коварства и ради слепого упрямства Порты остаться напрасными; Россия же должна выйти из борьбы униженной в глазах Европы, лишенной в будущем того нравственного влияния, на которое столь часто опирались консервативные начала порядка, в то время когда в Турции господствовала бы Англия и распространяла свои губительные доктрины во вред нам. Была бы такая развязка для тебя удобна?.. Нет и тысячу раз нет! Останемся теснее соединенными, чтобы отразить столь отвратительные (infames) комбинации. Единственный для нас путь, с достоинством ведущий к цели, это тот, который ты рекомендовал Порте. Пусть она поспешит прислать в нашу главную квартиру уполномоченного для вступления с нами в переговоры по определению условий мира. В том положении, до которого дошли дела, это, при предварительном перемирии, единственное средство восстановления мира. Иначе Россия никогда не договаривалась с Портой. Если бы переговоры происходили в месте, где находятся представители Франции и Англии, то дело мира постоянно тормозилось бы ими, что уже доказано восемью месяцами терпения, и мы достигли бы результата, как раз противоположного тому, который имели в виду.
|
|
Будь уверен, что моя умеренность не поколеблется, если только ее можно будет примирить с честью и с интересами России. Это священный дар, за который я ответствен перед Богом и перед моей страной.
Ты то же думаешь. Моя надежда на Бога и на справедливость дела, которое я защищаю, — дела христианства 112. При
493
фанатизме, которым охвачены ныне несчастные турки, вскоре начнется крестовый поход, в котором Россия будет защитницей христианства, а Франция и Англия совершат низость бороться за полумесяц. Возможно ли, чтобы у России не оказалось союзников в святом деле, которое она будет защищать? Един Господь знает будущее, но, веруя в Его милосердие, я постараюсь исполнить мой долг несмотря ни на что, и да будет Бог мне в помощь! Аминь».
Историку нечего прибавлять к этим благородным, полным высокого порыва словам, кроме замечания, что назревала историческая трагедия, которую более ничто не могло предотвратить.
5 декабря по новому стилю в Вене собралось совещание представителей Австрии, Пруссии, Франции и Великобритании для составления протокола113, содержание которого сводилось к предложению воюющим сторонам добрых услуг четырех кабинетов для восстановления мира. Одновременно была составлена и подписана нота четырех держав Порте с предложением сообщить свои условия примирения. Однако сущность протокола состояла не в этой формальной стороне, а заключалась в следующих нескольких словах: «Нижеподписавшиеся с удовольствием подтверждают, что настоящая война ни в каком случае не может повести за собой территориальных изменений обеих империй, способных изменить освещенные временем владения на Востоке, необходимые для спокойствия всех прочих держав».
|
|
Фраза, конечно, сопровождалась ссылками на миролюбие нашего Кабинета и на его заявление об отсутствии завоевательных замыслов, а также на то, что от Порты требуется не более как подтверждение прежних трактатов без всякого посягательства на независимость султана; однако смысл вышеприведенных слов от этого нисколько не изменился. Он весьма определенно заключался в том, что четыре державы не допустят изменения войной status quo на турецком Востоке. У России, как и предвидел император Николай, союзников не оказывалось.
Впрочем, подробности переговоров, которые велись в Вене представителями четырех держав, так же как и подписанный ими протокол 5 декабря, остались неизвестными Петербургскому кабинету, и этим моментом можно определить отклонение Вены от чистосердечных сношений с Петербургом.
Граф Буоль в депеше от 7 декабря н. ст. дал некоторые, но не полные объяснения бывших между четырьмя державами переговоров австрийскому представителю в России барону Лебцельтнеру114 для ознакомления с ними нашего Кабинета. Он писал, что ввиду появившегося высочайшего манифеста и продолжающихся военных действий положение Австрийского кабинета стало весьма затруднительным, так как ни в Париже, ни в Лондоне не нашлось почвы для новых примирительных попыток. Пришлось отыскать
494
такую почву в Вене, предложив представителям держав констатировать сообща европейский характер Восточного вопроса и обусловить их добрые услуги для восстановления мира принципом сохранения существующих трактатов и обязательств, уже принятых на себя обеими сторонами. К депеше была приложена только нота, отправленная в Константинополь, но не сам протокол.
Существование протокола, видимо, осталось неизвестным и нашему послу в Вене барону Мейендорфу, который доносил лишь об отправленной Порте ноте, подчеркнув солидарность Кабинетов в ее поддержке, но не считал возможным предсказывать успех115. Барон Мейендорф упоминал об ответе султана на речь французского посла Барагэ д’Илье, в котором султан требовал отказа от всех наших заявлений и эвакуации княжеств, и замечал, что желание нашего Кабинета вести непосредственные переговоры с Портой неисполнимо, так как с 1841 года независимость и целостность Турции стали началом общеевропейского международного права.
Желание непосредственных переговоров между воюющими сторонами было, по мнению нашего дипломата, практически неисполнимо и потому, что в случае продолжения войны в нее вмешаются Франция и Англия, и все равно их представители будут как уполномоченные воюющих сторон участвовать в будущих мирных переговорах.
Барон Мейендорф сознавал всю серьезность положения. Он решился в своем донесении поместить следующие заключительные слова: «Не следовало ли бы попробовать для избежания долгой, кровавой, неравной и безрезультатной борьбы убедиться, желают ли все европейские державы, как они это говорят, почетного и удовлетворительного соглашения для нас и для наших противников. Если бы даже эта попытка оказалась бесплодной, то мы все-таки оставались бы господами нашего окончательного решения. Ваше превосходительство, извините меня, что я решаюсь чистосердечно высказать мое мнение о вероятностях, которые могут наступить в ближайшем будущем. С 1812 года России не пришлось переживать столь серьезного кризиса. Но тогда все же у нас были союзники, а ныне нет ни одного. Тогда вопрос шел о том, быть или не быть; теперь же дело идет о большем или меньшем нашем влиянии в будущем на Востоке, о влиянии, которое не зависит исключительно от побед, так как, если бы было иначе, то настоящий разрыв не мог бы иметь места».
|
|
Барон Мейендорф, исполнив долг прямого без прикрас изложения своего взгляда на дело и на путь, которого, по его мнению, следовало бы держаться во избежание несчастий, сопряженных с «неравной» борьбой, продолжал прилагать усилия побороть опасения Австрийского кабинета перед развертывающимися событиями.
495