1. Почему истоки современной эпохи следует датировать вторым десятилетием XX в.? Каковы отличительные черты современной эпохи?
26-781
2. На какие периоды разделяется современная эпоха?
3. Назовите основные этапы технологической революции в XX в.
4. Как можно оценить роль техники в жизни людей современной
эпохи?
5. В чем сущность технократического подхода к решению обще
ственных проблем?
6. Какие мотивы лежат в основе гуманитарного подхода к оценке
роли науки и техники?
7. Какова роль государства в современном обществе?
8. В чем состоят опасности чрезмерного разрастания государ
ства и роста могущества государственного аппарата? На каких путях
возможно противостояние опасностям?
9. Чем чревато ослабление или разрушение государственности?
10. В чем сущность «восстания масс»?
11. Оцените, насколько характеристики массового общества со
ответствуют реалиям современной России.
12. Каков портрет человека-массы? Как по-вашему, к чему при
зывает автор, рисуя портрет человека-массы? Способен ли человек-
масса преобразовать самого себя?
|
|
13. Согласны ли Вы в своей жизни удовлетвориться ролью чело
века-массы?
14. Означает ли критика массового общества призыв к реставра
ции иерархического общественного устройства?
15. Почему массовое общество легко скатывается в анархию и
хаос? Откуда возникает опасность установления диктатуры в массо
вом обществе?
16. Какие факторы способствуют возникновению у современного
человека чувства превосходства над людьми прошлого? Насколько
оно оправдано?
17. В чем сущность воинствующего национализма и космополи
тизма?
18. Каков основной отличительный признак тоталитарных сект?
19. В чем отличия постклассической культуры XX в. от классичес
кой? Перечислите особенности постклассической культуры.
20. Почему тема свободы занимает особое место в культуре XX в.?
21. Чем был вызван процесс сакрализации литературы в XIX в.?
В чем суть сакрализации литературы?
22. В чем отличия нормального протекания десакрализации куль
туры от ненормального? Возрастание роли каких общественных ин
ститутов предполагает десакрализация массовой культуры?
23. Как Вы понимаете особенности нового типа рациональности,
характерного для XX в., и его отличие от рационализма эпохи Про
свещения?
Раздел 3
Проблематика языка, сознания, общения в философии XX в.
Современность предъявляет повышенные требования к человеку, ставит перед ним целый ряд сложнейших задач, без решения которых невозможен сам процесс жизни. Вместе с тем вовлеченность в поток текущей жизни почти не оставляет ему времени на серьезные размышления, не стимулирует их, отчего современному человеку грозит утрата основных смысложизненных ориентиров. Он подвержен опасности быть вовлеченным в круговорот событий, смысл и причины которых ускользают от него. Найти верный компас в современном бушующем мире непросто. Философия так или иначе стремится вобрать в себя всю сложность современного бытия, вовсе, однако, не беря на себя задачу найти простые решения сложных вопросов. В ряду серьезных философских произведений последних десятилетий едва ли встретятся такие, авторы которых самонадеянно претендуют на открытие рецептов ускоренного решения острейших проблем современного мира и человека. Напротив, в большинстве случаев философы осознанно отказываются от простых и прямых решений. Причина, в частности, заключается в характерном для современной философии понимании того, что истоки глубинных проблем во многом коренятся в самом человеке, в его внутреннем мире. Человек мучается не оттого, что не может справиться с внешними проблемами, а оттого, что не может справиться с самим собой, со своими мыслями, со своим сознанием. Поэтому и решение внешних проблем дается ему с таким трудом.
|
|
Современной философии совершенно чуждо представление, что философ, автор философского труда находится в некотором особом, привилегированном положении и ему, якобы, известна истина, которую остается лишь донести до остальных людей. Напротив, состояние собственного духа часто становится предметом исследования. Отличие философа от остальных людей состоит не в том, что он обладает истиной, которая недоступна «простым» людям, а в том, что он-
26»
профессионально занят анализом скрытых от поверхностного взгляда тайников духовного мира, проясняет через посредство языка и сознания то, что прячется в глубинах неосознанного. В ряде случаев философия как бы переводит на другой язык проблемы, скрытые в общеупотребительном, обыденном языке, с тем чтобы сделать эти проблемы более ясными. Вообще, язык становится предметом пристального внимания философов, поскольку современная философия во многих случаях связывает само существование философских проблем с фактом их укорененности в языке, а их разрешение — с их переформулировкой при использовании более точного языка. Не случайно многие философы XX в. в своих произведениях сознательно применяли язык, существенно отличающийся от общераспространенного, но построенный на анализе глубинных, корневых свойств родного языка. Особое внимание в философских произведениях уделяется и выработке правильного способа общения, максимально учитывающего сложность духовного мира человека.
Современный человек не терпит назидательности. Безвозвратно ушли в прошлое те времена, когда философ мог вещать и излагать истины от имени авторитета — религиозного, государственного, научного. Истина, подкрепляемая лишь формальным авторитетом, отторгается современным человеком. Перед философией остро встала задача найти соответствующий ключ к душе тех, к кому она обращена. Между автором философского произведения и читателем должно установиться взаимопонимание. Мыслители отчетливо осознают, что философский текст нельзя уподобить тексту из учебника физики: философия требует особого языка, особого стиля, особой формы изложения. Конечно, это относится к произведениям, принадлежащим любой сфере культуры, — чтобы текст стал действенным, необходимо «достучаться» до человека. Однако ход культурного развития XX в. все более отчетливо обнаруживал, что делать это становится все трудней и трудней. Практика общения людей XX в. показывала, что нередко взаимопонимание не устанавливается не только между людьми, далекими друг от друга, например, представителями различных культурных регионов, говорящих на разных национальных языках, но и между людьми близкими. Отсутствует взаимопонимание не только между поколениями — в отношениях «отцов и детей», но и внутри одного и того же поколения, а нередко взаимопонимание в действительности является лишь его суррогатом, видимостью и мгновенно улетучивается при первом серьезном испытании. Порой даже профессионалы из одной и той же сферы культуры неожиданно для себя обнаруживают, что не понимают, о чем же все-таки идет речь при коллективном обсуждении профессиональных вопросов, на конференциях, симпозиумах и т.д. Возникает ощущение, что люди говорят на разных языках, каждый из которых столь индивидуален, что не имеет общих точек пересечения с другими.
