Анна и Черный Рыцарь 8 страница

— Не хотелось бы повстречаться с ним в темном переулке, — заметила Милли.

Бомбомское «вот блин!» совершенно истощило ее словарный запас.

Мэй издала нечто восторженное, но малоприлич­ное, разнесшееся эхом по всему залу. Несколько го­лов на мгновение повернулись в нашу сторону. И в самом деле, что еще можно сказать по поводу стари­ны Рекса? «Срань господня!» суммирует весь воз­можный спектр мнений. Мы двинулись дальше к новым чудесам. Джон продолжал без остановки сыпать фактами стомил-лионолетней давности. Я знал, как легко потерять Анну и, если уж на то пошло, потеряться самому, особенно когда она принимается над чем-нибудь ду­мать. Поскольку во время очередной инспекции ее с нами не оказалось, мне пришлось отправиться назад искать ее. Она стояла перед стариной Рексом — крошечный гномик перед грудой зубов и когтей — и размахивала своей сумкой. По тому, как именно она размахивала сумкой и глядела на него, было совер­шенно ясно, что она его ни чуточки не боится. Если ее не пугал сам Старый Ник, то у старины Рекса просто не оставалось шансов.

— Давай жми за мной, а то сейчас получишь сумкой.

В ответ она ухмыльнулась и наморщила нос. Мы двинулись на поиски Джона и остальных. Когда мы их обнаружили, Джон как раз пытался объяснить Мэй, что данный экспонат называется Утконосый Платипус, а вовсе не платконосый уткопупс. Несмот­ря на все его усилия, бедной зверушке суждено было навсегда остаться платконосым уткопупсом!

После часа или двух таких мучений было нако­нец принято решение, что мы все идем в сад, чтобы там пожрать наши сандвичи, аки волк овцу. Мы с Джоном сели на скамейку, а остальные развалились на траве. Джону, естественно, захотелось знать, что Анна думает обо всех этих динозаврах.

— Ну как, они тебе понравились, малышка?

— М-м-м... — осмысленно отвечала она.

— Они тебя напугали?

Она отрицательно помотала головой.

— Так что же ты о них думаешь?

Некоторое время она раздумывала, глядя ему пря­мо в глаза, а потом решительно выдала:

— Мяса мало!

Это было не совсем то, что старый Джон ожидал услышать, поэтому он принялся прилежно объяснять ей, что плоть ящеров сгнила миллионы лет назад. Особого успеха это не возымело.

— Угу, я знаю, Финн, мне говорил.

Джон и понятия не имел, какое значение она вкла­дывала в словосочетание «мало мяса».

— Вы думаете, нашей юной леди все это нравит­ся, Финн? — спросил он меня. — Не слишком ли это для нее?

— Думаю, нет, Джон. Уверен, она почти все ус­ваивает.

— Она кажется такой спокойной, это на нее не похоже. Я даже спросил, может, ей не по себе.

— Не обращайте внимания, Джон. Она думает, вот и все. Пытается все связать вместе. Разработать, как она это называет. Она часто так делает.

— Было бы интересно хотя бы на минутку по­смотреть, что творится у нее в голове.

— На вашем месте, Джон, я бы не пытался. Вы никогда не найдете дороги обратно, а кроме того, я не уверен, что там осталось хоть немного свободного места, учитывая, чем и в каких количествах она на­бивает свою башку.

— Возможно, вы правы, Финн. Что меня дей­ствительно озадачивает, так это как перед лицом та­ких свидетельств люди еще могут верить в то, что Библия говорит правду. Я просто не могу понять, как теория Книги Бытия может устоять против этих фактов.

— Честно говоря, я не вижу в Библии никакой теории. Она просто создает определенное настрое­ние.

Никто из нас не обратил внимания, что Анна стоит поблизости и слышит каждое наше слово. Однако в ответ она ничего не сказала, а только шмыгнула но­сом.

— Не сможете ли вы с Милли полчасика при­смотреть за детьми? Мне нужно кое-что сделать, — спросил меня Джон.

