В нашем обсуждении формальной семантики выявилось, что употребление языка и дискурс также соотнесены с миром. Так, мы можем описывать ситуации с помощью текста и составляющих его предложений. Носители языка таким образом выражают свою интерпретацию мира, свои модели, и мы вправе предположить, что способы выражения не являются произвольными. В самом деле, различные функциональные грамматики (Dik, 1978; Gi-von, 1979) подчеркивают, что, например, синтаксическая структура функционально связана с глубинными семантическими репрезентациями (и с коммуникативными актами). Предполагается, что эти репрезентации состоят из предиката (часто выражаемого глаголом) и аргументов, выражающих различные ролевые отношения, такие, как актант, пациенс, инструмент или цель. Очевидно, что такие функциональные категории демонстрируют, как мы нализируем, например, структуру действия. Иными сло-ами, синтаксические и семантические категории сообщают нам нечто о строении наших моделей действитель-
|
|
» ОТ ЛЬНЬ |
3 л очно так же структура дискурса определенным обра-^ ад отражает наше понимание эпизодов, то есть последо-в Оельностеи событий или действий, как это имеет место ЛЬн нршении предложений, составляющих повествовате-ш текст. Наиболее общие макроструктуры (тематиче-
ские единства) и их выражение, например заголовки, демонстрируют используемые нами способы репрезентации структуры ситуаций, относящиеся к более высокому уровню и более абстрактные. В этих повествовательных текстах могут быть выражены такие конвенциональные категории, как обстановка или осложнение, и это поясняет, как мы можем организовывать эпизоды с помощью различных категорий. То же относится и к наблюдаемым различиям между элементами ситуации по их выделенно-сти как на уровне предложения, так и на уровне текста_или же к специальным категориям для времени, места и обстоятельств (van Dij k, 1977, 1980а). Иными словами, синтаксические и семантические структуры предложения и текста не произвольны; они отражают основные категории и структуры наших моделей познания действительности.
Социальное познание и определение ситуаций2
В социальной психологии и микросоциологии давно обратили внимание на объективные и субъективные характеристики ситуаций и их роль в понимании взаимодействия (детальный обзор см. F о г g a s, 1979; А г g у 1 е et al., 1981). Для участия в социальных ситуациях членам социума необходимы модели этих ситуаций. Такие модели представляют собой то, что традиционно именовалось „определением ситуации" (Thomas, 1928). Модели являются аккумуляцией предшествующего, биографически детерминированного опыта, полученного в (сходных) ситуациях (Schutz, 1970).
|
|
Форгас (1979) в своем обзоре показывает, что в большей части исследований, посвященных ситуациям, изучаются целостные свойства ситуаций, которые могут быть представлены с помощью таких параметров, как приятное — неприятное, свободное — формальное, вовлекающее — невовлекающее. Каким образом люди могут давать столь общие оценки, не обсуждается. Он также показывает, что несмотря на множество различных классификаций число основных повседневных социальных ситуаций ограничено (около 30).
Аргейл и др. (1981)в результате проведенной ими большой теоретической работы приходят к выводу, что социальные ситуации и являющееся их компонентом социальное взаимодействие могут анализироваться на основе таких категорий, как: 1) личности и их свойства; 2) со-
циальные стрэдстуры, такие, как статус и роль; 3) элементы взаимодействия, такие, как дружелюбие; 4) объекты, релевантные для внимания, такие, как напитки и еда на вечеринке; 5) окружающая обстановка, заданная границами, реквизитом и пространственным расположением; и 6) правила и обычаи, определяющие, какие действия могут или должны выполняться в соответствующих ситуациях. Эти элементы систематическим образом определяют, каким образом люди действуют и понимают действия друг друга.
Эти возобновившиеся исследования структуры и интерпретации (социальных) ситуаций имеют общий источник с работами по когнитивным моделям. Так, Липман (1922) в своей книге об общественном мнении не только -«^выдвинул важные новые идеи относительно природы социальных стереотипов (введенное им понятие), или о свойствах новостей, но и строил свой теоретический анализ общественного мнения на понятии „психологических образов" („pictures in our heads"), сходном с понятием ситуационной модели.
«Дело в том, что реальная окружающая среда слишком объемна, слишком сложна и слишком быстротечна для непосредственного восприятия. Мы не способны реагировать на все ее тонкости, многообразие, представленное в ней множество изменений и сочетаний. И хотя мы вынуждены действовать именно в этой среде, нам приходится ее реконструировать по более простой модели [выделено мной.— Т.е.Д.], чтобы справиться с ней. Чтобы люди могли путешествовать в мире, им необходимы карты... В связи с этим исследователь должен начинать с выявления взаимоотношений между местом действия, выработанным человеком образом этого места и отношением к этому образу, реализующемуся в условиях места Действия.» (с. 16—17).
«Уже сам тот факт, что люди вообще теоретизируют, вляется доказательством того, что их псевдосреда, их 'нутреннее представление о мире являются определяющим моментом в их мышлении, чувствах и действиях. Ведь если бы отношение между действительностью и че-
•еческой реакцией на нее было прямым и непосред-венным, а не опосредованным и производным, сомне-ие и.ошибки были бы невозможны.» (с. 27).
Эти рассуждения, сделанные журналистом более 60-ти
неТ Назад, и сегодяя весьма уместны и вполне могли бы
1Ити место в современных исследованиях психологов,
посвященных познавательным процессам (за исключением отсылок к „людям", которые путешествуют по свету и теоретизируют...). Ранние предположения относительно применения теории когнитивных моделей мы находим также в работах по социальным стереотипам и групповым представлениям, о которых мы коротко сообщим в конце настоящей работы.