Трагедия Офелии

История с невестой Гамлета, Офелией, одна из самых сложных в пьесе Шекспира. Не случайно, что и в наше время шекспироведение так и не су­мело предложить хоть сколько-нибудь правдоподобное и не вызывающее возражений объяснение. Сложность тут заключается в том, что никак нель­зя понять, зачем этот образ понадобился Шекспиру.

Здесь история Офелии, как и вся пьеса, оказывается разобранной на мельчайшие детали так, что, кажется, нет никакой возможности сплести это все вновь воедино. Самое главное, остается безответным вопрос: зачем понадобилось Шекспиру тянуть линию Офелии через все четыре акта, ко­гда все могло кончиться уже во втором, и что хотел он выразить в образе Офелии? Ответ на данный вопрос и даст нам развернутую интерпретацию ее линии в пьесе.

Еще с древнейших времен известно, что каждый цветок имеет свое зна­чение, и комментаторы также обратили на это внимание, поэтому в приме­чаниях к трагедии обычно указывают, что розмарин означал верность, троицын цвет — задумчивость, укроп — лесть, водосбор — измену, рута раскаяние и печаль, маргаритки — ветреность, легкомыслие, фиалка — верную любовь. Уже из простого перечисления значений цветов видно, что она скорбит не столько по отцу, хотя об этом также говорится, но только открытым текстом, а о своей изломанной судьбе и несчастной любви к Гамлету, и скорбь эта тем невыносимей и больней, что говорить о ней открыто нельзя, ибо это та тайна, которую она должна унести с со­бой в могилу. Офелия раскаивается (рута) в том, что была ветрена и лег­комысленна (маргаритки) и поверила лести и лирным клятвам (укроп) принца, который обманул и предал ее (водосбор), а теперь, после глубо­ких и тяжких раздумий (троицын цвет), она решила покончить с собой, поскольку ничего другого ей не остается. Но перед смертью Офелия хо­чет сказать, что всегда была верной Гамлету (розмарин) и всегда любила только его одного, поэтому она охотно подарила бы ему свою верную любовь (фиалка), однако после убийства Полония это уже становится не­возможным.

Утратив надежду найти счастье на земле, она верит, что воскреснет и обретет его на небесах после смерти. Следовательно, внутренне она уже готова к смерти и прощается с миром земным, чтобы отойти в мир иной. Перед своим окончательным уходом она поет песню о своем любимом и предсказывает его скорое воскрешение после смерти:

Веселый мой Робин мне всех милей.

И он не вернется к нам?

И он не вернется к нам?

Нет, его уж нет,

Он покинул свет,

Вовек не вернется к нам.

Его борода — как снег,

Его голова — как лен;

Он уснул в гробу,

Полно клясть судьбу;

В раю да воскреснет он!

Таким образом, она прощает Гамлету все то, что он с нею сотворил, и уходит в вечность со словами: «И все христианские души, я молю бога — Да будет с вами бог!» Здесь нам могут возразить: «Офелия поет о любимом с бородой, почему же она имеет в виду Гамлета, если у него не было боро­ды?» Нет, у Гамлета была борода. В одном из монологов он говорит: «Кто скажет мне: „подлец"? Пробьет башку? Клок вырвав бороды, швырнет в лицо (II, 2) Сомнений быть не может, Офелия поет о Гамлете, чтобы про­ститься с ним навеки. Она величественно и с достоинством принимает свою смерть, так же, как в свое время сделала это дочь Иеффая.

