Отношение к частной собственности

 

На практике социал-демократы выступают за смешанную экономику, то есть сочетание частного и государственного секторов в рамках рыночной организации общественного производства. По их мнению, смешанный тип экономики сохранится и при демократическом социализме.

По отношению к частной собственности социал-демократы совершили эволюцию от ее полного отрицания в духе классического марксизма до признания ее в качестве неотъемлемого компонента смешанной экономики. В 1951 г. в первой послевоенной декларации Социнтерна (Франкфуртской), еще сохранявшей следы классового подхода, было впервые указано, что социалистический способ ведения хозяйства не предполагает обобществления всех сфер производства и совместим с существованием частной собственности в торговле, малой и средней промышленности¹⁸. В Годесбергской программе СДПГ (1959 г.), ставшей образцом для программных документов других партий, было окончательно признано, что “частная собственность на средства производства имеет право на защиту и поощрение в той мере, в какой она не препятствует созданию справедливого социального строя”⁵⁹.

Социал-демократы оказывают безусловную поддержку отнюдь не любой форме частной собственности. Они довольно последовательно выступают, по крайней мере на словах, против концентрации экономической и политической власти в руках монополий. Вся концепция экономической демократии имеет ясно выраженный антимонополистический запал. В ее рамках ставится задача обуздания всевластия монополий и установления за их деятельностью общественного контроля.

В целом эволюция взглядов социал-демократов по отношению к частной собственности отражает процесс постепенного преодоления ими вульгарно-марксистского подхода к этой проблеме. Частнокапиталистическая собственность на средства производства порождает наемный труд и эксплуатацию, и социал-демократы, оставаясь в русле марксистской традиции, не отрицают этого. Вместе с тем прагматизм их подхода к проблеме частной собственности имеет под собой объективную основу.

Дело в том, что различные сферы общественного производства отличаются неодинаковым уровнем развития производительных сил. В силу этого обстоятельства степень обобществления средств производства должна быть также неодинаковой для разных структур и отраслей народного хозяйства.

Как известно, материальной базой социализма служит крупная машинная индустрия. Поэтому в тех сферах, где производство пока не достигло стадии крупной машинной промышленности, частная собственность еще не исчерпала своего позитивного потенциала. Это относится к торговле, сфере услуг, ряду отраслей сельского хозяйства, мелкой и, частично, средней промышленности — всем тем производствам, где эффективность и экономический успех во многом зависят от энергии, работоспособности, компетентности и таланта одного человека (предпринимателя) или группы лиц. В этих сферах буржуазия до сих пор сохраняет за собой функцию организатора производства.

Вульгарно-марксистский подход игнорирует отличия в уровне развития разных сфер материального производства. Опыт существования общенародной собственности в СССР, также как и практика национализации на Западе, доказали, что отождествление процесса обобществления собственности с ее огосударствлением представляет собой вуль­гарную и ошибочную интерпретацию соответствующих положений учения Маркса. Поэтому признание социал-демократами, в отличие от коммунистов, прав частной собствен­ности свидетельствует об их отходе от вульгарных взглядов. Вместе с тем их примиренчество и вынужденный прагматизм по отношению к господству частнокапиталистической собственности, особенно крупной, в современной западной экономике объясняется отсутствием у них социалистической альтернативы частной собственности.

 

 

ОТНОШЕНИЕ К РЫНКУ

 

Основу вульгарного толкования марксизма составляет представление о социализме как о первой, низшей фазе двуединой коммунистической формации. Перенесение на социализм атрибутов коммунистического способа производства, в частности, нетоварного и нерыночного способа ведения хозяйства, привело к тому, что по отношению к рынку — еще одному элементу смешанной экономики — неадекватность вульгарно-марксистского подхода проявилась наиболее явственно.

Ортодоксальный марксизм рассматривает планомерный характер развития общественного производства как антитезу анархии рынка. В далекой исторической перспективе план, безусловно, вытеснит рынок. Но современному уровню развития и характеру производительных сил наиболее адекватна именно рыночная форма организации экономики. Механизм конкуренции ориентирует производителя на наиболее полное удовлетворение запросов потребителя. Тем самым устраняется противоречие между той целью, которую преследует в процессе производства общество (удовлетворение определенных своих потребностей) и целью отдельного предприятия (получение максимальной прибыли). Как известно, советская экономическая система так и не смогла разрешить аналогичное противоречие². Одновременно та же конкуренция побуждает предприятие стремиться к количественному расширению производства и качественному его обновлению, внедрению достижений научно-технического прогресса. Производство обретает способность к саморазвитию — важнейшее качество здоровой экономической системы.

Советская модель социализма была основана на тотальном огосударствлении собственности, лишающем производителей экономической независимости, и ей естественным образом соответствовала плановая централизованная экономика. Но коллективизация собственности, то есть передача средств производства во владение и пользование трудовым коллективам, предопределяет независимый от государства статус предприятий и, тем самым, рыночную форму организации экономики. Поэтому представляется совершенно неправомерным традиционное для марксизма отождествление рыночной экономики и капитализма, результатом чего являлись идеологизация рынка и отношение к нему как явлению, чуждому интересам рабочего класса. Экономика нового, подлинного социализма будет рыночной.

Явная адекватность рыночных механизмов, прежде всего конкуренции, современным экономическим реалиям, обуславливает прагматизм позиции социал-демократии по этой проблеме. Видный деятель СДПГ О. Лафонтен полагает, и он не одинок в своем мнении, что эффективность капиталистической системы объясняется отнюдь не частной собственностью на средства производства, а именно свободной конкуренцией самостоятельных производственных единиц⁶⁰. Поэтому экономическая доктрина социал-демократов исходит из того, что любые реформы не должны разрушать рыночный механизм, наиболее действенный, с их точки зрения, в современных условиях.

Эволюция взглядов социал-демократии на план и рынок отражена в ее программных документах. В принятой в 1951 г. Франкфуртской декларации Социнтерна, еще сохранявшей некоторую связь с марксистской традицией, утверждалось, что “... производство не может быть предоставлено свободной игре экономических сил. Оно должно планироваться”¹⁸. Но уже в 1959 г. СДПГ в своей Годесбергской программе ясно заявила, что выступает за свободный рынок, где всегда господствует подлинное соревнование (конкуренция)⁵⁹. После этого, по свидетельству В. Брандта, в СДПГ стало “вполне возможно присягать рынку как наиболее эффективному механизму регулирования экономики, не боясь быть обвиненным в игнорировании социалистического наследия”⁶¹. При этом план не противопоставляется рынку. Шведские социал-демократы считают, что “эти два метода не являются несоединимыми, а, напротив, дополняют друг друга; ни один из них самостоятельно не может обеспечить достижение целей развития общества и благосостояния граждан”⁴⁶. Годесбергская программа содержит чеканную формулировку: “соревнование — насколько это возможно, планирование — насколько это необходимо!”⁵⁹.

