В чем отличительный признак государственной власти? Наука немало занималась этим вопросом. В целях его разрешения была в свое время выдвинута до сих пор еще держащаяся теория суверенитета. Необходимо ее воспроизвести в основных чертах.
Всякое общество человеческое, всякая организация, всякий союз имеет свою власть. Семья знает власть родителей над детьми, акционерная компания, научное общество, шахматный кружок – все имеют свои распорядительные органы, свои «комитеты» и «правления». Ими «правят», властвуют: власть везде, где есть правила и порядок.
Но ряд особенностей качественно отличает государственную власть от всякой другой. Власть государства – принудительная, господствующая, державная. Она не только повелевает, но и заставляет исполнять свои веления, либо карает ослушников. Иеринг называл государство «монополистом принуждения». Свободные общества не имеют собственного принудительного аппарата; да и власть их по существу условна: от нее можно всегда уйти, покинув общество, – насильно держать в нем не будут. Но от власти государства не уйдешь, не уклонишься, она теперь вездесуща. Даже отречься от отечества не значит порвать с государством. Эмигранты неизбежно попадают под власть чужого государства, если не хотят бежать куда-нибудь на край земли, в необитаемые дебри. Таким образом, «господство является тем критерием, который отличает государственную власть от всех других властей» (Еллинек).
|
|
Но разве родители не имеют права принуждать своих детей? Разве не принудительна также власть, скажем, самоуправляющихся общин, религиозных организаций, автономных академических коллегий? Ведь они облагают людей налогами, требуют исполнения разных повинностей и т.д. В чем же их отличие от власти государства?
Отличие очевидно. Все эти организации, поскольку они обладают правом принуждать, черпают свое право свыше: от государства. Они господствуют с разрешения государства и в пределах, государством указанных. Власть родителей устанавливается, регулируется и ограничивается государством; злоупотребление ею государством карается. Выполнение договоров хозяев с рабочими обеспечивается государством, и лишь постольку эти договоры обладают реальным значением. Частные товарищества и союзы, чтобы получить действительную дисциплинарную власть над своими членами, прибегают к гарантиям государства, утверждающего их уставы. Городские самоуправления, коммунальные органы, религиозные общины, применяя принуждение, пользуются не своей властью, а государственной; их власть производна, обусловлена, они властны до тех пор, поскольку их допускает и поддерживает государство. Государство же держится на себе самом, не подчинено никому, довлеет себе. Неизменно в него упирается длинная иерархическая лестница подчиненных друг другу властей. Именно оно является формальным условием возможности всей властной иерархии.
|
|
С этой точки зрения, «государство есть правовая организация народа, обладающая во всей полноте своею собственною, самостоятельною и первичною, т.е. ни от кого не заимствованною властью» (Кистяковский). Кельзен формулирует этот комплекс мыслей наиболее соответствующим юридическому нормативизму образом, утверждая, что – «своеобразие правопорядка заключается в том, что он регулирует свое собственное рождение, т.е. содержит в себе нормы, относящиеся к установлению норм».
«Суверенитет, – пишет Еллинек, – по своему историческому происхождению есть представление полемическое, лишь впоследствии превратившееся в правовое. Не мыслители, чуждые жизни, открыли его в своих ученых кабинетах, – его создали те великие силы, борьба которых составила содержание целых столетий… Суверенитет есть понятие, если можно так выразиться, полемическое, имеющее первоначально оборонительный и лишь впоследствии наступательный характер… Суверенитет есть не абсолютная, а историческая категория».
Первым выдающимся выразителем идеи суверенитета в новой истории считается французский юрист второй половины XVI века Жан Боден. Он говорит о «суверенной», т. е. вовне и внутри независимой власти короля. Король связан лишь велениями естественного и божественного закона. Он свободен даже от собственных своих постановлений.
Для Бодена и его современников характерна идея не столько государственного, сколько королевского суверенитета. Однако, уже тогда намечалось разграничение прав короля от прав государства (например, в вопросе о государственных землях). Впоследствии Руссо и его последователи провозгласили принцип суверенитета народа. Эсмен, для которого государство есть «юридическое олицетворение нации», видит в суверенитете не что иное, как «волю государства – нации». Господствующая немецкая доктрина по этому поводу отмечает, что ошибочно смешивать проблемы верховной власти государства и высшей власти в государстве.
Суверенитет, согласно определениям его теоретиков, есть власть принудительная, господствующая; власть первоначальная, непроизводная; власть верховная, независимая, самостоятельная, сама ставящая себе предел, сама определяющая свою юридическую компетенцию; высшая власть, юридико-догматическое понятие которой не допускает никаких степеней. С этой точки зрения, для суверенитета государства безразлично, кто его носители, какими органами он осуществляется: монархом ли, аристократией, парламентом, или советом депутатов. Власть государства – одно, а государственный строй – другое. Если первая всегда равна себе, принудительна, верховна, непроизводна и абсолютна, то второй, конкретно воплощая первую, складывается в зависимости от политических условий жизни страны. Органов государства много, суверенитет его – «един, неотчуждаем, неделим».
Из принципа неделимости суверенитета якобинцы выводили недопустимость разделения власти, а также отрицание федерализма, обвинение в коем стоило жизни жирондистам.
Неоднократно подчеркивалось, что из признания государственной власти суверенной отнюдь не вытекает признание ее фактического всемогущества. Она пребывает не в безвоздушном пространстве. Она реально ограничена средою, материальными возможностями, исторической обстановкой, социальными условиями. Ее неограниченность – юридическая: это значит, что ей принадлежит первое и последнее решение вопросов о положительном праве; нет правомерного авторитета, стоящего над нею. Юридически она всемогуща; но фактически она ограничена изнутри и извне.
По Кельзену, суверенитет есть свойство не государства, а безличного правового порядка, как идеальной системы норм, «выражение единства порядка».