Часть первая Язык логики и философии 15 страница

Как известно, Тургенев приписывал честь изобретения слова «нигилизм» себе '. Нет оснований оспаривать искренность этих заявлений: Тургенев совсем не обязан был помнить все слышанные им университетские лекции. Тем не менее связь шести­десятых годов с тридцатыми почти очевидна и нет необходимости рассекать исто­рию термина на две самостоятельные части: до 1862 г. и после.

Термин «нигилизм» в своей эволюции являет интересный пример такого изме­нения значений, при котором в конце эволюции значение его оказывается, каза­лось бы, диаметрально противоположным значению его в начале. Как бы ни было соблазнительно видеть здесь пример диалектического скачка и истолковать его как переход от «тезиса» к «антитезису», тем не менее мы имеем здесь дело со случаем, который можно было бы назвать псевдодиалектическим.

Прежде чем подробно изложить соображения, приводящие нас к такому заклю­чению, мы должны привести в систему некоторые фактические данные. Как мы уже видели, нигилизм у Жан-Поля означал идеализм, отвергающий реальность внешнего мира. Жан-Поль мог заимствовать термин «нигилизм» в таком значении у Якоби, с которым его связывали многие узы духовного родства¹¹. Нападение на субъективный идеализм, начатое Якоби, поддерживаемое Жан-Полем (в его Vorschule der Aesthetik) и другими, ввело в обиход школьной немецкой философии

__________________________________ QЦ I

термин «нигилизм» для обозначения последовательного идеализма. Следом такого употребления является, например, статья в философском словаре Круга. «Вполне последовательный идеализм, — пишет Круг, — должен был бы по меньшей мере начинать с нигилизма. Ибо полагая идеальное в качестве исходного и первоначаль­ного пункта, идеализм полагает идеальное без чего бы то ни было реального, стре­мясь вывести все реальное из этого идеального. Поэтому идеализм должен начи­нать с абсолютного небытия (Nichts), что действительно и имеет место у некоторых натурфилософов (напр. Окена)»¹². Вообще говоря, эпитет «нигилист» прилагается в немецкой философии первой половины XIX столетия к идеалистам лишь их про­тивниками и всегда с оттенком порицательным, всегда по адресу современников. Упоминавшиеся нами Надеждин и Берви могли заимствовать термин «нигилизм» именно из подобного рода немецких источников. В частности Надеждин мог прямо заимствовать его у Жан-Поля, как и Шевырев.

В настоящем году исполнилось ровно сто лет со дня введения термина «ниги­лизм» в русскую литературу. В статье, озаглавленной «Сонмище нигилистов. Сцена из литературного балагана» и помеченной «2 января 1829 г. На патриарших пру­дах», Никодим Надоумко [Надеждин] заговорил о «страшной фантасмагории чудо­вищного нигилизма»¹³. Статья была написана по поводу разбора байроновского «Манфреда» в «Московском Телеграфе», где говорилось о «тайнах ничтожества», о том, что дух нашего времени находит наслаждение упиваясь чувством небытия» и т. д.¹⁴

«Исчадия Хаоса суть безобразный Ерев и мрачная Нощь. Да и может ли быть иначе?» — восклицал в ответ на это Надеждин. Первым русским нигилистом ока­зывался Пушкин. Играя этимологией, Надеждин писал по поводу «Графа Нулина». «Наша Литература Хаос, осеменяемый мрачною философией ничтожества, разра­жается — Нулиными*. Множить ли, делить ли нули на нули — они всегда остаются нулями!»¹⁵. В следующем номере «Вестника Европы» Надеждин развивал ту же тему: «Если имя Поета должно всегда оставаться верным своей этимологии, по которой означало оно у древних Греков творение из ничего, то певец Нулин есть par excellence Поет. Он сотворил из ничего сию поему. Но зато и оправдалась над ней во всей силе древняя аксиома Ионийской философской школы, на которую столь нападали Креационалисты, что из ничего ничего не бывает (ex nihilo nihil fоt)»¹⁶. И дальше: «„Fi donc!" закричат со всех сторон усердные прихожане нигили­стического изящества, коим становится дурно от всякого чтожества»¹⁷.

