Вера, любовь и жизнь в соответствии с деятельностью по вере как иммунитет, защищающий от «сползания» в «воронку» паталогической доминанты

 

О вере и о деятельности по вере, как о иммунитете, защищающем от «сползания» в «воронку» паталогической доминанты, вот что рассказывается и в книге «Мученики Ленинградской блокады». «Некоторые из нас, – пишет автор, – жалкие маленькие дистрофики, смогли выжить и дожили до Победы, хотя по правилам медицины и законам войны должны были умереть… По-видимому, моя мама и мамы моих друзей по несчастью успели научить нас самообладанию, которое было так сильно в них самих.

… Убеждена, что для блокадников старшего поколения христианство было поддержкой и опорой в тяжелых испытаниях. Для моих сверстников, не получивших религиозного воспитания в детстве, чудо нашего выживания со временем стало основанием для веры в Бога и приобщения к христианству, человеколюбивые принципы которого помогли нам выжить в блокадное лихолетье.

Потребность помогать ближнему выросла из горького блокадного опыта. Без взаимопомощи блокадники не смогли бы выжить. С годами мы осознали, что усвоенный нами спасительный принцип взаимной поддержки удивительным образом совпадает с христианской заповедью – и это не случайное совпадение.

… Мы пережили тяжкие муки голода и стужи, ожидания насильственной смерти от бомбы или снаряда, потерю родных и близких, страх за судьбу Ленинграда и страны. Мы находились на самом краю жизни и смерти, в пограничном состоянии, определяемом как "жизнь на минимальном пределе".

И все-таки мы выжили, мы смогли выжить. Должно быть, наше спасение так и останется Чудом, противоречащим закономерностям науки».

 

Одна девочка – Таня Уткина была предельно истощена. У нее начался голодный понос, та пища, которой ее кормили, не задерживалась в организме. «Девочка таяла, как свечной огарочек, и казалось, что ее уже покрывают неземные тени». Детишек с таким ужасным истощением в детском доме не было, никто не думал, что она выживет.

Воспитательница делала все, что облегчить страдания Тани и поддержать робкий огонек надежды. Она обмывала Таню, дежурила у ее кроватки, брала на руки, покачивала.

Таня часто спрашивала у других детей, умрет ли она, и дети дружно уверяли ее, что она обязательно поправится, хотя сами не верили в исцеление. А Таня робко улыбалась и верила. Она не переставала беспокоиться о младшей сестричке Соне, которая была отправлена на Большую Землю и удочерена.

Создавалось впечатление, что эта тревога за сестренку не позволяла Тане покориться смерти. «И случилось невероятное: смерть испугалась воли ребенка и отступила. Понос внезапно прекратился, пролежни стали заживать и мало-помалу затянулись, и девочка начала поправляться. … Все это было непостижимо и утешительно. Каждый дистрофик подумал, что уж если Таня Уткина смогла выжить, то он-то непременно доживет до Победы, и в том, что многим это удалось, есть ее заслуга».

 

Еще в детском доме была девочка Ирма, она была крайне истощена и казалась тенью. Целыми днями она одиноко сидела на своей кровати, мало напоминая ту жизнерадостную девочку, какой была до войны. Она таяла на глазах, словно огарочек свечи или робкий огонек блокадной фитюльки, в которой кончается керосин. И никто не смог бы помочь ей, если бы не Риточка Лосева.

Риточка растормошила многих из детей, но в друзья взяла только Ирму. И Ирма ожила, высохли слезы, приподнялись уголки горько опущенных губ. Девочка не по дням, а по часам оживала. В дружбе с Риточкой у нее появился новый смысл жизни.

Когда Ирма ожила, оказалось, что у нее – красивая улыбка и – приятный голос. Тихая красота Ирмы привлекала всех, но разбудила эту красоту Риточка. Вместе они выглядели удивительно трогательно, как Радость и Печаль: светлая жизнерадостная Рита и черноволосая грустная Ирма, которая не сводила глаз со своего неожиданного Друга.