Я заверил его, что нам уже случалось исполнять подобную миссию и что дети останутся в полнейшей безопасности, даже если нам с Милли предстоит ге­ройски погибнуть.

— Мы пойдем в Музей науки, Джон. Давайте встретимся там где-то через час или около того.

— Отлично, — ответил он. — Я сам вас найду.

В Музее науки детям понравилось гораздо боль­ше. Всякие кнопочки, на которые можно понажи­мать, и целая шеренга исторических унитазов, у которых даже можно потянуть за цепочки. Куда луч­ше, чем все эти неинтересные мертвые штуки. Мер­твые птицы и чучела животных были, конечно, очень хороши в своем роде, но далеко не так, как все эти рычаги и кнопки, от которых начинали вертеться ко­леса и шестерни, модели поездов и автомобилей и все такое прочее. Они настолько увлеклись кнопка­ми, что явно не стали бы по мне сильно скучать.

— Милли, ты не возражаешь, если я на минутку отлучусь? Мне надо посмотреть тут на одну штуку.

— Не вопрос, Финн. А тебя куда понесло?

— Этажом выше. Там есть витрина с математи­ческими моделями, я хочу взглянуть.

— Можно было и догадаться, — рассмеялась она. — Ладно, валяй.

Я околачивался там уже довольно долго, когда об мою руку вдруг потерлась рыжая головка Анны.

— Привет, Кроха! Что ты здесь делаешь? На­доели кнопочки?

— Нет. Просто хотела к тебе. Хотела что-то у тебя спросить.

— Давай спрашивай.

— Я думаю, мистер Джон не верит в мистера Бога, правда, Финн?

— Я не совсем в этом уверен, но, скорее всего, не верит, — ответил я.

— Ох.

Я попытался ей объяснить, что далеко не все в мире верят в мистера Бога и что очень многие верят во что-то совсем другое. Это оказалось довольно трудно, и она все равно мне не поверила. Некоторое время она бродила со мной вокруг витрин, разгля­дывая разные модели и пытаясь проникнуть в их суть с помощью воображения.

Вскоре рядом возник Джон.

— Рад, что нашел вас здесь, Финн. Я хочу пока­зать вам кое-что вон там. Это дифференциальный анализатор Буша. Чрезвычайно интересное устройство, возможно, даже самое интересное, что здесь есть. Оно делает вот что...

Ему так и не удалось поведать нам, что же оно делает, поскольку Анну это ни в малой степени не интересовало. У нее имелся ряд вопросов к Джону, и она намеревалась немедленно их задать. Не думаю, что в мире бьи кто-то, способный устоять перед ее натиском. Ей вполне хватило одного залпа:

— Мистер Джон, почему вы не верите в мистера Бога? Почему?

Мне не так уж часто случалось видеть Джона те­ряющим дар речи, но это был как раз такой случай. Ему даже пришлось сесть на ближайшую банкетку.

— Присядь-ка рядом, милая, и я попытаюсь тебе объяснить.

Я гадал, чем это все в результате кончится. Так или иначе, я хотел быть поблизости, чтобы в случае чего оказать ей помощь и поддержку. Он еще ни разу не разговаривал с ней на эту тему, и ей, вполне воз­можно, не помешает плечо друга. Я уже забыл, с каким выражением это дитя смотрело на гигантский скелет тираннозавра.

За все годы нашего с ним знакомства я ни разу не видел, чтобы Джон был таким мягким. Он по­старался максимально просто объяснить ей, что просто не может поверить в то, что мир был сотво­рен так, как это описано в Библии. Она слушала его, не говоря ни слова. Его последними словами были: «...вот, малыш, теперь ты видишь, почему я не могу поверить в это. Мне очень жаль, но я про­сто не могу».