В следующем 1830 г. Надеждин в отрывке из своей диссертации в том же «Вест­нике Европы» опять говорил о «низвержении в мрачную бездну есфетического нигилизма»¹⁸.

Из контекста совершенно очевидно, что имел в виду Надеждин под именем нигилизма: Надеждин громил здесь и кладбищенскую лирику романтиков, и ро­мантический эрос разрушения — смерти, и байроновский скептицизм, и светскую пустоту. В конечном счете совершенно так же, как и у Жан-Поля шла речь о само­разложении субъективности, оторвавшейся от реальности, о саморазрушении я, замкнувшегося в себе.

Та же немецкая традиция заметна и в позднее появившейся книге Берви «Физиологическо-психологический сравнительный взгляд на начало и конец жиз­ни». у Берви речь идет о идеализме Фихте, отвергающем реальность внешнего мира. «Фихте и последователи его приходят к тому заключению, что мы не ведаем Ни о каком бытии, ниже о своем собственном бытии. Нет бытия... вся жизнь есть сон без предмета сновидения, без духа сновидца (Fichte. Ueber die Bestimmung des 13*

388

К истории слова «нигилизм»

 

Menschen)»²⁰. «Позволяю себе думать, — продолжает далее Берви, — что эти Nichilist'bi, будучи укушены собакою в ногу или порезавши себе палец, не примут боль от этого происходящую за призрак, а станут прибегать к вещественным сред­ствам, чтобы избавиться от боли»²¹. Отрицающие всякое реальное бытие Nichilist'bi из ничего создают ничто — это вывод, к которому приходит Берви. Показательно, что самое слово «нигилист» Берви пишет по-немецки — Nichilist, что прямо указы­вает на заимствование из немецкого источника.

Итак, крайний идеализм в философии (фихтеанство) или крайний идеализм в искусстве и жизни (романтизм) — вот что имеют в виду противники того и другого, употребляя термин «нигилизм». В этом слове всегда слышится некоторая угроза или предостережение по адресу незрелых фантазеров и всеразрушающих критиков. Если бы термин «нигилизм» не таил в себе этого элемента оценки и квалификации, то вполне можно было бы удовольствоваться терминами «субъективный идеализм», «солипсизм», «романтизм», «скептицизм» и т. п. Добролюбов был вполне прав, когда писал по поводу Берви: «г. Берви очень остроумно умеет смеяться над скеп­тиками или, по его выражению, Nichilist'aMH»²².

Когда в 1862 г. термин «нигилизм» вошел в моду, то некоторые журнальные критики продолжали отдавать себе ясный отчет в прежнем значении термина. На это первоначальное значение слова указывали главным образом те, кто не хотел принять нового прилагаемого к ним названия. Так, Антонович уже в следующем, 1863 г., писал в «Современнике»²³: «Нигилизм — термин философский и в филосо­фии он имеет определенное значение: им обозначаются системы, не признающие ничего реального, никакого действительного существования, называющие мир действительный только призраком, состоящим из одних несущественных явлений, в этом смысле нигилизмом называют систему Фихте, который говорил, что внеш­ний мир не существует, не имеет самобытного существования, а есть только явле­ние или обнаружение „Я". Таким образом, применять этот термин к явлениям рус­ской литературы, а тем более жизни совершенно нелепо». Еще годом позднее, в 1864 г., критик другого органа «нигилистов» «Русского Слова» Варфоломей Зайцев писал: «По Беркли, в мире нет ничего, кроме идеи, или реальных предметов не существует, а существуют только человеческие представления о них... то же самое утверждал Фихте (и к этому относится название нигилизм, так неуместно приданное г. Тургеневым нашей молодежи»)²⁴.

Теперь мы можем ответить на поставленный нами вопрос о псевдодиалектиче­ском изменении значения слова «нигилизм». Когда одна из борющихся сторон на оскорбительные выражения другой отвечает повторением тех же выражений, или когда победные возгласы одной стороны переходят в уста другой, то, несмотря на то, что смысл и интенция восклицаний делаются диаметрально противоположными, все же корень изменений здесь не в самих словах или суждениях, а в действительном соотношении сторон, в диалектике самой жизни. Точно так же и в нашем случае, не «имманентная» диалектика понятия или термина приводит его в его противопо­ложность, как бы ни было соблазнительно видеть здесь «диалектику саморазвиваю­щегося смысла» или «переход понятия от тезиса к антитезису». Как мы увидим позднее, значение слова «нигилизм» изменяется совсем не так сильно, как это кажется. Слово только начинает прилагаться вместо одного круга лиц к их антипо­дам. Слово переходит из одних рук в другие. Диалектика не в слове, а в судьбе тех, кто пользуется словом.