|
|
Конечно, многие из отмеченных явлений не являются открытиями XX в: с фактами взаимного непонимания люди сталкивались на всем протяжении предшествующей истории человечества. Однако только с XX в. проблема установления взаимопонимания обостряется настолько, что на нее уже невозможно не обратить пристального внимания. Этому способствует, в частности, резкая интенсификация контактов между-людьми, количественный рост актов общения, характерный для жизни современного человека. Например, жителю современного большого города в течение одного дня приходится, очевидно, сталкиваться и вступать в контакт с таким количеством людей, с каким человек прошлого мог вступить в общение на протяжении только очень длительного времени. При этом контакты современного человека гораздо разнообразней в том, например, отношении, что ему приходится общаться с людьми самого различного происхождения, национальности, вероисповедания и т.п. Однако дело не только в увеличении числа контактов и их разнообразии. Дело еще и в том, что многие факты истории и культуры все более убеждали, что понимание другого человека, а порой и самого • себя, — феномен гораздо более сложный, чем представлялось ранее. В частности, взаимопонимание может не наступить даже и в том случае, когда в наличии обоюдное стремление и желание партнеров к его установлению. Случайно ли, что человек часто не находит взаимопонимания с теми, кто всеми силами старается ему помочь и считает, что все делает для блага ближнего? В жизни не столь уж редки случаи, когда сигналы добрых побуждений партнером не распознаются, а следовательно, и не воспринимаются. Возможна ситуация, несколько иная по характеру, но столь же неприятная, а иногда и трагическая по последствиям, когда люди, сами того не желая, в процессе общения наносят один другому тяжелейшие психологические травмы, унижают и подавляют другого человека, убивают самое светлое в его душе, как это показано, например, в пьесе американского драматурга Т. Уильямса «Трамвай "Желание"», справедливо названной «драмой человеческого непонимания».
|
|
Ситуации, подобные описанной в пьесе и ставшие предметом осмысления многих произведений культуры XX в., свидетельствуют, что сущность общения не может быть сведена к вопросу о правоте одного и неправоте другого человека. В известном смысле проблема должна быть рассмотрена в обратном порядке — сам процесс общения в силу присущих ему особенностей становится источником розни и разобщенности людей. Неправильно организованное общение рож- -дает агрессию, способствует конфликтам, наносит психологические травмы. Сконцентрировав свое внимание исключительно на «существе предмета», на объекте обсуждения, люди нередко забывают о том, что вопрос о способе общения не менее важен, чем о его пред- • мете. Способ общения, а не изначально присущие его участникам качества, способен породить то или иное отношение к обсуждаемому
предмету. Он может оказать немалое влияние и на свойства характеров партнеров, на их личности.
Таким образом, современная эпоха обнаруживает усложнение условий человеческого бытия в том отношении, что делает жизнь человека более интенсивной, напряженной и динамичной. Особое место в ней занимают процессы общения, с которыми оказываются тесно связаны многие проблемы современного общества и жизни отдельного человека. Именно поэтому в современной философии резко возросло значение проблематики сознания,языка,понимания текста,а в конечном итоге— человеческого взаимопонимания. Соответственно, на первый план выдвинулись такие направления, как философия языка, герменевтика, феноменология.
Глава I ФИЛОСОФИЯ ЯЗЫКА
Язык издавна привлекал внимание философов. Целый ряд интересных соображений а языке мы находим уже в античности — у Сократа, Платона, Аристотеля. Итальянские гуманисты эпохи Возрождения, пристально изучая древнегреческий и латинский языки, заложили основы классической филологии, ставшей впоследствии родоначальницей целого семейства наук о языке. Интерес к философскому осмыслению языка резко возрастает с конца XVIII — начала XIX в. Немецкий естествоиспытатель и философ В. Гумбольдт (1767-1835) сформулировал положение о том, что язык представляет собой особого рода реальность, характерной чертой которой является саморазвитие, производство самого себя. Г. Гегель подчеркивал роль языка в процессе формирования человека, его сознания и мышления. В целом в XIX в. сложилось философское представление о языке, ставшее классическим. Оно явилось отправной точкой и основой для осмысления языка философами XX столетия.
С позиций классических представлений языку отводится исключительно важная роль в жизни человека и общества. Язык в собственном смысле является исключительным достоянием человека как существа разумного, поэтому говорить о языке животных или, например, птиц можно лишь метафорически. Язык тесно связан с мышлением человека, со способностью абстрагирования, т.е. мысленного вычленения отдельных качеств и рассмотрения их в известной независимости от предмета и от остальных его свойств. Только с помощью языка человек в состоянии формулировать абстрактные понятия, а именно они являются важнейшим инструментом познания и мышления. Кроме того, язык — необходимое условие и средство социализации индивида, а без социализации, т.е. без совместной жизнедеятельности с
другими людьми, без усвоения социальных норм, правил, культуры, без освоения достижений, созданных трудом многих поколений, человек немыслим как человек. Наконец, язык выполняет целый ряд общественных функций. Одна из важнейших — коммуникативная, функция общения. Таким образом, «человек», «язык», «общество» — понятия однопорядковые, одно не мыслимо без другого, одно раскрывается через другое.
В целом классическая мысль ориентирована на подчеркивание значения языка, на его высокую оценку. В отдельных случаях она, конечно, обращала внимание на опасности, скрытые в языке, однако эти опасности представлялись легкопреодолимыми по мере их обнаружения. Так, широкую известность получила, например, критика «идолов рынка» английским философом Ф. Бэконом. «Идолами рынка» (или «рыночной площади») Ф. Бэкон называл те, часто незамечаемые людьми причины, которые толкают их к небрежному пользованию языком. Небрежное отношение к языку, к слову, невнимание к правильности и точности языка способны внести в отношения людей сумятицу, подобную той, которую можно наблюдать на рыночной площади в базарный день. Так нередко бывает и в науке. Однако Ф. Бэкон в целом не обнаруживает сомнений в том что «идолы» будут со временем побеждены.
Вряд ли оценка роли и значения языка современной философией
может быть охарактеризована как пессимистическая, хотя известная
доля пессимизма, несомненно, имеет место. Однако более точно современное отношение к языку следует охарактеризовать как реализм
или реалистический оптимизм: Философия XX в. видит в языке не только • несомненное благо человека, но и опасность. Дело не только в том, что люди порой обнаруживают неумение пользоваться языком и от этого страдают. Главное состоит в особенностях самого языка — язык по самой своей природе таков, что «расставляет ловушки», создает опас- • ности. В связи с этим роль языка современной философией представляется в значительной мере по-новому.