Довольно долго никто не мог произнести ни сло­ва. Анна, повесив голову, тщательно изучала пол. Я надеялся только, что слова Джона не слишком ра­нили ее. По весьма красноречивым взглядам, кото­рые он на меня бросал, было ясно, что он ужасно со­жалеет о том, что ему пришлось все это сказать. Однако правда для Джона была важнее всего — вне зависимости от обстоятельств. Так мы и сидели ряд­ком, не зная, что сказать. Она подняла голову, и я заметил у нее на губах улыбку — весьма особенную улыбку системы «ну а теперь посмотрим», которая явственно обещала продолжение банкета.

— Сколько страниц в Библии, мистер Джон? Сколько там страниц?

— Страниц? — переспросил он. — Страниц... Я совсем не уверен, но там, должно быть, примерно тысячи две страниц или около того. А почему ты спрашиваешь?

— А сколько страниц, на которых мистер Бог творит мир? Ну, когда он делает все вот это.

— Не особенно много. Наверное, не больше пяти.

— Это как вот те скелеты, правда, Финн? Это совсем не важно, да?

Поскольку я понятия не имел, что за этим после­дует, и меня уже неоднократно втягивали в подоб­ные споры, сказать мне на настоящий момент было особенно нечего.

— Это все на остальных страницах, мистер Джон. Это все там, дальше.

— Что, моя юная леди? Что там, на остальных страницах?

Со счастливой физиономией («я же вам говори­ла») она закончила:

— Все мясо, чтобы нарастить на кости. На эти скелеты, вот.

Джон смог выдавить только:

— Понимаю. Я должен это запомнить.

Джон был наголову разбит с одного залпа; все его факты и цифры оказались сметены одним-един-ственным «мало мяса», причем говорила она, есте­ственно, не о плоти давно мертвых чудовищ. Я на­деялся, что она не заведет снова ту же песню, но, видимо, тщетно...

Аннино «мало мяса» относилось ко всем тем фор­мулам и уравнениям, которым Джон меня учил и с которыми мне так нравилось возиться. Она недвус­мысленно объяснила мне, что все эти штуки с цифрами были всего лишь кучей старых костей, скеле­том. Не то чтобы она что-то имела против них, но по-настоящему важным было нарастить на них по­больше мяса.

А после этого она заявила ему:

— У них нет никаких снаружи, мистер Джон, — и через секунду, — и внутри тоже нет.

Ничего не скажешь, трудно испытывать восторг по поводу чего-то такого, у чего нет ни внутри, ни снаружи.

* * *

Несколько недель дети только и разговаривали, что о грядущей Ночи костров[28] и о том, сколько у кого всяких шутих и фейерверков. Праздник дол­жен был состояться на Дворе Луны, который взрос­лые упорно называли не иначе как свалкой. Для детей же это была страна фантазий и открытий, место, где привычные правила уступали место пол­ной неопределенности — никогда не знаешь, что найдешь в той или иной куче мусора. Это была живая инъекция жизни. Временами мне начинало казаться, что даже нормальные законы природы там стесняются действовать в полную силу. Сколько я себя помнил, это место называлось Двором Луны. Взрослые старались его избегать и считали опас­ным. Оно их нервировало, как соринка в глазу; то и дело раздавались призывы уже что-нибудь с ним сделать. Я убеждал Джона и его сестру прийти по­смотреть на наш праздник, и в конце концов была достигнута договоренность, что мы встретимся там в семь часов вечера. Мне всегда было забавно сто­ять посреди Двора Луны — оттуда открывался вид на колокольню приходской церкви, в которой пре­подобный Касл часто вещал об иной земле, где дей­ствуют другие правила и где все куда лучше, чем тут, у нас, потому что Иисус поставил там все ста­рые правила с ног на голову. Двор Луны был как раз таким местом, где правила были и другими, и лучше, чем у нас. Поэтому взрослым тут не нрави­лось. Им тут было не по себе, потому что они не знали правил и не могли за них уцепиться, а еще не умели играть с мистером Богом. Они не могли по­смотреть на него другими глазами.

— Люди смотрят на него теми же глазами, — терпеливо объясняла мне Анна, — а на Двор Луны нужно смотреть совсем другими глазами.

У меня просто не хватило духу сказать ей, что для большинства взрослых это было слишком трудно. Поэтому я промолчал.

