Сюжет уплотняется

Слова в письме не угасают и не пропадают, как это случается в беседе, они продолжают существовать во времени и пространстве, они удостоверяют рабо­ту терапии и дают ей вечную жизнь

Дэвид Эпстон, 1994

Именно в реализации выражения мы пере-жива-ем, пере-созидаем, пере-сказываем, пере-конструи-руем и пере-моделируем нашу культуру Реализация не раскрывает пред-существующего смысла, скрыто­го в тексте Скорее, сама реализация обладает кон­ституирующей властью

Эдвард Брунер, 1986а

После посещения первого семинара Майкла Уайта мы решили использовать его идеи в работе с семьей, с которой мы тогда встре­чались. Эта семья пришла на терапию из-за беспокойства, связан­ного с 11-летней Лайзой. Джейн, мать Лайзы, и Маргарет, парт­нер Джейн в течение восьми лет, описывали Лайзу как испытыва­ющую страх и неуверенность Она с неохотой посещала школу и устанавливала социальные связи с друзьями. Лайза согласилась тем, как ее описывали Джейн и Маргарет. Во время первого интервью она сидела, уставившись в пол, тихонько поерзывая и односложно отвечая, лишь когда к ней обращались.

В промежутке между первой и второй встречами мы посетили семинар Майкла Уайта и на второй встрече решили попытаться экстернализовать проблему, используя вопросы относительного вли­яния. Интервью прошло прекрасно. Все члены семьи говорили о том, как страхи развивают особые привычки. Беседа породила историю о том, как страхи оказывали влияние на Джейн и Марга­рет, равно как и на Лайзу.

На третьей встрече Маргарет продолжала рассказывать о том, как страхи развивали привычки в промежутке между встречами, о сво­их догадках о том, как избежать некоторых привычек, которые стра­хи взрастили в ней. Джейн снова говорила о страхах и неуверенно-

сти Лайзы и беспокоилась, что она как мать могла делать что-то не так. Лайза молчала.

Мы не представляли, как продолжать беседу. Потолкавшись вокруг некоторое время, мы отказались от экстернализующей бе­седы и вернулись к тому, чем намеревались заниматься до того, как встретились с Майклом Уайтом. К концу встречи Маргарет тоже оставила экстернализующую беседу.

Оглядываясь сегодня на тот курс терапии, мы поражены тем, что одна беседа, в которой мы использовали некоторые нарратив­ные идеи, прошла так замечательно. Мы не понимали, что эти идеи срабатывают в контексте мировоззрения и совокупности ус­тановок. Наименее важная часть здесь — техника. Мы не понима­ли и того, насколько устойчивыми могут быть проблемные исто­рии. Как правило, люди живут ими в течение долгого времени. Часто их локальная культура включает установки и практики, ко­торые поддерживают проблемно-насыщенную историю. Когда аль­тернативная история угасает в промежутке между терапевтически­ми встречами, это не такой уж необычный случай.

Мы обнаружили также, что есть вещи, которые мы можем сде­лать, чтобы эта история продолжалась. Одна из целей этой главы — описать идеи, наиболее полезные в поддержании жизни историй, как во время интервью, так и между ними.

Наша вторая цель состоит в том, чтобы описать возможности помочь людям сделать истории, которые они сочиняют, более плот­ными и разветвленными. Вероятно, иногда это происходит авто­матически. Брунер (1990), например, предполагает, что, конст­руируя само-нарративы, мы выискиваем в своем прошлом малень­кие истории, которые помогли бы объяснить эти нарративы. Кро­ме того, что этот процесс происходит автоматически, мы уже опи­сывали, как, задавая соответствующие вопросы, предлагаем лю­дям уплотнить и усложнить возникающий альтернативный нарра-тив, сопрягая его с историями из прошлого и гипотетического бу­дущего. Мы рассматриваем эти поддерживающие истории и их смысл как средства уплотнения наших нарративов и обогащения их новыми поворотами. Мы обнаружили, что повторение и доскональ­ность, особенно в контексте (1) осведомления о деталях, (2) вклю­чения большего числа людей и (3) включения различных углов зре­ния — исключительно полезны В этой главе мы описываем ряд практик, которые могут работать вместе с идеями развития исто­рии, рассмотренными в главах 4 и 5.

Подчеркнем, что ни одна из этих практик не является для нас стандартной или шаблонной. С некоторыми людьми мы использу­ем многие из них; с другими ни одна из них не применяется. Пер­вая идея состоит в том, чтобы начинать терапевтическую беседу с краткого резюме предшествующей беседы. Недавно, когда мы встречались с одной парой, один из них попросил начать с резю­ме: "Это так помогало раньше начать с того места, где мы были, и связать то, что случилось раньше, с нашими идеями о том, что важно именно сейчас". Другие люди приходят вполне сфокусиро­ванными на том, как они хотят провести это время. В такой ситу­ации резюме предыдущей встречи может быть воспринято как за­трудняющее процесс и подавляющее некоторые его аспекты. Так происходит с большинством этих идей. Они полезны лишь тогда, когда полезны. Мы спрашиваем людей, кажутся ли им эти идеи подходящими, и используем их лишь в том случае, если они вы­зывают интерес.

Начиная интервью с резюме предыдущей встречи

Мы спрашивали себя, что случилось бы, когда мы, встретившись с Лайзой, Джейн и Маргарет после нашей "нарративной" беседы, начали бы интервью словами: "В прошлый раз мы разговаривали о привычках, которые подпитываются страхами, и о том, как эти привычки повлияли на каждого из вас и на вашу совместную жизнь. У вас появились какие-то другие мысли об этом или вы заметили другие аспекты их влияния на вашу жизнь?.. С тех пор как мы встре­чались, удалось ли вам подметить моменты, когда одна из этих привычек могла взять верх, но вы сумели ей противостоять?"

Когда человек включается в альтернативную беседу, его воспри­ятие себя, своих взаимоотношений и дилемм, с которыми он сра­жается, иногда может сместиться так, что он очень быстро начнет жить новой историей. В ситуации, которую мы описываем, вос­приятие Маргарет сместилось таким образом, что после нашей эк-стернализующей беседы она стала обращать внимание на вещи со­всем по-новому. В промежутке между встречами она увидела, как страх поддерживает привычки, и понемногу начала понимать, как избежать некоторых привычек, вскормленных в ней страхом Она начала жить альтернативной историей, которая предлагала альтер­нативные смыслы и решения. Живя этой альтернативной истори-

ей, она более не воспринимала Лайзу как пугающуюся и растерян­ную. И не рассматривала ее как проблему.

Хотя Лайза и Джейн участвовали в той же беседе, что и Марга­рет, они не пережили такого же сдвига в восприятии. Мы дума­ем, что, разговаривая с нами, они видели вещи по-другому, но это новое восприятие не длилось долго. Могли быть отдельные от­резки времени, когда одна из них или они обе действительно жили альтернативной историей, и мы, возможно, узнали бы об этих мо­ментах, если бы спросили. Однако мы не заинтересовались, и ис­тория угасла.

В начале терапии появляются моменты и контексты, когда многие люди живут альтернативными историями, которые они начали конструировать в ходе терапии, и другие моменты и кон­тексты, когда они снова погружаются в проблемные истории. На других людей проблески альтернативных историй не оказывают вли­яния в промежутках между встречами, хотя они могут уловить эти проблески в процессе терапевтического интервью.

В обеих ситуациях мы обнаружили, что весьма полезно начать интервью с некоторых упоминаний о ярких событиях предыдущей встречи. Иногда полезен обзор нарратива, который возник в ходе всей нашей работы. Начало в таком стиле ориентирует беседу на процесс пере-сочинения и побуждает к продолжению пере-описа-ния и пере-живания альтернативных историй.