Многие философы XX в. пришли к выводу, что власть языка простирается настолько, что в известном смысле язык творит реальность. • Власть слова такова, что, используя те или иные слова, мы создаем или исключаем из жизни те или иные предметы. Один из тезисов современной философии языка можно сформулировать так: «Сказать — значит в определенном смысле создать, сотворить». Однако этот тезис нуждается в правильном истолковании. Совершенно справедливо: сколько ни говори «халва», во рту слаще не станет. Однако если в словаре человека отсутствует слово «халва», то не исключено, что ему так и не доведется ее попробовать или вообще узнать о ее существовании. Слово не обладает магической силой превращать «камни в хлеба». Однако если, например, в обществе, взявшемся строить капитализм, под словом «капитализм» молчаливо подразумевается состояние, в котором за норму при-
няты алчность, стремление к наживе, пренебрежение к жизни и достоинству человека, разбой и стяжательство, то будет построено именно такое общество. И оно будет разительно отличатся от того, где в слово «капитализм» вкладывается совсем иной смысл, например тот, который придал ему известный немецкий философ и социолог М. Ве-бер (1864-1920). Согласно последнему, капитализм связан, в частности, с этикой аскетизма, т.е. с готовностью и умением отказывать себе в жизненных удовольствиях, с верностью избранной профессии, с чувством долга, с незыблемостью правила выполнять взятые на себя обязательства, с уважением к чести и достоинству личности и т.п.
Таким образом, следует признать, что отношение языка и реальности отличается особой сложностью. Обратим внимание на некоторые из вскрытых современной мыслью особенностей этого отношения.
Первую из особенностей можно проиллюстрировать своеобразным примером. Известный лингвист, академик Л.В. Щерба (1880—1944) предложил однажды на лекции студентам-филологам разобрать по частям речи и членам предложения фразу: «Глокая куздра штеко буд-ланула бокра и кудрячит бокренка». Очевидно, что ни одно слово в данной фразе не имеет смысла, однако она построена в полном соответствии с правилами грамматики русского языка. Можно указать в ней подлежащее, сказуемое и т.д., обнаружить существительные, прилагательные, глаголы и т.д. Вместе с тем эта фраза является бессмысленной. Говорить о ее истинности или ложности невозможно. Ее пример наводит на размышления о природе языка, подводит к определенным выводам.
Фраза, придуманная академиком Л. Щербой, ярко свидетельствует, что правильность языковых конструкций не является гарантией правильности суждения. Более того, возникает вопрос о существовании объектов, соответствующих словам, запечатленным в языке, поэтому в философии принято говорить о проблеме существования. О том, существуют ли объекты, которые запечатлены в языке, мы можем судить либо по грамматической правильности, либо по логической непротиворечивости понятий или суждений. Понятно, что, например, понятие «круглый квадрат» логически противоречиво, поэтому ему ничего не соответствует в действительности. В случае с «пегасом» или «кентавром», так же как с упомянутой «глокой куздрой», у нас может быть относительная уверенность, что в реальности соответствующих этим словам объектов не существует. Но где гарантия, что так же обстоит дело в более сложных случаях? Не пользуемся ли мы словами, реальных аналогов которым в действительности просто нет? Как найти критерий отличения тех случаев, в которых речь идет о реальных объектах, от тех, где нечто утверждается о фактически несуществующем, притом что никаких логических или грамматических ошибок не обнаруживается? Проблема существования стала центральной для ряда течений в философии.
Вторую из отмеченных философией XX столетия особенностей отношения языка и реальности можно усмотреть в следующем. Очевидно, что богатство или, наоборот, бедность языка (т.е. характерный для него набор слов и выражений, конструкций и т.д.) так или иначе влияет на возможности языка. Более богатый язык позволяет выразить больше оттенков мысли, обнаруживает глубину и высокую развитость мышления. Бедный язык свидетельствует об убогости, неразвитости мысли. Словарь языка Элочки Людоедки, известной героини И. Ильфа и Е. Петрова, состоявший всего из 12-ти слов и выражений типа: «хо-хо», «шалишь, парниша!» (современные аналоги «клёво», «достал!») и т.п., красноречиво характеризовал уровень ее мышления. Однако выясняется, что и противоположный случай, когда словар- -ный запас достаточно богат, — отнюдь не достоверное свидетельство богатства, подлинности и глубины мысли.
Противоречивость факторов духовной ситуации современности способствует тому, что усвоение языка, увеличение разнообразия ело-«варного запаса может и не сопровождаться соответствующим повышением уровня мышления. Порой язык усваивается, но не влияет или почти не влияет на развитие мышления. Сегодня легко встретить людей, говорящих на вполне «интеллигентном» языке, широко использующих в речи множество «умных» слов, за которыми в действительности скрывается лишь убогость мысли или пустота. Человек, конечно, не уподобляется попугаю и не может регулярно и связно произносить слова, значения которых ему не ясны. Он, однако, способен пользоваться» языком, который не стал частью его жизненного мира.
Понятие «жизненный мир» было введено немецким философом Э. Гуссерлем (1859-1938). Оно подразумевает ту сферу бытия, которую субъект считает «своей», в рамках которой он ощущает себя нестесненным, где все представляется ему объяснимым и близким. За пределами жизненного мира остается многое из того, что известно, но осталось не своим, сохранило элемент чуждости, знание о чем может быть и достаточным, но не ощущается как свое. Поэтому общий объем языка любого субъекта (индивида, группы людей, принадлежащих к данной национальной культуре, и т.д.) распадается на • две части. Одна часть принадлежит жизненному миру, другая остается за его пределами. Первая ощущается как «своя», вторая же, владение которой может порой достигать степени виртуозности, не перестает ощущаться как не вполне своя.
Особенности современного мира таковы, что часть, находящаяся за пределами жизненного мира, неизмеримо возросла. Человек не успевает осваивать потоки разноречивой информации, обрушивающейся на него, делать эту информацию в полной мере своей. При этом он нередко неплохо усваивает язык, на котором информация делается для него доступной. Таким образом, можно сделать вывод, что объем «языка всегда несколько больше, шире объема мышления — мышле-
ния как процесса, являющегося собственным, непосредственным и живым достоянием субъекта. По словам X. Гадамера, мышление всегда движется, в границах «колеи, пролагаемой языком»1.
Третья особенность, вскрытая современной философией в отношениях языка и реальности, тесно связана с достижениями лингвистики — науки о языке, прежде всего с возникновением направления, получившего название «структурная лингвистика». Ее основателем стал Ф. де Соссюр (1857-1913), впервые изложивший основные теоретические положения нового направления в книге «Курс общей лингвистики» (1916). Возникновение структурной лингвистики, знаменовавшее революционный шаг в развитии языкознания, оказало в дальнейшем существенное влияние на самые различные области научного познания, на особенности всей культуры. Предложенный Ф. де Соссюром структурный подход к языку позволил во многом переосмыслить роль языка в составе бытия. Язык предстал как феномен, далеко выходящий» за рамки сознания, т.е. того, что осознается. Выяснилось, что язык запечатлевает бессознательные (неосознанные) структуры, скрытые за внешним слоем того, что осознается и выражается непосредственно и пря-
• мо. Неосознанные структуры связаны с языком как знаковой системой и
лежат не в сфере.непосредственных.значений язьцса,.а в сфере его орга- I
нйзации. Поскольку без языка ни одна из сфер культуры; как и культура
в целом, существовать не может, то посредством структурного анализа языка оказывается возможным исследование культур разных эпох, народоь и т.д. Структурный подход к изучению многих явлений общественной жизни получил широкое распространение в гуманитарных науках. В то же время он поставил и множество вопросов, в том числе и философского характера.