Дети радовались за них и, затаив дыхание, ждали, кого же еще удостоит своим вниманием Риточка, и в силу этого признает Ирма. Счастливицей оказалась автор книги – Светлана Магаева. В те годы она видела себя «унылым заморышем», и даже в зрелые годы все не могла понять, как великолепная Риточка могла ее заметить. Общество Риты и Ирмы было для нее целительным, с их помощью она заново училась радоваться жизни и дружить со сверстниками.

 

Прежде, чем перейти к описанию Риточки Лосевой, стоит указать на некоторые штрихи в отношении Ирмы и автора. Можно предположить, что их готовность воспринять жизненные содержания, столь щедро излитые на них Риточкой, была связана с их способностью поступать по любви, понимаемой как деятельное внимание к жизни ближнего. Выше отмечалось, что некоторые люди в условиях голода, гипер-концентрировались на теме еды, вследствие чего черствели, утрачивали способность обращать внимание на что-то кроме еды. Ирма и автор книги способность обращать внимания на содержания жизни не утратили, и помогала им сохранять эту способность любовь.

Итак, когда автор книги – Светлана болела какой-то неведомой, тяжелой болезнью и металась в бреду, Ирма принесла ей в изолятор свою порцию сахара. Ирма не ушла от своей подруги пока сахар не растворили в воде и не дали выпить Светлане с ложечки. Когда уже после войны Светлана напомнила ей об этом эпизоде, Ирма удивилась и даже посмеялась над «фантазиями» подруги. «Стало быть, ее жертва была настолько естественна, что она забыла о ней, как забывают о скучных буднях».

С другой стороны, Ирма спросила, помнит ли подруга, как однажды поделилась с Ирмой хлебом. Однажды в детдоме не хватило порции хлеба «именно деликатной Ирме, которая подошла к столу последней». И Светлана разделила с Ирмой свой хлеб пополам, и Ирма всю жизнь помнит о том, впрочем, как и Светлана помнит о сахаре.

«Это было с нами, – пишет Светлана, – совсем в другой жизни, и мы были совсем другими, хотя необходимость жертвовать своим благом ради ближнего и даже дальнего осталась с нами, должно быть, навсегда».

 

И эта способность обратить внимание на ближнего спасала. Так в «Блокадной книге»[30] приводятся следующие свидетельства блокадников. «Люди остались в живых потому, что их держало на ногах чувство любви, долга, преданности – ребенку, дорогому человеку, родному городу…».

«Спасла нас всех (ну, всех ли, я не знаю) надежда, любовь. Ну я любила мужа, муж любил семью, дочку. Он близко служил, воевал. И вот когда мы садимся что-нибудь есть, карточка его около нас стоит, и мы ждем, что должен вернуться. И вот только ради любви, ради надежды этой мы все могли выжить. Очень было тяжело. Вот сейчас не представляю себе – ну как мы выжили».

«Спасались, спасая. И если даже умерли, то на своем последнем пути кого-то подняли. А выжили – так потому, что кому-то нужны были больше даже, нежели самому себе»[31].

 

Необходимо отметить: в экстремальных обстоятельствах, чтобы поступать по любви, нужна была очень серьезная мотивация. Если человек владел только способность говорить о любви, цитируя книги, то такая способность могла быть в скором времени подавлена паталогической доминантой, достаточно быстро развивающейся в условиях экстремальных обстоятельств. Нужны были навыки поступать по любви вопреки где-то и собственным интересам. Тот, у кого такие навыки были, имел шансы выжить, так как в экстремальных обстоятельствах на первый план сознания словно танки рвутся мысли отчаяния, паники, упадка. Привыкший поступать исключительно в русле своих интересов, эгоистически настроенный человек, таким образом, захватывался разрушающими его сознание мыслями и не мог от них оторваться, так как не привык отрываться от своих мыслей ни по какому иному поводу, кроме собственной выгоды