Слово «нигилизм», впервые появившееся в 1862 г. на страницах катковского «Ру^с" ского Вестника», получившее распространение благодаря деятельности враждебно

к «нигилизму» настроенных общественных кругов и слоев, оторвалось в представ­лении последних от своих генетических корней. Являясь выражением и порожде­нием определенной идеологии, оно стало функционировать в сознании носителей этой идеологии как кое-что им чуждое, объективно данное. Слово «нигилизм» ока­залось носителем и вместилищем таких содержаний, которые и в голову не прихо­дили его творцам. Создался своего рода фетишизм термина, когда термин, как таковой, явился источником целого ряда новых представлений, первоначально с ним не связывавшихся. Слово, выражая идеологию противников нигилизма, стало воздействовать на них, как нечто им чуждое. Слово, бывшее орудием в руках опре­деленной социальной группы, подчинило себе психологию этой группы и заставило ее двигаться в определенном направлении.

Посмотрим, как это происходило. Всем известны из фольклора случаи, когда этимология слова оказывается в народном сознании источником мифических представлений. Из слова «нигилизм» делались иногда умозаключения совершенно подобные. Как будто забыли о том, что слово «нигилисты» было пущено в ход Тур­геневым, начали сквозь призму романа смотреть на явления действительности. За­бывали о том, что сами «нигилисты» не мирились с новым названием. В 1862 г., вскоре же после появления романа Тургенева, В. Певницкий (профессор Киевской Духовной Академии) писал²⁵: «Поклонники Базарова величают его нигилистом и этим словом хотят выразить всю высоту его точки зрения. Между тем для нас, в самом значении этого слова, содержится очень нелестная оценка для его направ­ления». На самом же деле поклонники Базарова в лучшем случае мирились с этим названием, никогда не хотели им выразить никакой высоты и часто употребляли его с прибавлением «так называемый». Невзирая на это, реакционное мышление творило миф на основе этимологии слова, им же самим пущенного в ход. Ниги­лизм от nichil — ничто, это давало враждебной журналистике постоянные поводы возвращаться к мысли, что нигилисты, провозглашая нигилизм, доводят до абсурда собственное направление. В «Домашней Беседе» Аскоченского священник Мухин из Херсона писал: «Дальше нигиля идти уже некуда; а у Базарова главная задача — все существующее в быту человеческом привести в нигилъ (ничто)»²⁶. Князь Вязем­ский в журнале Каткова острил:

Грех их преследовать упреком или свистом. На нет нет и суда: плод даст ли пустоцвет. Ума в них нет, души в них нет, Тут поневоле будешь нигилистом ^v.

Погодин в рассуждении, читанном в публичном заседании Общества Любителей Российской Словесности 2 мая 1863 г.²⁸, заявлял: «[нрзб.] кроме разве нигилистов, взаимно друг друга уничтожающих и погрязающих в своем нелепом ничтожестве. Туда им и дорога». А некто С. П. в «Журнале для родителей и наставников» за 1864 год²⁹ издевался: «Дожили и доучились до нуля, до нигилизма». И тут же про­рочил: «Нося в себе одну пустоту или сущее ничтожество, нигилизм естественно перейдет в ничто: ex nihilo nihil fit»³⁰. Здесь всюду корень слова давал основу для суждения о «существе» обозначаемого предмета.