Ссылки на предыдущие встречи могут принять ряд форм. Иногда мы спрашиваем: "Интересно, какие-либо идеи или достижения, о которых мы говорили в прошлый раз, играли значительную роль в ваших мыслях и жизни с тех пор, как мы встречались? Появились ли у вас новые идеи о них и были ли они в какой-то степени важ­ными?" Мы можем добавить что-то специфическое, например: "Больше всего я размышлял о понятии, которое вы сформулиро­вали как "новый тип родителя". Оказались ли это понятие и свя­занные с ним идеи полезными?"

Мы можем предложить более подробный обзор предыдущей встречи, чтобы люди могли снова включиться в беседу с нами и рассказать, как все развивалось дальше.

Часто с "наблюдательного пункта" такого обзора люди могут взглянуть на промежуток между встречами и обнаружить, что действительно происходили уникальные эпизоды. Резюме на­рождающегося нарратива напоминает людям, как им размещаться внутри него. Глядя изнутри нового нарратива, они могут увидеть

жизненные события, которые прошли незамеченными. После этого терапию можно продолжить превращением этих событий в истории. Если люди не обнаруживают уникальных эпизодов в этом процес­се, они, вполне вероятно, могут назвать различные аспекты про­блемы. Эти аспекты проблемной истории затем могут быть декон-струированы.

Даже для людей, которые начали основательно жить альтерна­тивными историями, по-прежнему полезно, если сеанс начинает­ся со ссылок на более ранние встречи или с резюме. По мере пе­ресказа альтернативные истории уплотняются и принимают новые повороты, позволяя людям ощутить их влияние и более основатель­но понять их значение.

Далее следует стенограмма начала интервью между Джоном, который отвоевывал свою жизнь у булимии, и мной (Дж. Ф.). Мой вклад в эту беседу состоял в том, чтобы предложить резюме пре­дыдущей беседы. Джон использовал резюме как возможность раз­вить историю, которую он уже начал сочинять. Беседа была столь успешной и Джон так много сумел добавить, что это резюме и его добавления и составили весь ее контекст.

Джилл: Я перечитывала свои заметки о нашей последней встре­че, и должна сказать: происходит нечто весьма волнующее.

Джон: У-гу.

Джилл: Я обратила внимание на одну вещь... Вы рассказывали мне, как поехали на эту свадьбу в Канзас-Сити...

Джон: Ах, да. Да, да, да. Может, вы мне напомните...

Джилл: Я просто прочитаю это вам, хорошо? Вы говорили, что были действительно удивлены тем, как ловко вы отскочили назад.

Джон: О, да.

Джилл: Даже несмотря на то, что вы прошли через все это и положили конец обжорству и произошло это недавно, вы ощути­ли, что как бы находитесь в той же точке, где находились до того, как булимия установила над вами свой контроль. А потом вы при­вели мне кучу примеров... Некоторые были воистину замечатель­ными и подтвердили, насколько преданны вы были желанию по­кончить с обжорством. Например, несмотря на то, что четыре чертовых пирога были в вашем холодильнике в течение 24 часов...

Джон (смеется): Да!

Джилл:...вы не...

Джон: Верно! На свой день рождения я испек сырный пирог, чтобы отнести его на работу, и на него я тоже не позарился!

Джилл: Ух, ты! И булимия не уговорила вас слопать этот чертов пирог, который был приговлен на следующий вечер. Итак, я спра­шиваю, как вам удалось добиться этого...

Джон: И он тоже был здоровенным.

Джилл: И вы сказали, что добились этого силой воли. Вы гово­рили, как что-то у вас внутри говорило "нет", и потом вы просто не...

Джон: Да, что, по мне, и не такая уж сила воли, потому что сила воли... Вы сказали, что я утверждал, будто сделал это силой воли, а я думаю, это было вроде битвы, в которой тебе надо про­должать сражаться.

Джилл: У-гу.

Джон: Понимаете, что я имею в виду?

Джилл: Да, я полагаю, да.

Джон: Сила воли предполагает, что это была продолжающаяся битва, которую ты...

Джилл: Так что вы говорите, это было? Не сила воли, а что?

Джон: Ну, даже тогда я сказал, что если идея взбредет мне в голову... знаете, что это такое? Не сила воли, а самозащита.

Джилл: Самозащита.

Джон: Это — самооборона. Потому что по какой-то причине я смог прийти в ту точку, когда твой разум просто смещается, если это приближается. И потому это не сила воли, если иметь в виду такую борьбу. Это больше самозащита, как "нет, я не могу", и, знаете, это не выбор. Я даже не хочу думать об этом, потому что я с этим не справляюсь.

Джилл: Угу. Хорошо, мне это интересно.

Джон: Это больше самозащита, чем сила воли, потому что имеет не так уж много общего с силой воли.

Джилл: Да, думаю, я понимаю.

Джон: Рассчитывать на силу воли... Нет, это не похоже...

Джилл: Хорошо. Последний раз я вас спрашивала, как по ва­шему мнению, в вас возникла эта самозащита?

Джон: На самом деле, я думаю, что это во многом связано с моим пребыванием у Теда и Анны, потому что я почти повернулся спиной к булимии, живя там месяц, и стал смиряться с тем, что я не могу сделать этого. Знаете, я поставил себя в эту ситуацию.

Джилл: Когда вы говорите "я не могу", то подразумеваете, что это не выбор, что выбора нет?

Джон: Да.

Джим: Итак, похоже, что вы создали привычку к тому, что это не выбор?

Джон: Я создал окружение, которое не давало бы мне выбора.

Джилл: А потом вы уже не были в этом окружении, но это ста­ло внутренним в результате пребывания там. Вы об этом говорите? Потому что...

Джон: Ну, с тех пор, пока я был с Тедом и Анной...

Джилл: Верно, но, как я понимаю, вы создали это окружение, проведя месяц с Тедом и Анной, так что вы знали, что там у би-лимии не было возможности пересилить вас...

Джон: Нет. Я так понимаю, это было, когда включился меха­низм самозащиты. С тех пор, как я создал окружение, где не было выбора, я думаю, мне в голову и пришла мысль, что я не хочу де­лать это.

Джилл: Верно.

Джон: Потому что в тот момент это выглядело как "зачем бороть­ся с этим?". Я не могу сделать это.

Джилл: Хорошо. А теперь, что я...

Джон: Ну, зачем мучить себя этими мыслями? К чему говорить "Я хочу сделать это", когда ты этого не можешь?

Джилл: Угу. Вы бы сказали "нет" этим мыслям?

Джон: Я так думаю. Я думаю, так было, когда это действитель­но включилось.

Джилл: Но мой вопрос заключается в том, что эти другие при­меры появились после того, как вы сами дали задний ход. Итак, как получилось, что это произошло? Вот почему я спрашиваю, ста­ла ли привычкой самозащита — так вы это описывали?

Джон: Я думаю, это подкрепляется тем, что... становится чем-то вроде снежного кома: я мог делать то, что было действительно хорошо, и не хотел это потерять... Думаю, на этот раз я действи­тельно быстро испытал хорошее чувство от того, что бросил обжор­ство. Ведь в прошлом, когда я завязал... когда я снова получил контроль, забрав его у булимии, это было не так просто.

Джилл: Угу.

Джон: И я даже не был способен испытать хорошее чувство от этого. Может, потому, что все время шла такая борьба.

Джилл: О'кей.

Джон: От этого нет особо хороших чувств Ты не можешь гор­диться собой, потому что все время идет эта проклятая битва. Как ты можешь чувствовать себя хорошо, когда тебе все время прихо­дится сражаться? Понимаете?