Много часов мы с Дэнни и Нобом собирали все, что могло гореть, и сооружали приличный костер, в то время как ребятня вымогала у прохожих мелкие монетки:

— Дайте малышу пенни, мистер!

Мальчишки постарше делали грелки для рук.

Ввиду надвигающейся зимы не было ничего важ­нее, чем хорошая грелка для рук. Любой, у кого была такая грелка — безопасная и добротно сде­ланная, — сразу же становился центром целой толпы ребятишек. Особой популярностью пользовались большие жестянки из-под какао с проверченными в днище дырками для воздуха и крышкой, которую мож­но было плотно закрыть. Снабдите такую парой фу­тов проволочной обмотки и деревянной ручкой — и вы во всеоружии. Когда в такой грелке поджигали бумагу, деревяшки и уголь, а потом несколько раз энергично махали ею, чтобы топливо разгорелось, об нее можно было греть руки в самые лютые хо­лода, а ее счастливый обладатель был просто «ца­рем горы».

В назначенный час мы все собрались в конце ули­цы. Старшие мальчики несли большие жестянки с шутихами, а у трех-четырех были грелки на длинных проволоках, которыми они раскачивали, будто кади­лами в церкви. Поскольку дорога на Двор Луны шла по берегу канала, Салли решила, что нам не помеша­ет парочка парафиновых ламп, чтобы было видно, куда идти.

— Я не смог принести картошку, — сказал Хек, — у Ма не было денег.

— Неважно, — отвечал я, — мы добудем не­сколько штук в лавке.

— А у меня есть пакетик тянучки, — встряла Банти.

— 'от эт здорово, — сказал еще кто-то, — эт заставит тебя 'оть немного помолчать.

— Ах ты сволочь, ты, ты сволочь, вот!

— У кого-нибудь есть что-нибудь еще? — ме­ланхолично поинтересовался я.

— Мешок арахиса...

— У меня — поджаренная кокосовая струж­ка, — сказал кто-то еще.

Мало-помалу набирался скудный, но все-таки урожай.

— А у тебя ничего нет, Финн? — поинтересова­лась Кэт.

— Разумеется, есть, — ответил я. — Несколько плиток шоколада и пакет жвачки.

— А у тебя, Милл? — спросил Ниппер.

— Есть, — отвечала она, — но это только для взрослых вроде меня, а не для детей типа вас всех.

— Я уже взрослая, — запротестовала Кэт. — По-твоему, я не выросла? Посмотри сама, Милл! Ну-ка признавайся, что там у тебя в сумке? А?

— А ну-ка убери оттуда свой любопытный нос. Он тебе еще пригодится.

— Бьюсь об заклад, это бухло, да, Милл?

— Спорим на миллион фунтов, это виски... Спорим?

— Какое оно на вкус, Милл?

— Дай попробовать! Ну дай!

— Да ну вас, — смеялась Милли. — Отстаньте. Это только для меня и Салли. Когда станете такие же старые, как я, тоже будете беречься от холода и сырости.

— А сколько лет нашей Милли, Финн? — спро­сила меня Анна.

— Не знаю, Кроха. Даже понятия не имею.

— Она что, правда такая старая, как говорит?

— Спорим, ей пятьдесят? — встрял в разговор Хек.

— Не может быть! — закричал кто-то еще. — Спорим, ей не больше тридцати пяти, правда, Милл?

— А ну охолоните, — строго сказала Милли. — Так я у вас скоро буду в инвалидной коляске разъез­жать. Если вам так уж интересно, мне на Рождество стукнет двадцать.

— Вот ужас-то, да? — посочувствовала Ро­за. — Ну, нет худа без добра. А подарок у тебя будет один за два праздника или все-таки по одно­му на каждый?

— А праздновать будешь, Милл? Можно я приду?

— И я?