Эгоистически настроенный человек, находясь в спокойном состоянии, еще может размышлять о любви, но как только в движение придет, например, доминанта гнева, то мысли о любви оттесняются, так как доминанта гнева более укреплена в нервных центрах при эгоистическом образе жизни, чем доминанта любви. С точки зрения нейрофизиологии, вопрос видится отчасти понятным. Если придет в возбуждение иная, более сильная, доминанта, то доминанта гнева затормозится, сойдет на нет. По учению святых отцов, гнев исцеляется противоположными добродетелями: кротостью, любовью. Действие этих добродетелей затормозит действие гнева. Но как современному человеку воспитать доминанту любви? Где ему взять мотивацию, на основании которой он мог бы реализовывать ежедневные усилия по воспитанию в себе этой доминанты?

Конечно, повсеместно слышатся призывы к преодолению того, что отчуждает людей друг от друга. Так, например, представитель гуманистического направления – Эрих Фромм справедливо отмечает, что люди должны преодолеть эгоистическую отчужденность друг от друга, эту «пытку разъединенностью». В своей книге «Быть или иметь» он пишет, что эгоистическое отношения к жизни вызывает опредмечивание человека. Опредмечивается сам эгоист, опредмечиваются для него и люди, с которыми он вступает в отношения. Против регрессии, поражающей цивилизацию, пропитанной духом эгоизма (жаждой «иметь») он выступает с гуманистическим протестом, с призывом «быть». Главный грех – эгоцентрическая разъединенность «искупается любовью».

Подобные гуманистические заявления понятны, но могут ли они помочь человеку достичь искомого – любви и победы над эгоизмом? Ведь борьба с эгоизмом предполагает не только чтение книжек, но и ежедневные реальные усилия, труд, против которого может объявить протест горделивое сердце. Иными словами, встает вопрос о методе, с помощью которого преодолевается эгоизм.

«Никакой «моралью», – замечает академик Ухтомский, – нельзя достичь реального преодоления индивидуализма. Жалкими словами не преодолеть того, что делается веками и историей культуры». [И потому речь должна идти не только о чтении книжек, а о реальном изменении привычек, быта, всего круга жизнедеятельности человека].

Ухтомский считает, что «культуре [индивидуалистической] надо противопоставить культуру» [иную]. Необходимо прийти к тому, «чтобы сама привычная обыденность в своих мелочах, т. е. самый быт поддерживал эту доминанту каждого из нас на бесконечно ценное человеческое лицо». Пока человек не решится предпочесть «соседа с его самобытностью» собственным мыслям и интересам в отношении него, он не сможет выйти «из скорлупы болезненного индивидуализма»[32].

Практические рекомендации по выстраиванию быта и образа жизни, нацеленных на воспитания любви (в терминологии Ухтомского – безраздельного внимания к другому, доминанты на лицо другого) могут быть почерпнуты в творениях святых отцов, в предании Православия.

 

См. главу «Любовь как способность переключить внимание в жизнь другого. Еще несколько замечаний о страсти гордости и самозамкнутости» из третьей части статьи «ОБРАЩЕНИЕ К ПОЛНОТЕ: Становление личности как путь преодоления зависимого поведения». Часть 3 «Обращение к полноте и доминанта на лицо другого» [33].

 

Любовь, укорененная в нервных центрах, давала человеку возможность не «сползти» в регрессию. Так, в книге профессора Ярова, неоднократно цитируемой в связи с темой регрессии, возникающей в результате захвата сознания голодом, ставился вопрос: «Что же можно было противопоставить такому голоду? Довольно скоро многие почувствовали спасительную силу товарищества, старались соединиться, быть вместе».

В «Блокадной книге» отмечалось, что «в семьях, где отношения между людьми и до войны были ясные, определенные, высота поведения человеческого достигалась проще и легче, с меньшими потерями» (вспомним описания, сделанные академиком Лихачевым в отношении его детей).