Джим: Итак, я просто хочу убедиться в том, что правильно это понимаю. Это ситуация вроде той, когда булимия заговаривает с вами и произносит: "Можешь объедаться", — как тогда, когда в холодильнике есть четыре пирога, а вы в этот момент говорите "Нет". И вы не уверены, что сделали достаточно, и не очень удов­летворены этим, и важно, чтобы это продолжалось. А видеть, как много вы сделали, и чувствовать себя в связи с этим прекрасно, и ваша включающаяся самозащита — все это придает легкость, не­принужденность. Так примерно это работает?

Джон: Да. Я полагаю, вчера было что-то вроде битвы, но это была не главная битва. И не было похоже, чтобы я сказал "нет" и больше об этом не думал, потому что я думаю, вчера это было немного труднее. Просто так было.

Джилл: Но, как бы то ни было, вы сделали это.

Джон: Да, сделал.

Джилл: Хорошо, вы хотите поговорить об этом? Мне интерес­но, как вам удалось контролировать ситуацию, хотя и шла борьба, или вы хотите, чтобы мы с этим закончили?

Джон: Это замечательно (указывая на записки).

Джилл: Итак, после того как привели все эти примеры, вы ска­зали, что гордитесь тем, как хорошо все у вас получается. И еще рассказали о том, как поехали на свадьбу в Канзас-Сити, где де­лали покупки...

Джон: Да.

Джилл:...бродили вокруг, наслаждались своим свободным вре­менем.

Джон: Угу.

Джилл: И я спросила вас, какие заключения вы сделали в отно­шении себя, будучи способным наслаждаться этим временем в оди­ночестве и распоряжаясь им без вмешательства булимии. И заклю­чение, которое вы вывели из этого, состояло в том, что это был человек, который нравится самому себе.

Джон: Угу.

Джилл: Вы могли "загнать" себя в подавленное состояние, по­тому что булимическое мышление навязывало вам подсчет калорий и попытки быть...

Джон: У меня была небольшая навязчивость.

Джилл: Однако вы сказали себе: "Это должно отступить. Тебе действительно все хорошо удается". И вы позволили себе чувство­вать себя хорошо, хотя ваше внимание тянулось к калориям.

Джон: Да, гм-м.

Джим: И это выглядело как маленький прорыв, потому что в прошлом вы вгоняли себя в большую депрессию по этому поводу. Это так или нет?

Джон: Да, да, я полагаю, да. Или я мог просто позволить это­му продолжаться...

Джилл: Да.

Джон:...думая: "О Боже, дела действительно никудышные!" Вот так я сидел и думал. Но когда я дал себе осознать это "о, Боже", прошел ведь только месяц! Понимаете, я был вправе просто гор­диться тем фактом, что делаю то, что делаю, всего лишь спустя месяц. Да!

Джилл: Этот паттерн возможности признать то, как хорошо вы поступаете в определенном контексте, вместо того чтобы отдать себя на растерзание своего рода перфекционизму, — для вас новая фор­ма триумфа?

Джон: Я полагаю, это так, на самом деле. Да, я думаю, это так. Да, я полагаю так, потому что, да, то есть, мне нужно это обду­мать, но все же я думаю, так и есть.

Джилл: А есть ли другие контексты в вашей жизни, где это мог­ло бы стать новым способом обращения с разными вещами?

Джон: Ну, да, помните, я говорил о своих упражнениях? Я пытался быть немножко последовательнее по отношению к этому, даже если это означало, что моя энергия была... Я скажу вам, что это такое. Это все выбивает из колеи, когда я думаю, что мне надо заниматься тренировками, как настоящему мужчине, — тянуть себя за уши, изнурять себя, заставлять. Это превосходит мои силы и, вероятно, не очень хорошо для здоровья. И просто сказать себе: "Я ' сделаю то, что мне по силам". И даже если это означает делать меньше того, что мне хотелось бы, или меньше того, что я обыч­но делаю, по крайней мере, я что-то сделал...

Джилл: Хорошо, вы уже делаете это, в контексте упражнений!

Джон: Я стараюсь. И иногда, даже если... ох, я делаю меньше, чем мне удавалось в прошлом. Потому что в прошлом я занимался этим так, что, если не тренировался менее полутора часов, не тя­нул себя за уши и не выжимал X фунтов X раз, тогда я, на самом деле, ничего не делал, понимаете? А теперь, если я сижу там и говорю: "Да, я чувствую, что, похоже, ничего не делаю", — тог­да я действительно что-то немного делаю. По крайней мере, ты что-то сделал.

Джилл: Да. Как вы думаете, то, как вы делаете это, — больше ваш путь или путь булимии?

Джон: Мой путь.

Джилл: Итак, вы действительно так разговариваете с собой, не правда ли? Вы говорите себе что-то, чтобы действительно подтвер­дить то, что вы делаете?

Джон: О, да. В субботу я вышел прогуляться с другом, мы пошли в одно уютное местечко, и я как бы сказал себе, что наме­рен расслабиться, не быть таким педантичным и заказать что-то такое, что обычно ел раньше, здесь, на самом деле, не было ка­ких-то ограничений. И, знаете, у них в меню был салат, и мне действительно хотелось съесть салата. Это то, что я бы сделал. Но вместо этого мы закусили в баре и съели по порции сладкого жаре­ного картофеля. Я был так голоден. Правда. Мы уселись за стол, и нам так понравилось это блюдо, что мы заказали еще порцию и поделили ее. Мы заказали маленькую порцию цыпленка с мака­ронами, но ее мы разделили тоже, понимаете? И для меня это было хорошо, потому что жареная картошка — это не то, что я бы съел. Блюдо с макаронами — это было что-то, чего я, вероятно, не за­казал бы. Как я сказал, в меню были салаты, и мне пришлось насильно отказаться брать салат, потому что я всегда его беру.

Беседа продолжается. Мы сплетаем вместе фрагменты из пре­дыдущего резюме и новые линии развития, по мере того как Джон пересочиняет свою жизнь

Связывая терапевтические беседы с проблемами и проектами

Пересочиняя свои жизни, многие люди говорили нам, что наи­менование проблем и проектов или сюжетов и контр-сюжетов ока­зывается полезным. Как только они получают имя, люди легче распознают, когда кругом враги и когда они сами входят на пред­почтительную территорию Обладая такой способностью к распоз­наванию, люди чаще ощущают, что они способны выбрать, что делать

Вопросы, которые мы задаем, прося людей назвать сюжет и контр-сюжет или проблему и проект, довольно прямолинейны Такие вопросы предлагают людям дать название сюжету

• Как мы можем назвать проблему, о которой вы рассказы­
вали мне?

• Могли бы вы сказать, что это непонимание встает между
вами двумя? Справедливо ли так называть это⁷

Если история человека менее прямолинейна, при наименовании проблем иногда полезно спрашивать об ограничениях.

• Что мешает вам реализовать те мечты, которые вы упо­
мянули?

• Что встает на вашем пути, когда вы намереваетесь найти
работу?

Также полезно наименовать контр-сюжет. Это наименование часто приходит позже, в процессе. Вот примеры вопросов, пред­лагающих людям назвать контр-сюжет:

• Вы избежали соблазнов проблемы по крайней мере в двух
случаях на прошлой неделе. Если бы вам пришлось дать имя тому
новому направлению, которое вы принимаете, как бы вы его
назвали?

• Похоже, что новые направления в вашей жизни представ­
ляют собой проект, за который вы беретесь, это так? Есть ли у
этого проекта название?

Если согласовано значимое наименование, вокруг этого можно организовать значительную часть терапии. По мере того как собы­тия пересказываются или представляются, людям можно задавать вопросы, подразделяющие их на сюжеты и контр-сюжеты.

