Политическое действо, свидетелями которого мы являлись в августе — сентябре 1991 г., началось не сегодня и не вчера, а сопутствует всей истории человечества. Ощущение новизны
у нас вызывается лишь обновленной терминологией, совершенствованием технических средств общения и передачи информации. А люди — те же, страсти те же, речи те же, и мысли те же. Изменяется форма, но не изменятся психологическое существо политических явлений. Создается впечатление, что» старая психологическая пьеса играется новыми актерами в современном политическом интерьере. Даже Бентам писал, что, удаляясь от научной стороны предмета, он ставит в число прочих преимуществ гласности развлечение, которое она доставляет. Он предостерегал, что тот, кто посмотрит на это соображение как на легкомысленное, будет неправ. Полезным называется то, что обещает благо. Развлечение само по себе — осуществленное благо... Какой-то император, вспоминает Бентам, предложил премию тому, кто выдумает новое развлечение. По мнению Бентама, больше всего ее заслуживает тот, кто первым сделает всеобщим достоянием труды законодательного собрания (6. С. 25—26).
Ни в каком театре не могли быть экспромтом произнесены многие фразы, составившие славу парламенту Франции. При: обсуждении статьи одного из проектов, гласившей, что французский народ никогда не заключает мир с врагом, занимающим его территорию, депутат Мерсье возразил: «Вы, значит, обольщаете себя надеждою быть всегда победителями? Разве вы заключили договор с победой?». На что его оппонент, Базис,, воскликнул: «Мы заключили его со смертью!» (55. С. 366). Или, в полемике с монтаньярами депутат Жансонне заявляет о якобинцах: «Если они и помогли спасению общества, они' сделали это по инстинкту, как гуси Капитолия (смех). Но ведь римский народ из признательности к такого рода освободителям не сделал их диктаторами или консулами» (55. С. 495). Член Конвента Иснар говорит отчаявшимся роялистам: «Если у вас нет оружия, нет ружей, выройте из земли кости ваших отцов и вооружитесь ими для истребления всех этих разбойников» (55. С. 638).
А парламентские жесты, которые могли бы составить честь любому театру? После трагедии сентября 1793 г. Дантон пытается примириться с жирондистами и протягивает им руку. Они делают вид, что замечают на ней кровь, и отталкивают ее. На заседании, где был арестован Робеспьер, депутат Луше требует обвинительного декрета. На требование ареста Робеспьер отвечает: «А я требую смерти!» Тогда его брат вместе с депутатом Леба подходят к Робеспьеру и берут его за руку, заявив, что разделяют его участь. Конвент потрясен и колеблется... но голосует за декрет об аресте. Депутат Гарнье кричит: «Его душит кровь Дантона!» (55. С. 602).
Ни один театр мира не достигнет накала страстей парламента. Но было бы несерьезно принимать эту сторону политического действа за существо деятельности депутатов. При всей
зрелищности и эпатажности их поведения парламент выполняет более впечатляющую работу, чем может показаться. Депутатские страсти неизмеримо мелки в сравнении с последствиями их законодательной работы. Из парламента движется все сметающая законодательная экспансия. Депутаты создают систему правового регулирования. Эта система вовлекает в грандиозный спектакль целые народы и государства, порождает страсти и поступки, которые десятилетия заставляют креститься миллионы людей при каждом шорохе.
Именно это не должно быть заслонено формами и эффектами парламентской работы, главное — законодательная деятельность в форме правового регулирования. Именно это подогревает страсти депутатов, иногда не выдерживающих напряжения работы, иногда играющих «роль» эмоционально вовлеченных в решение проблемы.
Несомненным является то, что идея «законности» управления государством была главной для лидеров революции во Франции 1792 г. В исторических хрониках постоянно циркулирует мысль о том, что «организовать монархию — значит добиться того, чтобы король управлял сообразно законам» (55. С. 9). В первой Конституции 1791 г. было сказано, что король управляет по воле нации. Он не может издавать законы, устанавливать налоги. В «Декларации прав человека и гражданина» было заявлено, что: «Закон есть выражение общей воли. Все граждане имеют право лично или через своих представителей участвовать в издании законов...». И фактически вся политическая работа Национального собрания, Конвента, Директории была подчинена одной цели — полностью заменить законодательство, а значит, изменить все общественные отношения в стране. Фейерверк впечатляющих противоборств в парламенте, выплескивающихся в уличные беспорядки и завершающихся гильотиной, был не более, чем антуражем законодательного процесса. Умолкли голоса выдающихся ораторов и полемистов. Улицы приобрели современный вид. Пушки и фригийские колпаки сданы в музеи. А законы остались, и главное — установилась парламентская процедура формирования законов, перешагнувшая границы Франции.