В целом социал-демократы преодолели необоснованно отрицательное отношение вульгарного марксизма к товарному производству, конкуренции и рынку. Их отношение к этим экономическим институтам представляется вполне здравым. Вместе с тем позиция социал-демократов лишь отражает влияние хозяйственной практики на их экономическую доктрину и полностью укладывается в рамки капиталистической системы, тогда как в идеале она должна вытекать из решения проблемы социалистической собственности и представлять собой неотъемлемую часть модели социалистической рыночной экономики.

 

РОЛЬ ГОСУДАРСТВА

 

Главными инструментами, с помощью которых социал-демократы реализуют на практике свои идеологические и политические цели, служат институты буржуазного государства.

Выше уже отмечалась исключительная роль, которую играет демократия в идеологической доктрине социал-реформистского движения. Демократию можно рассматривать, в частности, как одну из форм государства. Проповедуя неклассовую, “всеобщую”, “абсолютную” демократию, реформисты переносят этот подход и на государство. Оно в их интерпретации предстает как надклассовая и нейтральная сила, действующая в интересах всего общества, а не только экономически господствующего класса.

Социал-демократы рассчитывают использовать возможности буржуазного государства для достижения своей цели — строительства общества демократического социализма. Поэтому они отказались от исповедуемой коммунистами идеи обязательного слома буржуазной государственной машины, без чего полная победа социализма, по мнению коммунистов, невозможна. Вместо этого реформисты стремятся посредством демократических процедур овладеть потенциалом и ресурсами государства и превратить его в орудие политического контроля над экономической властью, сосредоточенной в руках капиталистических корпораций. На практике это проявляется в усилении экономической и социальной функций государства, которые в современных условиях приобрели такое же большое значение, как и традиционные его функции — защита национальной безопасности и охрана общественного порядка.

После кризиса 30-х гг. и разрушительной войны развитие капиталистического способа производства вступило в качественно новый этап, одним из главных отличительных признаков которого является активное участие государства в регулировании экономических процессов. Эта новая форма развития западного общества получила название “государственно-монополистический капитализм” (ГМК). Во многих странах именно социал-демократия стала архитектором ГМК, придав ему специфические черты.

Появление в конце XIX века монополистических объединений капиталистов вызвало кризисные явления в рыночной экономике. Неконтролируемый рост монополий сужал сферу действия механизмов рынка и в перспективе угрожал самому существованию капиталистического способа производства. ГМК явился ответом на объективную потребность экономики западных стран в централизованном вмешательстве и регулировании со стороны государства. В результате рыночная экономика далеко ушла от тех принципов, на которых она функционировала в эпоху свободной конкуренции или даже в первой половине текущего столетия.

Государственные меры контроля над экономикой включают в себя регулирование деятельности корпораций с помощью антимонопольного законодательства, влияние на хозяйственную конъюнктуру посредством изменения стоимости кредита, размера налоговых отчислений и льгот, таможенного тарифа. Перечень применяемых средств содержит также мероприятия по регулированию цен, занятости, условий труда и т.п. Государство выступает в качестве крупнейшего заказчика и потребителя продукции, в частности, военной. В странах Западной Европы государственный сектор занимает доминирующие позиции на железнодорожном транспорте, в гражданской авиации, электроэнергетике, добывающей промышленности. В ряде стран были подвергнуты национализации крупнейшие предприятия тяжелой промышленности.

Но все-таки основное поле деятельности современного буржуазного государства, пожалуй, не производство, а сфера распределения. В настоящее время роль государства в перераспределении национального дохода через бюджет особенно велика.

Усиление социальной функции государства стало следствием объективных обстоятельств. Изменившийся характер труда потребовал “гуманизации” капитализма, то есть изменения отношения к наемной рабочей силе со стороны ее нанимателей, развития системы социальных прав и гарантий, обеспечения самым широким слоям трудящихся доступа к качественному образованию и здравоохранению. Капиталистический способ производства достиг стадии, на которой инвестиции в человека, в социальную инфраструктуру стали обязательным условием экономического роста.

Однако, хотя дальнейшее развитие производства делает расширение социальных прав наемных работников объективно необходимым и экономически выгодным классу капиталистов в целом, для каждого отдельного работодателя это сопряжено со снижением нормы прибыли и его доходов. Проведение социальных реформ в рамках только одного предприятия может серьезно подорвать позиции его владельца в конкурентной борьбе. По этой причине меры, законодательно ограничивающие степень эксплуатации и расширяющие социальные права трудящихся, должны приниматься в масштабе всего общества. Это обстоятельство обуславливает активную роль современного государства в социальной сфере.

В настоящее время в ведущих западных странах через бюджет перераспределяется 30¸45% национального дохода. Роль социальных институтов в современном капиталистическом обществе столь велика, что это позволило социал-демократам ввести понятие “государство благосостояния”, или социальное государство. Социал-демократы считают, что недостаточно ограничиваться формальной гарантией основных демократических прав и свобод, характерных для концепции правового государства, но необходимо дополнить их рядом социальных прав, обеспечивающих определенный уровень защищенности гражданина, в том числе в случае болезни, инвалидности и в старости. Тем самым они расширяют понятие правового государства, переходя к концепции социального государства.

Социал-демократы сделали очень много для становления “государства благосостояния”. Один из отечественных их последователей Б.С. Орлов даже считает социальное государство главным вкладом социал-демократов в мировую цивилизацию. Впрочем, он тут же противоречит себе, признавая, что даже уход социал-демократов в оппозицию не влечет за собой демонтажа социальной инфраструктуры буржуазного государства⁶².

На самом деле “государство благосостояния” представляет собой продукт объективной эволюции капиталистического способа производства. Характерные для него институты существуют и в тех странах, где позиции социалистов слабы. Но деятельность сильной социал-демократической партии, безусловно, способствует усилению социальных функций государства.

В каком же направлении, по мнению социал-демократов, должна идти эволюция буржуазного государства? Значительная часть теоретиков в качестве желательной тенденции рассматривает развитие общественного самоуправления и максимальную децентрализацию власти. Представители новых течений, особенно в странах юга Европы, полагают, что в перспективе эта тенденция может привести к отрицанию буржуазного государства и противопоставляют ему в качестве альтернативы “самоуправленческий социализм”. Они считают, что принцип самоуправления должен быть распространен на все сферы общества. Этот принцип предусматривает повышение политической и социальной активности широких масс граждан и усиление влияния — наряду с традиционными политическими партиями — профсоюзов, общественных организаций и органов местного управления. В связи с этим ставится задача обеспечения каждому гражданину более прямого доступа к принятию решений по касающимся его вопросам. Однако на практике идеологическая ориентация на самоуправленческий социализм вступает в противоречие со стремлением решать экономические и социальные проблемы методами государственно-монополистического регулирования (а отнюдь не за счет развития общественного самоуправления). Кроме того, курс на самоуправление, то есть прямую демократию, плохо сочетается с апологетикой парламентской, то есть представительной, демократии.

Итак, вместо слома буржуазного государства социал-демократы стремятся сделать его главным орудием своей политики. Они считают, что современное государство, выполняя важные и многочисленные функции в экономике и социальной сфере, превратилась в надклассовую и нейтральную силу.