• Это поведение было больше на стороне борьбы или на сто­
роне близости?

• Как вы думаете, это говорило сомнение в себе или до­
верие?

Даже если люди явно не назвали проблемы, с которыми они борются, и проекты, в которые вовлечены, мы можем ссылаться на проблемы и проекты, предлагая потенциальные названия. На­пример, можно сослаться на "про-страх" и "анти-страх" Со време-

нем, когда человек начнет реагировать на эти названия, они могут усовершенствоваться и эволюционировать, например, в "жизнь в зоне войны" и "гармонию". Эти названия позволяют нам спраши­вать, находятся ли конкретные события на стороне проблемы или на стороне проекта.

На нашей первой встрече Вильям описал, как рос вместе с круп­ным кредитным фондом. Он думал, что кредитный фонд создал питательную почву для "откладывания на потом" и других привы­чек, которые втянули его в состояние бездеятельности. Бездеятель­ность, в свою очередь, создала огромное пространство для бедствий в его жизни. Мы говорили о роли культурных и семейных ожида­ний в том, что ни одно из предпочтений, о которых думал Виль­ям, не казалось достаточно хорошим. В условиях такого окруже­ния откладывание на потом часто оказывалось желательным способом избегания конкуренции. Недавно 38-летний Вильям раз­велся. Он не работал в течение нескольких лет с тех пор, как его компания обанкротилась. Отсутствие направления казалось основ­ной чертой его жизни. Он назвал эту проблему "старые привычки втягивают меня в бездеятельность", а проект — "отобрать мою жизнь у привычек".

В промежутке между нашей первой и второй встречами Вильям переехал из квартиры в дом. (План, связанный с этим переездом, начал осуществляться еще до начала терапии.) В начале второй встречи, рассказывая о переезде, Вильям сказал, что его дети при­езжали к нему на выходные, а он еще не купил телевизор. Я (Дж К.) спросил: "Покупка телевизора будет на стороне старых привы­чек или на стороне возвращения вашей жизни?"

Вильям задумался и ответил: "ТВ анестезирует меня. Оно де­лает меня недееспособным". Он обрисовал контраст между тем, чего добился в работе по дому прошлым вечером, с тем, что бы он сделал, будь у него телевизор. Хотя сначала Вильям упомянул об отсутствии телевизора как о чем-то, что могло бы разочаровать его детей, теперь он начал размышлять о том, не создаст ли это обстоятельство новые возможности для установления с ними дру­гих взаимоотношений. Телевизор, как он решил, был на стороне старых привычек Хотя откладывание на потом сыграло свою роль в том, что Вильям не купил телевизор неделю назад, на нашей встрече он решил не покупать его, включив этот поступок в про­ект возвращения своей жизни себе.

То, что могло стать просто отчетом о его переезде, стало пово­дом для обнаружения уникального эпизода Этот повод дал лишь

один вопрос: "Покупка телевизора будет на стороне старых привы­чек или на стороне возвращения вашей жизни?"

Как отмечает Дэвид Эпстон (1989b), наши вопросы могут пред- } ложить людям выбор: связывать себя с проблемой или проектом. Когда люди решают связать себя с проектами, они конструируют альтернативные истории, в которых ощущают свое личное участие, j Карл Томм (1993) утверждает, что эти вопросы (которые он назы­вает "вопросами бифуркации (разветвления)") мобилизуют эмоци­ональные реакции людей, связывая позитивные эмоции с проек­том (при условии, что человек предан проекту), а негативные — с проблемой, что может помочь в противостоянии ей

Размещение дилемм между проблемами и проектами позволяет как терапевтам, так и людям, с которыми они работают, придер­живаться направления, связанного с пере-сочинением. Если кто-то "запускает" историю события, которое, по ощущению терапев­та, направлено по касательной, он может спросить: "Как по-ваше­му: событие, которое вы описываете, находится на стороне депрес­сии или направлено против нее?" Чтобы ответить на вопрос, чело­век должен каким-то образом связать это событие со своей борьбой с депрессией, и процесс пере-сочинения может продолжиться.

Еще одно преимущество вопросов о том, находятся ли события, мысли, чувства и пр. на стороне проблемы или на стороне проек­та*, состоит в том, что ответы предоставляют возможность уплот­нить развивающиеся нарративы. По мере того как люди сортиру-] ют беседы, телепрограммы, комментарии, книги, виды деятель-1 ности и т.д. по этим категориям, напряжение между сюжетом и контр-сюжетом распространяется по укромным уголкам и щелям их жизни. Поступки повседневной жизни превращаются в решения, посредством которых люди должны соединить себя либо с альтер­нативными, либо с проблемными историями. Это превращает жизнь в возможность для драматического представления предпоч­тительных нарративов.

*Эти вопросы наиболее эффективны тогда, когда соответствуют форме выра­жения, которую люди, с которыми мы работаем, используют для описания своих альтернативных взаимоотношений с проблемами Здесь мы используем язык, пред­полагающий, что человек и проблема находятся по разные стороны Мы можем использовать язык, предполагающий, что человек способен преобразовать свои взаимоотношения с проблемой Например "Как по-вашему, эта новая музыка, которую вы слушаете, поддерживает ваше обучение у посланника страха или спо­собствует тому, что страх ударяется в панику⁷" См Freeman and Lobo\>its (1993), где обсуждается использование различных метафор для взаимодействия с пробле­мами

Постановка дилемм также делает людей более внимательными к ловушкам, которые может расставить проблема, и шагам, которые они делают в направлении решений. Часто люди принимают этот процесс как свой собственный и задают себе вопросы типа: "Будет ли приход на это свидание про-запугиванием или анти-запугивани-ем?" или "Это действительно то, о чем я думаю, или это говорит голос ненависти к себе?" Когда люди начинают спрашивать себя и отвечать на подобные вопросы, они выбирают поведение, поддер­живающее их предпочтительные нарративы, тем самым создавая новые поддерживающие события для этих нарративов.

Например, к нам пришла семья, потому что администрация школы рекомендовала терапию для девятилетнего Джереми, кото­рого постоянно вызывали в кабинет директора за вспышки злобы. Во время третьего интервью Норин рассказала, что за день до это­го Джереми ввалился в кухню на 45 минут раньше, чем его ожида­ли дома. При виде выражения его лица Норин немедленно охва­тили тревожные предчувствия: из-за своей раздражительности Джереми, должно быть, снова попал в какие-то неприятности.

"Ма! — воскликнул Джереми. — Та игра, в которую играли ре­бята, была на стороне раздражительности. Ты бы видела это!" Когда Норин попросила Джереми пояснить, он сказал: "Никто ни с чем не соглашался! Все орали друг на друга и обзывались. Эта игра была на стороне раздражительности, поэтому я просто ушел". Этот вос­хитительный поворот событий стал фокальной точкой терапевти­ческой беседы. Это была поворотная точка во взаимоотношениях Джереми с раздражительностью. Теперь семья увидела, что раздра­жительность была чем-то, к чему Джереми может повернуться спи­ной. Воодушевленная тем, как Джереми представил эти альтерна­тивные взаимоотношения, Норин решила, что может повернуться спиной к своим тревожным предчувствиям в отношении Джереми, тем самым добавляя еще одно ответвление к истории.

Ведение заметок

Наблюдая за работой Майкла Уайта и Дэвида Эпстона, мы за­метили (и скопировали), как они вели заметки, фиксируя и повто­ряя не свои собственные идеи, а наиболее важные слова, произ­несенные людьми, с которыми они работали.

