христианский писатель (а вместе с ними и многие неоплатоники и мистики из числа языческих авторов первых веков н. э., такие как Порфирий, Плотин, Аммоний и другие, чье творчество также осуществлялось в русле идеационального течения) использовали символ и аллегорию как фундаментальную категорию познания, которая, начиная с этого времени, преобладает в мышлении и писании Средних веков. Во всем и везде искали, находили и раскрывали тайный смысл. «Символ стал реальностью»27. «Аллегория превратилась в какое-то наваждение»28.
Сказанное в равной степени относится к теологическим, философским и поэтическим произведениям. Подобно тому как чувственно воспринимаемый мир является лишь видимостью, простым скоплением «случайностей», которые приходят и уходят, тогда как подлинная сущность вещей вечна и сверхэмпирична, точно так же и сам язык есть не что иное, как несовершенный знак, использующий чувственно воспринимаемые слова и образы для обозначения сверхэмпирических реальностей в мире Бога. В соответствии с этим даже самые трудные и самые непристойные отрывки из Библии или из Овидия, Вергилия и любого другого источника понимались символически, подвергались перетолкованию и идеационализации.
Символический язык, на котором писали и думали, доминировал вплоть до XIII в. Итак, мы и здесь опять обнаруживаем, что идеациональное содержание литературы — не случайно, а вполне закономерно — соединено с символической внешней формой; в своей совокупности они вполне определенно свидетельствуют об идеациональном характере литературы того времени.
Нет нужды указывать на то, что идеациональная литература не имела ни одной черты, характерной для чувственного искусства и литературы.
С. ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА. Наконец, всему этому соответствует и характер литературно-художествен л ой критики в период с V по XIII в. В противоположность предшествующей чувственной критике, характер этот чисто идеациональный.
Критерием прекрасного и художественного становятся религия и мораль. То, что не отвечало этому критерию, не считалось художественным и прекрасным. Такая ситуация сохранялась почти нерушимо до XII в. В творениях Отцов Церкви — Августина, Кассиодора, Боэция, Марциана, Венанция Фортуната, Фульген-Ция, Исидора Севильского, Беды Достопочтенного, Иоанна Скота Эриугены, Бернара Клервоского, Бенедикта Нурсийского, Франциска Ассизского — не найдешь намека ни на эстетизм, ни
248 Часть 2. Флуктуация идеациональной и чувственной форм искусства
на чисто эстетическую критику. Не слишком много этого даже и у таких великих мыслителей ХП-ХШ вв., как, например, Фома Аквинский. Какой бы ни была критика того времени — а была она, разумеется, очень разной — она была не чувственно-эстетической, но религиозной и моральной.
IV. ИДЕАЛИСТИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА И КРИТИКА XIII—XIV ВВ.
Точно так же, как в различных сферах искусства первое заметное проявление умеренно-чувственной формы имело место в XII-XIII вв. и предвещало идеалистический стиль в живописи, скульптуре, архитектуре и чуть позже в музыке, — то же самое происходит и в литературе этого периода. В ней эти столетия тоже были переходным периодом, периодом идеалистического переплетения увядающего идеационализма и вновь пробуждающейся чувственности. Идеалистический характер обнаруживается во всех основных аспектах, в которых мы рассматриваем здесь идеалистическое искусство, а именно — во внутреннем содержании литературы, в ее внешних формах и, наконец, в своеобразии художественно-литературной критики данного периода.
А. ВНУТРЕННИЕ ЧЕРТЫ. Что до внутреннего содержания литературы этих столетий, то теперь оно представляет собой главным образом переплетение религиозных и светских тем, хотя светское остается пока еще героическим и не имеет дела с банальными повседневными событиями и персонажами и уж тем более с вульгарными, негативными, низкими, унизительными, патологическими сторонами эмпирической жизни. Это переплетение является одной из внутренних характеристик идеалистического искусства.
