Потребность в преодолении ограниченности бытия

Так же человек, как существо сотворенное, осознавая свою конечность и бренность, имеет особую родовую потребность в преодолении ограниченности бытия. Проблема “твари” занимала еще умы древних греков, которые, надо сказать, не без некоторой доли успеха совершили попытку продлить свое существование в уже поистине ставших бессмертными творениях: “Аполлон, подлинно врачующий и искупляющий бог, спасал греков от экстатического ясновидения и отвращения к бытию (в силу его абсурдной бренности – курсив мой Р.С.) - посредством художественного творения трагико-комической мысли …грек желал абсолютного бегства из этого мира вины и судьбы. Он и не думал утешаться миром, который ожидает после смерти, его желание простиралось дальше и выше богов, он отрицал бытие вкупе с ослепительной пестротой его божественных отражений”[49]. Таким образом, легко сделать следующий вывод: в творческом акте человеческое существо расширяет свою самость, тем самым утверждая и освобождая свое сжатое во временных рамках бытие, восполняя потребность в преодолении собственной темпоральной ограниченности. Похожей нуждой продиктована и тяга к разрушению. Выйти за рамки ограниченной жизни можно не только созидая, но и разрушая[50]. 

Действительно, человек сотворенный в своем деструктивном акте ставит себя над жизнью, преодолевая ее путем уничтожения. Соответственно, созидающее творчество и несущее смерть уничтожение находятся в непосредственной связи, являясь откликом на одно и ту же потребность в преодолении ограниченности существования. Итак, в случае невозможности адекватного творческого выражения, индивид переходит к действиям, ставящим своей конечной целью уничтожение, что разрушительно как для всего живого вне, так и для самого индивида. Если обратиться к мысли С.Жижека: “Многие либералы сегодня, сталкиваясь со вспышками насилия вроде грабежей в парижских предместьях, спрашивают немногочисленных сохранившихся левых, которые по-прежнему надеются на радикальные социальные преобразования: «Не вы ли это сделали? Не этого ли вы хотите?» И мы должны ответить им…: «Нет, это сделали вы! Таков подлинный результат вашей политики!»”[51]. Можно сказать, что в век либеральных свобод и безграничного творческого выражения не что иное, как насилие составляет матрицу фундамента, заложенного, безусловно, еще во времена становления общества потребления.

Истинно же созидательная сфера, сфера культуры в реалиях 21-го века находится в очевидном упадке. Вот, что по этому поводу говорил на заре торжества массового общества испанский философ Ортега-и-Гассет: ”Культуры нет, если эсте­тические споры не ставят целью оправдать искусство. Если всего этого нет, то нет и культуры, а есть, в самом прямом и точном, смысле слова, варварство. Именно его - не будем обманываться ­ и утверждает в Европе растущее вторжение масс”[52]. С этой цитатой, относящейся скорее к началу 20-го века, конечно, можно спорить, но, разве глядя из далекого 2016-го, кто-нибудь сможет сказать о появлении эстетических споров, оправдывающих культуру в 21-м веке?

В негативном ключе о состоянии культуры высказывается также и французский философ и социолог Ж.Бодрийяр, затрагивая тему искусства: “Искусство растворилось …в общей эстетизации повседневной жизни, оно исчезло, уступив место чистой циркуляции образов, растворилось в трансэстетике банальности”[53]. Тем самым, второй, но не менее важный, чем первый, штрих consumer society – это господство массового насилия.