В качестве иллюстрации приведем гипотетический пример Путем запугивания женщину удерживали даже от мысленных заявле-

ний о своих правах на собственное мнение. На третьей встрече она неуверенно говорит: "С тех пор, как мы виделись последний раз, у меня действительно появилось мнение, я подумала о нем про себя". Терапевт может сказать: "Вопреки всему, у вас действительно было свое мнение, и вы позволили себе знать об этом?" Затем женщина может сказать: "Верно. Я позволила". Потом терапевт может ска­зать: "Вы не возражаете, если я запишу это? Я люблю получать точные слова". Женщина соглашается и повторяет: "'У меня было мнение, и я позволила себе это знать". Затем терапевт говорит: "Я хочу, чтобы это было записано (делая записи и медленно произ­нося слова). У вас было мнение, и вы позволили себе знать его". Женщина кивает и подтверждает: "Да, позволила".

В течение этого процесса одно событие оглашается четыре раза. Нам кажется, что одно только это повторение представляет ценность для придания истории большей реальности.

Люди, с которыми мы работаем, говорят, что это совершенно другой опыт — услышать что-то, чем сказать это. Такой процесс допускает обе перспективы. Кроме того, каждое повторение мо­жет сопровождаться различными мыслями и ассоциациями. Итак, каждое повторение уплотняет историю. Заметки, которые мы ве­дем в ходе этого процесса, становятся "официальной записью" контр-сюжета.

Однажды, сидя за зеркалом Майкла Уайта в Центре Далвича, мы слышали, как одна женщина противопоставляла чтение заметок Уайта об их совместной работе чтению истории болезни из больни­цы, где она наблюдалась годами с периодическими госпитализаци­ями. Она сказала, что, читая свою больничную карту, чувствова­ла себя старой, маленькой и обманутой. Она ощущала себя даже не человеком, а хроническим психиатрическим пациентом.

Потом женщина рассказывала о том, как читала заметки Майк­ла Уайта. И чем больше она их читала, тем более живой ощущала себя. Она смогла увидеть движение в своей жизни Она ощущала себя человеком, которого ценят и который улучшает свою жизнь с каждым днем.

С нашего наблюдательного пункта за зеркалом женщина, про­водя это сравнение, выглядела как два разных человека. Рассказы­вая о больничной карте, она говорила и двигалась медленно и ка­залась какой-то сморщенной и вялой Когда женщина рассказывала о заметках Уайта, мы увидели ее преображение. Она сияла.

"Долговременная запись", состоящая из наших заметок по по­воду проектов людей, может стать "священным текстом", который

обрамляет предпочтительную историю человека, делая ее канони­ческой и "реальной". (Подробности о ведении заметок см. на стр. 255-267.)

Видео- и аудиозаписи

С согласия людей мы иногда делаем видеозаписи терапевтичес­ких бесед. Мы понимаем, что эти пленки принадлежат людям, с которыми мы работаем, в той же степени, что и нам (или даже в большей, потому что они в любой момент могут запретить нам ис­пользовать их). Иногда люди просматривают пленки, а потом воз­вращают их. Иногда они оставляют их себе. Мы работали с людь­ми, которые просматривали каждую беседу, и с теми, кто просил конкретную запись, и с еще одними, которые совсем не просмат­ривали пленки.

Для тех, кто действительно просматривает видеозаписи, этот опыт представляет собой расширенную версию выслушивания своих высказываний, повторенных другими. Они могут посвятить боль­ше времени обдумыванию конкретного вопроса или поразмышлять над смыслом того, что они сами говорят. Сочинение, которое начинается на сеансе, часто продвигается немного дальше, пока они смотрят пленку. Нередко люди приходят на следующую встречу с идеями и вопросами, которые появились при просматривании видеозаписи.

Иногда люди находят полезным просмотреть какую-либо видео­запись наших ранних встреч. При этом они часто размышляют над отличием человека, которого видят на пленке, от человека, кото­рым они себя теперь ощущают. Они могут узнать, как далеко ушли, придавая своим развивающимся историям ощущение движения во времени.

Как бы нам ни хотелось отрапортовать, что люди, с которыми мы встречаемся, всегда неизменно движутся только вперед, реаль­ный опыт состоит в том, что люди входят в новые истории и выхо­дят из них. Для того, кто переживает отход от новой жизни, про­смотр пленки, документирующей опыт его жизни в более предпоч­тительном стиле, может быть весьма полезен. Слышать и видеть самих себя разговаривающими о том, как основать предпочтитель­ные версии своей жизни — гораздо более воодушевляющий опыт, чем отчет кого-то другого о своих собственных действиях.

Хотя мы никогда не использовали аудиозаписи, ими можно воспользоваться в тех же целях.

Письма

Согласно Майклу Уайту (1995), Дэвид Эпстон провел информа­ционный опрос людей, которые работали с ним, и выяснил, что в основном они считают, что письмо стоит 4,5 сеансов хорошейЛ1 терапии. Дэвид Нилунд (Nylund & Thomas) также опросил 40 лю­дей, которые с ним работали. Его результаты показали, что в сред­нем письмо стоит 3,2 интервью. По всей видимости, письма по­лезны для продолжения историй и их уплотнения.

Письма от терапевтов использовались некоторое время и по раз­ным причинам (Elkaim, 1985; Pearson, 1965; Selvini Palazzoh, Boscolo, Cecchin, & Prata, 1978; Shilts & Ray, 1991; Wagner, Weeks, & L'Abate, 1980; Wilcoxon & Fenell, 1983; Wojcik & Iverson, 1989; Wood & Uhl, 1988). Единственным пределом здесь служат творчес­кие рамки терапевта*.

Письма не только уплотняют историю и помогают людям оста­ваться погруженными в нее, но и более основательно вовлекают нас в процесс соавторства и дают возможность задуматься над языком и вопросами, которые мы используем. При написании письма к нам приходят идеи, которые не пришли бы ни в каком другом слу­чае. Возможно, потому, что мы размышляем, когда пишем пись­ма. Мы выходим из реальной терапевтической беседы, но вспоми­наем о ней и ссылаемся на нее.

Для нас письма служат трем основным целям: (1) подвести итог нашим встречам и посмотреть на них свежим взглядом, (2) развер­нуть идеи или истории, которые зародились в терапевтической бесе­де, и (3) включить в процесс людей, которые не посещали встречу.

Итоговые встречи

Мы пишем письма непосредственно на основе своих заметок. Поэтому резюме, которые мы предлагаем в письмах, представля­ют собой очень избирательные и тщательно отредактированные вер-

*Что касается идей об использовании писем и документов в терапии, мы на­стоятельно рекомендуем White & Epston (1990), Epston (1994), "Therapeutic documents revisited" в White (1995) и Nylund and Thomas (1994)

сии терапевтических бесед. Поскольку нарративная метафора на­правляет нашу работу и мы последовательно выверяем предпочте­ния людей, письма по сравнению с видеозаписями обладают пре­имуществом в том, что высвечивают те аспекты беседы, которые строят и укрепляют предпочтительные истории.

Эффективное написание такого письма требует ведения очень хороших заметок*. Мы организуем свои заметки в рамках нарратив­ной метафоры, следя за развитием сюжета и контр-сюжета. На левом поле страницы мы отмечаем то, что имеет отношение к про­блемной истории (или сюжету). Мы ведем эти записи на экстер-нализованном языке: то есть, если кто-то говорит: "Мы не можем поладить друг с другом. У нас ни в чем нет согласия. Когда у нас бывают люди, это чрезвычайно стесняет нас, потому что мы по­стоянно сражаемся", мы записываем

^несогласие (^■сражение \г+стеснение ^изоляция?

Эти заметки облегчают постановку деконструктивных вопросов типа "Итак, несогласие и сражения взяли верх в ваших взаимоот­ношениях, это так? И временами это приводит к стеснению?.. Вы говорили также, что стеснение приводит к изоляции?"