На уровне главной литературы, согласно нашему приблизительному подсчету, доля религиозных произведений, которая прежде составляла около 95%, за эти столетия снизилась во Франции, Германии и Англии до 30-55%; остальные 70-45% произведений были светскими и полу светскими. Примерно такая же ситуация наблюдается и в литературах других западноевропейских стран (за исключением России, которая и здесь отстает). Такое снижение не означает абсолютного уменьшения количества религиозной литературы, а лишь чрезвычайный рост литературы светской и полусветской. В Германии в этот период были созданы: «Руодлиб» (рыцарский роман, написанный монахом в XI в.),
12. Флуктуация литературы и критики
«Королевская хроника», «Песнь о Роланде» (светская героическая поэма, но все-таки допустимая с религиозной точки зрения), «Песнь об Александре», «Тристан», «Ланцелот», «Песнь о Нибе-лунгах», «Соломон и Морольф», «Григорий», «Варлаам», «Парци-фалъ», «Ивэйн», «Песнь о Трое», произведения Гартмана фон Ауэ, Вольфрама фон Эшенбаха, Ульриха фон Лихтенштейна, Готфри-да Страсбургского, Вальтера фон дер Фогельвейде29 и ряд других «историко-легендарных романов» и эпических поэм, в том числе и незначительное вкрапление гораздо менее героических, но более чувственных произведений. Характер этих сочинений свидетельствует о том, что даже в секулярном мире они имеют дело главным образом с героями, людьми выдающимися, с положительными ценностями эмпирической реальности, как они понимались в то время. Даже эти светские произведения в значительной степени пропитаны идеациональным — религиозно-нравственным — духом. Остальная доля литературы, приблизительно 40%, по-прежнему оставалась религиозной.
Немногим отличается ситуация во французской, английской или вообще в западноевропейской литературе того времени.
Во Франции светская литература представлена аналогичными эпическими поэмами и героическими романами («Песнь о Роланде», «Коронование Людовика», «Рауль де Камбре»J0, «Тристан и Изольда»), рядом коротких рассказов, таких как «Семь ле», «Мул без узды», «Богач» Марии Французской, сочинением «De amore» Андре Шаплена, несколькими светскими пьесами вроде «Игры о Робене и Марион» Адама де ла Аля, баснями, как, например, «Роман о Лисе»31, лирическими стихотворениями и фаблио32 (хотя они и относились к низкому жанру читерату-ры); а к концу XIV в. — историческими сочинениями Ж. Жуан-виля и Ж. Фруассара, и, наконец, может быть, величайшим из этих произведений — «Романом о Розе»33.
Как мы еще выясним, характер этих произведений — точно такой же, как и у немецких произведений этого времени, то есть преимущественно героический, положительный, возвышенный, морализаторский, по-прежнему проникнутый религиозным духом. Чуть больше появилось «земных», а среди фаблио даже и непристойных произведений, но опять-таки они составляли гораздо меньший поток, причем часть этого потока считалась даже и не литературой, а чем-то вроде анекдотов («не для детей и не Для дам»), которые рассказывают во время застолья и подобных ему занятий.
250 Часть 2. Флуктуация идеациональной и чувственной форм искусства
В Англии, наряду со все еще преобладающей религиозной литературой, светская литература представлена подобного же типа романами о короле Артуре, эпическими поэмами, баснями, модифицированными «жестами» (chansons de gestes34), политическими песнями и ближе к концу XIV в. — поэмой Г. Ленгленда «Видение о Петре Пахаре»; высшей точки своего расцвета она достигает с появлением Дж. Чосера, который, строго говоря, не столько заканчивает этот период, сколько открывает новый.
Нечто подобное происходило и в других западноевропейских литературах, вершиной и апогеем которых, так же как и для Европы в целом, стала «Божественная комедия» Данте.
Таким образом, количественное соотношение религиозных и светских произведений, их общие характерные особенности, равно как и внутреннее их содержание, свидетельствуют об идеалистической природе литературы этих столетий.
Если углубиться в изучение внутреннего характера этой литературы — религиозной и особенно светской, то можно найти еще больше подтверждений ее идеалистической природы. Рассмотрим некоторые симптоматические пункты и способы их интерпретации в литературе изучаемого нами и предшествовавшего ему периодов.
Если подходить к литературе предшествовавшего (до XII в.) и изучаемого периодов с точки зрения проблемы «аскетизм versus33 чувственности», то литература периода предшествовавшего окажется по большей части аскетической и даже чрезмерно аскетической. Если и найдем в ней несколько сексуально-безнравственных эпизодов, как, например, в «Altdeutsche Gesprache» (VIII в.) или «Modus Liebung», то они, как правило, осуждаются и являют собой контраст по отношению к тому, что считается допустимым и приличным.
Когда же мы переходим к периоду с XII по XIV в. включительно, то обнаруживаем, что атмосфера здесь заметно меняется. Аскетическое напряжение в количественном, а отчасти и в качественном отношении снижается, а чувственная склонность возрастает. Прежде всего любовь начинает играть все большую роль. Она становится одной из главных тем эпических произведений и романов, не говоря уж о фаблио и лирической поэзии.