В этой же книге приводится эпизод, показывающий, что и одна мысль о ближнем способна спасти человека от смерти. Так одна женщина рассказывала: «наступил момент, уже в декабре 1941 года, когда стало безразлично: не могли пойти выкупить хлеб, не вставали с кровати. Лежали трое: мама, сестра и я. Не реагировали на сигналы тревоги, не слышали, что летят бомбардировщики. … В нашу комнату вошла соседка Надежда Сергеевна Куприянова. … Увидев, что и мы уже "залегли", что мы уже безразличны к тому своему состоянию, Надежда Сергеевна со словами, что она не даст погибнуть семье такой замечательной женщины, ушла. Скоро она вернулась с дровами. Затопила печку, принесла воду.... Варился суп, она нас мыла, отгородив одеялом от основного холода. … Этот обед и это внимание позволили продержаться до 10 января 1942 года».

Накануне, 8 и 9 января мама и две дочери лежали, не разговаривая и не выкупая хлеб. Вдруг мама сказала, что они не должны умирать «в этот счастливый для нее день», так как в этот день праздновался день рождения одной из ее дочерей (рассказчицы). Мама и ее дочери встали и устроились на снегоуборочную работу (очевидно, мама услышала по радио, что требовались рабочие). «И теперь, – рассказывает дочь, день рождения которой было стало знаменательным образом отмечено, – эту дату я считаю не только своим вторым днем рождения, но и днем рождения общим, для мамы и сестры. Мы пошли на улицу Скороходова, где был пункт по трудоустройству… Сначала мы делали по три шага и останавливались, но ненадолго, затем по десять шагов…»

 

Неким комментарием к словам о прямой связи между такими понятиями как преодоление травматического опыта и любовь, может стать ссылка на работу Джудит Херман «Травма и исцеление»[34]. В частности, автор пишет, что травматические события уничтожают поддерживающую связь между индивидом и обществом.

У людей, переживших травматические события, чувство себя [такова позиция автора; на данный момент не разбирается, как формируется чувство себя, дискуссия по данному вопросу выносится за скобки] разбито в дребезги. Это чувство может быть восстановлено в связи с другими. Если ядром опыта психической травмы, с точки зрения автора, являются бесправие (беспредел, отсутствие возможностей) и обрыв связанности с другими, то восстановление, таким образом, основывается на расширении прав и возможностей человека и создании новых связей. Восстановление возможно только в рамках взаимоотношений, оно не может произойти в изоляции.

В возобновленных связях с другими людьми выживший заново развивает психологические способности, которые были разрушены или деформированы травматическим опытом. Утраченные способности к близости и доверию могут быть реконструированы в возобновленных отношениях.

В ходе восстановления должен произойти постепенный переход от стигматизированной изоляции к восстановлению связи с социумом. Так как травма уходит в прошлое, она больше не представляет барьер для близости. Пострадавший... становится открытым для новых форм взаимодействия людьми.

Связь с другими обеспечивает сильнейшую защиту от ужаса и отчаяния и является мощнейшим противоядием против травматического опыта. Восстановление социальных связей начинается с открытия, что ты не одинок. Способность полноценно участвовать во взаимоотношениях с другими людьми является индикатором того, что травматическая ситуация будет разрешена.

 

Примечательно, что этот индикатор присутствовал у некоторых детей, опыт которых описывается в книге «Мученики ленинградской блокады». Так в главе «Вода в ладошках» автор книги рассказывает, как ей удалось впервые за полгода помыться (нужно учесть, что водопровод был поврежден, отопление в домах не функционировало). Но когда она выходила из зала, в котором мылась, то поскользнулась и упала в какую-то грязь, которая оказалась прилипчивой. Свой лимит воды (два тазика) она исчерпала, но воспитательница в ответ на ее молчаливую мольбу вновь повела ее в помывочный зал.

Нужно было спешить, так как в любой момент мог быть объявлен сигнал о воздушной тревоге. Подача воды кончалась, из крана сочила тоненькая струйка. И вот после того, как воспитательница рассказала девочкам о случившемся, одна незнакомая девочка набрала из своего тазика воду в ладошки и вылила автору на плечико немножко водички. Еще одна кроха вылила с ладошек воду на коленку и стала коленку тереть коленку ладошкой.