Открытие бессознательных структур означало, в частности, признание того, что человек и его сознание подчинены действию независящих от воли людей безличных начал, которым сознание подчинено, поскольку связано с языком и не может функционировать иначе как посредством языка. Язык же всегда определенным образом организован, структурен, задан. Следовательно, сознание оказывается
• целиком запрограммировано языком той культуры, к которой при
надлежит, становится своего рода пленником языка. В этой связи с
особой остротой встают вопросы о свободе человека, а также о прин
ципиальной возможности взаимопонимания людей, принадлежащих
к культурам с различным строем языка. Структурный метод, открыв
перспективу объективного исследования языка, а через него — явле
ний общественной жизни, вместе с тем неожиданно поставил под
сомнение свободу человеческой индивидуальности, с одной сторо
ны, а с другой — грозил подорвать тезис о единстве человеческого
рода. Проблемы, связанные с применением структурного метода, ока-
1 Гадамер Х.-Г. Актуальность прекрасного. М., 1991. С. 24.
зывались предметом оживленных дискуссий на всем протяжении XX в., вплоть до наших дней. Постепенно происходило сближение структурных взглядов с позициями, поначалу представлявшимися противоположными, основанными на идеях феноменологии, герменевтики,
экзистенциализма.
В массовом обществе процесс социализации индивида сопряжен с «диктатурой языка». Общество «входит в человека» посредством стан- -дартизированного и схематического языка массовых коммуникаций. Вместе с освоением такого языка человек невольно становится пленником ходячих мнений, представлений, предрассудков, усваивает готовые варианты оценок тех или иных общественных явлений. Особый трагизм ситуации состоит в том, что массовый язык тотален, т.е. охватывает все сферы, все участки жизнедеятельности человека. Поэтому даже свой протест против различных сторон существующего порядка человек вынужден формулировать на том же массовом языке или на одной из его разновидностей. Тиранию языка невозможно победить.
Важно, тем не менее, подчеркнуть, что осмысление тиранической роли языка в массовом обществе привело современную философию отнюдь не к обоснованию призывов к «восстанию» против языка. Язык при всех условиях остается важнейшим «местом встречи» человека и общества. Посредством языка человек обретает действительную возможность стать человеком. Язык наряду с моралью, правом, традициями, обычаями и через них формирует человеческие черты, выделяющие род человеческий из природного царства.
Вместе с тем в отношении к языку следует быть настороже, ибо его особое коварство состоит в способности увести нашу мысль в совершенно нежелательном для нас направлении. Это может произойти помимо нашей воли, в силу природы и особенностей избранного варианта языкового общения. Следовательно, у человека остается хотя и не абсолютная, но достаточная для сохранения собственной индивидуальности возможность — возможность не окончательной победы над тиранией языка, а постоянной борьбы с ней. В философии XX в. намечены линии, или направления, противостояния тирании языка, ограничения его тиранической власти. Особое внимание к философскому осмыслению языка характерно для течения, получившего название аналитической философии.
В рамках аналитической философии были реализованы две возможности подхода к анализу языка. Соответственно аналитическая философия включает в себя две группы философов, реализовавших соответствующие направления поиска. Одна из них сосредоточила свои усилия на логическом анализе языка. Ее представители, такие, как Б. Рассел (1872-1970), Д. Мур (1803-1958), А. Уайтхед (1861-1947), X. Райхенбах (1891-1953), М. Шлик (1882-1936) и др., усматривали главную задачу в том, чтобы в конечном итоге реформировать язык, максимально ис-«-ключив из него логические несообразности и двусмысленности. Ко-
нечно, речь шла не о реформировании живого разговорного или литературного языка, не о том, чтобы предписывать всем людям пользоваться не тем языком, к которому они привыкли. Имелось в виду то, что только недвусмысленный, непротиворечивый язык пригоден для постановки и решения научных проблем. Логический анализ языка предполагал, в частности, обнаружение и выявление скрытых в языке противоречивых понятий. Например, понятие «круглый квадрат» логически противоречиво и по этой причине не имеет права на существование. По иному пути пошла другая группа мыслителей.
Направление, получившее название лингвистическая философия, усматривало свою задачу не в реформировании языка, а в тщатель-ном анализе фактического употребления языка, с тем чтобы устранять из него недоразумения, возникающие вследствие неправильного использования.
Крупнейшим представителем лингвистической философии стал Л. Витгенштейн (1889—1951). С самого начала важнейшим для него представлялось достижение ясности при пользовании языком1. Особую заслугу Л. Витгенштейна можно, видимо, усмотреть в том, что он обнаружил в языке органически присущую ему способность быть орудием человеческой неискренности и более того — провоцировать человека на неискренность.
Отчетливое понимание социального значения вопроса о достижении искренности для противодействия господствующим фальши и лицемерию присуще многим философам XX в. Л. Витгенштейн связывал возможность ее решения с анализом языка, в котором, по его мнению, скрывается опасность того, что избранный нами способ языкового выражения может спровоцировать неискренность.
Не поддаться на провокацию языка крайне трудно. Л. Витгенштейн, безусловно, не разделил бы цинизма известного изречения, припи-сываемого Ш. Талейрану: «Язык дан человеку для того, чтобы скры-вать свои мысли». Но он бы не согласился и с тезисом А. Шопенгауэра: «Кто ясно мыслит, тот ясно излагает». Ставший знаменитым афоризм Л. Витгенштейна противопоставлен обеим указанным позициям: «То, что вообще может быть сказано, может быть сказано ясно; о чем нельзя говорить, о том следует молчать».
Для достижения ясности, таким образом, одного желания недостаточно. Выясняется, что человек способен быть неискренним даже в те моменты, когда он внутренне ориентирован на искренность, но доверившись языку, незаметно изменяет самому себе, соскальзывает к несобственному, чужому, выдаваемому за свое. Применительно к обществу это означает, что количественно доминирующими здесь становятся фальшь и лицемерие, которые, конечно, не способны при-
вести ни к чему позитивному. Достижение ясности становится, таким образом, не только требованием логико-лингвистического, но и нравственного, социально значимого характера. Однако для его реализации необходимо преодолеть трудности, заключенные в языке.