Корень «нигиль» — одно из направлений, по которому развивались направле­ния о нигилизме. Суффикс «изм» — другое. Предположим на минуту, что вместо слова «нигилизм» укоренилось бы и распространилось слово «базаровщина» или какое-нибудь другое без суффикса «изм». Представления стали бы складываться совсем по иному закону. «Изм» создавал представление об учении, доктрине,

390

К истории слова «нигилизм»

 

единой школе. Как видно из просмотра словарей 60-х и 70-х гг., такое представле­ние создалось в действительности. В 1865 г. Даль дал краткое и выразительное определение: «Нигилизм. Безобразное и безнравственное учение, отвергающее все, чего нельзя ощупать»³¹. В словаре Дубровского (1866) мы читаем следующее опре­деление: «Нигилизм (от нигиль — ничто) учение, отвергающее жизнь духа. Отсюда нигилист — последователь этого учения»³².

Энциклопедический словарь Березина³³ толкует нигилизм, как философское учение о ничтожестве или уничтожении всего сущего, так же как «теорию, конеч­ный выход коей — ничтожество». «Учение о нигилизме, — говорится здесь, — составляет основу буддизма». В конце статьи указывается, что в новейшее время нигилизм обозначает «отрицательную школу русской молодежи». Не иначе объяс­няется слово «нигилизм» в словаре иностранных слов А. Д. Михельсона³⁴, где оно обозначает «учение, отвергающее существование чего бы то ни было», а слово «ни­гилист» толкуется в смысле «последователя нигилизма». Словарь В. Клюшникова (1878), когда- то громившего нигилизм в романе «Марево», судит о нигилизме так: «Нигилизм. Учение о ничтожестве всего существующего. Нравственный нигилизм, уничтожение различия между добром и злом; теологический нигилизм, то же, что атеизм. Нигилисты, введенное в употребление Тургеневым, название русской отри­цательной школы»³⁵. Заметим: школы, а не направления, движения.

Любопытно проследить, как уже при своем появлении новый изм плодил догадки и теории. Пущенное в оборот слово имело в виду не столько единую теорию, уче­ние, школу, сколько умонастроение. Слово, построенное по типу «гегелевщина», «обывательщина», «казенщина», было бы гораздо более адекватным. Но «изм» говорил о другом и заставлял мысль двигаться в строго определенном направлении. Слово «нигилизм», метя в умонастроение русских материалистов, было только новым названием для материалистов, точно так же, как раньше в устах противников оно прилагалось к представителям крайнего идеализма. Между тем вскоре же после появления романа Тургенева «Иллюстрированный Листок» В. Зотова почувствовал необходимость различить нигилизм и материализм: «Нигилизм... это, как известно, последнее слово современной философии, нечто даже выше материализма. Ниги­лист отвергает все... это последняя точка, до которой доходит человек в своем отри­цании всего, что не приносит ему прямой пользы, материального наслаждения»³.

Наиболее «философичный» из журналов начала 60-х гг., «Время» Достоевского, попытался в анонимной статье «Нигилизм в искусстве» определить положение ни­гилизма в ряду философских систем. Нигилизм, именно благодаря своему «изму», был возведен в самостоятельное философское учение. «Отчего Базаров у Тургенева зовет себя не идеалистом (что уже, конечно, понятно), и не материалистом, а ниги­листом? — спрашивает автор статьи. — Чем материализм и нигилизм различны между собой, это не для всех, вероятно, ясно. А ведь чем-нибудь да различны. Иначе не пронеслась бы в воздухе новая формула для выражения верований». Автор нашел различие в том, что материализм Бюхнера признает за догмат «веру в силу и материю», а нигилизм не «признает без проверки даже материи и силы». «Но нигилизм и не скептицизм, — продолжает автор. — Скептицизм тоже верит, что может быть есть материя, а может быть есть дух, а может быть есть и материя, да есть и дух вместе»³⁷. Так получается четырехчленная формула: идеализм, мате­риализм, скептицизм, нигилизм.

Нечто подобное мы находим в статье Антоновича³⁸, который пытался определить нигилизм как философскую систему. «Изобретатель нигилизма определял его таки­ми чертами: нигилист тот, кто ничему не верит, ничего не признает и не принимает

без оснований и доказательств, на философском языке эти гносеологические приемы называются скептицизмом, а пожалуй и критицизмом. Затем он приписывает ниги­лизму известные философские воззрения, имеющие характер очень реалистиче­ский, — что уже никак не вяжется с понятием нигилизма».