«О каком величии и достоинстве может идти речь, — возмутится кто-нибудь из критиков, — разве можно Офелию сравнивать с дочерью Иеф­фая?! Ведь Офелия, мало того, что обманывала всех, если верить вашей ги­потезе, что само по себе безнравственно, она к тому же отдалась Гамлету до свадьбы, совершив грех прелюбодеяния, и вдобавок ко всему покончила с собой, что также является тягчайшим грехом. Выходит, что она просто без­нравственная особа, величайшая блудница, а никакой не ангел, способный творить чудеса во имя людей. Дочь Иеффая была чиста, невинна и целомуд­ренна, к тому же не она накладывает на себя руки, а ее отец, во исполнение обета, данного богу, приносит ее в жертву, и только то, что она не противи­лась этому обету, а добровольно согласилась с ним, делает ее достойной под­вига отца, в силу чего все женщины Израиля оплакивают ее судьбу, скорбя об утрате невинной души. Разве то же самое мы видим и в случае с Офелией? Ничего подобного, Полоний не совершает никакого подвига, а погибает со­вершенно случайно от руки Гамлета, его же дочь одновременно печалится и о своем отце, и о своем возлюбленном, что также совсем непонятно. И вот из этой развратной, безнравственной женщины вы пытаетесь вылепить чуть ли не скульптуру богини, достойной всяческого поклонения?! Ничего не вый­дет, это просто невозможно», — заключает наш критик.

Весь мир ополчился против Гамлета, упреки и обвинения сыплются на него со всех сторон. В пьесе нет практически ни одного персонажа, за ис­ключением фигур второго плана — Горацио и Фортинбраса — кому бы он, волей или неволей, не причинил каких-либо страданий и бед. Мало того, что он соблазнил и обесчестил Офелию, а затем цинично издевался над ней во время спектакля, он же еще стал виновником смерти ее отца, Полония. Как черная, неприступная скала, не предвещающая ничего хорошего, стоял он на пути к счастью Гертруды и Клавдия, не давая им жить мирной и сча­стливой жизнью. А кто отправил на тот свет Гильденстерна и Розенкранца, причем сделал это Гамлет тогда, когда угроза его собственной жизни ми­новала, а ведь они когда-то вместе учились и были друзьями. А кто откры­то издевался вначале нал Полонием, а затем над Озриком? Кто критикует все и вся и глумится над всем? Гамлет, Гамлет и еще раз Гамлет. Так кто же он в конце концов, — чудовище, пожирающее все, что ему попадается на глаза, и сеющее вокруг себя смерть или же все-таки герой, обреченный в одиночку сражаться с целым миром лжи, подлости и вероломства?

Основной проблемой, над которой изощряли свои умы лучшие представители философской и литературоведческой мысли, яв­ляется проблема медлительности, которая базируется на двух моментах; во-первых, на вопросе, который за истекшие столетия приобрел поистине гам­летовский характер, «быть или не быть», и который до сих пор висит над трагедией как дамоклов меч, — почему Гамлет, узнав об убийстве от призра­ка, не убивает короля во время молитвы. Вторым моментом являются его монологи, в которых он не устает упрекать себя в медлительности.

Шекспир ввел в трагедию призрак отца и сделал Гамлета философом — мо­тивировка движения и задержания. Шиллер делает Валленштейна изменни­ком почти против его воли, чтобы создать движение трагедии, и вводит аст­рологический элемент, которым мотивируется задержание» (26, с. 81). Но его слабость заключается в том, что он допускает возможность незнания Шек­спиром всей фабулы сразу, будто поэт, приступая к созданию пьесы, не имел в голове никакого, хоть мало-мальски продуманного плана и только по ходу пьесы придумывал различные увертки, чтобы как-то спасти и сохранить це­лостность произведения. Это невозможно, ибо тогда необходимо отказаться от тезиса о строгой, логической последовательности, которую мы уже час­тично продемонстрировали. Следовательно, надо исходить не из того, что Шекспир якобы искусственно затягивает процесс отмщения и действие всей пьесы, а из того, что в самом тексте уже задана Шекспиром та причина, ко­торая исчерпывающим образом объясняет поведение Гамлета.

Как известно, Гамлет отказывается убивать короля во время молитвы, якобы потому, что его отец предстал пред высшим судом непомазанным и не причащенным, когда его грехи цвели как майский цвет, поэтому если бы он убил короля за молитвой, то оказал бы ему этим только услугу, следова­тельно, короля необходимо было так же застигнуть врасплох во время его злодеяний и уже только тогда отправить на тот свет. Такова мотивировка Гамлета, приведшая его к отказу от исполнения мести немедленно.