Для понимания смысла приведенного выше знаменитого изречения Л. Витгенштейна следует, кроме того, учесть, что далеко не все открывается человеку непосредственным информативно-познавательным путем. В контексте разговора, речи или беседы нельзя забывать о том, что нечто всегда остается несказанным. Говоря, мы как бы обозначаем границы того, о чем промолчали, — «показываем», по терминологии Л. Витгенштейна. В этом смысле его идея созвучна мысли М. Хайдеггера (1889—1976): «Язык основывается внутри молчания»1/ Порой существенно именно то, что не может быть сказано напрямую. Самые важные человеческие проблемы (жизни, долга, мужества, счастья, судьбы) лежат за пределами явным образом выраженного знания, как бы в особом человеческом измерении. Значение высших вопросов человеческого бытия невыразимо в словах, что, однако, не умаляет роли последних — слово есть намек для ищущего духа. Язык раскрывает не только то, о чем говорит, но и своеобразно являет («показывает») то, о чем умалчивает.
Если попытаться предельно кратко резюмировать изменения, произошедшие в XX в. в философской трактовке языка, то сделать это можно с учетом триады, в рамках которой в философии принято рассматривать язык: сознание — язык — общество. Среднее звено этой ч триады приобрело в философии последнего столетия неизмеримо больший вес и значение, чем оно имело ранее. Язык стал рассматриваться в качестве важнейшей части бытия, раскрывающей или прячущей его тайны. Проблематика языка пронизала не только направления аналитической философии, о которых говорилось выше, но самые различные философские направления. Пристальное внимание к проблемам языка присуще многим выдающимся философам XX в.
Философская эволюция XX в. обнаруживает, что вера в могущество науки и техники все более уступает место вере в могущество > языка. Притом что XX столетие остается в своем практическом воплощении эпохой торжества науки и техники, в философии возрастает убежденность, что научно-технический прогресс порождает проблемы столь специфические и сложные, что их принципиально невозможно разрешить, а порой даже и правильно поставить средствами одного научно-технического прогресса. Они требуют принципиально новых подходов, новых взглядов, лежащих за пределами науки и техники, за пределами научно-технического способа мышления. Поиск подходов, адекватных ситуации, во многом определяет мотивы обращения философов к анализу языка. Поэтому философское осмысле-
1 См.: Сокулер З.А. Людвиг Витгенштейн и его место в философии XX века. Долгопрудный, 1994.
1 Хайдеггер М. Работы и размышления разных лет. М., 1993. С. 11.
ние языка рассматривается не только как относительно самостоятельная задача, а в широком контексте, в том числе и в рамках тех проблем, которые прежде считались весьма далеко отстоящими от языковой проблематики.
Философия языка переосмыслила и актуализировала веру в слово, выраженную известным библейским изречением: «В начале было слово...», отразила возросшее значение языка в жизни общества и индивида. Поэтому резюмирующим тезисом философского осмысления языка в XX в. мог бы стать тезис о том, что ни одна фундаментальная проблема человеческого бытия не может быть ни поставлена, ни решена без пристального внимания к языку, без учета его роли, поскольку человек — «единственное существо, создающее себе проблемы посредством языка».
Глава II ГЕРМЕНЕВТИКА
Герменевтика — искусство и теория истолкования текста. Начала герменевтики восходят к античности. Одним из первых произведений, непосредственно связанных с рассмотрением герменевтической проблематики, принято считать сочинение Аристотеля «Об истолковании». С возникновением христианства искусство и теория истолкования на долгое время стали рассматриваться как инструмент правильного понимания Библии. Христианские богословы первых веков христианской эры (святые Отцы церкви) выделили в священном тексте несколько смысловых уровней. За первым, т.е. буквальным смыслом они стремились обнаружить более глубокий, духовный смысл библейского послания. Тем самым они обратили внимание на то, что текст может иметь сложную, многозначную структуру. С течением времени герменевтика все более приобретала общекультурное и философское звучание.
В начале XIX в. философ и протестантский теолог Ф. Шлейермахер (1768-1834) значительно расширил понятие герменевтики, рассматривая возможность ее применения не только к Библии, но и к другим текстам. Для него герменевтика стала способом понимания характера и психологии автора текста. Этим она отличалась от других методов, применяемых в работе с текстом, — диалектики и грамматики, направленных соответственно на то, о чем идет речь в тексте (предметное содержание), и на изучение структуры текста, не зависящей от индивидуального стиля его автора.
Труды Ф. Шлейермахера положили начало бурному развитию герменевтической проблематики. Герменевтика охватывала все более разнообразные сферы реальности, включая их в орбиту герменевтичес-
кого рассмотрения. При этом ее направленность на постижение внутреннего мира автора текста и в конечном итоге конкретного человека, производящего тот или иной текст, оставалась неизменной.
Важный этап в дальнейшем расширении сферы приложимости герменевтики связан с именем немецкого философа В. Дильтея (1833-1911). Он связал с герменевтикой обширную область знания, занятую изучением культуры и истории — «науки о духе». В их число так или иначе попадали все науки, изучающие общество и человека. С точки зрения немецкого философа, все они неизбежно сталкиваются с задачей понимания внутреннего мира автора текста, поскольку реконструируют картину событий посредством обращения к письменным свидетельствам, следовательно, заняты интерпретацией текстов культуры. В. Дильтей полагал, что воссоздать прошедшее можно лишь при условии правильной интерпретации текста источников, а для этого важно понять психологию автора, его мотивы, менталитет, образ жизни и мысли. Исследователь не в состоянии адекватно воспроизвести прошлые факты, если не сможет принять во внимание психологию создателя документа.
Подчеркнутое В. Дильтеем значение герменевтической задачи для реконструкции событий и явлений общественной жизни, а также ее связь с внимательным отношением к внутреннему миру людей, ставших составной частью предмета изучения, были восприняты последующим развитием науки и философии. Сомнение же вызвал излишний субъективизм (психологизм) методов, предложенных В. Дильтеем, которые он назвал «вживанием» и «вчувствованием». Стремление преодолеть их недостатки стимулировало дальнейшее развитие проблематики.
Со времени В. Дильтея герменевтика тесно связана с комплексом наук о человеке и обществе. Она стала рассматриваться в качестве одного из важнейших методов социально-гуманитарных дисциплин. Такое понимание стало этапом на пути расширения понятия герменевтики. Следующий шаг был сделан в XX в. и был связан с возникновением философской герменевтики. Философская герменевтика в полном объеме восприняла все достижения герменевтики как метода социально-гуманитарных наук. В ее рамках, в частности, подчеркивается значение изучения текста для познания человека и общественной жизни.
