Триста сороковая ночь

Когда же настала ночь, дополняющая до трехсот сорока, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Абу‑Новас сказал: „Слушаю и повинуюсь, о повелитель правоверных!“ И затем произнёс такие стихи:

«Ночь продлилась, от заботы я не спал,

Похудел я, размышляя без конца.

Я поднялся и ходил то у себя,

То блуждая в помещениях дворца.

И увидел что‑то чёрное я вдруг –

Это белая под прядями волос.

Месяц полный, что сияет и блестит,

Иль ветвь ивы, что прикрылась от стыда.

Выпил чашу я вина одним глотком,

А затем я пятнышко поцеловал.

И проснулась тут в смущении она,

И склонилась, точно ветка под дождём.

А затем, поднявшись, молвила она:

«Друг Аллаха, что случилось здесь, скажи?»

Я ответил ей: «То гость, пришедший в стан,

Думает найти приют здесь до зари».

И ответила в восторге: «Господин,

Гостя зрением и слухом я почту!»

И халиф сказал ему: «Убей тебя Аллах, ты как будто присутствовал при этом вместе с нами!»

И потом халиф взял его за руку и отправился с ним к невольнице, и, когда Абу‑Новас увядал её (а на ней было голубое платье и голубой плащ), он пришёл в великое удивление и произнёс такие стихи:

«Скажи прекрасной в голубом плаще её:

«Аллаха ради, дух мой, мягче будь!

Поистине, когда с влюблённым друг суров,

Вздымаются в нем вздохи от волнения.

Ради прелести, что украшена белизной твоей,

Пожалей ты сердце влюблённого сгоревшее!

Над ним ты сжалься, помоги ему в любви,

Речей глупца о нем совсем не слушай ты».

И когда Абу‑Новас окончил своё стихотворение, невольница подала халифу вино, а затем она взяла в руки лютню и, затянув напев, произнесла такие стихи:

«Ты будешь ли справедлив к другим, коль жесток со мной –

В любви отдаляешься, другим наслаждение дав.

Найдись для влюбившихся судья, я бы жалобу

Ему принесла на вас – быть может, рассудит он.

И если мешаете пройти мне у ваших врат,

Тогда я привет вам свой пошлю хотя издали».

Потом повелитель правоверных велел давать Абу‑Новасу много вина, пока прямой путь не исчез для него. И затем он дал ему кубок, и Абу‑Новас отпил из него глоток и продолжал держать его в руке. И халиф приказал невольнице взять кубок из рук Абу‑Новаса и спрятать его между ног, а халиф обнажил меч и, взяв его в руку, встал над Абу‑Новасом и ткнул его мечом. И Абу‑Новас очнулся и увидел обнажённый меч в руке халифа, и опьянение улетело у него из головы. «Скажи мне стихи и расскажи в них о твоём кубке, а иначе я отрублю тебе голову!» – сказал халиф, и Абу‑Новас произнёс такие стихи:

«Моя повесть всех ужасней –

Стала вдруг газель воровкой –

Кубок мой с вином украла –

В нем я лучший пил напиток –

И укрыла в одном месте –

Я в душе о нем страдаю.

Стыд назвать его мешает,

Но халифу есть в нем доля»

И повелитель правоверных сказал ему: «Убей тебя Аллах, откуда ты узнал это? Но мы приняли то, что ты сказал».

И он велел дать ему почётную одежду и тысячу динаров, а Абу‑Новас ушёл радостный.