Автор снова стала чистой и даже засмеялась. «И вдруг засмеялись все девочки. Малышка зашлепала ладонями в тазике, во все стороны полетели брызги.

Для нас, – пишет автор, – это был первый салют, салют надежды на возрождение нормальной жизни … Домой, то есть в детский дом, я возвращалась вместе с новыми подругами, испытывая нежные чувства ко всем сразу и смутно догадываясь, что получила необыкновенный урок доброты. Завыла сирена, оповещая о воздушной тревоге, но чувство благодарной нежности не исчезало…»

 

Внимание, проявленное к ближним, любовь, способны перестроить опыт прошлого, переинтегрировать травматическую доминанту (см. часть 2.1). Многочисленные примеры тому приводит клирик Соловецкой обители иерей Вячеслав Умнягин в своих статьях и докладах. Отец Вячеслав является активным участником издания серии книг «Воспоминания Соловецких узников», он на большом массиве данных показывает, что восприятие реальности человеком связано с его мировоззрением. От того, как человек настроен, от того, есть ли у него система ценностей или нет, есть ли у него вера или нет, зависит и то, каким образом человек воспринимает реальность: как угрожающую и отвратительную, либо как все-таки предполагающую наличие какой-то перспективы.

Так в одной из своих работ отец Вячеслав описывает две разные концовки рассказа, написанного заключенным Соловецкого концлагеря Каневым В. («Её глаза»). В первом варианте автор (речь идет от первого лица) рассказывает, что его кидают в яму, принимают за умершего и закапывают несмотря на то, что он подает признаки жизни. Во втором варианте, написанным уже через много лет, автор рассказывает, что его спасает пришедший за ним человек.

Что заставило автора переделать концовку рассказа? По всей видимости, в сознании автора произошло изменение восприятия пережитого опыта заключения. Воспоминания, развиваясь, переходят от описания эпохи «кругов соловецкого ада», к принятию человеком своей жизни, к принятию нравственного выбора, вытекающего из направленности жизни.

Способность к переинтеграции опыта связана с «склонностью человека к творческому преображению жизни, которое базируется на стремлении к идеалу». Согласно А. А. Ухтомскому, такая способность закладывается в процессе социализации и в дальнейшем распространяется на все проявления индивида» (по мысли Ухтомского, человек строит образ мира, используя те образы, которые может почерпнуть в собственных нравственных ресурсах; злому мир открывается как злой, доброму – как добрый).

 

Учение А.А. Ухтомского в адаптированном для современного читателя виде см. в статье, которая так и называется: «Идеи академика А.А. Ухтомского в адаптированном для современного читателя виде в лекциях и текстах иеромонаха Прокопия (Пащенко)» [35].

 

Речь, по мысли отца Вячеслава, идет о том, что, вследствие своей настроенности, кто-то начинал обращать внимание не на то, что вело заключенных к гибели, а на то, что помогало им преодолеть гибель. «Переключение на положительные моменты земного бытия, при абсолютно четком осознании несовершенства его социального устройства, позволяет говорить о созвучии жизненной позиции целого ряда мемуаристов с мировоззрением древних подвижников», преобразивших свои души через реализацию евангельских заповедей, а потом и облагородивших дикий край.

Таким образом, на опыт заключенных можно посмотреть, как на творческую трансформацию прошлого, происшедшую «путем восхождения от менее совершенных форм бытия к более высоким формам. Не исключено, что мемуары В. Канева являются примером подобной метаморфозы и вместе с другими произведениями лагерной прозы, указывают на приобщение автора к определенному цивилизационному коду». Воспоминания многих людей, переживших заключение в годы массовых репрессий, «отражают борьбу за высшие идеалы», указывают на уникальный выбор, совершаемый в контексте противостояния добра и зла.