Но столь философично рассуждать о нигилизме можно было только в первые годы возникновения термина, в эпоху его младенчества. Скоро для всех стало ясным, что суть не в якобы единой школе и якобы едином учении, обозначаемых термином, а в характеристике умонастроения, что нельзя говорить о нигилизме как единой системе. Сохраняя свое содержание, термин «нигилизм» получил широко расплывающийся, неопределенный объем, получил способность прилагаться к са­мым разнообразным явлениям. Бранное слово, имея совершенно определенное значение, способно приклеиваться самым неожиданным образом к самым раз­личным лицам, причем никто, кроме школьного педанта, не станет выделять об­ругиваемых в особый реально существующий класс. Совершенно также слово «нигилист» в устах реакционной партии стало расплываться в объеме, получило подвижность. Эмоционально-оценочные элементы взяли верх над дефинициями. Акцент перешел с «нигилизма» на «нигилистов». Салтыков-Щедрин уже в 1863 г. очень метко формулировал именно это обстоятельство: «Слово „нигилист" вывело „благонамеренных" из величайшего затруднения. Были понятия, были явления, которые до тех пор затруднялись, как назвать, теперь этих затруднений не сущест­вует: все это нигилисты... Таким образом нигилист, не обозначая собственно ничего, прикрывает собой всякую обвинительную чепуху, какая взбредет в голову благона­меренному»³⁹.

Нигилизм расплывался, кличка «нигилист» оставалась. Думать о каком-либо философском единстве было трудно. На первый план выступил определенный облик, психологический тип, характер поведения. Логические признаки учения были вытеснены психологическими характеристиками и паспортными приметами. Орган «сословных дворянских интересов», газета «Весть», издававшаяся Скаряти-ным и Юматовым, дала в 1864 г. полный свод таких полицейских примет нигилизма. В статье «Наши нигилистки» аноним, скрывшийся за тремя звездочками, писал: «Наши нигилистки обыкновенно очень дурны собою, чрезвычайно неграциозны... одеваются без вкуса и донельзя грязно, редко моют руки, никогда не чистят ногти, часто носят очки, всегда стригутся, иногда даже и бреют волосы... Читают почти исключительно Фейербаха и Бюхнера, презирают искусство, с некоторыми моло­дыми людьми на „ты"» и т. д.⁴⁰ Дело не ограничилось игриво-остроумным фельето­ном дворянской газетки. 1866 год был свидетелем невиданного патриотического усердия. Нижегородский временный генерал-губернатор Огарев 13 октября писал начальнику губернии: «Замечено, что на улицах Нижнего Новгорода встречаются иногда дамы и девицы, носящие особого рода костюм, усвоенный т. н. „нигилист­ками" и всегда почти имеющий следующие отличия: круглые шляпы, скрывающие коротко обстриженные волосы, синие очки, башлыки и отсутствие кринолина. Со дня преступления 4 апреля (каракозовского покушения) среда, воспитавшая злодея, заклеймена в понятии всех благомыслящих людей, а потому и ношение костюма, ей присвоенного, не может, в глазах блюстителей общественного порядка, не счи­таться дерзостью, заслуживающею не только порицания, но и преследования». Из всего сказанного вытекало заключение о необходимости обязывать означенных лиц подписками в полицейском управлении изменить свой костюм, в случае же от­каза объявлять им, что они будут подлежать высылке из губернии⁴¹. «Весть» забила отбой и в передовой статье № 90 иронизировала: «Продолжая идти таким путем,

392

К истории слова «нигилизм»

К истории слова «нигилизм»

 

кто поручится, что в скором времени наши матери, жены и дочери не иначе будут шить свои платья, как по инструкции, получаемой ими из полиции через обяза­тельных квартальных надзирателей».