Действительно, в этом столетии, особенно в послевоенный период, буржуазное государство претерпело серьезную трансформацию. Изменение характера труда, “гуманизация” капитализма и развитие демократии привели к тому, что оно стало выражать и защищать интересы не одного только господствующего класса, но и более широких слоев населения. Однако, с другой стороны, очевидно, что государство классового общества не может не быть классовым. Таким образом, в настоящее время в нем сочетаются различные тенденции. Поэтому в одинаковой степени неправомерны взгляд на современное буржуазное государство как на некий “нейтральный институт”, стоящий над классами, так и абсолютизация влияния монополистического капитала на государственную политику.

Левые социал-демократы признают классовый характер современного государства, тогда как правые, декларируя надклассовость власти, на деле вынуждены, тем не менее, проводить политику, выгодную крупным корпорациям, что особенно явно проявляется в периоды экономических кризисов. Причина такого положения заключается в том, что увеличение роли государства в экономике и социальной сфере не изменяет качественно сущности капиталистического способа производства. Невозможно добиться радикального перераспределения экономической и политической власти в пользу широких трудящихся масс без революционного изменения основ их экономического существования, определяемых прежде всего типом собственности на средства производства.

Лишь изменение экономического базиса общества путем коллективизации основных средств производства приведет к переходу реальной власти из рук анонимных представителей крупного капитала к трудовым коллективам. В этом случае трудящиеся, экономически независимые как от частных лиц, так и от государства, заставят служить последнее их интересам — точно так же, как капиталистические корпорации делают это в отношении современного буржуазного государства.

 

 

СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТЫ И РАБОЧИЙ КЛАСС

 

Социал-демократические партии традиционно причисляются к рабочим партиям, то есть — отражающим и защищающим интересы рабочего класса. Некоторые из них даже в названии содержат определение “рабочая”. Однако развитие общества, а также количественные и качественные изменения, произошедшие с самим рабочим классом, внесли коррективы в классовую ориентацию социал-демократии.

В связи с научно-технической революцией, развитием новых технологий и повышением производительности труда численность промышленных рабочих в ведущих странах Запада постоянно сокращается. А именно промышленный пролетариат составлял массовую базу социал-демократических партий еще со времен Маркса. Одновременно возрастает значение непроизводственной сферы — услуг, образования, культуры и т.д. В конце 80-х гг. в 18-ти странах развитого капитализма в сфере услуг трудилось 45¸70% общего числа занятых, тогда как в промышленности и строительстве только 25¸40%⁶³. Ныне рабочие составляют меньшинство населения развитых государств.

Однако гораздо более важное влияние на положение рабочего класса в современном буржуазном обществе оказало изменение его качественного состава. В период написания “Капитала” основную массу пролетариата составляли занятые неквалифицированным физическим трудом. Именно их Маркс считал “могильщиками буржуазии”. “Гуманизация” капитализма, открывшая трудящимся доступ к образованию и культуре, изменила облик рабочего класса. В настоящее время его лицо определяют широкие массы трудящихся, прошедших длительное обучение и способных к сложному и сверхсложному труду. Причем условия и характер труда различных категорий рабочих настолько отличаются, что это позволяет говорить о стратификации — разделении прежде относительно единого рабочего класса на страты, то есть группы и прослойки, слабо связанные между собой общностью целей и интересов. Если высококвалифицированные рабочие могут приближаться по своему статусу к “белым воротничкам”, то занятые неквалифицированным физическим трудом зачастую обречены влачить довольно жалкое существование.

Внутренняя дифференциация рабочего класса по уровню квалификации, образования и доходов рождает различие интересов. Пролетариат перестал быть монолитом и превратился в довольно размытую и стратифицированную социальную общность с нечеткими границами. Что очень важно, изменилась психология рабочего класса: ему уже есть что терять, кроме своих цепей.

Вместе с тем, несмотря на относительное уменьшение численности промышленного пролетариата, доля лиц наемного труда постоянно растет и в настоящее время достигает 75¸90% экономически активного населения. Работники непроизводственной сферы и “интеллектуальных” профессий — инженеры, конструкторы, ученые также эксплуатируются капиталом и объективно заинтересованы в коренных преобразованиях капиталистического строя.

Хотя промышленный пролетариат в силу положения, занимаемого им в структуре общественного производства, своей многочисленности, организованности, обладания опытом и традициями классовой борьбы продолжает оставаться ядром армии наемного труда, уже невозможно игнорировать перемены в классовой структуре буржуазного общества. Поэтому современное социал-демократическое движение не замыкается исключительно на проблемах рабочего класса, но ориентируется в своей деятельности на широкие массы лиц наемного труда. СДПГ еще в 1959 г. заявила, что превратилась из партии рабочего класса в партию народа⁵⁹. Программа 1989 г. определяет СДПГ как “левую народную партию”¹⁹, причем подчеркивается ее неклассовый характер⁶⁴. В лексиконе правой социал-демократии понятие “рабочий” заменено термином “работополучатель”.

В принципе процесс расширения социальной базы социал-демократических партий за пределы рабочего класса (в традиционном понимании этого термина) является вполне оправданной и закономерной реакцией на объективные перемены, происходящие в реальной жизни. Недопустимо рассматривать непролетарские слои населения лишь в качестве временных “попутчиков”, интересами которых можно пренебречь после захвата политической власти рабочим классом. Концепция нового социализма должна выразить чаяния всех без исключения слоев трудящихся, ныне эксплуатируемых крупным капиталом; все они должны увидеть перспективу для себя в установлении новых производственных и общественных отношений. Проблема заключается в том, чтобы суметь в партийной идеологии и программе адекватно отразить интересы трудящихся, не разменивая их на “вынужденное” соглашательство с буржуазией.

 

 

СОЦИАЛЬНОЕ ПАРТНЕРСТВО

 

Социал-демократы признают наличие в буржуазном обществе господство капитала над человеком и одного класса над другим¹⁹. Но если коммунисты абсолютизируют классовую борьбу, делают ставку на ее обострение и стремятся довести ее до логического предела — социальной революции, то социал-демократы строят свою политику на сглаживании классовых противоречий. В своей практической деятельности они твердо придерживаются установки на замену наиболее острых форм классовой борьбы классовым сотрудничеством или, по их собственной терминологии, социальным партнерством. Такая позиция соответствует проводимой ими линии на реформирование буржуазного общества, не выходя за пределы этого общества и капиталистического способа производства.

Предпосылкой социального партнерства служит убеждение, что работодатели (капиталисты) и наемные работники в равной мере заинтересованы в росте производства и повышении его эффективности. Поэтому классовому противоборству, забастовкам и локаутам, разрушительным образом действующим на экономику, социал-демократы предпочитают путь поиска классового компромисса.

