Полузверь, полуангел

Есть старый немецкий афоризм: человек — это по-
лузверь, полуангел. Есть изречение поновее: человек
начинается в человеке выше желудка. Человек раздвоен
здесь на тело и дух, и такое двоение до сих пор считает-
ся в обиходе аксиомой. Но человек не матрешка из
двух половинок, и дух его так же телесен, как и его
_тело — одухотворено. Все телесное, биологическое в
человеке отличается от животных. И глаза человека, и
его уши, и строение гортани, рук, ног и прямая походка,
и все его телесные ощущения — голод, жажда, половое
влечение— все это в нем имеет не животный, а челове-
ческий вид.

Фейербах, споря против такого дробления человека,
писал в «Основных положениях философии будущего»:
«Человек отличается от животного вовсе не только одним
мышлением. Скорее все его существо отлично от живот-
ного». «Даже низшие чувства — обоняние и вкус —
возвышаются в человеке до духовных... актов». «Даже
желудок людей... не есть животная, а человеческая сущ-
ность... Поэтому человек свободен от неистовства про-
жорливости, с которой животное набрасывается на свою
добычу». И он кончал: «Кто исключает желудок из оби-
хода человечества, переносит его в класс животных,
тот уполномочивает человека на скотство в еде».

Если отнести эти моралистические слова к любви,
то не получится ли, что люди, которые считают тело
чем-то животным, «уполномочивают» человека на скот-
ство в любви?

Наверно, найдутся такие, кто скажет, что не все в
человеке человеческое, что в его любви есть и секунды,

¹ Фейербах Л. Избр. философ, произв. Т. 1. С. 200—202.

которые единят его с животными, делают его таким же,
как они.

Возможно, в чем-то эти люди будут и правы. В апо-
гее близости человек испытывает совершенно особое
состояние — когда вдруг пропадает время, и все вокруг
исчезает, и ничего не остается. Человек выходит тут из
всей цепи пространства и времени, из всех своих свя-
зей с миром.

В нем остается одно только бескрайнее ощущение,
одно — но такой слепящей силы, что затмевает миллио-
ны его мыслей, понятий, привычек, чувств, воспоминаний.

Но может быть, этот момент экстаза не просто жи-
вотен, а «общеприроден»? Может быть, он говорит что-
то о самой биологической сущности жизни, о том, что
эта сущность — самозабвенное — в прямом смысле
слова — наслаждение, самозабвенное стремление к
благу?

Может быть, в этом отключении от жизни просве-
чивают и какие-то первичные противоречия жизни, со-
единение в ней бытия и небытия, вечности и отсутствия
времени? Может быть, тут есть и смутный прорыв к пер-
воэлементам жизни, к ее биологическим фундаментам,
которые единят собой все живые существа — от самых
низших до человека?

В человеке нет ничего чисто идеального, чисто ду-
ховного; в каждом его ощущении, в каждой мысли —
даже самой абстрактной, самой отвлеченной — участ-
вуют совершенно материальные процессы, которые про-
текают в его теле и в его нервах.

Вся биология человека сплавлена с психологией, и
этот сплав — одна из главных основ человеческой при-
роды, одно из центральных отличий человека от живот-
ного.

И любовные ощущения всегда телесны, всегда чув-
ственны, так как ощущение не может жить вне тела,
вне живой материи — матери этих ощущений. Как не

бывает ветра без воздуха, потому что ветер — это
движение воздуха, так и не может быть чувств без
ощущений; и любовь — это поток духовных, но «телес-
ных» в своей основе чувств, и телесно-физическое в
ней всегда идет в сплаве с духовно-идеальным.

Такая их сращенность, пропитанность друг другом —
глубинная причина всего своеобразия человеческой
сексуальности, породитель всей ее сложности, основа
всех дисгармоний.

Это прекрасно понимали еще во времена Возрожде-
ния. Джордано Бруно, например, говорил: «...то, что
вызывает во мне любовь к телу, есть некоторая духов-
ность, видимая в нем и называемая нами красотой...
Это показывает известное, доступное чувствам, родство
тела с духом...» '

О таком же слиянии психологии и физиологии в че-
ловеке говорил в прошлом веке Фейербах. Чувствен-
ность, писал он (и это его излюбленная мысль), это «един-
ство материального и духовного».