Восстание Тэйшонов вскрыло основные противоречия, характерные для вьетнамского развитого феодализма, и открыло путь к переходу страны при династии Нгуенов к поздним этапам феодальных отношений.
Социально-экономические процессы, связанные с ослаблением общинной организации, с ростом поместного землевладения, упадком условного чиновничьего землевладения, с развитием рынка, ремесел и городов, особенно усилились в рассматриваемый период. Для понимания социальной роли помещика и его места во вьетнамской деревне необходимо учитывать, что вьетнамский помещик происходил из богатых крестьян этой же деревни; государственными чиновниками могли стать его дети, реже и только в позднее время — он сам. Отсюда и его тесная связь с деревней. Но отжившая форма производственных отношений, при которых экономическая и политическая власть находилась в руках служилых феодалов, а деревенское и городское население рассматривалось как имущественно и социально нерасчлененная совокупность свободных, народ, сковывала вьетнамское общество до конца XVIII в. Двойная эксплуатация — со стороны чиновников-землевладельцев и со стороны новых феодалов, «богачей»-помещиков,— была отражением в экономической сфере этого противоречия между содержанием и формой. Оно вызвало восстание Тэйшонов, разрешившее частично указанное противоречие.
|
|
Основой класса феодалов все более становились помещики, в то время как чиновничество постепенно занимало то место, которое оно занимало в большинстве позднефеодальных государств, особенно абсолютистских (во Вьетнаме XIX в. имелся ряд черт абсолютизма),— обладающее высоким престижем сословие платных служащих, лишь часть из которых являлась помещиками-землевладельцами[380]. При этом те из них, кто являлся помещиками, частью были ими при рождении, частью стали ими в результате накопления богатства в ходе службы в государственном аппарате.
Продолжавшиеся с XVII—XVIII вв. распад общины, размывание ее средних слоев привели, с одной стороны, к выделению массовой прослойки неслужилых мелких феодалов-помещиков («богачей»), а с другой — к разделению крестьян-трудящихся на средний слой полноправных общинников и низший слой, основную часть которого составляли неполноправные общинники (пришлые бедняки с ограниченными правами, частью — без земли)[381].Прочие группы, в том числе близкие к холопам, стали немногочисленны.
Общинный механизм уравнительного землепользования постепенно прекращал свое действие[382]. Деревня практически превратилась в совокупность мелких помещиков и крестьян-аллодистов (наследственных владельцев мелких участков); к середине XIX в. использование остатков общинных институтов даже для фискальных целей становилось затруднительно. В разных частях страны соотношение этих групп было различно, но особенно сильно расслоение ощущалось на севере.
|
|
Соответственно изменилась и система эксплуатации. Роль ренты-налога быстро падала, объем ее уменьшался пропорционально уменьшению доли общественных полей (конг-дьен) в пользу частных (ты-дьен)[383], все большее число крестьян оказывалось в прямой зависимости от помещика. Соответственно уменьшались, особенно на севере, суммы собираемых государственных налогов и возможность содержать на их счет дипломированных чиновников и солдат. Необходимо помнить, что объем собираемых налогов был много меньше того, что должно быть собрано по налоговым ведомостям, так как частичная отмена и сокращение налогов стали в XIX в. частым явлением. Число дипломированных чиновников в XIX в. упало, их функции в значительной мере перешли к лай зитям — местным недипломированным чиновникам: старосте деревни, помощнику начальника тонга и др., которые практически все были помещиками[384]. Таким образом, административная власть на местах все более переходила сначала на практике, а затем и юридически к помещикам. Изменилась и форма участия дипломированных чиновников в феодальной эксплуатации. Подавляющее большинство в течение первой половины XIX в. было переведено на денежное (порой частично рисовое) жалованье[385], в значительной части выплачивавшееся за счет доходов, получаемых с юга. Даже вопрос о небольших участках под дома для чиновников и членов их семей был предметом обсуждения в тех редких случаях, если чиновник или его семья не имели частных земель, т. е. не были помещиками[386].