Совершив одно из самых страшных преступлений, брато­убийство, о котором Призрак говорит: «Убийство гнусно по себе; но это гнуснее всех и всех бесчеловечней», Клавдий разгневал небеса, которые не прощают злодейств подобного рода. Дело в том, что Клавдий убил не про­сто брата, но короля, а за преступления королевской династии ответствен­ность несет в целом весь народ, поскольку судьба трона и судьба народа связаны неразрывно. Об этом говорит сам Шекспир, вкладывая в уста Розенкранца и Лаэрта следующие слова:

Великие в желаниях не властны;

Он в подданстве у своего рождения:

Он сам себе не режет свой кусок,

Как прочие; от выбора его

Зависят жизнь и здравие всей державы,

И в нем он связан изволеньем тела,

Которому он голова.

Так говорит Лаэрт о Гамлете, наставляя Офелию. Это же подтверждает и Розенкранц:

Кончина государя

Не одинока, но влечет в пучину

Все, что вблизи: то как бы колесо,

Поставленное на вершине горной,

К чьим мощным спицам тысячи предметов

Прикреплены; когда оно падет,

Малейший из придатков будет схвачен

Грозой крушенья. Искони времен

Монаршей скорби вторит общий стон.

А это значит, что небеса грозят навалиться всей своей небесной силой, всей своей мощью не на одного только Клавдия, как виновника преступле­ния, а на всю Данию, на весь датский народ, наслав неисчислимые бедст­вия, войны, болезни, неурожай и голод. Черные, свинцовые тучи стали сгущаться над этой страной, грозя низвергнуть на нее все беды и ужасы преисподней.

И в самом деле, еще никто ничего не знает, не понимает, но уже все чув­ствуют, что в небе над Данией повисла беда, застилая его черным, злове­щим покрывалом.

Столь скорая измена матери не только поражает его своим выбором, но и возмущает до глубины души. И чем больше падает в его глазах мать, тем больше растет образ отца, и тем более он сгущает краски при изображении поведения ма­тери. Все это доказывает, что внутренне Гамлет уже был готов к тому из­вестию, которое сообщил ему Дух; поэтому, когда товарищи отговаривали его, чтобы он не отходил с Призраком, то Гамлет отвечает им:

Мой рок взывает,

И это тело в каждой малой жилке

Полно отваги, как Немейский лев.

А когда Призрак провозглашает:

...но, знай, мой сын достойный: Змей, поразивший твоего отца,

Надел его венец.

Гамлет тут же восклицает: «О, вещая моя душа!»

Это значит, что он уже смутно догадывался и подозревал о том, что смерть его отца не слу­чайна. И все-таки самое большое потрясение в Гамлете производит то обстоятельство, что отец, достойный всяческого подражания, достойный из достойнейших, оказывается за свои грехи ввергнут в пламя ада, что он пере­живает там дьявольские страдания, о которых даже говорить нельзя:

Когда б не тайна

Моей темницы, я бы мог поведать

Такую повесть, что малейший звук

Тебе бы душу взрыл, кровь обдал стужей,

Глаза, как звезды, вырвал из орбит,

Разъял твои заплетшиеся кудри

И каждый волос водрузил стоймя,

Как иглы на взъяренном дикобразе;

Но вечное должно быть недоступно

Плотским ушам.

