Есть нечто, вынуждающее самых разных людей в разное время подвергать свою жизнь риску, участвуя в распространении концепций, или покрывать свое имя позором, препятствуя этому самыми варварскими методами. Это нечто и есть система психологических феноменов, не столь очевидных, требующих глубокого понимания, а не восприятия «непосредственной данности по эмоциональному критерию». Для примера я выберу один из психологических феноменов, продуцирующих политические явления — проблему одиночества.
(Я представляю, как хочется просто и доходчиво объяснить происхождение всех политических явлений — взять и нарисовать кривую Филиппса или график соотношения спроса и предложения, а может быть, цен и валового национального продукта. Они действительно объясняют многое, но не все. Думаю, не стоит торопиться — роль этих материальных и таких понятных факторов мы обсудим потом. Всему свое место, и я о них не забыл. Если бы все было так просто, то зачем была нужна политическая психология?)
|
|
Психологический феномен — одиночество, один из многих, продуцирующих политические явления, но и не случайно выбранный. Во всяком случае его рассмотрение будет служить примером влияния психического на политическое. Проблема одиночества столь фундаментальна, так мало известна и так причастна к политике, что ее полезно обсудить. Э. Дюркгеймом в работе «О разделении общественного труда» (1900) было введено понятие социальной солидарности, под которой понималось состояние коллективной идеологической интеграции. Социальной солидарности противостоит аномия-—состояние беспорядка и незаконности. Дюркгеймом высказывалось предпо-
ложение о том, что аномия появляется при быстрых социальных, экономических изменениях, нарушающих порядок в общественном устройстве. Опрокидывание общественных норм и потеря ограничений вызывают у людей такое чувство, что они оказываются в пространстве без ориентиров. Не имея ориентиров, люди устают от существования. Их усилия становятся бесполезными, жизнь теряет ценность, и наступает аномичное саморазрушение (Дюркгейм Э. «Самоубийство». 1912).
Уильям А. Садлер и Томас Б. Джонсон определяют одиночество как переживание, вызывающее комплексное и острое чувство, которое выражает определенную форму самосознания, и показывающее раскол основной реальной сети отношений и связей внутреннего мира личности (37. С. 27). Насколько серьезно одиночество, известно тем, кто его переживает, их близким, да психологам и врачам. Еще в начале 70-х годов в СССР на каждую тысячу горожан было выявлено 437,9 астенических (неврастенических) реакций, 218,7 — обсессивно-фобических и 50,3 — истерических (58). Известно, что более 40% суицидентов (самоубийц) — психически здоровые люди, дающие непатологическую ситуационную реакцию на психологический кризис (53). При изучении этих фактов не всегда констатировалась проблема одиночества, но всегда она присутствовала как переживание состоявшегося или назревающего разрыва с людьми. К сожалению, политики 60—80-х годов относились к одиночеству снисходительно или пренебрежительно как делу личному, житейскому. Политическая система игнорировала такие психологические тонкости, хоти они уже «стучались в дверь». Уже тогда было предчувствие психологической опасности с немедицинскими, а политическими последствиями. К концу 80-х они не заставили себя ждать.
|
|
Исследователи психологии одиночества часто цитируют определение Э. Берка: «Абсолютное и совершенное одиночество, т. е. полное и постоянное исключение из всякого общения, представляет собой огромное безусловное неудовольствие, какое только можно себе представить… вся жизнь, проведенная в одиночестве, противоречит целям нашего существования, поскольку даже сама смерть вряд ли является идеей, внушающей больший ужас» (9. С. 76). Э. Берк тоже настаивал на том, что человек в этой жизни все, что хочет, может и должен получить—получает это от другого человека, через человека, посредством человека. Вся гигантская государственная машина предназначена в первую очередь для создания таких условий взаимодействия людей, при которых ни один человек не оказывается исключенным из общей жизни. Если политика государства не учитывает этого правила — ее крушение неизбежно.