Что же подготовило это превращение феодальной бюрократии в сословие платных чиновников? В первую очередь изменение-условий в деревне, где значительная часть земли теперь принадлежала помещикам, а не крестьянам. Обложение же помещиков было фактически, а частью и формально ниже, чем свободных крестьян, а это означало появление на рынке больших масс товарного риса. Потребителями его стали в первую очередь дипломированные чиновники, переведенная на жалованье армия и быстро растущие города. Для служилых феодалов, чье число на местах сокращалось, хватало уменьшившихся (относительно) налогов, которые во все большей степени платились деньгами, на которые и покупался рис и другие продукты, раньше шедшие куанам с их служилых земель. Структура эксплуатации изменилась, роль рынка резко возросла.
Развитие денежных отношений, резкое увеличение торговли предметами широкого потребления, в первую очередь рисом, составляют одну из характерных особенностей XIX в. Росло число торговых пунктов, увеличивался объем торговли, ее сложность, дальность и регулярность перевозок и т. д. Вьетнамское купечество стало заметной частью общества, откуп налогов, таможенных сборов, рудников стал распространенным явлением. Купечество получило определенные права, у него были свои идеологи и защитники даже при дворе. Да иначе и быть не могло в условиях, когда без регулярного массового торгового обмена многие важные области страны просто не могли существовать (подвоз риса с юга, продуктов горнорудной промышленности с севера и т. д.). Купцы часто вели борьбу в защиту своих экономических интересов и прав и нередко ее выигрывали. Определенные позиции в торговле и промышленности занимали ведавшие рядом отраслей «экономические» чиновники, получавшие часть доходов.
Изменилось и положение частных промышленников. Слово-«ремесленник», по традиции применявшееся ко всем лицам, связанным с несельскохозяйственным производством, объединяло не только цеховых рабочих и наемных рабочих, но и хозяев рудников, и хозяев ткацких мануфактур, и владельцев больших верфей, оружейных мастерских, даже монетных дворов. И, что наиболее примечательно, городское торгово-ремесленное население уже рассматривалось феодалами-чиновниками и императорской властью как группа, отличная от других слоев общества.
|
|
Основную массу населения деревни составляли малоземельные и безземельные крестьяне, работающие целиком или частично на земле помеищка; многие из них были юридически неполноправными, они платили налог (подушный налог) государству и ренту — помещику.
Значительную группу составляли юридически полноправные крестьяне, ведущие собственное хозяйство на наследственных участках земли (как общинных, так и частных) и объединенные в некоторой степени сохранившимися общинными институтами[387]. Они давали основную массу ренты-налога. Имелись крестьянские общины, целиком платившие на «законном» основании ренту-налог крупному титулованному феодалу[388] или помещику (во втором случае такие деревни укрывали от государственного обложения). В горных районах существовали более ранние формы феодальных отношений: горцы были обязаны определенными поставками и своим феодальным вождям, и государству.
Основная масса вьетнамских феодалов — это мелкие помещики, обладавшие наследственными частными землями в деревнях, как правило небольшими и часто разбросанными в разных местах (кроме созданных помещиками деревень на юге). Часть из них могла обрабатываться семьей помещика, часть — крестьянами, зависимыми от феодала. Помещик-«богач» (тхо хао) не считался владельцем этих крестьян, но их экономическая зависимость позволяла применять любые формы насилия. Он платил со своих земель небольшой (хотя порой и формально равный крестьянскому) налог государству (если не относился к сословию чиновников). Экономическая и административная власть помещика в деревне была велика, поскольку общинная администрация и многочисленные недипломированные помощники начальника уезда (хюена) состояли из них, и все более усиливалась; источники полны упоминаний о засилье помещиков в деревне, об их уклонении от уплаты налогов и от регистрации своих земель.