Отсюда следует, что вторая версия этюда «Её глаза» может считаться свидетельством о определенном выборе автора и о выборе близких ему людей. И этот выбор был обусловлен не внешними «сатанинскими» условиями существования, «но внутренним подвигом человека, способного на служение, взаимовыручку и жертву.

«Данные способности представляют собой ключевые ценности … вытекающего из христианского учения цивилизационного кода». Этот код, представляя собой основу отечественной культуры, напоминает о себе во многих воспоминаниях о пребывания в Соловецком концлагере и «является, возможно, одним из главных посланий мемуаристов своим читателям и потомкам»[36].

Отец Вячеслав в своем докладе на научно-практической конференции, проходившей в Соловецком музее в 2019 году, подчеркивал, что многие поступки репрессированных противоречили законам биологического выживания. «Природа рационально необъяснимых и противоречащих законам биологического выживания поступков объясняется их христианским происхождением» (за появление на определенном лагерном пункте с целью принести другому еду человек мог быть наказан заключением в карцер сроком на 6 недель)[37].

 

То есть вследствие определенной жизненной позиции, опирающейся на христианское мировоззрение, а также вследствие реализации социальных отношений (характер которых естественным образом вытекал из христианского мировоззрения) человек получал новые данные для переинтеграции опыта, полученного в заключении. Опыт, полученный в заключении, не довлел над человеком. Со способностью человека вступать в основанные на любви и доверии отношения с другими людьми может быть связана и возможность вырабатывать новые жизненные содержания, с помощью которых травматический опыт (если и был получен) мог бы быть преображен, переинтегрирован и «десенсибилизирован».

 

О значении внимания к ближним, социальной деятельности и милосердия в деле развития психического опыта и построения картины мира см. в лекции «АКТУАЛЬНОСТЬ МИЛОСЕРДИЯ: о социальном служении, врачах, выгорании, поиске пути, любви».

Когда речь заходит о социальной деятельности, стоит учесть, что только тогда, когда духовная жизнь человека выстроена, когда любовь исходит из его внутренней связи со Христом, внешняя деятельность становится естественным выражением той любви, которую он обрёл в соединении с Богом. Тогда внешняя жизнь такого человека гармонична. Такая любовь не навязывает никому своих требований. Главное – такая внешняя деятельность приносит человеку глубокое удовлетворение. Когда человек бросается во внешнюю деятельность без внутренней жизни, то складывается впечатление, что это не естественная склонность его природы, а просто некая эмоция, которая его захватила.

Для нас, христиан, очень важно иметь периоды духовного восполнения. Если мы связаны с какой-то социальной деятельностью, то надо обязательно иметь время, когда мы можем уединиться, разобрать как идёт наша жизнь, не отклонились ли мы от исходного пути. Потому что если периода восполнения не будет, если не будет аккумулирования внутренних сил, то внешняя жизнь, жизнь вовне, нас очень быстро истощит и сломает [38].

Итак, о Риточке Лосевой. «Риточка, – пишет автор книги «Мученики ленинградской блокады», – вихрем ворвалась в нашу хрупкую детдомовскую жизнь, со своей неуемной энергией, неведомо как сохранившейся после первой блокадной зимы. Она казалась нам девочкой из довоенной поры, хотя и была истощена голодом и тоже страдала от цинги. Но это было как-то само по себе и не увязывалось с резвостью ее речи и смехом душевно здорового ребенка и прирожденного оптимиста.

В детском доме Риточка была самой приветливой и привлекательной среди нас. Ореол золотистых волос окружал ее головку. Легкие прядки завивались в забавные колечки, которые изящно раскинулись по вискам. Тонкие пряди, наполненные воздухом, создавали образ золотистого сияния. Все это золотое приволье тщательно заплеталось в резвые косички, радостно взлетавшие над плечами при малейшем движении их великолепной хозяйки». Белозубая улыбка Риточки приветливо приглашала к знакомству, а, может, – и к дружбе.