Процесс достижения договоренности предполагает создание различного рода согласительных комиссий, в состав которых входят представители профсоюзов, работодателей и, если это необходимо, государства. (В последние годы появился их российский аналог, получивший название Трехсторонней комиссии). В ходе работы этих комиссий с помощью демократических процедур — переговоров и консультаций сопоставляются различные точки зрения и, если удается достичь компромисса, вырабатывается согласованное решение.

Многие социал-демократы представляют социальное партнерство как форму классовой борьбы, проходящей не в виде острого противостояния сторон, а за столом переговоров. Напротив, представители левых течений критикуют партийное большинство за чрезмерную склонность к компромиссам и забвение классовых целей. Однако идея социального партнерства настолько глубоко укоренилась в общественном сознании, что в настоящее время рассматривается как элемент политической культуры.

Правые лидеры социал-реформизма утверждают, что с течением времени противоречия между трудом и капиталом уменьшились, и по этой причине классовая борьба потеряла остроту. Это спорное мнение. Действительно, современный капитализм, в отличие от капитализма XIX и начала XX века, накладывает существенные ограничения на степень эксплуатации наемного труда. (При этом следует учитывать не только количественные параметры — соотношение необходимого и прибавочного рабочего времени, но и качественные — условия труда, социальные гарантии и т.п.). Ныне работодатель вынужден ценить здоровье и жизнь своего работника. Специфика квалифицированного труда такова, что отдача от него резко снижается, если его непрерывная продолжительность превышает физиологические и психологические возможности человеческого организма. Однако, с другой стороны, противоречия между буржуазией и наемными работниками, инициирующие классовую борьбу между ними, неустранимы при капиталистическом способе производства, поскольку они основаны на несправедливом распределении вновь создаваемой прибавочной стоимости. Поэтому классовая борьба, в том числе и в самых острых своих формах, будет существовать, пока существует капитализм. Социальные права не даруются работодателями наемному персоналу, а завоевываются трудящимися в противоборстве с буржуазией, сопротивляющейся ограничению своего “права” на эксплуатацию.

В целом институт социального партнерства не может “отменить” присущие капитализму социальные конфликты. Он только переводит их, когда это возможно, в умеренные формы, характерные для конца XX века. Революционные социалисты не должны отказываться от использования механизмов социального партнерства, но сама их цель — революционное преодоление капитализма не позволяет им, в отличие от правых социал-демократов, абсолютизировать политику классового компромисса.

 

 

КАПИТАЛИЗМ КАК “НАИМЕНЬШЕЕ ЗЛО”

 

Для всех социал-демократов, и правых и левых, характерен взгляд на капитализм как на несправедливую общественную систему. Они признают, что капиталистический способ производства порождает экономическое и политическое неравенство, эксплуатацию и не способен функционировать без периодических кризисов и безработицы.

Вместе с тем они не видят альтернативы концепции смешанной экономики, основанной на сочетании частного и государственного секторов при использовании механизмов рынка в качестве естественных регуляторов. Собственная практика и опыт “реального социализма” убедили социал-демократов в том, что всеобщая национализация, сохраняющая отчуждение трудящихся от средств производства, не решает ни экономических, ни социальных проблем. Адекватность рынка современным хозяйственным реалиям ныне не отрицается даже самыми радикально-левыми течениями. Поэтому большинство социал-демократов вынужденно признают капиталистическую систему высшим на данное время достижением социально-экономического развития человеческого общества. Эксплуатацию и социальное неравенство они рассматривают как неизбежную плату за экономическую эффективность. Как отмечает один из ведущих идеологов СДПГ (умеренно-левой ориентации) П. фон Эртцен, “перспектива ликвидации механизма капиталистической экономики в настоящее время нереалистична, так как некоторые основные законы капитализма весьма прочны и соответствуют современному этапу общественного развития”⁶⁵.

Социал-демократы отнюдь не идеализируют капитализм, но он представляется им “наименьшим злом”. Свою задачу они видят в минимизации действия негативных факторов, присущих буржуазному обществу. В настоящее время они не посягают на капиталистическую систему, а наоборот, своей деятельностью фактически стабилизируют ее и вносят свой вклад в ее развитие.

Основой такой позиции служит убеждение социал-демократов в том, что предел совершенствования современного западного общества далеко не достигнут. В этом с ними можно согласиться. Капиталистический способ производства еще не исчерпал полностью потенциал своего развития и сохраняет способность к дальнейшей эволюции. Однако этот вывод не лишает актуальности требование его замены более прогрессивной социально-экономической системой. Капитализм уже давно перевалил через высшую точку своего развития. Изменившийся характер труда требует качественно нового уровня трудовой мотивации, которого можно добиться только путем устранения отчуждения непосредственного производителя от средств производства. При сохранении частной собственности и наемного характера труда этого достичь невозможно. Поэтому капиталистические производственные отношения оказывают тормозящее влияние на развитие производительных сил общества.

Именно это обстоятельство должно рассматриваться в качестве экономического обоснования социализма ². Социализм представляет собой не результат стремления людей к абстрактной справедливости, а естественный продукт развития капиталистической стадии производства. Ф. Энгельс призывал истинные причины общественных переворотов искать не в головах людей, не в возрастающем понимании ими вечной истины и справедливости, а в изменениях, произошедших со способом производства⁶⁶.

Социал-демократы вследствие отсутствия у них концепции социалистической собственности лишили демократический социализм экономического содержания, представив его в виде совокупности этических идеалов. Таким образом, их способ обоснования социализма прямо противоположен тому, который отстаивали их учители — классики марксизма. Не удивительно поэтому, что социализм в реформистской интерпретации лишен конкретных четких признаков, предстает не особым социально-экономическим строем, а политикой и образом действий, не отрицает и преодолевает капитализм, а практически сливается с ним в одно целое. Сама же социал-демократия выступает в роли “лояльного управляющего” делами капитализма.

Проблема заключается не в том, что социал-демократы своей политикой социального компромисса сглаживают противоречия капитализма и объективно способствуют его стабилизации. В борьбе за улучшение положения трудящихся реформистские методы вполне уместны и допустимы, тем более что практика свидетельствует об их эффективности. Причина кризиса социал-демократического движения в том, что оно ограничивается реформами, не изменяющими сущности производственных отношений. Утеряв экономическое обоснование, демократический социализм перестал быть революционной теорией, и вся деятельность социал-демократии свелась исключительно к реформизму — приспосабливанию капитализма под меняющуюся реальность, с одной стороны, и адаптации своей идеологии к буржуазной действительности, с другой. Вместе с тем не только и даже не столько коренные интересы трудящихся, но прежде всего интересы дальнейшего развития производительных сил требуют революционной (но одновременно демократической и мирной) смены способа производства.

 

 

КРИЗИС СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИИ

 

В течение продолжительного периода после Второй мировой войны социал-демократическое движение находилось на подъеме. Это были годы благоприятной хозяйственной конъюнктуры и почти бескризисного развития экономики.

К этому времени социал-демократы окончательно интегрировались в политическую систему буржуазного общества. В большинстве государств Западной Европы реформистские партии участвовали в деятельности правящих коалиций или формировали собственные правительства. В странах северной Европы — Дании, Швеции, Норвегии традиция почти непрерывного нахождения социалистов у руля государственного управления насчитывала несколько десятилетий.