|
|
На протяжении XIX в. феодальное чиновничество несколько раз пыталось частично восстановить свои позиции в экономической жизни деревни, ограничив поместное и вообще частное землевладение, но все эти попытки были тщетны как потому, что помещиками были сами чиновники, так и потому, что не могло быть и речи о последовательной борьбе феодального государства со своей основной социальной базой (все императоры отвергали решительные меры против помещиков). Именно они все более превращались в военную опору государства, самостоятельно подавляя порой даже средние по масштабам крестьянские восстания[389]. Прямые отношения землевладельцев-помещиков и крестьян, не опосредованные государством, все более становились основой деревенской жизни. Положение же прослойки феодальной бюрократии в XIX в. было иным, чем раньше. Она уменьшилась в размерах, утратила в пользу помещиков значительную часть функций (даже часть рангов иерархии, правда низших), в том числе важнейшую — непосредственный контроль над крестьянским землевладением в деревне (по мере уменьшения числа общинных земель). Из ее ведения постепенно выходили все деревенские дела и часть полицейских функций, и существовала она уже в основном за счет централизованно распределяемого денежно-рисового жалованья. Изменялась и структура этой прослойки: в ней усилились военные элементы и недипломированные гражданские чиновники. Определенную роль сыграло и то, что военные кадры черпались в начале века из центра и с юга, где гражданская администрация была малочисленнее и слабее. В создаваемой Нгуенами администрации потеряло четкость характерное для XVII—XVIII вв. разделение-гражданской и военной администрации; слияние военной и гражданской администрации проходило в начале XIX в. при преобладании военных и их методов управления.
Ослабевала идеологическая база феодальной бюрократии — конфуцианство; хотя отдельные императоры пытались ее восстановить, прежнее положение достигнуто не было, в середине века снова усилилось влияние буддизма. Необходимо учитывать, что» администрация формировалась в своей основе при Зя Лонге из жителей бывшего Дангчаунга, притом военных, т. е. той прослойки, которая традиционно противостояла конфуцианской феодальной бюрократии бывшего Дангнгоая[390]. До 1820 г. эта группа господствовала, до 30-х годов сохраняла очень важные позиции на севере и юге. Да и впоследствии ее влияние в духовной жизни: невозможно было игнорировать.
Такая прослойка, как духовенство (буддийские монахи и конфуцианские ученые), сохранилась, но ее имущество было незначительным применительно к каждому отдельному представителю духовенства и не очень большим суммарно (имеется в виду земельное имущество). Вьетнамское государство XIX в. отличает определенная светскость, так как попытки утвердить преобладающее влияние конфуцианства, во-первых, были непоследовательны, а во-вторых, начались много позднее оформления государства; Нгуенов. Импульс религиозного индифферентизма, данный Зя Лонгом, так и не был преодолен даже в столице к началу французской агрессии.
Вопрос о социальной структуре вьетнамского города исследован еще далеко не полностью, но налицо бурное развитие рынка, резкий рост торговли предметами широкого потребления, интенсивное развитие денежного хозяйства. Объединение страны и уничтожение Тэйшонами обветшалых рамок феодально-бюрократического государства создали возможность немедленной реализации давно подготовлявшегося взаимного дополнения экономики различных частей страны (рисовый юг — горнодобывающий север и т. д.). Распад общины и интенсивное перемещение представителей трудящихся слоев, появление товарного риса помещиков, широчайшее распространение наемного труда и денег — все это способствовало быстрому развитию и оформлению предбуржуазных и предпролетарских слоев города. В XIX в. происходило массовое сселение ремесленников в города, прежде всего в столицу. При этом оно зачастую было добровольным и поощрялось государством. В результате традиционные цеховые связи постепенно рушились, в новых условиях большое число ремесленников (кроме части приписанных к крупным государственным мастерским, верфям) становилось людьми наемного труда. Ремесленники в сельскохозяйственных деревнях (кузнец, ткач, гончар и т. п.) были традиционно относительно слабы во Вьетнаме, ремесленные же кварталы-фыонги, особенно образующие самостоятельные ремесленные поселения, постепенно утрачивали элементы общинно-цеховой спайки. Росла металлургия и металлообработка, особенно железа; практически все необходимые стране орудия производства и все оружие вырабатывались в ее пределах. Вcе это дает основание считать, что увеличивалось число лиц наемного труда. Наемные рабочие городов и шахтеры боролись против эксплуатации (бегство, медленные темпы работы), порой добиваясь увеличения заработной платы. Они участвовали в восстаниях в Ханое, в обороне восставшего Зядиня (Сайгона) от императорских войск, в шахтерских восстаниях.