Итак, «нигилизм — направление умов», «нигилизм — определенный физический и нравственный облик», вместо «нигилизма — школы», «нигилизма — учения». После полутора-двух лет сравнительного затишья (1864-1865) в 1866 г. каракозов-ское покушение заставило вновь столичных публицистов схватиться за слово «нигилист», которое за этот промежуток времени часто забывалось ради слова «поляк». По поводу статей Шедо Ферроти (барона Фиркса) в «Echo de la Presse Russe» Катков писал, ясно отдавая себе отчет в происшедшей метаморфозе терми­на: «Автор говорит о русском нигилизме как о какой-то школе или партии, разви­вающейся и изменяющей свой характер: он как будто не знает, что имя нигилизма введено в употребление для того, чтобы характеризовать известное направление, изображенное г. Тургеневым в его романе „Отцы и дети", и что люди этого направ­ления сами не называли себя нигилистами»⁴². Катков нападал на Шедо Ферроти напрасно. Шедо Ферроти в сущности утверждал то же самое, когда писал: «Многие, как в России, так и на Западе, полагали, что слово нигилизм, нигилисты, имело в виду организованное общество, своего рода политическую секту. Это большое заблуждение. Нигилизм совсем не политическая группировка, даже не доктрина или учение, образующее школу и способное быть предметом пропаганды. Ниги­лизм — это нравственное убожество, поразившее современное общество»⁴³. Страхов философски рафинировал эту газетную ругань. Еще в 1863 г. он писал, что ниги­лизм едва ли существует, хотя нет никакого сомнения, что существуют нигилисты. «Есть например спиритисты, а между тем столов, способных двигаться от действий духов и предвещать будущее, наверное нет»⁴⁴.

В 1872 г. Страхов выразился еще определеннее, отличая нигилизм, как «явле­ние преимущественно нравственное, отнюдь не голое умственное заблуждение», от материализма, как теории или учения⁴⁵.

Во всех этих случаях лучше было бы говорить о «нигилистичности» как свойстве самых разнородных учений и верований, но историческая жизнь слова имеет свои законы и не всегда поддается терминологической регламентации, в особенности в публицистике. В нигилизме был забыт «изм», который только изредка вводил в заблуждение составителей словарей. Нигилизм превратился в средство психологи­ческой характеристики, в подвижной характерологический признак, переходящий от одного явления к другому. Фельетоны подхватили в этой связи новую «дефини­цию»: нигилизм — болезнь. Молчаливо подразумевалось, что нигилизмом может «заболеть» всякий, точно так же, как болезнь может пристать ко всякому. Особенно хлестко выразился Шедо Ферроти в своей французской книге: «Нигилизм, дошед­ший в своей болезни до пароксизма — презренное существо, для которого нет ничего священного, это буйно-помешанный, способный внушить только отвраще­ние». В. Шульгин в «Киевлянине» говорил о нигилизме как о «злом начале, начав­шем заражать наш общественный организм», о «нигилистическом золотушном худосочии в нашем общественном организме», о «накожных язвах»⁴⁷. По поводу книги Шедо Ферроти официальный «Русский Инвалид» писал: «Так называемый нигилизм нечто вроде острой сыпи, появляющейся местами наружу, когда орга­низм находится в возбужденном состоянии»⁴⁸. Свое завершение все эти медицин­ские иносказания и метафоры нашли в большой статье Μ. Φ. Де Пуле «Нигилизм как патологическое явление русской жизни», появившейся на страницах «Русского Вестника» после убийства Александра II⁴⁹.

Такое распространительное толкование нигилизма как «направления умов», как «общественного настроения», как «морового поветрия», способного принимать самые различные формы и «заразить» всякого, невольно приводило к мысли о «ни­гилизме до нигилизма». Не говоря уже о том, что все революционное движение 60-х — 70-х годов огулом квалифицировалось противниками как «нигилизм», начали искать нигилизм в историческом прошлом. Из явления «шестидесятничества» нигилизм превращался в «вечную» категорию⁵⁰.