Так начинает свою речь тот, кто при жизни считался почти безгрешным, самым человечным и самым достойным из людей. Странно, не правда ли? Ведь по всем канонам христианских заповедей он должен был попасть в рай, а не гореть в аду, подвергаясь таким ужасным мукам. Далее вдруг вы­ясняется, что смерть его настигла в самом расцвете грехов; вот вам и дос­тойнейший! Каково же все это было выслушивать Гамлету, сравнивавшему отца с Фебом, а Клавдия с Сатиром, когда выяснилось, что и на солнце есть пятна, что и его отец совсем не столь безгрешен, как казалось прежде. И те­перь небеса возложили на него миссию чистильщика авгиевых конюшен, в которые уже давно превратился королевский двор. Отец хоть и призывает Гамлета отомстить, но принц понимает, что Призрак лишь посланник неба, что задача не сводится к одной только мести, а значительно сложнее, что королевский двор уже давно превратился в «буйный сад, плодящий одно лишь семя: дикое и злое», что именно поэтому он обречен; в противном случае, в гневе небеса покарают всех: и Данию, и народ.

Три человека, три самых близких человека — отец, мать и родной дядя, вдруг оказались величайшими грешниками! Действительно, было от чего прийти в отчаяние и сойти с ума. «О рать небес! Земля! И что еще приба­вить? Ад? — Тьфу, нет! — Стой, сердце, стой. И не дряхлейте, мышцы, но меня несите твердо», — так восклицает Гамлет после разговора с Призра­ком. И он клянется исполнить данный им обет. Тайна налагает на его уста замок, а он вынужден молчать и бороться в одиночку, ибо в целом мире не осталось человека (за исключением Горацио), которому он мог бы спокой­но доверить свою тайну. Не может он довериться и Офелии, которую лю­бил и продолжает любить, но сама любовь таит для него угрозу предатель­ства, поэтому он решает прежде всего порвать любовные узы, связывавшие его с Офелией. Возложенная на него миссия требует от принца полной отдачи, полного самопожертвования.

Притворное безумие помогает ему говорить правду, но не быть понятым, а скрыть внутри себя то великое горе, которое внезапно обрушилось на него.

Офелия ничего не знала о случившемся, поэтому и не могла понять то со­стояние, которое переживал Гамлет, и те душевные муки, которые он испы­тывал. В силу чего она тут же решила, что Гамлет сошел с ума, в то время как на самом деле он пришел к ней, чтобы проститься навсегда, запечатлеть ее образ в своем сердце и стать неприступным, как скала, для своих чувств.

Уже в разговоре с Полонием он ясно дает понять о происшедших в нем переменах. Гамлет говорит ему: «Быть честным при том, каков этот мир, — это значит быть человеком, выуженным из десятка тысяч». Затем он гово­рит о солнце, плодящем червей в дохлом псе, и вдруг спрашивает его: «Есть у вас дочь?» На что Полоний, естественно, отвечает: «Есть, принц». И тогда Гамлет неожиданно прибавляет: «Не давайте ей гулять на солнце; всякий плод — благословение; но не такой, какой может быть у вашей до­чери. Друг, берегитесь». Естественно, что Полоний ни­как не понимает, на что намекает Гамлет, и что он имеет в виду. Но если вспомнить, что отца он сравнивает с Фебом, то есть с солнцем, а сам он его сын, сын солнца, то само собой вытекает, что Гамлет имеет в виду своего бу­дущего ребенка, но ребенка, унаследовавшего проклятие и все грехи королев­ского рода, который не должен быть рожден, ибо такова воля неба. Теперь становится понятным, почему при следующей встрече с Офелией он задает ей этот вопрос: «Зачем тебе плодить грешников?», ибо сам Гамлет считает себя не только наследником королевского рода, но и всех грехов, буйно распло­дившихся в нем: «…потому что, сколько ни прививать добродетель к нашему старому стволу, он все-таки в нас будет сказываться», — считает он.

Весь мир рухнул прямо на его глазах. Погибло все, что ему было мило, дорого и что он любил сильней всего на свете. Черным пеплом посыпало горе его душу. Весь мир превратился в тюрьму, а Дания в наилучшую из них, со множеством затворов, темниц и подземелий. Он остался один, без права на надежду, на любовь, на жизнь. Ему ничего другого не остается, как только исполнить то, что на него возложено свыше. Но как это испол­нить, он не знает. Исполнение возложенной на него миссии требует колос­сального напряжения сил и огромной воли, а самое главное — необходимо действовать.