Нескончаемый детский щебет разносился в холод­ном ночном воздухе. От канала поднимался туман. Дыхание разгоряченных детских ртов ткало в блед­ном свете фонарей узоры, похожие на застенчивых привидений, которые растворялись в зимнем воздухе не в силах сами поддерживать в себе жизнь. Подойдя к мосту, по которому мы намеревались пересечь ка­нал, мы увидели на той его стороне костер. В небо взмыла ракета, таща за собой кружевной хвост из искр. Невдалеке показался забор, сквозь который нам предстояло протиснуться. В свете костра я увидел припаркованный на дальней стороне Двора Луны автомобиль Джона. Я успел совершенно о нем за­быть и недоумевал, как он умудрился туда попасть. Должно быть, Сэм или Дэнни показали ему объезд. Те, кто пришел раньше, уже успели развести весьма недурной костер. Пока мы искали дырку, через ко­торую можно было бы пробраться внутрь, на той сто­роне возник констебль Лэйтвэйт.

— Вот сюда, — показал он, — и смотрите под ноги. Рад, что в этом году вы взялись за ум. Ника­ких опасных костров на задних дворах, как в про­шлом. Пора вам, старшим, уже начать шевелить моз­гами, — заметил он, кажется, намекая на меня.

— Однако не все так страшно, — оптимистично продолжал он, обращаясь уже к детям. — Заходите и веселитесь, только, прежде чем уйти, убедитесь в том, что огонь погашен. Вижу, с вами молодой Финн. О, как поживаешь, Милли? Здорово, что у тебя выходной.

— Я бы ради такого случая прозаклала бы чай со всего Китая, — отозвалась Милли.

— Сэйди и Салли тоже здесь.

— Вот и ладненько. Давайте лезьте сюда и при­ятного вам времяпрепровождения!

Навстречу нам к костру вышла Арабелла.

— Я принесла с собой печеную картошку, — со­общила она, — и достаточно сосисок, чтобы накор­мить целую армию. Надеюсь, этого хватит, — до­бавила она, окинув взглядом компанию детей. — Вам их нужно только разогреть.

Мы с Анной пошли поздороваться с Джоном.

— Вы приехали, мистер Джон! Это здорово!

Дэнни помог Джону удобно устроиться на выта­щенном из какой-то старой машины заднем сиденье, которое мы притащили сюда еще несколько дней назад специально для этой цели.

— Приветствую, юная Анна, — сказал Джон. — Иди сюда и посиди со мной.

К его удивлению, она сделала гораздо больше — а именно бросилась к нему на шею и поцеловала в щеку. За ней последовала Милли. Остальные ребя­та, воодушевленные этими проявлениями страсти, решили, что это необходимый ритуал по случаю праз­дника, и тоже присоединились к ним. Освещенный алым отблеском огня и пламенем собственных щек, старый Джон выглядел счастливее, чем когда-либо на моей памяти. А когда Милли, нежная дева из тру­щоб, поднесла ему двойной виски, он окончательно потерял самообладание.

— Выпейте, Профессор, — с улыбкой сказала она. — Это прогонит холод из костей.

Несколько мгновений он, казалось, не знал, что ему делать, но потом собрался с силами и произнес:

— Не согласитесь ли посидеть с нами, мисс Мил­ли? Вот тут, по другую сторону от меня?

— Не вопрос, Профессор, — ответствовала она, — с удовольствием.

И тут же плюхнулась рядом со всеми своими мно­гочисленными юбками и ногами. Бедный старый Джон! Должно быть, прошло много лет с тех пор, как он последний раз встречал кого-нибудь наподо­бие Милли, если такое вообще когда-нибудь имело место; он даже подвинулся, чтобы освободить ей по­больше места. Однако он не знал нашу Милли! Со словами: «Нам, старым кабанам, нужно держаться поближе для сугрева, точно, Профессор?» — она продела свою руку сквозь его и уютно прижалась к нему. Милая старушка Милли! Какая разница, как она зарабатывала на жизнь! В ней была какая-то не­победимая невинность, устоять против которой было просто невозможно. Джон расслабился и заулыбал­ся. Так они и сидели: важный профессор и две юные девы по обе стороны от него.

Внезапно ночное небо озарилось разноцветными огнями и целым дождем сверкающих искр.

