими угодьями.
С согласия «Земли и воли» или, может быть, по заданию организации в апреле — начале мая Плеханов отправляется на Нижний Дон с тем, чтобы посетить станицы, где недовольство было особенно сильным. Он побывал в станицах Каменской, Луганской и некоторых других. Потом лично виденное и слышанное описал в двух корреспонденциях, опубликован-
49
ных во втором и третьем номерах «Земли и воли» под названием «Каменская станица».
Непосредственным поводом для волнений послужил новый порядок пользования общественными лесами. Раньше лес находился в общем пользовании всего казачества, жившего в данной местности. По новым правилам запрещалось пасти в лесу скот, устанавливался определенный порядок рубки леса, сбора лесных плодов и т. д. По далеко не полным данным, волнения охватили Донецкий, Усть-Медведицкий и Хоперский округа, а в округах преимущественно те станицы, где были леса.
Как в то время нередко бывало, среди местных жителей нашлись люди, которые восприняли положение, утвержденное царем 22 февраля 1877 г. как подложное, и, выступая на сходках, призвали станичников не выполнять его. Так, Хоперский окружной начальник докладывал войсковому атаману 29 марта 1878 г., что в станице Филоновской урядник К. Н. Мельников «позволяет себе ложно толковать людям незаконность высочайше утвержденного положения о сбережении лесов, относя таковое к выдумке местных властей, окружного начальника и участковых заседателей, обещая людям тех и других поперевешать. Такие действия Мельникова настроили общество к сопротивлению и если не будут приняты строгие меры по преследованию людей, подобных Мельникову, то не предвидится никакой возможности ввести положение о сбережении лесов». В этом же документе сказано, что по инициативе Мельникова «общество об-ложило каждого паевого пятью копейками с той целью, чтобы деньги эти были собраны и употреблены на поездку Мельникова в С.-Петербург для ходатайства лично у государя императора по лесному делу» 54.
В станице Луганской в таком же духе выступали отставной есаул С. Е. Никитченков и коллежский регистратор Матвей Казмичев. О последнем сказано, что на станичной сходке 25 июля он «прочел гражданам высочайшую грамоту, содержание которой ими понято, что станичный лес будто бы должен находиться на старых порядках» 55.
Агитация против земства и нового положения о пользовании лесами, которой потом воспользовались приехавшие из Петербурга и других мест народники, дала хорошие результаты. Один из очевидцев событий писал в третьем номере «Земли и воли»: «Сами донцы великолепно понимают свое положение: их ничем не убедишь, что меры, предпринимае-
50
мые земством, действительно, клонятся к их пользе, так как самое земство, по их мнению, есть выдумка бар и притом — способ для «омужичения» их»56. В результате подписать договоры о передаче лесов под земскую опеку почти все лесные станицы и хутора отказались. Особенно упорно держалась Луганская станица Донецкого округа, вся окруженная лесами. Дважды станичники не допускали лесоустроительную партию к таксационным работам. Войсковому атаману пришлось приказать станичному правлению «для наблюдения за порядком при производстве лесоустроительных работ выслать от подлежащих хуторов и самой станицы полицейских приказных» 57. Попытка властей действовать с помощью силы, опираясь на казацкую верхушку, встретила дружный отпор станичников. Урядникам даже пришлось ретироваться от набросившихся на них казачек. Казачий атаман вынужден был отказаться от своей должности, а затем был изгнан землемер, приехавший для межевания леса.
Для того чтобы сломить сопротивление казаков, власти арестовали 30 человек, явившихся на суд в Каменскую станицу — административный центр Донского округа, и посадили в острог. В ответ на это казаки стали договариваться об организованном отказе платить земские налоги. Кроме этого, волнения усиливались из-за недовольства возвращающихся с турецкой войны казаков мошенничеством своего полкового начальства.
В событиях на Дону активное участие принял Плеханов. Вот что он сам писал в этой связи: «Когда в том же 1878 г. начались волнения донских казаков, то прежде всех нас проникший на Дон товарищ Р.58, — правда, формально не принадлежавший к обществу «Земля и воля», но безраздельно сочувствовавший ему и принимавший его программу, — хотел обратиться к «Славному Войску Донскому» с революционным манифестом от царского имени. При этом он собрался выдать себя за царского посланца. Я очень часто встречался с ним именно в то время, — так как я сам принимал участие в агитации, — и я очень хорошо помню мои ожесточенные прения с ним по этому поводу. Мне стоило очень большого труда отговорить его от его намерения» (т. 12, с. 353).