Ровный нрав при выраженной независимости и самостоятельности обнаруживал недюжинную натуру. Так оно и было: Риточка была лучше всех, умнее всех и добрее всех – эти пленительные качества были ее визитной карточкой, впрочем, как и сейчас.

Она могла бы стать нашим лидером, но не стала, потому что не захотела. А зачем? Наша Риточка была свободолюбива, как никто из нас. Она не переносила ни малейших посягательств на свою независимость, ей нельзя было навязать ни заботу, ни тем более дружбу, она жила сама по себе и не спешила сблизиться с кем-нибудь из нас. И тем не менее она была душой нашего детдомовского союза и поныне остается ею.

Трезвость суждений и быстрота реакции принесли ей всеобщее признание. Природный артистизм и эмоциональность надежно обеспечивали дар поэта. В свои десять лет Риточка великолепно читала и даже писала стихи. Ее стихи были звонкими и лиричными.

… Риточка была оптимисткой! Всем своим существом она утверждала, что жить можно и в детском доме. Она надеялась, что мама скоро возвратится с фронта и возьмет ее домой, поправится бабуничка и возобновится восхитительная жизнь, правда уже без папы, который погиб в начале войны, испытывая в ленинградском небе новый истребитель. Риточка была дочерью легендарного летчика Леона Лося.

Она тяжело переживала гибель отца, но природный оптимизм и душевное здоровье пересилили горе и уберегли ее от нервного расстройства. Она могла смеяться и шутить, писать стихи и радоваться всему, что только могло радовать: стихам, робкой зелени блокадной весны, затишью после очередного обстрела, – да мало ли поводов находилось для солнечной ее улыбки?! Легкие прядки золотистых волос так и плясали от заразительного смеха, и все мы смеялись вместе с ней, а многие из нас учились смеяться заново, слушая серебряный колокольчик Риточкиного смеха. Мы смеялись просто так, от радости, что злая, голодная зима уже позади, что мы выжили и, может быть, будем жить дальше. И мало кто из нашей доверчивой компании знал, что Риточка плачет перед сном, вспоминая папу и представляя, как он падал со своим самолетом с высокого неба и как больно ударился о жесткую землю».

Современные специалисты могли бы сказать, что своим неистощимым оптимизмом Риточка ослабляла жесткий психоэмоциональный стресс, в котором дети находились с начала войны. Риточка словно уводила их от воздушных тревог, от бомб и снарядов в безмятежное детство с его игрушками и книжками, мамиными ласками, с новогодней елкой, летними дачами и сказками. Она позволяла детям отдохнуть от войны. Быть может, поэтому дети и любили ее, восторженно и преданно. Ей с легкостью удавалось то, чего не мог достичь никто из их воспитателей, умудренных опытом педагогической работы.

«Раздумывая над природой Риточкиного оптимизма, удивительного для блокадной поры, я поняла, – пишет автора, – что он происходит от ее бабушки: Агафья Аверьяновна успела воспитать в своей внучке редкое в то время чувство религиозности. Риточкин оптимизм произошел от Веры».

 

 

[1] URL: http://solovki-monastyr.ru/abba-page/solovki_page/2073/.

[2] Сергей Яров. Блокадная этика. Представления о морали в Ленинграде в 1941 –1942 гг.: Центрполиграф; Москва; 2012.

[3] Алесь Адамович, Даниил Гранин. Блокадная книга.

[4] Белов, В. Н. Радость Спасения / В.Н. Белов. Санкт-Петербург: Ультра Принт, 2014.

 

[5] URL: http://solovki-monastyr.ru/abba-page/solovki_page/2082/.

[6] URL: http://solovki-monastyr.ru/abba-page/solovki_page/2062/.

 

[7] URL: http://solovki-monastyr.ru/abba-page/solovki_page/2062/.

[8] Даниэль Эстулин. Тавистокский институт.