— А вот посмотрите-ка на эту! — закричал Дан­ии, когда особенно большая ракета взмыла вверх и расцвела разноцветными звездами.

Глядя на медленно угасающие искры, Милли сказала:

— Здорово знать, что звезды никуда не делись, когда вся эта мишура погаснет, правда, Профессор?

Он важно кивнул и спросил, повернувшись к Анне:

— Тебе нравится?

— Да, — ответила она, — только...

— Что только, милая?

— Мистер Джон, а что происходит, когда звез­ды гаснут? Что потом?

Когда фейерверки закончились, а костер оставил по себе только большое озеро мерцающих углей, Дэнни и Сэм отправились в ближайший паб прита­щить пару-другую бутылок и заодно что-нибудь для детей. Мы все расселись кружком на старых бочках из-под бензина, деревянных ящиках и тому подоб­ных сиденьях и приступили к печеной картошке и сосискам. Дети принялись петь. К моему крайнему удивлению, оказалось, что они знают слова всяких... м-м-м... грязных песенок куда лучше, чем мы, взрос­лые. Вскоре Двор Луны превратился в таинствен­ный ландшафт, освещенный только несколькими га­зовыми фонарями с близлежащей улицы, в котором невозможно было распознать очертания знакомых предметов. Звезды стали странно близкими, как бывает только в морозные зимние ночи. За после­дние два часа Джону задали больше вопросов, чем, наверное, за последние два года.

— Мистер Джон, а почему в фейерверках одни искры синие, а другие — зеленые?

Или:

— Мистер Джон, а почему ракеты летят вверх?

К тому времени Анна уже лежала, вытянувшись почти в полный рост, и смотрела на звезды в том красноречивом молчании, которое обычно предваряет взрыв вопросов. Я примостился рядом с ней, ожи­дая, что в любой момент меня могут припечатать оче­редным вопросом, не имеющим ответа. Однако у меня в эту ночь выдался выходной — все вопросы на сей раз были адресованы Джону.

— Мистер Джон, — спросила она, — а сколько там, наверху, звезд?

— Думаю, — сказал он, немного подумав, — там примерно три тысячи звезд, которые ты можешь разглядеть, и гораздо, гораздо больше таких, кото­рые можно увидеть только в телескоп.

Она молча спрятала эту полезную информацию куда-то в кладовку знаний и приготовилась к следу­ющей атаке.

— Мистер Джон, — сказала она, показывая ру­кой вверх, — если вы проведете линию от той звезды к вон той, а потом еще к вон той, а потом... — Звезд оказалось довольно много. — Если все эти звезды соединить такими коротенькими линиями... — Джон согласно кивал, следя глазами за ее пальцем.

— Да, — сказал он, — соединил. И что?

— Что получится?

Джон уже открыл рот, чтобы выдать солидное астрономическое объяснение.

— Тогда получится мое лицо, — сообщила Анна всем в целом и никому в особенности.

Челюсть Джона поменяла свое привычное поло­жение, заняв позицию на пару дюймов ниже обыч­ного. Признаюсь, я, наверное, неправильно соеди­нил несколько звезд, потому что ничего подобного я не видел.

— А почему это не мое лицо, например? — ре­зонно поинтересовалась Бомбом.

— И твое тоже. Это и твое лицо тоже, Бом­бом, — ответила Анна. — Если правильно его сде­лать, то это будет всехнее лицо, правда, мистер Джон?

Бедняга Джон, ему не оставалось ничего иного, кроме как послушно кивнуть головой! Однако Анна еще не закончила.

— А сколько там разных лиц среди звезд, а, ми­стер Джон?

Нельзя сказать, что Джону этот вопрос безумно понравился.

— Так много, — выдавил он наконец, — так много, что и не сосчитать.

— Больше, чем людей в мире? — настаивала она.

Единственное, что он мог сделать, так это молча кивнуть. Все молчали, выискивая среди звезд свои лица.

— А вот моего старика там нет, — хихикнул Хек.

— Почему это, Хек? — удивился я такому по­вороту.