Политиков часто преследует ошибочное мнение, что одиночество является уделом небольшой группы слабых, беспомощ-
ных людей. Политика в таком случае ориентируется на энергичных, общительных, социально активных членов общества. Формируется мысль о бесполезности, безопасности одиноких людей, исключительности их «медицинского» состояния. Томас Вулф, изучавший этот феномен, как и подавляющее большинство коллег, сформулировал противоположную точку зрения: «Одиночество отнюдь не редкость, не какой-то необычный случай. Напротив, оно всегда было и остается главным и неизбежным испытанием в жизни каждого человека» (Вулф Т. Домой возврата нет. М., 1977. С. 475). При внимательном рассмотрении доверительных текстов, выступлений, посмертных записок очень сильных, профессионально успешных людей приходится находить их горькие сетования на одиночество. Массовые политические акции в конце 80-х годов на площадях и стадионах СССР обнаружили взрыв того реального феномена, который считался редким, медицинским, присущим слабым, — избавление множества людей от одиночества через политическое общение.
Одиночество переживается и преодолевается разными людьми по-разному. В одном случае состояние одиночества может быть стимулом для научной или творческой работы, посредством которой пробивается тропинка к людям. Бертран Рассел писал, что все детство он испытывал сильное чувство одиночества и тщетно надеялся встретить человека, с которым мог бы поговорить. Природа, книги, а позже математика спасли его от глубокой подавленности (181. С. 21.). Известно, что хороший собеседник— это роскошь, которую надо заслужить. Рассчитывать на успех позволяет только собственная полезность в общении, разговоре, сотрудничестве. Б. Рассел одиночество преодолел, став выдающимся ученым за счет огромного труда, вложенного им в научные исследования, интересные и нужные обществу. В обратном же случае, необоснованные надежды на всеобщую гарантированную заботу и внимание приводят к отторжению от общества. Самое острое отторжение — суицид. Изучение предсмертных записок суицидентов обнаружило их исключительную неинформативность, банальность и скучность. Каждый шестой суицидент, независимо от пола, возраста, социального положения, оставляет записку, которая должна была бы отражать громадность чувств и мыслей, вызвавших роковой шаг. На самом деле, все записки являются повторяющимися вариациями одной и той же темы, выражений, стиля и логики, усвоенными из популярных книг и бытовых разговоров (53). Стремление оставить записку можно интерпретировать как последнюю, самую сильную попытку преодолеть одиночество, привлечь к себе внимание ценой своей жизни. А неинформативность, банальность записок выдают причину отторжения суицидента от общества, проявившего к нему недостаточно внимания и сочувствия. Ощущение своей ненужности при определенных условиях становится политическим чувством, перерастает в желание любой ценой
|
|
быть замеченным людьми, в потребность общаться с людьми, не считаясь со средствами, даже если эти средства вызывают у окружающих не положительный интерес, а страх и ненависть. Политические явления дают такой шанс оказавшимся отверженными, и они пользуются им без меры. Разными способами люди становятся неодинокими.
Одиночество преодолевается не обязательно непосредственным контактом с людьми. На опосредованный вариант преодоления одиночества указал Эрих Фромм. Он считал, что моральное одиночество определяется как неспособность индивида соотноситься не обязательно только с другими людьми, но и с ценностями и идеалами вообще. Для примера он отмечает, что монах в монастыре, верящий в бога, или политический заключенный в камере, чувствующий поддержку и солидарность, не одиноки (104). Живое общение с успехом заменяется отношениями через идею, которую разделяет множество других, внешне одиноких людей, разделенных расстоянием и временем. Политические и государственные системы во все времена вольно или невольно создавали возможности для такого общения. Чаще всего это вынуждалось нежеланием части населения быть сопричастными государственному климату, их несовместимостью с административным устройством, экономическими отношениями, законодательством. Протестантская идеология, старообрядчество, казачество и другое уже вырабатывали свои ценности, которые объединяли потенциально одиноких людей и делали их психологически чрезвычайно устойчивыми. Вероятность формирования нового течения в философии как способа защиты от одиночества всегда должна учитываться в политике. Теоретическая, логическая слабость ценностей множества религий, учений, теорий не должна вводить в заблуждение: они сильны не своей интеллектуальностью, а своей способностью укреплять волю человека к жизни. Идеология покоится на вере, а не знаниях.