Нигилизм заволакивался туманом времен, расплывался и становился неулови­мым. Но qui nimium probat, nihil probat, между тем именно при такой постановке вопроса нигилизм, как реальное явление современной жизни, ускользал из рук противников. Вопрос был поставлен слишком широко, а нужно было закрепить термин за реальными врагами. Где же все-таки нигилисты и кто они? И если не нигилисты вообще, то нигилисты par excellence, квинтэссенция нигилизма? В этих поисках нигилизма мы являемся свидетелями любопытной картины: враги «ниги­лизма» навязывают «нигилистам» свое название, между тем никто не соглашается принять это название. От него отказывается «Современник», от него же отказыва­ется «Русское Слово» — эти «два главные органа русского нигилизма», по опреде­лению «Современного Листка»⁵'. Эпитет «нигилисты» приняли лишь те Ситниковы и Кукшины тургеневского романа, которые ничего общего не имели с действительно революционным движением. Характерен эпизод, рассказываемый Н. Соловьевым⁵². «Недавно, разговаривая с одним приличным господином, мы как-то кстати помя­нули слово „Гумбольдт", и были вдруг прерваны полупрезрительным восклицанием: „Да что Гумбольдт!" Точно такое же восклицание последовало, когда мы упомянули Риттера: „Да что Риттер!" Наконец, думая подействовать на него Ньютоном, я ре­шился произнести и это великое имя: „Да что Ньютон! Это математик", махнувши рукою, сказал господин. Пораженный рядом таких восклицаний, я позволил себе спросить: „Да что же такое вы?" — „Я? сказал, немного запнувшись, господин: я — нигилист!"».

Только Герцен, из лондонского далека, не видя, кто именно в России принял название «нигилистов», пытался принять термин «нигилизм» в положительном смысле, вопреки обычным ходам мысли: нигилизм — нуль, ничто⁵³. В «Полярной Звезде» на 1869 г. Герцен писал: «Нигилизм не превращает что-нибудь в ничего, а раскрывает, что ничего, принимаемое за что-нибудь — оптический обман». — «Идет это название к делу или нет, это все равно. К нему привыкли, оно принято друзьями и врагами... Разумеется, если под нигилизмом мы будем разуметь обратное творчество, т. е. превращение фактов и мыслей в ничто, в бесплодный скепти­цизм... тогда настоящие нигилисты всего меньше подойдут под это определение, и один из величайших нигилистов будет И. Тургенев, бросивший в них первый камень»⁵⁴. Герцен здесь проявил излишнее усердие и оказывал в сущности русским революционерам ненужную услугу. Последние и не думали принимать термин «нигилизм» и как будто облагораживать ставшее бранным название.

Вернемся к «Современнику» и «Русскому Слову» и к тем поискам нигилизма, которыми были заняты противники. Для уяснения дальнейшего напомним, что оба журнала различно встретили появление романа Тургенева «Отцы и дети». Анто­нович в «Современнике» приравнял Тургенева к «мракобесу» Аскоченскому и увидел в нигилисте Базарове карикатуру на молодое поколение, Писарев в «Рус­ском Слове», наоборот, принял Базарова. Именно поэтому «нигилизм» по преиму­ществу стал противниками связываться с группой «Русского Слова», или, точнее, навязываться ей. «Нигилисты» сотрудники «Русского Слова» — вот еще одно

394

К истории слова «нигилизм»

значение термина. В этом отношении показательна статья в «Отечественных За­писках»⁵⁵, в которой В. Крестовский, в 1861-1862 гг. сотрудничавший в «Русском Слове», был причислен к «поэтам нигилизма» за свои эротические стихотворения. «Нигилистического» у Крестовского было меньше, чем у кого бы то ни было дру­гого. Два года спустя Крестовский перекочевал в «Отечественные Записки», где рядом с критическими статьями Николая Соловьева, громившими Чернышевского и Писарева, печатались его «Петербургские трущобы». Но в 1862 г., когда ниги­листы еще плохо отличались от танцующей канкан молодежи⁵⁶, сотрудничество в «Русском Слове» было достаточным, чтобы дать аттестацию в нигилизме. По-ви­димому, в ответ на такое причисление Крестовского за его сотрудничество в «Рус­ском Слове» к поэтам нигилизма «Время» Достоевского напечатало анонимную статью «Нигилизм в искусстве», о которой нам уже пришлось говорить^з7. «Формула нигилизма неприложима к искусству», — заключал свои философские размыш­ления автор. «Искусство может быть идеальное, реальное, пожалуй матерьяльное, но нигилистического искусства нет и быть не может. Нигилизм в искусстве значит просто чистое, голое отрицание искусства и его явлений»⁵⁸. В следующем 1863 г., когда «Русское Слово» раскритиковало стихотворения своего недавнего сотруд­ника, «поэта-нигилиста», зотовский «Иллюстрированный Листок»^⁹ злорадство­вал, найдя, наконец, проявления настоящей «беспринципности» и настоящего «нигилизма».