— Он у меня такой страшный на морду, Финн, — засмеялся Хек, — что на фиг перепугает оттуда всех. Но он хороший парень, точно. Он очень хороший!

Сэм сел за руль Джонова автомобиля, чтобы вы­вести его на дорогу. Несколько ребят помогли Ара­белле дотащить до машины старое одеяло и большую корзину, в которых она привезла угощение.

— Мистер Джон, вам понравилось? Здорово, правда? Та гребаная ракета, она почти до Луны до­летела, спорим, она долетела. Правда ведь долетела, мистер Джон?

— Ну, достаточно далеко, — улыбался Джон. — Она долетела достаточно далеко.

Я был несказанно рад, что он не пустился в про­странные математические калькуляции, чтобы с точ­ностью определить, какой высоты достигла злосчас­тная ракета. Он покачал головой и, к моему несказанному изумлению, выдал следующее:

— Да, возможно, она долетела до самой Луны.

— Я же говорил... я же вам говорил, правда?

Что заставило его увидеть магию этой ночи, а не привычные голые факты? Когда мы шли к машине, Джон неожиданно положил руку мне на плечо.

— Вы, должно быть, устали, Джон, — сказал я. — Я могу что-нибудь сделать для вас?

— Я вовсе не устал, — возразил он. — Я... я просто задумался.

— О чем?

— О прошлом.

— О!

— Неужели я и правда... Я уже не помню. Не­ужели правда?

— Правда — что? — спросил я.

Он испустил долгий-долгий вздох.

— Неужели я тоже задавал столько вопросов, когда был в их возрасте? Я уже не помню того, что было так давно.

Он помолчал.

— Куда, интересно, девалось все волшебство? Куда?

На этот вопрос я не ответил. Потому что, во-пер­вых, это было не ко времени, а во-вторых, ответа я не знал.

Они уже были готовы отъезжать, когда:

— Приводите ее ко мне в гости. Приводите по­чаще... маленькую Анну.

Я обещал.

* * *

Неизвестно, где Анна подцепила идею о том, что сначала приходят ответы и только потом вопросы, но произошло это очень рано. Меня в свое время учили совершенно противоположному, а уж старого Джона и подавно. В отличие от нас Ма всегда при­держивалась именно такого взгляда на вещи, так что, когда к нам пришла Анна, они с Ма сразу зажили душа в душу. Для меня это было немного слишком, потому что я никогда по-настоящему не знал, куда я двигаюсь, а чаще всего пытался делать это в двух направлениях сразу, если не больше. Временами это бывало довольно болезненно.

Иногда я принимался жаловаться на необъясни­мую манеру Ответов лезть наперед Вопросов, но никогда особо не упорствовал в таком взгляде на вещи. Надо мной смеялись. Смех по этому поводу вынести было довольно трудно. Я сразу же начинал чувствовать себя очень маленьким.

— Внутри любого порядка есть беспорядок, — говаривала Ма. — А внутри беспорядка — поря­док. И каковы бы они ни были, оба они — твои, и
ничьи больше!

Все, кто знал Анну, все время пытались уподо­бить ее чему-то знакомому и понятному.

— Она будто сорока или галка, хватает и уле­тает.

Я сам так делал; я называл ее ангелом. Не то что­бы я очень много знал об ангелах, не припомню даже, встречал ли я когда-нибудь хоть одного или нет, но вот когда Джона угораздило сравнить ее с ружьем, я откровенно выпал в осадок.

— Вы когда-нибудь стреляли из ружья, Финн?

— Только в детстве. Из пугача и игрушечной духовушки. А почему вы спрашиваете?

— Она мне его напоминает.

— Бомбу я бы еще мог понять; у меня временами бывает ощущение, будто меня только что взорвали, — задумчиво отвечал я. — Но чтобы ружье... нет, никогда.

Он явно сражался со словами.

— Черт! Иногда мне кажется, что она умеет смот­реть и вперед, и назад. Не будьте таким тупым, мо­лодой Финн. Вы прекрасно понимаете, куда я веду.