[9] Полный немецкий оригинал – Die Bensheimer Studie 1980: Differentielle Wirkungen der Praxis der Transzendentalen Meditation (TM). Eine empirische Analyse pathogener Strukturen als Hilfe für die Beratung. Institut für Jugend und Gesellschaft, Bensheim, 1980 — опубликован в Интернете по адресу: http://www.agpf.de/TM-Bensheim.htm. Полный английский перевод этого исследования – The Various Implications Arising From the Practice of Transcendental Meditation. An Empirical Analysis of Pathogenic Structures as an Aid in Counseling. Institute for Youth and Society, Bensheim, 1980 – размещен в Интернете по адресу: http://www.trancenet.org/research.

[10] URL: http://solovki-monastyr.ru/abba-page/solovki_page/1987/.

[11] URL: http://solovki-monastyr.ru/abba-page/solovki_page/2062/.

 

[12] Гавриил (Бунге), схиархим. Тоска, уныние, депрессия: Духовное учение Евагрия Понтийского об акедии / Пер. с франц. свящ. Димитрия Сизоненко. М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2014. С. 177-178.

[13] URL: http://solovki-monastyr.ru/abba-page/solovki_page/2036/.

[14] URL: http://solovki-monastyr.ru/abba-page/solovki_page/.

^[15] Дмитрий Вадимович Ольшанский. Психология терроризма. Изд-во «Питер», 2002.

URL: http://texts.news/cotsialnaya-psihologiya-knigi/bolezn-kolyuchey-provoloki-26457.html.

^[16] Виктор Франкл. «[И все-таки, несмотря ни на что] Cказать жизни: «Да»!».

[17] Сергей Яров. Указ. соч.

[18] Алесь Адамович, Даниил Гранин. Блокадная книга.

 

[19] URL: http://solovki-monastyr.ru/abba-page/solovki_page/2044/.

 

[20] Сергей Яров. Указ соч.

[21] URL: http://solovki-monastyr.ru/abba-page/solovki_page/2021/.

[22] Кардашян Руслан Антраникович, проф., д.м.н., РУДН (Российский университет дружбы народов).

 

[23] URL: http://solovki-monastyr.ru/abba-page/solovki_page/1820/.

[24] URL: http://solovki-monastyr.ru/abba-page/solovki_page/1899/.

[25] См. «Два письма о ленинградской блокаде», письмо второе из книги Д.С. Лихачева «Мысли о жизни: Воспоминания».

[26] Сергей Яров. Указ соч.

[27] Неугасимый свет любви. Белгородский старец архимандрит Серафим Тяпочкин / Сост. иеродьякон Софроний Макрицкий. М.: Изд-во «Благочестие», 2017.

[28] См. главу «Евфросиния Керсновская и ее книга "Сколько стоит человек"». URL: http://solovki-monastyr.ru/abba-page/solovki_page/2044/.

[29] См. «Добротолюбие», том 3. Творения преподобного Максима Исповедника, «Вторая сотница о любви», параграф 59; творения преподобного Феодора Едесского, «Сто душеполезнейших глав», параграф 93.

[30] Алесь Адамович, Даниил Гранин. Блокадная книга.

[31] См. главу «У каждого был свой спаситель».

[32] А.А. Ухтомский. Доминанта души: Из гуманитарного наследия. Рыбинск: Рыбинское подворье, 2000.

[33] URL: http://solovki-monastyr.ru/abba-page/solovki_page/1899/.

 

[34] Judith Herman. Trauma and Recovery: The Aftermath of Violence – from Domestic Abuse to Political Terror.

[35] URL: http://solovki-monastyr.ru/abba-page/solovki_page/.

[36] Вячеслав Умнягин, иер. Ее глаза // Соловецкое море. Альманах. №19, 2020. С. 119-128.

[37] Воспоминания «Десять месяцев и девятнадцать дней» в свете литературного наследия соловецких узников.

 

[38] Прокопий (Пащенко), иером. Проповедь о словах – Возлюби ближнего как самого себя (Мф., 19:19) URL: https://vk.com/wall-184086372_257.