Известно, что Плеханов вступил в непосредственные сношения с волновавшимися казаками и даже, как пишет Аптекман, намеревался приступить к организации боевых дружин, для чего им был вызван на Дон А. Д. Михайлов59. Но,
51
по-видимому, дело до этого все же не дошло. Как писал Плеханов, А. Д. Михайлов был вызван для того чтобы «принять участие в движении казаков, организовавши, предварительно, особую организационную группу из местных «радикалов» (т. 1, с. 83).
В разгар событий Плеханов при участии местных казаков составляет прокламацию «Славному войску казацкому Донскому, Уральскому, Кубанскому, Терекскому и проч. и проч.» (теперь уже от имени революционной организации) спешит в Петербург отпечатать ее в тайной типографии «Земли и воли». В пути он разминулся с А. Д. Михайловым и, получив в Харькове от С. Перовской адрес А. Н. Малиновской, явился в Петербург
За несколько дней до его приезда, в ночь с 11 на 12 октября полиция произвела аресты в нескольких местах, в том числе и в доме Сивкова по Царскосельскому проспекту, где жили А. Н. Малиновская и М. А. Коленкина. Был арестован ряд организаторов и руководители «Земли и воли», члены основного кружка А. Оболешев (В. Сабуров), Ольга Натансон, Адриан Михайлов и др., взято паспортное бюро («небесная канцелярия») и захвачены корректуры еще не появившегося тогда № 1 «Земли и воли» Это был первый крупный провал организации.
Только случайно Плеханов не попал в руки полиции, устроившей засаду на квартире Малиновской. «Меня спасло одно, можно сказать совершенно непредвиденное, обстоятельство. Когда я на Николаевском вокзале в Петербурге заглянул в свой кошелек, то увидел, что у меня осталось не более двугривенного, а за эту цену извозчик не хотел везти на Царскосельский проспект, где находилась квартира Малиновской. Пришлось ехать на Малую Итальянскую к покойному теперь А. А. Ольхину, который, услыхав от меня, почему я не поехал на Царскосельский проспект, с пафосом воскликнул «Ваше безденежье спасло вас от ареста!» (т. 24, с. 303).
Пришлось прежде всего заняться организационными делами. Известно, что организаторская деятельность — не самая сильная сторона Плеханова. Однако нельзя, как порой делается в литературе, слишком умалять это качество Плеханова. При необходимости ему приходилось брать на себя организаторские функции. Так было осенью 1878 г., когда он, по справедливому замечанию Дейча, «проявил большую сообразительность и дальновидность», благодаря которой провал не распространился на другие места
52
Прибыв в Петербург, Плеханов узнал, что оставшиеся на свободе землевольцы находились в полной дезорганизации у них не было ни денег, ни паспортов, ни конспиративных явок. Еще хуже было то, что, проявив непростительную халатность, объяснявшуюся отчасти незнанием адресов (сношениями с провинцией до ареста занимался А. Оболешев), они не известили провинциальных товарищей о провале, а те, не зная о нем, посылали людей, в том числе и нелегальных, на квартиры, находившиеся в руках полиции. Это грозило разгромом провинциальных организаций «Земли и воли» При встрече с С. М. Кравчинским, как вспоминал Плеханов, ему удалось настоять на «немедленном исправлении этой оплошности» (там же) Временно центральная явка была переведена на квартиру В Ф Трощанского, и в Петербург был спешно вызван А. Д. Михайлов.
Но в ночь на 31 октября полиция напала и на эту квартиру Трощанский был арестован с поличным он занимался расшифровкой писем В. Осинского. На следующий день в засаду, оставленную на этой квартире, попал А. Д. Михайлов и чуть было не попал Плеханов. Выручило Плеханова то, что Михайлов, которому удалось бежать от сопровождавшей его в участок стражи, немедленно явился на Малую Итальянскую улицу на квартиру присяжного поверенного Ольхина и предупредил Плеханова о новом провале 60.
В конечном итоге усилиями А. Д. Михайлова, Плеханова, С. М. Кравчинского и др. был создан новый центр, и деятельность организации постепенно возобновилась Заслугу А. Д. Михайлова в деле восстановления центра «Земли и воли», которую Плеханов называл «одной из самых главных заслуг его перед русским революционным движением» (т. 1, с. 83), частично разделяет он сам.
Время от осени 1878 до весны 1879 г. было для Плеханова заполнено интенсивной практической работой Он занимался восстановлением центра организации, принял участие в студенческом движении, ведя агитацию во время студенческих сходок и составляя петиции и прокламации. Но главной была деятельность среди петербургских рабочих и участие в редактировании регулярного печатного органа, который начал выходить сосени 1878 г., журнала «Земля и воля».