— Не отвертитесь, Джон. Давайте объясняйте.

— На самом деле я хочу сказать, что, глядя впе­ред, мы намечаем цель, а глядя назад — прицелива­емся и делаем точную наводку.

— Звучит разумно, — сказал я. — Но что вы имеете в виду?

— Ничего особенного... кроме того, что она, ка­жется, всегда четко знает свою цель. Хотел бы ска­зать то же самое о себе. Из-за нее мне в голову при­ходят очень странные мысли. Идиотские мысли, надо сказать. О вещах, которые просто не могут быть правдой, но, однако же, вот они, у меня в голове.

Теперь уже запутался я. Он рассуждал прямо как Анна, и я не преминул сказать ему об этом.

— Быть может, вы правы, молодой Финн, быть может, вы правы.

— У вас никогда не появлялось от общения с ней такого чувства...

— Какого чувства, Джон?

— Что она — такой самостоятельный кусочек вашей собственной памяти? У меня появлялось. Я сразу теряю контроль над собой.

— Не может быть, Джон! Только не вы!

— Она часто напоминает мне мое собственное детство — мои путаницы, мои воспоминания.

— Насчет путаниц я могу понять, — подтвер­дил я. — Она частенько ставит меня с ног на голову.

— Теперь вы надо мной смеетесь. Не смейте! Мне это не нравится.

— Извините, Джон. Вы сами частенько надо мной смеялись.

— Знаю, — сказал он, — но это было совсем по-другому. Я был гораздо старше вас, и потом, в этом состоял наш долг: мой — учить, ваш — учить­ся. У меня от нее временами начинается прямо-таки ментальный зуд, только вот я не знаю, где и как по­чесать. Что-то вроде умственного несварения, я по­лагаю. Но, Финн...

— Да?

— Иногда мне думается — а ведь она, может быть, права. Не в большом, сами понимаете, но в малом. Если бы она только могла точно объяснить, что чувствует, это сильно бы облегчило дело.

— Мне бы тоже, — рассмеялся я. — Если бы вы объяснили мне, о чем, собственно, речь. Я совер­шенно потерял нить ваших рассуждений.

— Случалось ли, — спросил он, — что она со­вершенно сбивала вас с толку всякими штуками из ее мира, которые со словом «очень»?

— Ах это, — сказал я. — Такое случается со мной по несколько раз в неделю — как правило, по­среди ночи. Очень-очень большими и очень-очень малыми. Чем-нибудь, что она где-нибудь подобра­ла. Что ей кто-нибудь написал БОЛЬШИМИ БУКВАМИ или что она выкопала в одной из моих же собственных книжек.

— Это я понимаю, но откуда она взяла ту идею о разных правилах? Она ее сама «разработала» или кто-то ей подсказал? Она ведь, знаете ли, права.

— Это меня удивляет куда меньше, чем тот факт, что она отыскала в словаре это самое слово «очень». Я тоже это сделал в свое время — много-много лет назад. Я не так уж часто его использую. Вам извес­тно, что оно означает?

- Как-то не задумывался. Я просто употребляю его в речи.

- А оно на самом деле значит «настоящий», или «истинный»[29]. И вот в этом-то я на самом деле от­нюдь не уверен.

Теперь Джон проводил у нас дома с детьми не меньше времени, чем я в свое время в Рэндом-коттедже. Было странно созерцать почтенного отставного учителя сидящим на старом деревянном ящике или не менее старом автомобильном сиденье, которые уважительно именовались «место мистера Джона». Очень скоро он уже был на короткой ноге с Милли и ее товарками с верха улицы. Теперь из его уст нельзя было услышать ни критики, ни осуж­дения в их адрес. Разумеется, его крайне удручал тот факт, что они избрали для зарабатывания денег имен­но такой путь, но то, что для них это был единствен­ный способ содержать свои семьи, служило для де­вушек вполне достаточным извинением. Свое отношение к ним он чрезвычайно корректно выра­зил фразой: «Вам необычайно повезло иметь таких замечательных друзей».