На правом поле страницы мы прослеживаем ход развивающей­ся альтернативной истории. Когда мы отмечаем что-то как уни­кальный эпизод, то ставим звездочку перед этим. На правой сто­роне бумаги мы, как правило, записываем точные слова людей, чтобы вернуться и спросить о них или сослаться на них, предлагая на выбор слова, которые кажутся подходящими для названия про­екта. Фиксирование точных слов людей позволяет также цитиро­вать их в письмах.

В приведенном выше примере, когда пара рассказывает, что у них действительно есть хорошие друзья, Боб и София, с которы­ми они постоянно встречаются, мы можем записать

"Очень подробное запоминание могло бы способствовать этому процессу, но, поскольку ни один из нас не обладает соответствующей способностью, мы не мо­жем обсуждать эту возможность

(несогласие (^сражение [г-стеснение

^■изоляция?

*хорошие друзья, Боб и София

Затем мы можем задать вопросы о том, как им удается поддер­живать отношения с Бобом и Софией, а не прекратить их под вли­янием стеснения и изоляции. По мере того, как излагаются под­робности истории их отношений с Бобом и Софией, мы делаем пометки на правом поле страницы.

Когда мы пишем письмо, перед нами лежат наши заметки. Мы пишем, желая помочь людям погрузиться в новую историю или уплотнить и добавить новые повороты к развивающейся истории. Далее следует пример письма, которое я (Дж. Ф.) послала 15-лет­ней Ронде после нашей первой встречи*.

Дорогая Ронда!

Было приятно познакомиться с тобой на первой встрече. Вот как я понимаю то, о чем мы говорили Пожалуйста, дай мне знать, если я в чем-то ошиблась или упустила что-то важное.

Ты сказала, что твою жизнь охватило "подавляющее чувство одиночества, которое пытается уговорить тебя поверить в то, что ты никому не нужна и что у тебя нет своего места в жиз­ни. Это чувство временами убеждало тебя, что никто не хочет быть рядом с тобой. Оно вкладывало тебе в голову примерно та­кие мысли: "Я им не понравлюсь " или "Они подумают, что я навязчива", или "Почему они со мной не разговаривают?". Эти мысли заставляли тебя отступать и уходить в себя. Они удер­живали тебя от того, чтобы заговорить с людьми, и даже от того, чтобы верить в себя и ценить себя. Похоже, они прочно укрепились в твоей жизни, когда ты занималась спортом после школы, а твои друзья проводили время без тебя. Мысли начали говорить тебе: "Они были близки тебе. Теперь ты на обочине ".

Ты, должно быть, была уязвлена этими мыслями, поскольку в школе тебе приходилось часто переживать, когда мальчишки издевались над тобой и унижали тебя, называя жирной и урод-

"Для того чтобы письма были эффективными, они не обязательно должны быть такими длинными, как это Большинство наших писем существенно короче Мы выбрали это письмо, поскольку оно подводит итог предпочтительным событиям в одном-единственном интервью

ливой. Не все ребята так поступали или не все, по твоему мне­нию, могли бы так делать. Когда я спросила тебя, что, по-твоему, могло вызвать у ребят такие установки, позволяющие подобное поведение, ты сказала: "Журналы, телешоу, афиши. Везде показывают стройных женщин. Вот на чем мы воспиты­вались ". Однако ты можешь понять и согласиться с тем, что эти образы нереальны и недостижимы. Даже если бы они были достижимы, стало бы это оправданием для того, чтобы обра­щаться с кем-то еще подобным образом? Как ты думаешь, ка­кие установки "уговаривают " некоторых мальчиков так обра­щаться с девочками?

Нереальные перфекционистские образы повернули твои мнения против тебя самой. Они взрастили критический голос, который говорит тебе: "Я уродлива. У меня никогда не будет парня". Все это приходит, как ты сказала, к "важности того, чтобы кто-то хотел быть с тобой ". А все эти перфекционистские образы и сопровождающие их мысли и чувства заставили тебя думать: "Я никогда никому не понравлюсь ".

То, что тебе хотелось бы, это "возвратить твое мнение о себе самой ". Ты назвала проект, над которым будешь работать со мной, "Лучше относиться к себе и перестать унижать себя ".

Что касается этого проекта, на твоей стороне уже есть кое-что. Во-первых, хотя мысли говорят тебе: "У меня никогда не будет парня ", ты сказала: "Это глупо ". Каким-то образом тебе удалось стать тем, кто может дать оценку этим мыслям, вме­сто того чтобы мысли постоянно оценивали тебя. Как ты дума­ешь, оценивать мысли — это хорошая идея?

Ты сказала, что эти мысли были глупыми, потому что "пар­ни — это не самое важное. Нравится себе — вот что важно ". Как ты думаешь, почему девочки и женщины пришли к убеждению, что отношения с мальчиками и мужчинами — это самое важное? Как тебе удалось избежать подобных мыслей и решить, что го­раздо важнее нравиться себе?

Эти мысли не смогли закрыть тебе глаза на то, что у тебя есть друзья и семья, которым ты нравишься и которые любят тебя. Миган, к примеру, звонит тебе по телефону. Если бы мне пришлось интервьюировать Эмму, она бы сказала: "Ты милая. Ты хорошенькая. И ты сообразительная!" Мне было бы интересно уз­нать больше о роли твоих друзей в проекте "Лучше относиться к себе и перестать унижать себя ". Поскольку я немного старше

тебя, я уверена: кое-что пойму неверно или не пойму вовсе, пока мы будем работать над этим проектом. Меня волнует то, что я могу узнать от тебя о познаниях подростков (однако, пожа­луйста, не думай, что обучать меня — это твоя обязанность). Но может быть, ты думаешь, нам следует пригласить еще од­ного подростка, чтобы наверняка убедиться, что познания под­ростков полностью представлены на нашей встрече? Могли бы Миган или Эмма стать кандидатами на эту роль?

Еще один момент, с которым ты входишь в этот проект, состоит в том, что эти перфекционистские образы не замани­ли тебя в убеждение, что в мальчике важна внешность. Есть много приглашений поговорить о том, как выглядят мальчики, но ты их не принимаешь. Л иногда ты даже предлагала, чтобы другие люди не обсуждали внешность/ Откуда ты взяла эту идею? Фактически, ты сказала мне, что, по твоему мнению, ты до­стойна стать кандидатом в штатные члены "Группы Борцов за Социальную Справедливость и Хорошие Чувства ".

Другие говорили тебе, что "ты милейший человек ". Ты дума­ешь, они имеют в виду, что ты действительно живешь ради людей и всегда пытаешься глядеть на мир положительно? Мне очень интересно услышать о тех временах, когда ты жила для кого-то еще. Мне особенно интересно просто услышать о том, что ты делала и как тебе пришло на ум это делать. Ничего, что я спрашиваю об этом? Ты не думаешь, что этот опыт мог бы сделать тебя правомочным кандидатом в штатные члены "Группы Борцов за Социальную Справедливость и Хорошие Чувства ", есть ли еще другие воспоминания, которые ты могла бы добавить, или сначала надо сделать нечто большее? Служит ли для тебя получе­ние членского билета частью проекта "Лучше относиться к себе и перестать унижать себя "? Ты сказала мне, что глядеть на этот билет и напоминать себе, что это такой человек, которым ты хочешь стать, было бы весьма полезным. В какой момент, по-твоему, тебе следует получить членский билет?

У меня есть еще два замечания по поводу шагов, которые ты уже сделала для своего проекта. Первое — то, что ты обнару­жила, что тебя чаще всего охватывают дурные чувства, если ты не выражаешь свои чувства. Высказывание своих чувств мне — это часть сообщения людям о том, что происходит, и шаг в сторону того, чтобы лучше относиться к себе и перестать уни­жать себя. Мне будет интересно выяснить последствия наших бесед.