|
|
Неверно считать веру некоей измышленной ценностью, главным и единственным условием преодоления одиночества. Любая идея требует хотя бы редкого, но периодического подтверждения своей ценности людьми — в этом конечный ее смысл. Сила идеи в том, насколько часто и интенсивно она нуждается в подкреплении для поддержания противоборства с одиночеством. Важность этого описал один из исследователей одиночества — Дж. Рэлф Оди. Анализируя собственный опыт, он писал, что уже в зрелом возрасте у него иногда возникало чувство бесцельного и смутного одиночества в его собственном доме, когда его семья находилась где-то далеко. Оказалось, что все пространство его жилища ассоциируются с женой и дочерью. И когда в этом пространстве их не было рядом, появлялось чувство пустоты. Дж. Рэлф Оди подчеркивал, что даже простое присутствие родных людей избавляет от этого смутного чувства. В бо-
лее сложном случае он вспоминает, что, натолкнувшись на захватывающую дух сцену или поразительное существо, или растение, или даже на идею, оп вдруг ощущал сильную потребность, чтобы кто-то оказался рядом и испытал те же чувства, поскольку впоследствии их невозможно будет вызвать простым описанием. Многие догадываются, что назначение фотографий, впечатлений, рассказов, привезенных из дальних странствий, то же самое — поделиться с близкими своими чувствами. Если не с кем и нечем поделиться, то в них нет смысла. В политике желание поделиться чувствами от интеллектуального озарения, яркого впечатления, потребности действовать столь сильно, что воспрепятствовать этому можно только физически уничтожив их носителей. Существо стремления поделиться своими чувствами и мыслями не столько в их необыкновенной ценности, сколько в возможности через их посредство вступить в общение с людьми. Но чувства и ценности должны быть столь хороши для окружающих, чтобы они соглашались их принимать. Не все берут то, чем делятся.
Может показаться, что психологический феномен одиночества не является настолько значимым для людей, чтобы из него выводить одну из предпосылок политической психологии. Такие сомнения естественны для политической культуры, не склонной к сентиментальностям. Но эта культура не владеет окончательной истиной. Один из весьма сведущих в этой области специалистов О. де Бальзак писал: «Человека страшит одиночество. А из всех видов одиночества страшнее всего одиночество душевное. Отшельники древности жили в общении с Богом, они пребывали в самом населенном мире, в мире духовном... Первая потребность человека, будь то прокаженный или каторжник, отверженный или недужный, — обрести товарища по судьбе. Жаждая утолить это чувство, человек расточает все свои силы, все свое могущество, весь пыл своей души. Не будь этого всепожирающего желания, неужто сатана нашел бы себе сообщников» (5. С. 568). Мнение О. де Бальзака объясняет причины поведения людей, объединяющихся для изучения несуществующего, стремления к недостижимому, борьбы с придуманным, пристрастия к порочному, поклонения аморальному. Главное в этом случае не качество идеи, а сильнейшая потребность спастись от одиночества за счет мнимой или действительной общности. Множество политических лозунгов по истечении времени развенчиваются, оказываются фальшивыми. Это дает основание считать исторических предшественников якобы не слишком политически образованными, плохо информированными людьми. Едва ли это правда. От безысходности и одиночества они вступали в партии и союзы, в противном случае оставаясь вне общества. Терпят же невозможное в семье, глупости — на службе. Терпят и в политике.
Неверно, конечно, объяснять страх одиночества только при-
чинами, которые могут показаться идеальными. Есть в стремлении избежать одиночества рациональное звено — страх перед «пространством без ориентиров», упоминавшийся ранее Э.Дюркгеймом и разъясняющий суть дела. Паскаль сходным образом характеризовал одиночество: «Созерцая всю безмолвную вселенную и человека, оставленного во тьме на произвол судьбы, заброшенного в эти закоулки вселенной, не ведающего, на что надеяться, что предпринять, что будет после смерти... меня охватывает ужас, как человека, которому пришлось заночевать па страшном необитаемом острове, который, проснувшись, не знает, как ему выбраться с этого острова, и не имеет такой возможности» (Паскаль. Мысли. Раздел 194). Любая политика когда-то исчерпывает свою объяснительную и направляющую силу. Политика словно ведет человечество через некоторое пространство, где в соответствии с принятой концепцией «расставлены маяки и вехи», ориентирующие движение общества в целом и каждого человека в отдельности. Ориентиры позволяют маневрировать с минимальными потерями в условиях истощения традиционных ресурсов, экологического повреждения окружающей среды, изменения демографических параметров населения, структуры производства, торговли, содержания науки и образования. Но через какое-то историческое время это «разведанное», обжитое, понятное пространство оказывается пройденным. Человечество вступает на территорию неизвестных ресурсных возможностей, национальных, социальных отношений и пр. Действующие политические концепции перестают объяснять новое-пространство и указывать путь движения в нем. Тогда и распространяется страх «пространства без ориентиров», в котором живому существу практически всегда непонятно, что можно, что нельзя.