В городе четко оформились крупные купцы-предприниматели, которые не только ворочали огромными суммами в рамках своих торговых предприятий, но и брали на откуп налоги, таможенные сборы, рудники, владели флотилиями кораблей и торговыми караванами и т. п. Это говорит как об увеличении возможностей первоначального накопления, так и о том, что оно шло и прошло значительный путь—большие запасы денег у купцов и промыш-.ленников уже были, и они пускали их в торговый и промышленный оборот (хотя можно предположить и вложение их в земельную собственность). Мало того, купеческая верхушка организованно выступала против попыток дискриминации крупных торговцев, а порой проваливала соответствующие начинания властей, используя своих сторонников в правительстве и на местах.
В целом развитие промышленности шло медленнее, чем развитие торговли; позиции государственных предприятий были еще сильны; предубеждение против частного предпринимателя было глубже, чем предубеждение против частной торговли. Впрочем, последнюю также постоянно стремились обложить возможно более высокими налогами и максимально регламентировать.
Таков был социальный строй феодального вьетнамского общества в первой половине XIX в.
В характеристике социальной структуры XIX в. можно указать на две тенденции; их борьба определяла, в частности, экономическую и социальную политику двора Нгуенов, его реакцию на развитие общественных процессов в стране.
Первая из них сводилась к стремлению феодалов всеми возможными средствами укрепить свое положение в недавно полностью восставшей стране. Опыт тяжелой войны с Тэйшонами показал окружению Зя Лонга, в основном состоявшему из военных, что одних побед на полях сражений недостаточно, что необходимы как временные уступки крестьянам и городским низам, так и прочная опора на помещиков. Надо было гибко маневрировать, учитывать в первую очередь реальности экономической и социальной обстановки, а не те или иные старые концепции деятельности феодального государства. Немалую роль играл и страх перед крестьянами у феодальных лидеров 1800—1810 гг., лично помнивших восстание Тэйшонов. Первая тенденция реализовалась не через продуманную программу реформ, а через «стихийный реализм» осторожности, следовать которому было тем легче, что основные кадры того времени из-за принадлежности к военному сословию (и в значительной степени к его низам) и происхождения из Дангчаунга (владения Нгуенов) были менее связаны с закосневшим феодально-бюрократическим гражданским аппаратом и его традициями, чем основная масса гражданских чиновников, особенно на севере. Сложившаяся в годы войны с Тэйшонами и господствовавшая в 1800—1810 гг., когда были заложены основы социального и государственного устройства империи Нгуенов, эта тенденция действовала и на протяжении большей части 20— 30-х годов, поскольку политические деятели этого направления фактически были у власти на большей части страны (Ле Тят — на севере до 1826 г., а Ле Ван Зюет и его сторонники — на юге до 1833—1835 гг.). Практически вплоть до середины XIX в. носители этой тенденции были влиятельны и многочисленны, особенно в средних звеньях центрального государственного аппарата, в провинциях и в армии. Эта тенденция гибкого управления в гораздо меньшей степени сковывала развитие производительных сил, чем противостоящая ей консервативная тенденция.