В этом смысле весьма типичным является «Роман о Розе» — быть может, величайшее и самое популярное произведение той эпохи, написанное двумя разными авторами в XIII в. Тема его — любовь. В первой части, написанной Гильомом де Лоррисом,
12. Флуктуация литературы и критики 251
любовь изображается аллегорически в возвышенном (хотя и не аскетическом), чрезвычайно благородном, добродетельном, изящном и романтическом виде.
Во второй части того же «Романа о Розе», написанной чуть позже другим автором, Жаном де Меном, мы, напротив, сталкиваемся с иного рода симфонией любви — более плотской, чувственной, отчасти даже циничной, эротической и ироничной. Ее девиз, который позднее подхватил Рабле — «fais ce que tu voudras»36, — дает ясное представление о происшедшей перемене. После первой части романа, в которой не было ни грана «физиологии секса», мы попадаем в любовный роман, где «воспроизводство», физиология и «сексуальный позыв» в современном смысле слова играют весьма существенную роль. Вдобавок к этому, Жан де Мен сатирически высмеивает целомудрие, духовенство, королей, знатность, монастырские порядки и прочие достоинства и институты. Его совет, как преуспеть в любви, звучит так: «Имей мошну потолще».
Таким образом, «Роман о Розе» (причем обе его части) типичен для своего времени, если рассматривать его в аспекте «аскетизм versus чувственности», и точно изображает ситуацию. Если наряду с этими двумя типами чувственной любви — платонической и физиологической — учесть еще и аскетический тип, то едва ли кто усомнится в правильности моего утверждения, что литература носила смешанный характер и что результат этого смешения был несомненно идеалистический.
Аскетическое и, вообще говоря, идеалистическое направление, весьма заметное в литературе того времени, нашло свое величайшее воплощение в «Божественной комедии» Да «те. Если принять во внимание все произведения итальянских поэтов, в том числе сонеты и лирические стихотворения самого Данте, в которых заметны чувственные мотивы, то станет очевидным, что только в его творчестве достигнуто абсолютное равновесие между идеациональным и чувственным направлениями, в силу чего оно и является манифестом идеалистического искусства. Однако в своей «Божественной комедии» Данте ближе к идеаци-онализму, чем к идеализму.
Таким образом, рассмотрев оба эти произведения (вероятно, самые главные произведения той эпохи), то есть и обе части «Романа о Розе», и «Божественную комедию», мы обнаружива-ем, что они воплощают в себе все три направления литературы своего времени: преимущественно идеациональное, возвышен-
252 Часть 2. Флуктуация идеациональной и чувственной форм искусства
но и идеалистически чувственное и откровенно эротическое, Наличие и смешение этих трех направлений в литературе само по себе является превосходным доказательством ее идеалистического характера. Тот факт, что в этот период были созданы эти великие шедевры, не говоря уже о менее значительных произведениях, является еще одним подтверждением этого ее характера, поскольку — как это неоднократно отмечалось в настоящем исследовании — величайший расцвет искусства приходится на идеалистический период, когда идеациональное направление начинает ослабевать, а чувственное усиливаться и оба они пересекаются и смешиваются друг с другом, порождая в результате этого смешения великое идеалистическое искусство, еще не отдавшее свои идеациональные швартовы и вместе с тем уже облекшееся в ослепительные, возвышеннейшие и чистейшие формы чувственной красоты.
С этой точки зрения сам факт появления этих двух произведений — столь различных и в то же время столь конгениальных — не случайность, а проявление глубокой и последовательной логики развития интегрированной культуры и искусства.
Если теперь мы обратимся к другому аспекту обсуждаемой проблемы, например, к разводу как отдушине для несчастливого в сексуальном отношении брака, то обнаружим сходные показатели. До XII в. упоминания о разводе в литературе иракти чески отсутствуют. В рассматриваемый нами период появляется несколько упоминаний о разводе (в «Элидюке» и «Фрэне» Марии Французской37 и в «Австрийской королевской хронике»). Другая тема, появившаяся в это время, так или иначе затрагивает экономические проблемы. В наше время чувственной культуры едва ли найдется какая-нибудь проблема или произведение — какое угодно: литературное, художественное, философское, социально-научное, — которое не начиналось бы с экономики или, по крайней мере, не затрагивало ее как один из важнейших факторов. В идеациональной культуре подобный «экономизм»38 практически отсутствует. Идеалистическая литература, как и предполагалось, относится к экономике как к одной из многих других, не менее важных проблем, причем трактует ее с идеалистической — религиозной, нравственной, общественной или иной — точки зрения. Литература рассматриваемого нами периода относится к экономике точно таким же образом, и, следовательно, этот симптом — еще один факт, подтверждающий