Не забыл Плеханов и о донских казаках. В тайной землевольческой типографии ему удалось отпечатать воззвание, составленное еще на Дону, «Славному войску казацкому...». Но ехать самому на Дон не было никакой возможности, по-
53
этому Плеханов попытался привлечь к этому делу петербургскую молодежь. Молодежь, ослепленная примерами В. Засулич, С. Кравчинского, заколовшего 4 августа 1878 г. шефа жандармов Мезенцева, и др., все больше начинала склоняться к террористической деятельности, и найти охотников не удалось. «Эта молодежь, — вспоминал Плеханов, — насквозь проникнутая народничеством, с приятным удивлением слушала мои рассказы о казацких волнениях и вполне соглашалась с тем, что революционеры непременно должны воспользоваться этими волнениями. Но, несмотря на это, на Дон все-таки никто из петербургских революционеров не поехал (т. 24, с 98). Аптекман писал, что Плеханов долго не мог смириться с этой неудачей. «Что это за люди? Нет характеров, нет темперамента, на словах на все готовы, а как к делу подходит вплотную — на попятный двор и в подворотню дисциплины нет ни знания, ни выдержки, а вот на террор, на минутный порыв их явятся сотни. То ли рабочие?!» 61 Все же Плеханову удалось связаться с харьковской молодежью и от туда вскоре на Дон отправилось несколько человек.
Но было уже поздно. Продержав 30 луганских казаков в Каменском остроге до конца ноября и не сломив их, власти решили прибегнуть к другому способу действия узнать от одного шпиона из отставных офицеров всех зачинщиков бунта и потребовать от них, чтобы они уговорили казаков согласиться на новые правила пользования лесами. В противном случае всем 150 дополнительно арестованным грозили выселением в Сибирь. Так как рассчитывать на помощь других станиц было нечего, арестованные после колебаний согласились подписать договор об отдаче леса.
В своей второй корреспонденции «Каменская станица» Плеханов приходил к выводу, что, поскольку причина недовольства остается, можно ожидать от казачества нового, более сильного выступления в будущем. «...Я думаю, — писал Плеханов, — что нам, быть может, придется еще увидеть эпилог только что закончившейся драмы», который «будет интереснее самой драмы, хотя бы потому, что разыгрывать его будут не новички» (т. 1, с. 40). Этим практически заканчивается бунтарская деятельность Плеханова в деревне.
Вместе с восстановлением землевольческого центра Плеханову пришлось включиться в студенческое движение. Во-первых, молодежь его интересовала в качестве смены для тех землевольцев, которые вынуждены были покинуть деревню,
54
во-вторых, в происходивших студенческих беспорядках на его долю выпало составление петиций и прокламаций. Осенью 1878 г на почве отстаивания своих корпоративных прав произошли серьезные студенческие волнения Начались они в Харькове и вызваны были инцидентом студентов ветеринарного института с профессором Журавским, школярски устроившим им еженедельные репетиции (опросы) Сначала их поддержали студенты Харьковского университета, а затем харьковская учащаяся молодежь обратилась с воззванием к студентам столичных учебных заведений В Петербурге на призыв харьковчан особенно горячо откликнулись студенты университета и Медико-хирургической академии Студенты академии по прочтении воззвания решили на следующий же день отправиться к дворцу наследника, чтобы протестовать против преследования харьковских студентов и просить об изменении существующего устава высших учебных заведений. Петиция медиков была написана Плехановым 62.
Утром 29 ноября несколько сотен студентов отправились через Воскресенский мост к центру города. Их пытались задержать хотели развести мост, но не успели. На одной из улиц им преградили путь войска, но студенты смогли обойти их Выйдя через Литейную на Невский, они повернули к Аничкову дворцу. У дворца их встретил градоначальник Зуров и, взявши прошение, обещал дать ответ в трехдневный срок, но обещания не выполнил.
На следующий день сходка студентов Медико-хирургической академии была разогнана полицейскими нагайками, много студентов было избито, а 130 человек было арестовано. Несмотря на это1 декабря состоялась новая сходка студентов-медиков, на которую собралось 900 человек. Ни угрозы полиции, ни уговоры Зурова не помогли. Студенты требовали освобождения арестованных товарищей и изменения студенческого устава.