Эта вторая тенденция действовала во вьетнамском обществе с самого начала XIX в. Субъективно ее носители, требовавшие максимального восстановления архаических норм общественной жизни, хотевшие, чтобы «все было, как прежде», рассматривали военную победу феодалов как социальную победу, доказавшую адекватность старых феодальных норм вьетнамской действительности конца XVIII — начала XIX в. Тем самым они отказывались видеть те новые силы и процессы, реальность которых признавали носители первой тенденции. Помимо этого субъективного стремления вернуть доброе старое время были и объективные факторы, способствовавшие усилению этой консервативной тенденции. Заключались они в том, что по мере укрепления власти феодального государства, достигнутого в основном военными методами и военными кадрами, росла необходимость в достаточно разветвленном государственном аппарате. А пути его формирования и деятельность были весьма и весьма традиционными, в то время как опыт 1790—1810 гг. базировался на временных мерах и организациях чрезвычайного тийа и поэтому не мог стать основой быстрой всеобщей реформы государственного аппарата. Формирование нового типа регулярной гражданской администрации не могло не быть делом длительным; лишь часть (хотя и очень важная) вставших в этой связи проблем была решена в период преобладания в верхах первой тенденции (перевод чиновников на жалованье)[391]. В результате объективно необходимое быстрое воссоздание гражданских норм повлекло за собой укрепление позиций исторически изжившей себя прослойки класса феодалов — феодальной бюрократии с ее тенденцией к восстановлению феодально-бюрократической организации всего господствующего класса и восстановлению соответствующих форм эксплуатации. Усиление консервативной тенденции шло параллельно не только с воссозданием прослойки ее носителей — высших и средних гражданских чиновников, но и параллельно со сменой поколений, с уходом тех, кто помнил тэйшонское восстание, параллельно с затуханием восстаний вьетнамских крестьян в непосредственно послетэйшонский период. Укреплялось мнение, что тяжелые времена прошли и можно «все вернуть». Эта тенденция стала преобладать при дворе с начала 20-х годов, а в стране в целом — с середины 30-х годов XIX в.; она лежала в основе политики феодальной верхушки до середины XIX в.
Было бы неверно считать тот или иной период временем полного преобладания какой-либо тенденции или временем их борьбы. Борьба шла все время, и ни одна из тенденций никогда не преобладала полностью. В 1800—1820 гг. в верхах имелась активная оппозиция консерваторов, частично подавленная лишь к 1816 г.[392]; в 1820—1830 гг. при дворе стала преобладать линия «консерваторов», но она никогда не была проведена полностью в жизнь, поскольку распад общины, рост роли городов и власть помещиков в деревне были реальностями, от двора не зависящими. Все попытки реставрации наталкивались как на борьбу крестьян, так и на сопротивление помещиков и купцов. До 1827 г. мероприятия «консерваторов» ограничивались центром — самой бедной частью страны, и лишь с 1832 г. вторая тенденция окончательно победила в верхах. Но и после этого попытки реализации основного элемента программы консерваторов — восстановления эксплуатации по преимуществу через ренту-налог — наталкивались не только на крестьянские восстания и глухое, упорное и повсеместное сопротивление помещиков и купцов, но и на протесты и прямое неподчинение многих крупных чиновников на местах; они не могли в отличие от двора абстрагироваться от реальной жизни. «Консерваторам» удалось подавить частное предпринимательство в горнодобывающей промышленности (что повлекло за собой ее упадок), ограничить сферу откупов и сферу денежного обращения (что мешало развитию купечества), восстановить частично регулирование рисового рынка (что вызвало трудности с продовольствием), подорвать влияние военных (за счет заметного ослабления армии). Такой ценой был «восстановлен» порядок функционирования государственного аппарата, но это коснулось скорее столицы, чем страны в целом, где влияние государственного аппарата постепенно ослабевало.
В рассматриваемый период во Вьетнаме шла борьба между двумя феодальными прослойками. В руках одной из них — помещиков — была экономическая и политическая власть в деревне, которую уже невозможно было отнять, что часто признавалось «консерваторами», в руках другой — чиновничества (отчасти изменившего в связи с переходом на жалованье свою социальную сущность) — находилась верховная политическая и административная власть.