Социал-демократы внесли большой вклад в формирование современной модели капитализма. Они приняли деятельное участие в становлении системы государственно-монополистического регулирования экономики, в создании инфраструктуры социального государства, сыграли определяющую роль в развитии практики социального партнерства.

Но на рубеже 70-80-х гг., по общему мнению, социал-демократия оказалась в состоянии глубокого кризиса. Он проявил себя рядом обстоятельств.

Прежде всего социал-демократы продемонстрировали явную неспособность справиться с последствиями экономического кризиса начала 80-х гг., вызванного обострением экономической, сырьевой и экологической проблем, а также необходимостью структурной перестройки капиталистического народного хозяйства. Попытки социал-демократических правительств преодолеть трудности традиционными методами государственно-монополистического регулирования (государственными дотациями, покрытием бюджетного дефицита за счет увеличения налогов, национализацией ряда предприятий и т.д.), как правило, не давали желаемого результата. Под влиянием неудач реформистской политики произошло “поправение” буржуазного общества. Во многих странах социал-демократы были вынуждены уступить власть неоконсерваторам, наиболее яркими представителями которых были Р. Рейган и М. Тэтчер. Неоконсерваторы и осуществили программу выхода из экономического кризиса.

Период экономических трудностей совпал с очередным этапом научно-технической революции. Широкое внедрение трудосберегающих технологий вызвало волну массовой безработицы. Резко возросло социальное расслоение. Далеко не все работники традиционных отраслей промышленности, ставшие жертвами структурной перестройки экономики, смогли найти свое место в новых условиях. Значительная их часть была обречена на случайные заработки, крайне низкий уровень жизни, моральную деградацию и пополнила маргинальные, то есть частично деклассированные, слои, достигающие 13¸20% населения⁶⁷ даже в самых богатых странах.

Постоянно возраставшая нагрузка на бюджет вызвала кризис концепции социального государства. Прежняя политика в рамках доктрины “государства благосостояния” стала непосильным бременем для социал-демократических правительств в условиях экономических трудностей 80-х гг. Огромные социальные выплаты превратились в фактор, подрывающий конкурентоспособность национальных экономик на мировом рынке. Постоянно увеличивающиеся обязательства государства перед населением, также как и неуклонное повышение зарплаты под давлением профсоюзов, вызывали рост издержек производства, которые корпорации путем увеличения цен перекладывали на плечи потребителей. Этот процесс провоцировал инфляцию, в свою очередь дестабилизирующую экономику.

Со временем становилось все яснее, что экономические неудачи социал-демократических правительств нельзя объяснить только их тактическими ошибками. В основе кризиса лежала более серьезная причина: послевоенная экономическая модель, с которой социал-демократы связали свою судьбу и основу которой составляли концепция социального государства и государственно-монополистические методы регулирования, в значительной мере исчерпала свой позитивный потенциал и должна была подвергнуться серьезной коррекции.

Изменение социальной структуры буржуазного общества, о чем уже говорилось выше, также поставило новые проблемы перед социал-демократическим движением. Например, в СДПГ в середине 50-х гг. рабочие составляли 40% членского состава, а в начале 80-х гг. — только 28%, тогда как служащих и чиновников стало 35%⁶⁸. Представители новых “интеллектуальных” профессий не всегда рассматривают социал-демократов в качестве выразителей своих интересов. Да и рабочие стали отказывать реформистским партиям в поддержке. Например, в Англии на выборах 1987 г. лишь 41% членов профсоюзов проголосовал за лейбористов⁶⁹.

Однако наиболее остро кризис социал-демократии проявил себя в области идеологии. Многие традиционные установки, принципы и методы действия социал-реформизма были поставлены под сомнение. Ощутимый разрыв между социалистическим идеалом и реформистской практикой стал более очевидным. Согласно общему мнению, социал-демократы проявили определенную идеологическую беспомощность и не смогли выработать действенную альтернативу “неоконсервативной волне”. Их попытки противопоставить неолиберальным и неоконсервативным программам свою оригинальную экономическую концепцию закончились неудачей⁷⁰.

Впрочем, и коммунисты признали, что у них тоже нет достойного ответа на экономический вызов неоконсерваторов⁷¹. Успехи последних совпали по времени с закатом и крахом “реального социализма”. На протяжении жизни нескольких поколений коммунисты олицетворяли собой альтернативу буржуазному обществу. Не многие на Западе принимали эту альтернативу, но она существовала. Теперь же политическое влияние на трудящиеся массы “вечных” соперников социал-демократов резко ослабло. Крупнейшая по численности компартия Западной Европы — итальянская не только сменила название, но и отказалась от прежней идеологии и была принята в члены Социалистического интернационала⁷². Давление на политику и идеологию социал-демократов слева, со стороны их коммунистических оппонентов, почти сошло на нет даже в тех странах, где оно традиционно было значительным.

Ощутимые экономические успехи капитализма, его способность обеспечить очередной технологический прорыв, равно как и крах “реального социализма”, усилили правые тенденции в социал-демократии. Под напором обстоятельств социал-демократам пришлось все дальше отходить от собственных принципов. Они окончательно отказались от попыток противопоставить частной собственности какую-либо альтернативу. По свидетельству английского исследователя Д. Сассуна, “к 1989 году, когда рухнула Берлинская стена, привычная реформистская идея о том, что нужно иметь большой общественный сектор в качестве противовеса негативному влиянию частного капитала, исчезла из программ всех социалистических партий”⁷³. Как неизбежный результат ухода от решения проблемы социалистической собственности следует рассматривать тот факт, что “левые всей Европы теперь признают, что целью социализма является не уничтожение капитализма, а его сосуществование с социальной справедливостью”⁷⁴.

Таким образом, поставив себе в конце прошлого века задачу преодоления капитализма, в конце нынешнего социал-демократы отождествляют социализм с внутренней “гуманизацией” буржуазного общества. Не удивительно, что Д. Сассун делает вывод о том, что у социалистов кончились идеи. По его мнению, европейский социализм находится в глубоком кризисе и не смог выполнить своей первоначальной цели — создать новое общество, качественно отличающееся от буржуазного⁷⁵.

Не сумев выдвинуть новую социалистическую теорию, адекватную реалиям конца XX века, социал-демократы все чаще стали заимствовать отдельные положения буржуазных экономических и политических учений. Появились дополнительные основания для обвинений в их адрес в том, что они являются “самыми верными и лучшими защитниками капитализма в Европе” и постепенно попадают под идейное влияние буржуазии. Избиратели не видели смысла в голосовании за левые партии, которые проводят, между тем, правую политику. В западных общественных и политических кругах все чаще стали задавать естественный вопрос: если левые не отличаются от правых, если социал-демократы видят свою роль только в качестве лучших, чем буржуазные партии, ”менеджеров капитализма”, то зачем тогда вообще нужны левые?