Насколько этот страх обоснован, можно судить по примерам из истории СССР, на которые ссылается 3. Бжезинский: «Смерть — скорая или растянутая на несколько лет — была судьбой целых слоев общества: политических оппонентов, идеологических соперников, попавших под подозрение членов партии и офицеров армии, бывших аристократов, национальных групп, считавшихся потенциально нелояльными, этнических групп, заклейменных как враждебные, религиозных проповедников, так же как и проявлявших какую-то активность верующих, и даже родственников, а то и (во многих случаях) поголовно всех семей людей, выбранных в качестве жертв» (13. С. 32). Положение, при котором миллионы людей без сопротивления соглашались на собственное уничтожение, только отчасти объясняется силовым превосходством карательных органов. Происходило все это на фоне психологического феномена — массового одиночества людей, которое и создавало условия для эффективных репрессий. Последовательность развития этого явления представляется такой: а) потеря населением ин-
тереса к организации «политического поля» как к бесполезному, досужему делу; б) распространение среди населения иллюзорных надежд не оказаться среди слабых и одиноких за счет личной приспособительной активности; в) разобщение людей из-за отсутствия какой-либо объединяющей их политической идеи; г) сокращение общения среди населения и разрыв эмоциональных контактов; д) исчезновение традиционных форм обмена информацией; е) утрата населением знаний относительно характера поведения на новом «политическом поле»; ж) потеря ориентиров в политическом пространстве и собственной воли, определяющей процессы в обществе; з) падение ценности жизни в глазах населения и наступление всеобщего аномичного саморазрушения.
Быстрые социальные, экономические изменения, упоминаемые Э. Дюркгеймом, — это переход общества на новое «политическое поле» с неведомыми тропами и границами. Этот переход осуществляется не только во внешнем физическом, но и во внутреннем психологическом пространстве. Теории, программы жизни на старом поле ничего не объясняют на новом. Замещение одних общественных норм другими временно создает интеллектуальное «пространство без ориентиров». В этом пространстве могут утрачиваться цели существования, которому сопутствует состояние одиночества. Одиночество или преодолевается принятием общей модели нового «политического поля», или развивается аномия — состояние беспорядка и беззакония, опасное как для отдельного человека, так и для общества в целом.
Тема одиночества неисчерпаема по объему, грандиозна по своей психологической значимости и по влиянию на самые разные стороны жизни человека, включая политическую жизнь. Помимо субъективных, личных условий формирования одиночества, оно может развиваться по причине объективных обстоятельств: депривации (изоляции) сенсорной, социальной, волевой и интеллектуальной. Примерами вынужденной депривации является тяжелое страдание — слепоглухонемота, преодолеваемая методами первоначального формирования и развития человеческой психики при отсутствии зрения, слуха и речи; произвольной — принудительная изоляция осужденных с резким ограничением поля зрения, звукового спектра, объема общения, движения и др. Нечто подобное происходит в политических системах, в которых объектом депривации является и отдельный человек, и население целого региона или государства, хотя и в своеобразной форме.
Широко известна сенсорная депривация, встречающаяся в специальных условиях деятельности (у полярников, у мореплавателей-одиночек, у летчиков) или в лабораторных опытах (с изоляцией всех анализаторов: зрительного, слухового, тактильного, проприорецептивного и пр.). Изменение степени обособ-
ленности органов чувств от внешних раздражителей неизменно приводило к появлению психических нарушений типа галлюцинаций, расстройств процессов памяти, мышления. Депривация или ограничивает получение информации, или нарушает равновесие между объемами зрительной, слуховой, тактильной и другой информации. Это явление представляет опасность для человека на психофизиологическом уровне, разрушая психику и дезориентируя его в окружающем пространстве. На уровне психики «политического человека» происходит нечто подобное: из информационной среды изымается большая часть сведений о состоянии, особенностях, механизмах и процедурах функционирования власти. В такой однообразной среде человек становится политически беспомощным, как полярник среди бескрайних снегов Арктики, где серое небо сливается с серым горизонтом.