В самом деле, историк, литературовед, культуролог и другие специалисты в области гуманитарных наук познают предметы своих дисциплин не иначе, как через изучение соответствующих текстов. Научная работа с текстом — самое существо гуманитарного познания. Познание духовной жизни общества и человека принципиально отличается от познания природы: постигнуть духовную жизнь становиться возможным только через раскрытие многозначности текста. Это связано с тем, что человеческий мир недостаточно описать в его внешних проявлениях, ибо в этом случае может оказаться упущенным то главное, что составляет суть данного культурного феномена. Духовный мир должен от-
крыться внутреннему чувству человека. Кроме того, сам познающий индивид является частью познаваемой реальности, т.е. общества, поэтому познание истории и культуры есть одновременно процесс формирования и выражения в новых произведениях (текстах культуры) внутреннего мира того, кто осуществляет познание. Таким образом, познание и жизнь человека в культуре (в обществе) постоянно движутся по пути интерпретации текстов, понимания через них духовного мира к новым текстам и т. п. На том обстоятельстве, что жизнь человека в существе своем и складывается именно из интерпретации и понимания и концентрирует свое внимание философская герменевтика. Понимание и интерпретация становятся ее основными понятиями.
Возникновение философской герменевтики означало, что из учения о методе познания она превращалась в учение о бытии. «Человек есть существо, бытие которого заключается в понимании» — так формулируется основополагающий тезис философской герменевтики. Понимание оказывается не только способом познания, но и способом существования человека. Наиболее известными представителями философской герменевтики стали Х.-Г. Гадамер, П. Рикёр, Г. Кун, А. Алель, Э. Коррет. Целый ряд ее основополагающих идей были развиты М. Хайдеггером.
Интерпретация является процессом проникновения в глубь смысловой структуры текста. «Интерпретировать значит идти от явного смысла к скрытому», — отмечает П. Рикёр1. Интерпретация подчинена задаче понимания — главной герменевтической задаче. На каком пути достижимо понимание, которое следует признать адекватным, и какие методы отвечают задаче понимания, — таковы те вопросы, которые предопределяют основную проблематику герменевтики. В этой связи в ней возникает идея, получившая название идеи герменевтического круга.
У Ф. Шлейермахера герменевтический круг — это принцип понимания текста, основанный на взаимосвязи части и целого: понимание целого складывается из понимания отдельных частей, а для понимания частей необходимо понимание целого. С этой точки зрения понимание текста есть движение по кругу от целого к части и от части к целому. Часть и целое — понятия соотносительные. Текст является частью по отношению ко всему творчеству автора, которое в свою очередь — часть соответствующего жанра или всей литературы. Кроме того, текст является частью душевной жизни автора. У В. Дильтея в качестве элементов герменевтического круга (части и целого) выступают текст и биография его автора.
Идея герменевтического круга также предполагает, что беспред-посылочного понимания не существует. До того как взяться за решение задачи понимания какого-либо текста или простого высказыва-
ния, субъект так или иначе имеет некоторое представление о том, что предстоит понять. Субъект уже настроен на определенную «волну», безотчетно ожидает от воспринимаемого текста того, что соответствует его представлениям о смысле текста. В эпоху, когда объектом истолкования являлась исключительно Библия, предпосылкой понимания ее текста выступала вера в истинность священного текста. С точки зрения современной герменевтики всегда существует некоторое пред-понимание. Это первичное понимание, предшествующее дальнейшему углублению в смысл текста. Согласно М. Хайдеггеру, как только в тексте начинает проясняться какой-то смысл, истолкователь делает предварительный набросок смысла всего текста. Вместе с тем первичное прояснение смысла становится возможным благодаря тому, что истолкователь с самого начала ожидает найти определенный смысл в тексте. Разработка предварительного наброска смысла текста и его последовательный пересмотр и являются процессом понимания смысла текста. Содержание первичного понимания определяется в своих самых фундаментальных чертах традицией гуманитарной культуры, к которой принадлежит субъект, а, в конечном итоге — языком.
Цель понимания состоит в том, чтобы перенести смысловую связь из другого мира (исторического, личностного) в свой собственный. Речь идет о внимательном отношении к внутреннему миру другого человека, к духу иной культуры, чтобы при знакомстве с ними присущие им смыслы были восприняты так, как они воспринимаются самими носителями смыслов, и в то же время стали доступны субъекту понимания. «Понимать, — пишет П. Рикёр, — означает переноситься в другую жизнь»1.
Философская герменевтика рассматривает сквозь призму понимания весь объем человеческих взаимоотношений, самые разнообразные формы человеческого общения. Ее несомненный моральный пафос связан с озабоченностью опасными последствиями разобщенности людей, с возрастающими трудностями установления взаимопонимания, со стремлением уяснить пути к взаимному пониманию. И что бы ни писали о ней авторы, и по сей день не освободившиеся от инерции обязательной критики и разоблачительства Запада, высокий гуманитарный потенциал герменевтики очевиден.
Герменевтика в виде философской герменевтики — яркое свидетельство характерных отличительных черт культуры XX в., ее постклассичности. Она рассматривает свойственные классической философии и науке представления о человеке как о субъекте, противопоставленном миру, и о мире как объекте в качестве упрощенных. Кроме того, в основе герменевтики, как и многих других течений культуры последнего столетия, лежит убеждение в том, что построенное исключительно на субъектно-объектном подходе познание человека спо-
' Рикёр П. Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике. М., 1995. С. 226.
Рикёр П. Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике. М., 1995. С. 6.
27-781
собно спровоцировать и практическое отношение к нему только лишь как к объекту внешнего воздействия. Именно поэтому П. Рикёр подчеркивает: «Надо решительно выйти из заколдованного крута субъект-но-объектной проблематики и задаться вопросом о бытии»1.
Герменевтическое учение обнаруживает ряд черт, ярко отличающих его от философской классики. Во-первых, оно ясно обнаруживает, что субъект более сложен, чем обрисовывался классическими представлениями. В частности, он не представлен только лишь сознанием, \т.е. лишь тем, что осознается. Сознание — лишь тонкая пленка, покрывающая глубинные пласты человеческой субъективности. Во-вторых, противопоставление человека (субъекта) и мира (объекта) оправдано только в узких рамках — для методологических потребностей классического естествознания. В действительности же человек погружен в мир, является его неотъемлемой частью. Бытие человека есть составная часть мирового бытия. Если это так, то освоить и познать бытие можно лишь на пути углубления и расширения познания человеческого мира. В стремлении преодолеть субъектно-объектный подход герменевтика родственна феноменологии.