Прокламация «Студентам всех высших учебных заведений», написанная по этому случаю Плехановым, призывала студентов всех учебных заведений Петербурга и провинций продолжать начатую борьбу, а для этого создать денежные фонды для ведения агитации и прекратить слушание лекций 63. После этого «Землей и волей» было выпущено еще несколько листовок в связи с выступлениями студентов, которые не прекращались и позже. По неполным данным, в декабре 1878 г. за участие в студенческих беспорядках только в Харькове было исключено и выслано под надзор полиции
55
15 студентов ветеринарного института и 5 студентов университета 64. Кроме Харькова и Петербурга в 1878 г. студенческие выступления были также в Киеве и Москве.
Оживлялось либеральное и земское движение, достигшее своей высшей точки весной 1879 г. перед покушением А. Соловьева на царя. Это свидетельствовало о расширении русла революционной борьбы и увеличивавшейся изоляции правительства со стороны «общества».
К осени 1878 г. относится организация сети землевольческих конспиративных квартир по связи, пропаганде и агитации среди петербургских рабочих. Квартиры были созданы через Розалию Марковну Боград, предложившую свои услуги в деле их создания землевольческому центру. С весны 1879 г. она становится женой Плеханова.
Р. М. Боград родилась 3 мая 1856 г. в семье земледельцев-колони-стов в Херсонской губернии. Затем родители переехали в г. Херсон. Там она училась в частной гимназии. В 1869 г. в Херсоне образовался кружок из гимназистов и гимназисток, занимавшихся чтением социалистической литера туры. Кружок установил связь с петербургскими народниками. В 1872 г. члены кружка познакомились с первой программой деятельности в народе, то была программа П. Л. Лаврова 65. Неизвестно, принадлежала ли Розалия Марковна к кружку, но, по крайней мере, с некоторыми членами кружка и их близкими она была знакома.
После окончания гимназии она в 1874 г. приезжает в Петербург и становится сначала студенткой Высших женских медицинских курсов при Военно-медицинской академии66, а затем — женской медицинской школы при Николаевском госпитале. В первую же зиму 1874—1875 гг. Розалия Марковна примкнула к лавристскому кружку в Петербурге, что свидетельствует о ее предыдущих связях с лавристами. В кружок тогда входили: студент-медик С. В. Дегтярев (позже один из редакторов газеты «Начало»), студенты университета С. И. Сергеев и Л. И. Котелянский, ее землячка по Херсону С. П. Чудновская, О. Ф Анисьина и Е. А. Реброва.
Плеханова она впервые увидела в одной из петербургских читален осенью 1876 г.: «Я увидела молодого человека среднего роста, стройного, с интеллигентным лицом, правильным профилем, с красивой шапкой зачесанных назад каштановых волос» 67.
Летом 1877 г. в качестве фельдшерицы Р. М. Боград ездила в с. Широкое Самарской губернии, где вела пропаган-
56
ду и ознакомилась с настроением местного крестьянства. Из поездки она вынесла мнение, что крестьяне далеки от социалистических идеалов. В этот период идейных разочарований и происходит ее знакомство с Плехановым. Это было в декабре 1877 г. на квартире-коммуне в доме Николаева па 8-й улице Песков, где она жила со своими подругами-курсистками. «В этот первый вечер, — вспоминала Розалия Марковна, — Георгий Валентинович засиделся за полночь, и мы вели беседу о работе в народе; я передала свои впечатления, свежевынесенные из недавнего пребывания в деревне; о работе среди молокан... высказала свои сомнения относительно плодотворности социалистической пропаганды и, в особенности, агитации среди молокан и т. д. Георгий Валентинович не соглашался со мной, говорил с глубокой верой и большой убежденностью об идейной восприимчивости народа... Георгий Валентинович произвел на меня сильное впечатление блеском своего ума, остроумием и убежденностью» 68.
Летом следующего года в течение двух месяцев она служила в военном госпитале в Буззо в Румынии (только что закончилась русско-турецкая война), потом возвратилась в Петербург. К этому времени относится создание конспиративных квартир.
Р. М. Плеханова рассказывает, как осенью 1878 г. на квартиру, где она жила с приятельницами, явился бежавший из ссылки Н. Мухачев с рекомендательным письмом от рабочего Василия Кириллова, которого она хорошо знала, и предложил им войти через него в сношения с петербургскими рабочими, связи с которыми у него имелись почти на всех фабриках и заводах города Предложение это было передано через А. Д. Михайлова организации «Земля и воля». «Несколько дней спустя, — сообщает Р. М. Плеханова, — явился в мою квартиру Александр Михайлов в сопровождении Г. В. Плеханова, которых организация «Земли и воли» часто делегировала для завязывания сношений и пропаганды среди молодежи. Волнуясь, я развила перед этими, еще молодыми, но уже испытанными революционерами наш план организации петербургс