Результатом разразившейся трагедии явилось то, что Гамлет как бы за­ново рождается: тот, светлый, радужный мир, мир надежд и мечтания окончательно рухнул, и теперь в мучительных родах возникает мрачный блик нового мира, погрязшего в грехах и преступлениях. Мир предстал перед ним в истинном свете, и это ужаснуло его. Клавдий повинен в смерти королевы, потому что изначально использовал ее любовь в своих корыстных интересах, потому что она открыла ему дорогу для братоубийства. Повинен в смерти Розенкранца и Гильденстерна, ибо когда они приехали в Англию и подали пакет, в котором говорилось о том, чтобы схватить и казнить подате­лей сего письма, а их тут же арестовали, то они, ошеломленные, возопили: «За что? По чьему приказу?!» И услышали в ответ: «Именем датского короля Клавдия». Тогда они поняли, что их жестоко, вероломно обманули. «Будь ты проклят, Клавдий!» — таковы были их последние слова. Король повинен в смерти Полония, ибо тот, подслушивая за ковром, также исполнял его прика­зание. Кого винят в том, что войско, в несколько раз превышающее числен­ностью противника, вдруг проигрывает сражение? Полководца, на нем лежит главная ответственность за поражение и бездарное руководство. Так руками Гамлета небесные силы свершают правосудие, а он исполняет данный им обет: отравить Клавдия в ад, когда его грехи переполнят чашу злодеяний, и он предстанет перед высшим судом со всеми преступлениями на шее.

Поняв, в чем дело, Гамлет сначала поражает короля клинком, а потом заставляет его выпить приготовленное им же пойло:

Вот, блудодей, убийца окаянный,

Пей свой напиток! Вот тебе твой жемчуг!

Ступай за матерью моей!

Таким образом, король и королева умирают, испив до дна чашу собственных злодеяний. А Лаэрт, осознав, что он жестоко ошибся, доверившись королю, признается:

Расплата заслужена; он сам готовил яд.

Простим друг другу, благородный Гамлет.

Да будешь ты в моей безвинен смерти

И моего отца, как я в твоей!

Этими словами с Гамлета снимается вина за убийство Полония, а перед Офелией он был безвинен и ей не изменил, потому что никогда и никого, кро­ме нее, не любил. Гамлет погибает. И мы можем сказать вместе с Офелией:

О, что за гордый ум сражен! Вельможи,

Бойца, ученого — взор, меч, язык;

Цвет и надежда радостной державы,

Чекан изящества, зерцало вкуса,

Пример примерных — пал, пал до конца!

Да, Гамлет погиб, но не погибло то, за что он сражался, — будущее Да­нии. Своей смертью он искупил грехи королевского рода и оставил Фортинбрасу чистый трон, хотя сам и не был в чем-либо виновен. Он сдержал клятву, данную отцу, и с честью выполнил возложенную на него миссию. Он погиб, но совершив при этом величайший подвиг, подвиг Иисуса Хри­ста, приняв на себя все грехи, спасая своей смертью родную Данию и дат­ский народ. Этой цели он отдал все, что мог: свою любовь, своего будуще­го ребенка и достойную его Офелию, так же сознательно принявшую на себя миссию жертвенного подвига, как дочь Иеффая; свою надежду на бу­дущее царство и, наконец, свою жизнь. Только подлинно великий человек способен на это.

На датский престол восходит новая королевская династия, а вместе с нею восходит надежда на новую жизнь. А то, что Фортинбрас занимает трон не только по крови, но и с согласия самого Гамлета, свидетельствует о том, что на престол восходит достойный король. Конечно, Фортинбрас еще молод, горяч и способен на безрассудные поступки, но он благороден и чист душой, а руки его не обагрены кровью и над ним не тяготеет проклятье королевского рода. Что стало возможным только благодаря подвигу Гамлета.