Глава III ФЕНОМЕНОЛОГИЯ
Феноменология (от слова «феномен», т.е. явление) — одно из направлений философской мысли, оказавшее значительное влияние на весь ход европейского философского развития XX в. Основателем феноменологии явился немецкий философ Э. Гуссерль (1859-1938). Феноменологический подход, разработанный Э. Гуссерлем, лег в основу ряда направлений современной философии. Непосредственное его воздействие сказалось и на философской герменевтике, о которой речь шла выше.
Основным мотивом, стимулировавшим поиски, предпринятые основателем феноменологии, был мотив обретения ясности, очищения сознания от наслоений и напластований, замутняющих его ясность. Поскольку жизнь человека в современном обществе не способствует ясности сознания, то необходимы специальные усилия и особые методы для ее достижения. Э. Гуссерль предполагал построить феноменологию как строгую философскую науку, способную разрубить узлы противоречий, в которых, по его мнению, запуталась современная ему европейская мысль. Отдаленным образцом для него служила работа Г. Гегеля «Феноменология духа» (1807), в которой кяас-
1 Рикёр П. Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике. М., 1995. С. 227.
сик немецкой философии рассматривал этапы созревания человеческой души, от наивно-детского сознания до стадии зрелого духа, прошедшего испытания и соблазны, возмужавшего. По Г. Гегелю, на пути восхождения к зрелости дух поэтапно осваивает все новое и новое содержание (новые знания, информацию и т.д.), за счет чего все более развивается и мужает. С точки зрения Э. Гуссерля, задача возмужания разрешима на пути, скорее обратном гегелевскому. Необходимо найти способ освободиться от запутанной и противоречивой информации, которой наполнена жизнь современного мира. Задача феноменологии и состоит в раскрытии смысла предметов, затемненного множеством слов, разноречивых мнений и оценок.
Большое значение для становления феноменологии имела философия И. Канта. Э. Гуссерль заимствовал у него представление о философии как строгой науке, а также его трансцендентальный метод.
Феноменология выделяет в сознании ряд слоев, в зависимости от направленности («интенционалъности»} сознания. Сознание может быть направлено исключительно вовне, на предметы внешнего мира. Эта направленность сознания образует его первичный слой. В таком виде сознание есть не что иное, как поток впечатлений. Однако сознание способно переориентироваться на самое себя. Тогда впечатления становятся объектом внимания. Возникает второй уровень — уровень рефлексии. Интенциональность сознания свидетельствует о том, что сознание есть феномен, который может как скрывать, так и раскрывать стоящее за ним человеческое «я». Поэтому феноменология исходит из различения сознания и его «собственника» — того, кто это сознание направляет. Следовательно, человеческое «я» не сводится к сознанию.
С точки зрения сторонников и последователей феноменологии, неправомерное отождествление человеческого «я» и сознания в европейской мысли ведет свое начало от Р. Декарта (1596—1650). Р. Декарт сформулировал свой знаменитый тезис: cogito ergo sum — «мыслю, следовательно, существую», в котором и оказалось заложено ставшее во многом характерным для всей последующей мысли неверное отождествление «я» и сознания. Однако прежде чем разобраться в этом, обратим внимание на смысл самого декартовского изречения.
Р. Декарт, конечно, не стремится обнаружить доказательство того, что в доказательствах не нуждается, — убежденность каждого человека в существовании самого себя. Все дело в том, что при внимательном рассмотрении легко обнаружить в человеке то, что ему подчинено, управляется им, — его «я», а есть то, что ему не подчиняется, не поддается управлению, например, многие физиологические процессы, — «не-я». В формуле Р. Декарта речь идет именно о «я» в собственном смысле — центре, которому подчинены все поддающиеся его управлению проявления человека. С точки зрения Р. Декарта, существование такого «я» для самого человека удостоверяется актом мысли, осознанием факта мышления. Но отсюда вытекает, что «я» цели-
27*
ком тождественно сознанию. Феноменология решительно отказывается от такого отождествления. Она стремится прорваться к действительному человеческому «я», прокладывая в этом отношении новую дорогу для себя и последующих направлений философской мысли, таких, как, например, философская герменевтика и экзистенциализм.
В феноменологии, как и в последовавших за нею учениях, ставится задача преодоления субъектно-объектного подхода. Субъектно-объек-тный подход не отбрасывается целиком, а заключается в определенные рамки, за которыми его применение рассматривается как недопустимое. Феноменологический тезис о нетождественности субъекта и его сознания направлен на то, чтобы устранить возможность обмана и самообмана, когда субъект принимает свое сознание за самого себя. В действительности же, субъект — собственник сознания, или глубинное «я» сознания, есть «интенциональный полюс» — полюс, где зарождаются намерения. Он осуществляет «управление» сознанием, направляя его на те или иные объекты. Именно в таком смысле различаются сознание и его собственник. Находясь за пределами сознания, глубинное «я» тем не менее не есть нечто темное и непознаваемое. Однако для его познания непригодны методы, общеупотребительные в науках, строящихся на субъектно-объектном подходе. Собственное «я» (как и «я» другого) невозможно познать, отнесясь к нему как к внешнему объекту, ведь нельзя, конечно, вынести себя за скобки по отношению к самому себе. Поэтому здесь нужны особые подходы. Отечественный представитель феноменологической философии Г. Шпет (1879—1937), в частности, писал: «О «я», как таком, не может быть никаких теорий, и как такое «я» — необъяснимо. Оно подвергается только истолкованию (в герменевтическом смысле. — В.Ш.), т.е. переводу на язык другого «я» или на некоторый условный, «искусственный» язык поэтического творчества»1.
На пути к пониманию «я», который одновременно открывает возможности для непредвзятого познания мира, особое место отводится процедуре, получившей название «феноменологическая редукция». Редукция (букв, «сведение», «уменьшение») связана с очищением сознания от предметного содержания.
Согласно феноменологии, находясь в состоянии сосредоточенности на предметах внешнего мира, сознание неизбежно попадает в плен иллюзий. Для него становится невозможен непредвзятый, трезвый взгляд на мир и на самого субъекта. В результате же феноменологической редукции все предметное содержание сознания условно выносится за скобки. Сознание очищается, становится, по терминологии Э. Гуссерля, «чистым сознанием». Оно сохраняется только в тех своих качествах, которые присущи сознанию всех людей или человеку как
1 Шпет Г. Философские этюды. М., 1994. С. 28.