Таким образом, после более чем столетнего периода развития социал-демократического движения, перед ним в полный рост, как и на заре его формирования, встала проблема идентификации⁷⁶, то есть необходимость теоретического осмысления и практического выражения своей специфики как движения социалистического, отражающего интересы трудящихся.

Эта ситуация, иллюстрирующая итог политики реформизма, подчеркивает глубину кризиса, прежде всего идеологического, переживаемого социал-демократией.

 

 

КОНСЕРВАТИВНЫЙ ВЫЗОВ

 

Причины кризиса социал-демократического движения лучше всего выявляются при анализе деятельности его оппонентов — неоконсерваторов.

Перед неоконсерваторами в начале 80-х гг. стояла задача не просто преодолеть новый циклический кризис капитализма, но осуществить технологическое перевооружение производства, которое стало неизбежным в связи с проявившейся ограниченностью энергетических и сырьевых ресурсов и обострением экологических проблем. Во второй половине 80-х гг. стало очевидным, что неоконсерваторы со своей задачей справились⁷⁷. Капиталистический способ производства, пережив очередной кризис, вышел на новый виток своего развития, связанный с широким использованием постиндустриальных технологий. Этот факт лишний раз подтверждает, что капитализм еще не утратил способности к эволюционному развитию.

Социал-демократы и неоконсерваторы применяют различный набор “лекарственных средств”, но их принципиально объединяет стремление преодолеть очередной “недуг” капитализма путем борьбы с симптомами “болезни” вместо ликвидации ее причин. Впику политике социал-демократических правительств с их левой риторикой неоконсерваторы подняли знамя возрождения принципов “истинного” капитализма — частной собственности, рынка и т.п. В рамках этого курса, например, в Англии были частично приватизированы предприятия, ранее национализированные лейбористами. В результате этой и других предпринятых мер эффективность работы приватизированных предприятий повысилась. Этот факт, однако, не может служить подтверждением превосходства частнокапиталистической формы собственности. Он свидетельствует лишь о том, что огосударствление средств производства (в рамках капитализма или “реального социализма”) не изменяет наемного характера труда, не создает дополнительной трудовой мотивации и поэтому в целом не способствует радикальному решению задачи ускорения развития производства. Кроме того, в большинстве случаев национализация предприятий приводит к существенному сокращению для них сферы рыночной конкуренции.

Указанные недостатки государственной формы собственности наиболее рельефно проявились именно к началу 80-х гг. с переходом западной экономики к инновационному типу развития, который основан на непрерывном качественном обновлении продукции с помощью самых передовых достижений науки и техники, постоянном создании новых товаров и услуг, не существовавших ранее. Инновационный процесс потребовал увеличения мобильности производства, повышения ответственности за принимаемые решения, дебюрократизации управления. Необходимо было в большей степени, чем прежде, вовлечь предприятия в конкурентные отношения друг с другом. Неоконсерваторы подошли к решению этих проблем чисто по-капиталистически, приватизировав, то есть передав под контроль частного капитала, часть государственных предприятий.

Вместе с тем переход к новому этапу НТР выявил неполное соответствие прогрессивной тенденции развития современного производства не только огосударствления, но и частной монополии на производительную собственность. В условиях инновационного процесса резко возросло значение инициативы и самостоятельности исполнителей. Возникла настоятельная необходимость создания предпосылок для наиболее полной реализации знаний и способностей работников, раскрытия и использования их творческого потенциала.

Российский ученый Н.П. Иванов отмечает наличие объективно существующего противоречия между возрастанием роли “человеческого фактора” в современном производстве, с одной стороны, и сохранением подчиненного статуса наемного труда, с другой. Он приходит к выводу, что инновационное развитие экономики требует необходимости передачи хотя бы части прерогатив собственника лицам наемного труда, превращения их в совладельцев и соуправителей⁷⁸. Однако только полная коллективизация собственности коренным образом изменяет систему трудовой мотивации и приводит ее в соответствие с требованиями современного производства.

Капитализм реагирует на возрастание творческого компонента труда созданием венчурных (рисковых) фирм и развитием в частных корпорациях внутреннего антрепренерства. В последнем случае происходит частичное делегирование права собственности автономным подразделениям внутри фирм с целью увеличения их заинтересованности в создании новой наукоемкой продукции⁷⁹. По мнению Н.П. Иванова, главная причина высокой эффективности мелких инновационных и венчурных фирм, участвующих в разработке высокотехнологичных проектов, заключается в том, что в них наемные работники привлекаются к решению многих управленческих вопросов и получают в виде вознаграждения часть прибыли(!). Такое совмещение статуса совладельца и работника, функций менеджера и исполнителя образует исключительно эффективно действующий экономический субъект⁸⁰.

Таким образом, переход к инновационному типу экономического развития усилил процесс “размывания” частной собственности. Однако прогрессивная тенденция коллективизации собственности наталкивается на естественные пределы, определяемые частнокапиталистическим характером способа производства.

Курс неоконсерваторов на приватизацию отразил действительные противоречия, свойственные государственной форме собственности. Вместе с тем национализация предприятий по причинам их монопольного положения на внутреннем рынке, неприбыльности и дотационности, с целью спасения от банкротства или для технического перевооружения за счет колоссальных возможностей государства является оправданной и объективно необходимой мерой в условиях современного капиталистического народного хозяйства. Чередующиеся волны национализаций и приватизаций направлены на поиск и достижение оптимального сочетания между частным и государственным секторами в рамках смешанной экономики. Поэтому экономическая политика и методы социал-демократических и буржуазных партий не исключают, а дополняют друг друга. Подобный подход к оптимизации хозяйственного механизма до сих пор, действительно, обеспечивает решение текущих задач, но в принципе не может вывести общественное производство на качественно новый уровень развития.

Аналогичную оценку можно дать и следующему направлению реформирования западной экономики, последовательно реализованному неоконсерваторами в период вывода ее из кризиса. Речь идет о расширении сферы нерегулируемого рынка при одновременном ограничении роли государства в регулировании экономических процессов. Эти меры также привели к положительным результатам. Оживление рыночной конкуренции способствовало решению проблемы ускорения научно-технического прогресса и слома механизма его торможения. В частности, крупные корпорации столкнулись с конкуренцией со стороны мелких и средних фирм, быстро осваивающих выпуск наукоемкой продукции. В этой связи следует напомнить, что многие нынешние “киты” в области микроэлектроники и информатики выросли в 80-х гг. из первоначально небольших фирм. Вместе с тем, учитывая объективную экономическую реальность конца XX века, неоконсерваторы и не пытались полностью демонтировать систему государственного регулирования, созданную с участием социал-демократов. Они стремились лишь ограничить масштаб государственного вмешательства в экономику и найти точку нового равновесия между стихией рынка и теми силами, которые ее обуздывают и контролируют.