Второе замечание состоит в том, что ты решилась не позво­лять мыслям, посылаемым одиночеством и перфекционистскими образами, править бал. Вместо этого ты хочешь думать сама. Ты решила высказать себе контр-мысль: "Я могу и не иметь со­вершенного тела, но мне удается многое другое. Я преуспеваю в школе и у меня куча друзей и семья ". Мне было бы интересно уз­нать, что нового приносит эта мысль.

Жду нашей следующей встречи, Джилл

Письмо к Ронде следует за ходом состоявшей беседы, высвечи­вая те части, которые казались наиболее важными в контексте про­блемы и проекта, и добавляя вопросы для продолжения истории. Тем не менее письма не обязательно должны относиться к одной-единственной беседе. Иногда мы писали письма, подводящие итог нескольких бесед.

Следующее письмо адресовано Джулии. Когда я (Дж. К.) пи­сал это письмо, я уже работал с Джулией примерно три года, и она все еще вела борьбу не на жизнь, а на смерть с ненавистью к себе и сомнением в себе. Сколько Джулия себя помнила, ощуще­ние, что на самом деле она не человеческое существо, всегда ок­рашивало ее жизнь. Она никогда не испытывала чувства принад­лежности чему-то, которое ощущали "настоящие" люди. Джулия подумывала о том, не было ли это чувство частично связано с тем, что она была приемной дочерью.

Большую часть ее детства приемный отец испытывал большую тягу к алкоголю, чем к ней, и ни у одного из родителей не было достаточно опыта теплоты или близости. Когда Джулии было две­надцать, болезнь вынудила ее оставаться дома в течение трех меся­цев. Страх перед возвращением в школу вкупе с отсутствием на­стойчивости и способности направлять со стороны родителей привели к тому, что она не посещала школу два года, занимаясь с домашним учителем. Когда Джулия снова пошла в школу, она по­чувствовала себя одинокой и растерянной.

На последнем курсе колледжа Джулия сошлась с человеком, который через шесть месяцев начал изощренно ее унижать. Она поддерживала эти отношения четыре года, убежденная в том, что заслуживает не любви, а унижений.

С тех пор, как эта связь прервалась, Джулия жила "как незна­комка, квартирант" в доме своих родителей. Она закончила кол-

ледж и работала на нескольких (по ее словам) "тупиковых работах". Теперь ей сорок.

Проект "пере-удочерения", на который я ссылаюсь в этом пись­ме, продвигался рывками, и Джулия серьезно подумывала о том, чтобы сделать перерыв в терапии. Я думал, что это ее безусловное право — решать, когда встречаться со мной и встречаться ли вооб­ще, и я хотел поддержать ее в принятии решений для себя. Тем не менее я не был уверен в том, кто на самом деле выступал в пользу перерыва — Джулия или ее ненависть к себе. Временами она гово­рила так, как если бы перерыв стал для нее каникулами, которые она смогла использовать, для того чтобы научиться рассчитывать на собственные силы. Иногда ненависть к себе убеждала Джулию в том, что ее ситуация настолько безнадежна, что говорить со мной или с кем-то вроде меня бесполезно. В такие моменты казалось, что ненависть к себе почти близка к тому, чтобы уговорить ее сде­лать перерыв в самой жизни.

Я написал это письмо, чтобы поддержать ее в принятии реше­ния относительно своих действий. Рассматривая это как часть про­цесса, я надеялся, что она, возможно, поразмышляет над исто­рией своей борьбы, которую мы не так давно сконструировали во время наших встреч. С этой целью я ссылаюсь на историю ее борь­бы со "старыми чувствами" сомнения, ненависти к себе и безна­дежности, мягко предлагая ей деконструировать их, когда переска­зываю и соединяю те многочисленные яркие события, о которых она мне рассказывала.

Дорогая Джулия!

Во время нашей последней встречи было похоже, что некото­рые старые чувства, с которыми вы так долго боретесь, взяли верх. Я знаю, что эти чувства могущественны и знакомы на­столько, что легко затмевают менее знакомые чувства.

Упоминая об этом, я не собираюсь действовать так, как если бы старые чувства не были важны, или пытаться убедить вас, что они менее значительны, чем на самом деле. Они как значи­тельны, так и важны. Однако мне кажется, что, если вы все еще заинтересованы в проекте по пере-удочерению себя, важной частью этого проекта могли бы стать забота и взращивание новых чувств и идей о самой себе. Поэтому я подумал, что опи­шу кое-что из того, что время от времени возникало в наших разговорах, и что, как представляется, служит исключением из старых, знакомых мыслей и чувств.

На встрече, которая происходила в феврале 1993 г., вы рас­сказывали о двух примерах взаимоотношений, которые достав­ляли вам радость: одни — с вашей лошадью, Эйнджел, и другие — с вашей кузиной, Маргарет. Как вы знаете, мы говорили об этих взаимоотношениях и после этого. Тогда же вы тепло рассказы­вали о пребывании на ферме в Миннесоте, когда вам было один­надцать. Вы сказали, что окончание колледжа было большим достижением, которое доставляло вам удовольствие. Вы так­же сказали, что примерно 10% позитивных суждений, которые люди выносят о вас, действительно пробиваются к вам и вызы­вают некоторые изменения в вашем самовосприятии, и вам хо­телось бы оставить привычку к самокритике. Это наводит меня на размышления: если бы вы позволили позитивным суждениям Маргарет о вас пробиться к вам, какими они могли бы быть?

В марте вы рассказывали о том, как смотрели на людей, ко­торые окружали вас на работе, и говорили себе невообразимые вещи: "Я могу делать то, что делают они ". В апреле вы говори­ли о том, что поняли: ваши сотрудники могут быть лучше вас во всех областях. Кроме того, вы сказали, что поведение ваших начальников не определяло, кто вы есть. (Если они были лишены чувствительности, то этот комментарий относится к ним, а не к вам.) Вместе с этими гранями опыта к вам пришли некото­рые ощущения своей собственной значимости и качества, кото­рые вы обнаружили в себе. Вы предпочли не называть их мне, однако разве не было бы полезным назвать их для себя снова?

В мае у вас была собственная квартира, вы окончили один курс по программе Эм-Би-Эй и готовились начать другой, вы также присоединились к группе для одиноких людей. Вы выполняли усло­вия, состоящие в разговорах с членами группы по телефону, по­ходах кино и т.д. Вы пошли в оздоровительный клуб и начали брать уроки плавания. Вы рассказывали о том, что обладание собствен­ной квартирой помогло вам увидеть себя "взрослой, компетент­ной и зрелой ". Вы сказали, что более взрослые чувства уменьши­ли вашу подверженность страху. В июне вы говорили о том, как учились рационально противостоять негативному самообсужде­нию и превращению ситуации в катастрофу. Я знаю, что, ког­да старые чувства берут верх, трудно разглядеть сквозь них то знание, которое вы обрели, однако мне интересно, что бы вы, ■ "тогдашняя", посоветовали сейчас?

В августе, несмотря на некоторые препятствия (не оправдав­шие надежд взаимоотношения и перелом лодыжки), вы законни­цы

ли курс по маркетингу. Вы сказали, что подумывали о самоубий­стве, однако, встав лицом к лицу с этим решением, вы пред­почли альтернативу в виде продолжения карьеры в качестве от­ветственного человека. В октябре, хотя трудностей было очень много, вы придерживались мнения, что можете работать и со­держать себя. Вы рассказывали о том, как способность работать и содержать себя была значительным шагом к тому, чтобы стать ответственным человеком. На протяжении осени и зимы вы боролись с ощущениями стыда, негодности и неспособности быть любимой. Вы можете понять, что в те времена для меня на первый план выходило то, что вы продолжаете сражаться, что вы не смиряетесь?