абстрактному представителю человеческого рода. Понятие абстрактного представителя человеческого рода Э. Гуссерль, вслед за И. Кантом, называл трансцендентальным субъектом. Процедура редукции и состоит в мысленном отождествлении себя с трансцендентальным субъектом. Иначе говоря, чистое сознание — это сознание, достигшее понимания себя как общего всем людям, как общечеловеческого сознания. Достигнув чистоты сознания, субъект получает возможность непредвзято взглянуть на мир и на самого себя. Он оказывается у порога открывшейся двери в дом, внутри которого скрыты глубины «я» субъекта, а снаружи открывается ясный горизонт просторов внешнего мира.
Таким образом, редукция — операция предварительного характера. Редукция выполняет роль профилактики и пропедевтики. Она предваряет то, что должно раскрыться далее. Однако значение ее не ограничено отдельным этапом, отдельным эпизодом. Субъект постоянно имеет ее в виду, находясь в состоянии известного противостояния процессу замутнения сознания, которым сопровождается наполнение сознания предметным содержанием. Чтобы редукция состоялась и была воспроизводимой, следует отказаться от суждений. Установка на отказ от суждений, т.е. на отказ не только от их вынесения вовне, но и для себя, отрезвляет и мобилизует субъект. Запрет на суждение является важной составной частью редукции.
Феноменология не стремится к обоснованию тезиса о принципиальной непознаваемости человека и мира, в чем ее обычно упрекали советские авторы. Напротив, она устремлена к тому, чтобы найти новые пути познания. Эти пути обнаруживаются ею через методы более утонченные, чем методы, присущие философской классике. Феноменология есть своеобразная переориентация философского взгляда. С позиций, обосновываемых феноменологией, мы можем познать сущее только через самопонимание, понимание самого человека. Углубление понимания самого себя достигается через понимание культуры, изучение ее произведений. Именно произведения культуры и есть те самые феномены, о которых трактует феноменология. Поэтому смысловой анализ произведений искусства и литературы, а также всех иных свидетельств культуры является с точки зрения феноменологического подхода наиболее продуктивным и, по сути, единственным путем познания. Для того чтобы составить правильное представление о каком-либо вопросе, необходимо посмотреть, как этот вопрос был поставлен в истории культуры, познакомиться с соответствующим культурным материалом и суметь описать его.
Феноменолог сознательно воздерживается от суждений, поскольку прекрасно видит, что мир и без того наводнен разноречивыми оценками и мнениями, которые воспринимаются как малозначащие уже потому, что их много. Добавление к ним новых лишь умножает общественный хаос и увеличивает сумятицу в умах. При этом очевидно, что каждое новое суждение будет встречено настороженно, если не «в
штыки». Современная ситуация во многом подобна той, которая была характерна для позднего периода Древней Греции — времени заката античной культуры. Существование и борьба противоречивых теорий и взглядов настолько осложнили общение людей, что рассчитывать на понимание стало почти невозможно. Не случайно некоторые философы той эпохи предлагали вообще отказаться от пользования языком и либо молчать, либо лаять по-собачьи. Эти философы называли себя киниками. Известен Диоген-киник (тот, который, согласно легенде, поселился в бочке) — представитель этого направления. Феноменология, разумеется, не идет по пути, предложенному киниками. Однако Э. Гуссерль заимствует античный термин «эпохэ», означающий воздержание от суждений. Такое заимствование показательно. Но согласно феноменологии эпохэ не равнозначно требованию молчать или скрывать собственное мнение. Необходимо найти способ выразить его. Для того чтобы не за-мутнять свое и чужое сознание, феноменолог стремится не судить, а повествовать, описывать.
При описании изучаемой культуры следует стремиться к точности и полноте, а не к оценке. Феноменологическое описание — описание, принципиально воздерживающееся от оценочных суждений в отношении объекта описания. Если описание будет точным и полным, охватит максимальное число свидетельств, то оценка с логической необходимостью родится из описания. Современный человек не в состоянии отбросить созданное предшествующими поколениями. Собственное суждение он может обосновать только путем осмысления накопленного.
В недавно изданной обширной «Энциклопедии феноменологии» называются основные черты, характерные для феноменологического подхода1. Они состоят в следующем:
— феноменолог скептически относится к спекулятивным постро
ениям, к умственному конструированию объектов, недоступных на
блюдению;
— феноменолог противостоит натурализму и позитивизму, полу
чившим широкое распространение начиная с Нового времени;
— феноменолог доверяет сознанию в том, что Э. Гуссерль называл
очевидным, т.е. познанию самого объекта в его самой чистой, отчет
ливой и адекватной для его рода форме;
— феноменолог считает, что не только природные и культурные
объекты, но также и идеальные, такие, как понятия числа и созна
ния, могут стать ясными для познания;
— феноменолог считает, что исследование должно сосредоточи
ваться на том, что называется актом интенционалъности, и, соответ
ственно, на объектах, подвергнутых этому акту;
Encyclopedia of Phenomenology. Dordreht Kluwer Academic, 1997.
— для феноменолога предпочтительным является описание явле
ния в универсальных, или эйдетических (от слова «эйдос», т.е. образ;
имеется в виду мысленный образ, схватывающий системные свойства
предмета. — В.Ш.) терминах по сравнению с объяснением при помо
щи причинно-следственных связей;
— феноменолог стремится в каждом случае выяснить вопрос о
полезности или хотя бы возможности того, что Э. Гуссерль обозначал
термином «эпохэ».
Философия языка, герменевтика и феноменология существуют в современной философии не только как отдельные направления мысли. Их идеи проникают во все отрасли философского знания, составляя его важный и неотъемлемый компонент. Крупнейшие философские произведения XX в., независимо от тематики и направленности, содержат в себе определенную философию языка, учитывают достижения герменевтики и феноменологии. Значительный вес проблематики языка, сознания, общения является характерной приметой современного философского знания.
ЛИТЕРАТУРА
Аналитическая философия: Избр. тексты/Отв. ред. А.Ф. Грязное. М, 1993.
Антонов В.И. Символ, наука, культура. М.—Улан-Удэ, 1995.
Витгенштейн Л. Философские работы. М., 1995.
Гадамер Х.-Г. Истина и метод. М., 1988.
Гусев С.С., Тульчинский Г.Л. Проблема понимания в философии. М., 1985.
Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии. М., 1994.
ИонинЛ.Г. Понимающая социология. М., 1979.
Людвиг Витгенштейн: человек и мыслитель/Сост. и заключит, ст. В.П. Руднева. М., 1993.
Рикёр П. Конфликт интерпретаций: Очерки о герменевтике. М., 1995.
Сокулер З.А. Людвиг Витгенштейн и его место в философии XX века. Долгопрудный, 1994.
Шелер М. Избр. произв. М., 1994.
Шпет Г.Г. Философские этюды. М., 1994.