Наиболее принципиальным шагом неоконсерваторов стал пересмотр концепции “государства благосостояния”. В условиях экономического кризиса государство не смогло выполнять свои непомерно возросшие социальные обязательства, которые сделались непосильными для бюджетов даже самых богатых стран. Однако и в этом случае неоконсерваторы не ставили себе задачу ликвидации наследия социал-демократов — социальных программ. Они лишь рационализировали их, сократив расходы по одним статьям, но увеличив по другим. Во многих случаях уменьшение социальных выплат по линии государства компенсировалось увеличением расходов на те же цели местных властей, страховых и благотворительных фондов. В целом расходы развитых капиталистических стран на социальные цели за годы “консервативной волны” не уменьшились, а увеличились и в абсолютных размерах, и относительно ВНП⁸¹. В частности, в период с 1979 г. по 1983 г. социальные расходы правительства Тэтчер возросли с 22,6% до 23,8% ВНП⁸². Идя на выборы 1987 года, руководство британских консерваторов имело все основания заявить в своем избирательном манифесте, что за последние 8 лет правительство тратило на нужды здравоохранения больше, чем какое-либо другое из его предшественников⁸³. Это лишний раз подтверждает, что создание современного западного социального государства не является исключительной заслугой социал-демократии, а представляет собой естественный результат развития капиталистического способа производства.

 

 

   “НАРОДНЫЙ КАПИТАЛИЗМ”

 

Самой последовательной противницей концепции социального государства зарекомендовала себя М. Тэтчер. Этой концепции она противопоставила идею “народного капитализма”.

Сама эта идея не нова, она выдвигалась и ранее. В основном она сводится к тому, чтобы путем продажи работникам наемного труда некоторой части акций предприятий превратить их в “маленьких капиталистов”. Как заявил бывший министр финансов в кабинете М. Тэтчер Н. Лоусон, “конечной целью правительства консерваторов является превращение британского народа в нацию акционеров, создание народного капитализма, когда все больше граждан будут иметь личную долю в бизнесе и промышленности”⁸⁴.

В соответствии со своим стремлением к “демократии собственников” правительство Тэтчер осуществило продажу значительной части акций приватизируемых корпораций мелкими партиями и на льготных условиях, чтобы как можно больше людей могло стать акционерами. Особенно поощрялась покупка акций рабочими и служащими самих приватизировавшихся корпораций, с тем чтобы повысить их заинтересованность в эффективной деятельности предприятий, на которых они трудятся.

В результате проводимой консерваторами политики в Англии на начало 1988 г. 8,5 млн. человек стали акционерами. Это примерно 20% всего взрослого населения страны (в 1979 г. доля акционеров составляла только 7%)⁸⁵.

Основная стратегическая цель, которую преследуют идеологи политики “народного капитализма” — посредством приобщения людей к собственности изменить их сознание. Об этом прямо заявила М. Тэтчер в 1981 г.: “Наш метод — экономика, а наша цель — изменить душу”⁸⁶.

Дело в том, что уровень развития, достигнутый производительными силами общества, настоятельно требует утверждения новых производственных отношений. Необходимость этого многими осознается уже достаточно давно. Еще на рубеже 60-х гг. развитые капиталистические страны столкнулись с парадоксальным явлением: механизация и автоматизация труда не приводили к росту эффективности производства. Напротив, темпы роста производительности труда стали даже снижаться. Изучив этот феномен, западные ученые пришли к выводу, что автоматизация может проявить свои преимущества только при кардинальном обновлении организации труда и создании действенного механизма трудовой мотивации⁸⁷.

Эффективность современного производства в решающей степени зависит от “человеческого фактора”, то есть от полноты использования потенциала каждого работника, его инициативы, творческого, ответственного и заинтересованного отношения к своему делу. Причем по мере дальнейшего развития значение “человеческого фактора” будет только возрастать. Поэтому современные технологии, особенно наукоемкие, несовместимы с наемным характером труда и отчуждением работника от собственности, результатов его деятельности и процесса управления.

Главной проблемой общественного производства в настоящее время стало создание новой эффективной мотивации к труду. Производительные силы достигли такой стадии, когда их дальнейшее развитие зависит от качества решения этой проблемы. Успехи любой фирмы в конкурентной борьбе в огромной степени определяются тем, насколько полно удается задействовать квалификационный и деловой потенциал ее персонала.

Вместе с тем существующая система стимулирования высокопроизводительного труда уже не в полной мере отвечает потребностям развития экономики. Все послевоенные десятилетия в рамках концепции социального государства стимулирование труда осуществлялось путем постоянного увеличения заработной платы и расширения системы социальных прав и гарантий. (Непосредственным побудителем этого процесса служит классовая борьба между трудящимися и буржуазией). Ныне это стало недостаточным. Наемный работник при капитализме сознает наличие эксплуатации, несправедливого распределения создаваемой трудящимися прибавочной стоимости, и это является одним из факторов, формирующих его систему интересов и ограничивающих влияние на него традиционных способов стимулирования труда. Создание действенного механизма, побуждающего трудиться с максимальной отдачей, требует изменения отношения человека к собственности. Только таким путем можно преодолеть психологию наемного работника и решить проблему формирования эффективной трудовой мотивации, отвечающей характеру современных производительных сил. Именно объективная логика их развития, а не успехи в области гуманизации и демократизации общественных отношений, диктует работодателям настоятельную необходимость обеспечения трудящимся хотя бы ограниченного доступа к собственности.

Интересно, что буржуазия зачастую лучше ощущает веления времени, чем более “прогрессивные” социал-демократы. Вероятно, это происходит по причине того, что буржуазия в силу занимаемого ею положения в системе общественного производства более остро осознает его нужды. В рамках концепции “народного капитализма” экономически господствующий класс стремится создать у трудящихся иллюзию совладения капиталом и за счет этого снизить накал классовой борьбы и разработать постоянно действующий механизм повышения производительности труда.

Трудящиеся получают доступ к собственности посредством покупки ими части акций предприятия. Тем самым работник становится мелким акционером предприятия, на котором он трудится, то есть — формально — его совладельцем. Он получает не только зарплату как наемный работник, но и доход по акциям в качестве собственника средств производства. То обстоятельство, что капиталист, несмотря на вековые классовые предрассудки и очевидный психологический барьер, все-таки вынужден добровольно передать наемному персоналу часть собственности, составляющей основу его экономической власти и личного благополучия, лишний раз подчеркивает значение, которое приобрела в настоящее время проблема трудовой мотивации.

По мнению неоконсервативных идеологов, “рассеивание” акционерного капитала свидетельствует об изменении классового характера капиталистической собственности. Но факты свидетельствуют об обратном. В ФРГ акциями владеет пятая часть населения, однако абсолютное большинство акций (порядка 85-90%) сосредоточено в руках лишь 1% населения, реально управляющего собственностью. В Швеции тот же 1% держателей акций контролирует две трети их общего количества⁸⁸. Во Франции правое правительство, сменившее в 1986 г. у власти социалистов, провело приватизацию государственных предприятий, причем акции продавались миллионам французам по заниженному курсу. Однако на деле предприятия и тут попали под контроль крупных промышленных групп. По некоторым данным, всего лишь 15 человек получили контроль над денационализированными предприятиями. Вначале они сосредоточили в своих руках около 20% общего количества выпущенных акций, а впоследствии их доля значительно возросла в результате скупки акций мелких акционеров⁸⁹.