Даже в это трудное время вы были способны восхищаться, по крайней мере немного, приятелями своего брата. Вы рассказы­вали, как проводили с ними праздники и ценили в них то, что они "настоящие ", а не фальшивые или лицемерные. Вы собрались работать в детском саду. Вы говорили, как замечательно видеть свою кошку вечером. Вы сказали, что вам действительно нравит­ся включать на полную мощь радио в автомобиле по дороге с ра­боты домой. Вы рассказывали о позитивных воспоминаниях: за­рыться головой в гриву лошади, встречать рассвет на повозке с сеном.

Вы легли в больницу, вместо того чтобы сдаться голосам со­мнения и ненависти к себе. Вы использовали перерыв, предостав­ленный вам госпитализацией, для того, чтобы решить оставить работу, которая стала в высшей степени деморализующей и мерзкой. Вы почти сразу заговорили о том, как здорово не ходить на "эту работу" каждое утро. Мы разговаривали о проникающей силе и могуществе идей никчемности и стыда и привычек, свя­занных с пассивностью, о том, как вы решились противостоять этим семейным традициям.

Когда появились заботы о поиске новой работы, вы вспомни­ли, что однажды попали в число трех человек из 500 претенден­тов, которые были приняты на определенную работу. Вы так­же вспомнили, что наниматели сказали вам, что вы относитесь к 5% людей, у которых наивысшие шансы быть принятыми на работу.

В феврале 1994-го вы рассказывали о том, как приняли уста­новку "Мне все равно " в оздоровительном центре, чтобы не по­зволить себе поддаться самокритике. Вы продолжали говорить о способности представить себя на работе с такой же установ-

кой "Мне все равно ". Позже вы сказали: "Я не думаю, что изме­ниться невозможно, это просто трудно ". Вы сказали, что хо­тите пересилить страх, усвоенный вместе с образом жизни своей семьи, и найти привязанность и одобрение, которых не могли вам дать родители. Разве вы не видите, как эти заявления, по край­ней мере в моем представлении, соответствуют вашему проек­ту пере-удочерения?

Той зимой вы получили высшую оценку в своем классе на экза­мене по бухгалтерии. Вы восприняли это как подтверждение того, что ваш мозг все еще способен функционировать. Вспоми­ная свою старую работу, вы начали понимать, как подло они с вами обошлись, и сказали, что рассматриваете уход с этой ра­боты как позитивный шаг. Вы говорили, что у вас нет сожале­ний по поводу ухода, нет задних мыслей и что это много значит для вас.

В апреле у вас был день, когда вы сыграли в ракетбол, купили учебники для новых занятий, записали учебную кассету и пошли на собрание Анонимных алкоголиков. У вас все еще сохранялось хорошее настроение от всего этого, когда вы пришли на нашу встречу на следующий день. На этой встрече вы сказали: идея о том, что плохое настроение в настоящем не должно остановить ваше движение к лучшему будущему, была для вас полезной и мо­тивирующей. Позже, в тот же месяц, вы сказали, что убеж­дены в том, что стали более зрелой, более настойчивой и более искренней, нежели раньше.

В мае вы смогли дать себе высокую оценку за четыре недели

работы в___________, за правильное питание и преодоление тяги

к обжорству и выпивке. Вы сказали, что уделяете меньше вни­мания тому, как вы выглядите, больше внимания — тому, что вы думаете о себе, и меньше внимания — тому, что о вас дума­ют другие. Вы практиковали разговоры с людьми и отказ от чер­но-белого мышления типа "или-или ".

В июне вы сказали: "Я научилась функционировать в ситуации на работе ". "Ямогу быть более ответственной, чем мой брат ". Вы ценили то, что выбрали ответственный стиль жизни.

В июле вы рассказывали, что лучше контролируете ситуацию и чувствуете себя не так плохо. В четверг, перед нашей беседой, вы побороли искушение не идти на работу. Вы сказали, что при­шли к пониманию того, что выслушивание мнений других людей на работе не создает ситуацию, угрожающую жизни. Вы гово-

рили о том, что учитесь отстраняться, отбрасывать ожида­ния, связанные с вашими родителями. Вы также сказали, что стали разговаривать с собой по-другому. Что вы помните об этом сдвиге? Как бы вы могли укреплять те вещи, которым вы научи­лись тогда?

Позже, в июле, вы продолжали рассказывать о сдвигах в ва­ших мыслях и чувствах. Вы сказали, что укрепилась ваша спо­собность разговаривать с собой в течение неудачного дня на ра­боте, что знаете: когда вы ощущаете негативные вибрации, это не обязательно должно означать, что люди действительно счи­тают вас плохой. Вы сказали, что начали меньше реагировать на других, не давая им установить власть над собой. Вы говори­ли о позитивных переменах во взаимоотношениях с отцом — о том, как вы пытались меньше реагировать на него и как он по­нял, что вы способная и заслуживаете больше доверия.

К августу вы говорили о том, что получаете позитивную об­ратную связь на работе. Люди говорили вам о том, что вам сле­дует задуматься над продвижением вверх по служебной лестни­це. Вы сказали, что приятно получать такую обратную связь, что хорошо получать некоторое "обучение основам реальности ". Вы начали понимать, что на работе никогда не было так пло­хо, как вам иногда представлялось, и эти позитивные послания поддерживали идею о том, что вы можете выжить, если сами будете проявлять активность.

Это подводит меня к тому, о чем я писал в письмах, начи­
ная с ноября. Интересно, какие мысли и чувства возникают у вас,
когда вы читаете эту в высшей степени отредактированную
подборку того, что вы рассказывали мне о своей жизни? Вы по­
нимаете, что я мог бы прочитать это как историю прогресса?
Что касается истории вашего прошлого, я знаю только то, что
вам время от времени было полезно выходить из терапии, пока
вы не чувствовали готовность сделать следующие шаги. Как ви­
дится с моего наблюдательного пункта, тот успех, которого вы
добились в________, и то, что вы начали укреплять свои пози­
ции на новом месте — все это крупные шаги. Вам, вероятно,
необходимо некоторое время, чтобы оценить их и укрепить свои
достижения, прежде чем ставить перед собой новые задачи. Как
вы думаете, что вы могли бы сделать, чтобы наиболее эффек­
тивно противостоять старым привычкам, сомнениям и страхам,
пока обустраиваетесь в новой ситуации? Помогают ли вам раз-

²⁶⁵

мышления над прошлым прогрессом и приятными воспоминания­ми? Я верю, что вы дадите мне знать, когда придет время.

Искренне Ваш, Джин

Джулия все еще консультируется со мной. Некоторое время после этого письма она неуклонно прогрессировала в отстранении себя от сомнения и ненависти к себе. (См. письмо, которое я ей написал, в следущем разделе, "Расширяя идеи и истории, кото­рые начались в ходе терапевтической беседы", где приводятся не­которые примеры альтернативной истории, которую она начала сочинять в то время.) Затем одновременно произошли два несчас­тья Компания, где Джулия наконец нашла работу, казавшаяся приемлемой, с гуманной политикой и начальником, которого она находила рассудительным, была поглощена более крупной и менее порядочной компанией. Начальника Джулии сменил некто, кого она охарактеризовала как "бездушный молодой автомат". Людей увольняли направо и налево. Оставшиеся старые сотрудники под­вергались оскорблениям и загружались работой сверх нормы, что создавало атмосферу злобы, повиновения и безнадежности. Джу­лия несколько месяцев держалась за свою работу, прежде чем ре­шилась уволиться. Хотя она ушла, р