В 30—40-х годах от консервативной политики феодальной верхушки страдали в первую очередь крестьяне и горожане, особенно городские низы; политическая ситуация, отражавшая сложность социально-экономической ситуации, была весьма напряженной. Естественно, было бы неверно считать постепенное усиление «консерваторов» следствием чисто политических событий (победы одной из группировок при дворе). Оно отражало неподготовленность страны в целом к созданию системы государственной власти, адекватной новой социальной базе — помещикам. Для этого необходимо было длительное время, и преобладание реалистической тенденции в 1800—1820 гг. было скорее забеганием вперед; обостренное внимание ко всему перспективному с точки зрения класса феодалов (в первую очередь усилению помещиков) было обусловлено опасением повторения крестьянского восстания. И, видимо, не случайно именно в первые два десятилетия XIX в. помещики регулярно и активно поддерживали государственную власть в критические для нее моменты крестьянских восстаний[393] и постепенно сократили эту поддержку в 30—40-е годы, когда предпринимались попытки опереться по преимуществу на чиновничество.
Возможность повторения общевьетнамского восстания была реальностью, крестьянство не оставалось безразличным к тому, каким путем пойдет развитие феодального общества. Изучая историю Вьетнама первой половины XIX в., можно увидеть, что проведение реалистической политики в 1800—1820 гг. сопровождалось восстаниями вьетнамских крестьян гораздо меньшего масштаба, чем проведение консервативной политики в 20—30-х годах. Возможно, это и было одной из причин сохранения на своих постах представителей реалистической тенденции во времена, когда верховная власть последовательно придерживалась консервативной политики. В то же время при Зя Лонге (1802—1820) восстания вьетнамских крестьян происходили именно в той части страны, где власть временно оказалась в руках «консерваторов» (Нгуен Ван Тхань), и пошли на убыль после отстранения этих последних от власти.
В 30—40-х годах крестьянские восстания ширились одновременно с активизацией консервативной политики. Крестьянские восстания играли роль своеобразного регулятора в политике господствующего класса, причем не только потому, что они усиливали страх перед всеобщим восстанием, но и потому, что делали очевидными преимущества одной социально-экономической политики верхов по сравнению с другой. Иными словами, крестьянство в целом чутко реагировало на попытки восстановления отживших форм власти феодалов, и попытки восстановления феодально-бюрократического землевладения и усиления роли государства и его чиновников в деревенской жизни наталкивались на сопротивление не только помещиков, но и крестьян, о чем прямо пишут источники. Совершенно неверно было бы говорить о какой бы то ни было поддержке крестьянами линии сторонников реальной политики, но в конкретной обстановке первой половины XIX в., когда власть помещиков над деревней была бесспорной, усиление при преобладании в верхах «консерваторов» эксплуатации еще и со стороны феодальной бюрократии вызывало более частые вспышки крестьянского протеста. Подобное усиление было экономически невыносимо и социально немотивированно, поскольку власть феодалов над деревней гарантировалась помещиками. Социальные отношения в деревне представляли собой в XIX в. сложный клубок противоречий, и на практике попытки чиновничества действовать в деревне вопреки помещикам без тех, чьими руками в первые двадцать лет XIX в. была подавлена половина крестьянских восстаний, сразу привели к резкому увеличению размаха этих восстаний.
Таким образом, при одинаково негативном отношении крестьян к помещикам и служилым феодалам помещики могли править в деревне без помощи куанов (кроме случаев крупных восстаний), а куаны уже не могли. Новые формы отношений, сложившиеся между помещиками и крестьянами, в большей степени способствовали сохранению феодального строя в целом, чем старые формы отношений между феодалами и чиновниками. Необходимо помнить, что само сложение этих новых форм было следствием социально-экономических процессов, шедших внутри крестьянства.