Распределение ограниченного количества акций среди трудящихся не ставит под сомнение господствующее положение частной собственности в капиталистической экономике. Капиталисты не теряют контроля над средствами производства, поскольку совокупная доля трудового коллектива составляет незначительную часть всего пакета акций. “Рабочие акции”, как правило, не дают право голоса на собраниях акционеров. Общепризнанно, что мелкие держатели ценных бумаг корпорации не оказывают абсолютно никакого влияния на ее политику. Вместе с тем право собственности остается неполным, формальным и не обладает стимулирующим эффектом, если оно сводится лишь к частичному владению и не включает в себя функции контроля и управления собственностью.

В рамках концепции “народного капитализма” трудящиеся, несмотря на формальное причисление к слою собственников, не приобретают реальных прав управления предприятием, не участвуют в принятии важных для них решений и продолжают оставаться в положении объектов, а не субъектов производственного процесса. Отчуждение трудящихся от средств производства фактически не преодолевается, наемный характер труда сохраняется, в психологии наемного персонала не происходит качественных изменений, тем более что роль дивидендов в увеличении общих доходов обладателей “рабочих акций” невелика: в лучшем случае они составляют лишь десятую часть заработной платы⁹⁰. Недостаточное “количество” (чисто символическое приобщение работника к собственности) не позволяет проявиться новому “качеству” (изменению положения трудящегося в процессе производства). В.И. Ленин еще в начале века показал, что “демократизация” владения акциями не устраняет пропасти между трудящимися и капиталистами⁹¹.

Итак, концепция “народного капитализма”, выдвигаемая и отстаиваемая, что показательно, прежде всего рьяными защитниками частной собственности, наиболее ярко демонстрирует тенденцию развития капиталистического способа производства. Эта тенденция заключается в коллективизации (а не огосударствлении!) собственности. В основе процесса приобщения трудящихся к собственности через наделение их акциями предприятий лежит объективная потребность современного производства в создании эффективных стимулов к труду. Не случайно институт совладения наиболее развит в самых передовых и высокотехнологичных фирмах, которые прилагают огромные усилия для выработки у своих сотрудников корпоративного сознания. Именно на предприятиях высокой технологии, эффективность работы которых во многом зависит от полноты использования интеллектуальных ресурсов рабочей силы, проблема формирования действенных побудительных стимулов к высокопроизводительному труду стоит наиболее остро.

Однако буржуазия никогда добровольно не откажется от контроля над собственностью, поскольку именно владение средствами производства обеспечивает ей экономическую власть и связанные с ней материальные и политические привилегии. В условиях капитализма масштаб участия трудящихся в совладении и управлении предприятиями будет неизбежно ограничен, так как буржуазия может допустить только такую степень реализации этого процесса, которая не нарушит капиталистический характер способа производства. Поэтому прогрессивная тенденция коллективизации собственности вступает в противоречие с частной собственностью на средства производства — основой буржуазного общества.

Вследствие невозможности устранить отчуждение работника от собственности, продуктов его труда и процесса управления производством капитализм накладывает непреодолимые для него ограничения на мотивацию к труду. Это обстоятельство составляет основу механизма торможения развития общественных производительных сил капиталистическими производственными отношениями ². Капитализм сам ставит предел своему существованию, поскольку в конечном счете историческую победу одержит тот способ производства, который создаст наилучшую систему стимулирования инициативы, ответственного и творческого отношения к делу.

 

 

   СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ АЛЬТЕРНАТИВА

И “ФОНДЫ ТРУДЯЩИХСЯ”

 

Глубинной причиной кризиса социал-демократии является отсутствие у нее ясных представлений о социалистической форме собственности и неспособность вследствие этого выдвинуть действенную социалистическую альтернативу буржуазным рецептам лечения “болезней” западного общества. Поэтому неудивительно, что на очередном витке политической борьбы неоконсерваторы смогли вытеснить социал-демократов из властных структур многих государств. В настоящее время социал-демократы вновь вернулись к власти в некоторых европейских странах, но чтобы добиться этого, им пришлось стать еще более правыми, отказаться от существенной части прежних идеалов и принципов, перенять многие лозунги неоконсерваторов.

Между тем сама жизнь, интересы развития общества и общественного производства настоятельно требуют выдвижения новой социалистической альтернативы. Капитализм, несмотря на внешний блеск, демонстрирует признаки загнивания способа производства. Это выражается, в частности, в утрате буржуазией (в значительной мере) функции непосредственного организатора процесса производства, которая перешла к наемным служащим — менеджерам. Аналогичная ситуация имела место в эпоху упадка Римской империи, когда всеми делами рабовладельцев заправляли их бывшие рабы — вольноотпущенники. Но главное — то, что присущие капитализму экономические отношения в настоящее время выступают в качестве фактора, сдерживающего дальнейшее развитие общественных производительных сил.

Социалистическое обобществление средств производства должно являться продолжением объективной логики хозяйственной эволюции капитализма. Поэтому подлинный социализм, социализм XXI века должен базироваться, как на основе, на различных формах коллективной собственности.

Коллективизация средств производства не предполагает насильственных методов ее осуществления. Но независимо от форм этого процесса он является революционным по своему содержанию, поскольку его цель — переход к новому способу производства, наиболее адекватному современным производительным силам.

Если каждый трудящийся станет реальным совладельцем конкретной собственности, это обеспечит наивысший стимулирующий эффект. Качественно новая система мотивации к труду позволит превратить личные интересы трудящихся в мощную силу социально-экономического и научно-технического прогресса. Поэтому новый способ производства и соответствующая ему модель общественного устройства имеют под собой объективное экономическое обоснование и не могут рассматриваться лишь как результат стремления людей к абстрактным идеалам — свободе, справедливости и солидарности.

Экономика подлинного социализма предполагает наличие многоукладности. Но доминирующее, преобладающее, господствующее положение в ней — по аналогии с частной собственностью при капитализме — должна занимать коллективная собственность на средства производства (в различных своих формах). Таким образом, в главном — общественном секторе народного хозяйства будут ликвидированы наемный труд, экономическая эксплуатация и частнокапиталистическое присвоение прибавочной стоимости. Люди обретут реальное равенство в системе общественного производства. Свойственное буржуазному обществу экономическое неравенство будет преодолено. Только коллективизация средств производства в сочетании с рыночной формой организации хозяйственной жизни позволит осуществить на практике так и не реализованный в советской экономической модели основополагающий принцип социализма — распределение по труду².

Однако процесс коллективизации средств производства не должен сводиться лишь к формальной перемене собственника. Право собственника не ограничивается правом владения. Необходимо создать условия, при которых будут преодолены все виды отчуждения трудящихся, в том числе и от процесса принятия управленческих решений. При капитализме любые попытки работодателей повысить заинтересованность наемных работников в результатах их труда за счет приобщения и