Социальная депривация сходна по описанию с идеей социального измерения одиночества. Иногда их причиной являются остракизм, изгнание, отставка, неприятие. Иногда социальная изоляция выражается в том, что сам человек ощущает себя недопущенным, отстраненным, исключенным из той социальной структуры, которую он считает для себя естественной и необходимой. Иногда это выходит за границы его личных отношений и обусловлено масштабными социальными процессами исторического плана. (Масштабные миграции, распад традиционного социального окружения и др.) Кроме этого, встречается включение в отвергнутую группу неудачников, ненормальных, преступников, малообеспеченных, старых и больных. Проявлением политической депривации являются различные медицинские, национальные, возрастные ограничения на вступление в партию, на избрание, на голосование. Для изолированного человека запрещаются темы, формы, места, круг людей для общения, влияния на политические вопросы.
Волевая депривация несколько сходна с идеей культурного измерения одиночества. В данном случае речь идет о депривации человека по его субъектным характеристикам, из которых самой значительной является воля. Субъект имеет сформированные мотивы поведения, располагает привычными эталонами профессиональной и культурной деятельности, привычные формы выражения своих эмоций, приемлемые в его предыдущем круге общения. По разным причинам люди часто оказываются лишенными предыдущей культуры поведения и не включенными В новую культуру. Причиной этому могут послужить, политические, экономические, правовые, культурные инновации, независимые от одного, отдельного человека. В политической жизни волевая депривация сопровождает действия различных диктатур, режима военного положения, оккупации, ограничения на деятельность политических организаций. Проявляется это в при-
нудительном разрыве политических мотивов и действий людей с физическим преследованием за нарушение запрета.
Интеллектуальная депривация, с некоторыми допущениями, может быть соотнесена с космическим измерением одиночества, наиболее важным для политической психологии. Ощущение интеллектуальной депривацни в политике можно сравнить с ощущением человека, который оказался в темноте, в незнакомом месте, без малейших представлений, как ему вернуться из пустынного, необитаемого места. Ощущение ужаса, охватывающего человека, заблудившегося в каких-то подземных пещерах, сравнимо с аналогичным ощущением, которое он переживает в политической жизни. Только сейчас, в 1991 г., у нынешнего поколения появляется ощущение «политической» темноты, сырости, тишины и опасности. Например, даже чтобы выйти из темной холодной пещеры, необходима информация. Она может иметь вид шнура, ведущего к выходу, или фонаря, или карты, или памяти о том, как расположены лабиринты пещеры. В политике, как в пещере, тоже нужна некая «карта», по которой человек мог бы маневрировать в лабиринтах власти. Ошибка в политическом поведении любого гражданина опасна для него не менее, чем ошибка спелеолога в пещере. Интеллектуальная депривация достигается еще за счет специального обучения решать задачи с изъятыми элементами мышления: а) ощущения проблемы, с которого и начинается процесс мышления, б) самостоятельного формулирования задач, в) разработки собственного алгоритма решения задачи, при этом оставляя для знаний, умений и навыков интеллектуального депривированного «политического человека»: г) применение готового алгоритма и л) проверку правильности его использования. В этом случае при внешней благопристойности политического процесса инициатива всегда остается за тем, кто обнаруживает проблемы, их формулирует и разрабатывает алгоритм их решения.
На новом «политическом поле» люди каждый раз «обнаруживают» массу непонятных, необъяснимых вещей: летающие тарелки, полтергейт, гипноз, колдовство, хиромантию, астрологию, проблемы озоновой дыры, предсказания Нострадамуса, социальные и политические реформы, отношение к вере, проблему любви... Список бесконечен, он может создать ощущение абсолютной темноты и одиночества в житейском лабиринте. В поле зрения не попадают тайная дипломатия, перемещения валюты и золота, грузопотоки сырья, товаров и оружия, но все это интуитивно угадывается, усиливая чувство исключенности из жизни, одиночества. В этом случае другого варианта в жизни у человека, кроме объединения с другими людьми для понимания происходящего и влияния на него,— нет.