Было бы неверно полагать, что усиление консервативных тенденций в 20—40-е годы XIX в. было следствием реакционности или некомпетентности отдельных крупных феодальных лидеров. Естественно, были деятели, последовательно отстаивавшие законченно реакционные взгляды (Нгуен Ван Тхань, Нгуен Конг Чы и др.)» но не они определяли политику феодальной верхушки. У консервативных тенденций этих десятилетий были, как уже говорилось, объективные основания, и эти негативные тенденции были значительным, но не главным следствием более важной тенденции, позитивной. Такой тенденцией было становление после Тэйшонского восстания новых, позднефеодальных форм производственных отношений, основанных на прямой эксплуатации крестьян мелкими и средними неслужилыми помещиками в качестве основного вида феодальной эксплуатации. Экономическое становление этих форм активно шло в XVIII в., а в конце его восстание Тэйшонов смела значительную часть противостоящих помещикам архаических феодально-бюрократических прослоек. Последовавшие затем первые десятилетия XIX в. были периодом практических мер, оформивших в общем новое соотношение роли помещиков и куанов в социальной структуре.
Однако дальнейшее закрепление в государственных нормах новых отношений было невозможно без быстрого восстановления механизма власти — в условиях феодального Вьетнама это могла быть только централизованная иерархия гражданских чиновников. Таким образом, восстановление разветвленного (хотя и сравнительно малочисленного) гражданского чиновничьего аппарата было объективно необходимо для средних и высших звеньев механизма управления, и это восстановление началось уже при Зя Лонге и быстро шло при его преемниках. Естественно, что механизм с таким многовековым запасом инерции, каким обладало дипломированное чиновничество, не мог перестроиться за полвека (в отличие от военных кадров 1800—1820 гг., не обладавших опытом и традициями гражданского управления), ведь основным преимуществом гражданского чиновничьего аппарата в условиях феодального Вьетнама было то, что он образовывал целостную систему, где все винтики были давно подогнаны, и мог сам быстро восстанавливаться (до известных исторических пределов), что и происходило в 1820—1830 гг. При восстановлении этой системы мера обновления, обусловленная восстанием Тэйшонов и вызвавшими его социально-экономическими причинами, была различна для разных частей системы. Низшие и средние звенья, более связанные с реальной жизнью, сами быстрее менялись и были более восприимчивыми к новым явлениям в общественной жизни; верхние — менее восприимчивыми. Но объективные преимущества гражданской феодальной организации во Вьетнаме как раз и сводились к ее целостности, к тому, что класс феодалов получал в готовом виде весь механизм угнетения трудящихся, со всеми его звеньями.
Потому он и возродился с частично изменившимся низшим и средним звеном и с почти не изменившимся верхним звеном. Для значительных изменений вверху исторически прошло еще мало времени.
Так сложилось положение, при котором дальнейшее укрепление власти феодального государства, основанного на значительно изменившейся социальной базе, шло параллельно с усилением консервативных элементов и соответствующей политики в верхних звеньях феодального государственного аппарата в столице и при дворе. Насколько можно судить по истории независимого Вьетнама до 1883 г. и по некоторым чертам Вьетнама колониального, это усиление консервативных элементов не могло носить длительного характера, поскольку основные новые социальные слои — крестьяне-единоличники и помещики — становились все более массовыми. Но определенный отход от «реализма» первых послетэйшонских десятилетий в сторону «консерватизма» в 20—40-х годах совершенно очевиден. Он создал много новых противоречий как между крестьянами и феодалами, так и в среде феодалов (помещики тхо хао — чиновники-куаны) и среди куанов («практики» средних и низших звеньев — столичные куаны). Это усложнило обстановку в стране, значительно ее экономически ослабило, но в целом не угрожало существованию феодального строя, как такового, будучи объективно обусловленным, как уже говорилось выше. Это был первый этап периода перехода к позднему феодализму.