Проблема рассогласования дисциплинарных перспектив

В своих работах Медушевская вслед за Лаппо-Данилевским старается стереть границы между источниковедческим и теоретическим, конкретно-историческим и макроисторическим подходами и даже свою теорию источниковедческой методологии истории выстраивает дедуктивно, как К. Маркс, исходя из "клеточки" целесообразной человеческой деятельности [Медушевская 2013, с. 345 - 403]. Она даже пыталась выходить на диалог с другими когнитивными подходами [Медушевская 2010]. Однако идея междисциплинарного синтеза, которая лежала в основе проекта "когнитивной истории", оказалась нереализуемой среди всего прочего потому, что развитие смежных дисциплин пошло совсем не в том сциентистском направлении к строгому знанию, как предписывал проект.

В значительной степени это связано с недооценкой марксизма, его критической ипостаси, которая породила представления о культурной гегемонии, плюральных обществах, двойном (зависимом) сознании и дала импульс вобравшей все наследие постмодернизма постколониальной критике, взорвавшей ту глобальную историю, истоки которой Медушевская видела в работах Лаппо-Данилевского [Медушевская 2013, с. 381]. Новая глобальная история - это не только следствие "кризиса традиционной методологии", но и результат процесса деколонизации. Она была рождена не Л. Февром, а взаимодействием европоцентристов и постколониальных ученых в 1990-е гг. (подробнее см. [Ионов 2011 с. 140 - 142; Ионов 2012, с. 137, 141 - 143; Ионов 2013, с. 148 - 150; Ионов 2014, с. 158 - 161]). Идея материальной цивилизации Ф. Броделя, которую Медушевская старалась развить (не называя автора), оказалась мало-востребованной, как и его неразличение глобальной (в пространстве) и тотальной (по охвату) истории [Медушевский 2013, с. 9; Медушевская 2013, с. 56, 63, 70]. Для современной глобальной истории характерно понимание ограниченности любого сколь угодно строгого исторического знания в условиях сложных многокультурных сообществ, где возможны по крайней мере две истины по поводу одного и того же исторического явления, где предосудительна каждая из типологий, где невозможен выбор одной оптимальной позиции для сравнительного исследования, где для углубления знания требуется процедура поэтапного вовлечения в дело разных культурных и профессиональных компетенций историка и многослойное описание ситуации в стиле К. Гирца [Conceptualizing... 1993].

Соответствующим образом изменилась социология, которая приобрела когнитивный и феноменологический характер, но не приблизилась к идеалу "когнитивной истории", а удалилась от него. Внимание когнитивной микросоциологии сосредоточилось, например, на созидании людьми общественных форм и институтов как продуктов дискурса. Это, казалось бы, очень близко к тому, что писала Медушевская [Медушевская 2013, с. 413], но человеческое сознание здесь опредмечено прежде всего не

стр. 91

в вечных материальных остатках, а в неуловимой речевой деятельности (мир опыта конструируется тем, как о нем говорят). Деятельность людей состоит прежде всего в категоризации, интерпретации и других дискурсивных практиках. Социальный порядок, тем самым, есть продукт когнитивного порядка объяснения и описания общественных отношений, которые реализуются непредсказуемым (contingent) образом, что затрудняет их "строгое" описание [Ионин 2004].

Наконец, наибольший прорыв в сторону когнитивного знания произошел в географии вообще и исторической географии в частности. Теперь ее подчас просто включают в состав когнитологии. Она стала почти таким же образцом, каким была для эпохи структурализма структурная лингвистика. Но это уже не та историческая география, о которой писала и которую могла вообразить себе Медушевская (об утрате связи с традициями ее эпохи говорит и неоднократное искажение в тексте книги фамилии классика географического поссибилизма П. Видаль де ла Блаша [Медушевская 2013, с. 74, 76, 79]). Это воображаемая география (имагология), прочно опирающаяся на наследие постмодернизма. Она анализирует множественность практик, при помощи которых человек конструирует пространство [Замятин 2015, с. 151 152]. Применительно к работам Медушевской 1940 - 1950-х гг. она поставила бы вопрос об их связи с ролью России как периферийной империи на вторых ролях. Дело не только в том, что Дж. Кук переименовал открытые русскими северные земли, а П. Паллас выстраивал свои представления о мире на основе данных англичанина В. Кокса, но и в том, что сами русские, в рамках той же колониальной иерархии, переименовали земли, давно известные местным народам [Медушевская 2013, с. 88, 118 - 119, 243, 247, 255]. Каждая из этих групп творила в рамках своего мира, карты этих миров могли совпадать в контурах, но не в смыслах. Анализу взглядов Кокса и более общих вопросов имагологии посвящена классическая книга по воображаемой географии Л. Вульфа, которая могла бы стать фоном для характеристики работ Медушевской [Вульф 2003]. Но Медушевский, хоть и продвигал имагологию, будучи редактором журнала, в предисловии к обсуждаемой книге Медушевской этого вопроса не коснулся.

* * *

Мне представляется, что проект "когнитивной истории" - это основанный на абсолютизации возможностей источниковедения пример апофатического нормативистского знания, опирающегося не на ту или иную теорию (цитаты часто служат лишь для прикрытия), а конструируемого прежде всего как противопоставление марксизму. Он носит отпечаток той эпохи, когда казалось, что стоит преодолеть советское наследие и историческая истина откроется сама. Из лучших либеральных побуждений масса ученых созидают научную школу, построенную на авторитете и рассчитанную на стандарты суггестивных реакций личности, которую Э. Фромм назвал авторитарной (см. подробнее [Ионов 2014, с. 158]), не способной осознать ценность смены познавательных перспектив. Представляясь средством борьбы против реакции в историческом знании, эта школа на деле одна из форм проявления антидемократической реакции периода реформализации поведения и связанных с ним разновидностей исторической рациональности. Она гораздо глубже укоренена в позитивизме, чем нас стараются уверить.

Тем не менее традиция взаимопересечения исследовательских перспектив у Лаппо-Данилевского и Шюца, а также некоторые другие моменты, отмеченные у Медушевской и Медушевского, - осознание ценности диалога, потребность изучения Иного, стремление стереть границы дописьменного и письменного периодов мировой истории, понимание дискретности процессов сознания, внимание к роли памяти, интерес к имагологии - позволяют встроить "когнитивную историю" как одну из познавательных перспектив в процедурный ряд процесса изучения прошлого. Надо еще раз подумать над мыслью О. Медушевской, что в "новой социальной реальности... рушатся старые стереотипы общественного сознания", языковая среда "становится более

стр. 92

неопределенной, гибкой, предрасположенной к конфликтным интерпретациям", что по мере роста междисциплинарности "мера неопределенности понятийного языка... возрастает", и понять, как эти явления сочетаются с идеалом диалогизма в историческом сознании [Медушевская 2013, с. 55, 60, 82]. Условия этого - преодоление бинаризма в постановке проблем (наука или искусство, интерпретация или понимание, описательность или поиск закономерностей, понятия или метафоры) [Медушевский 2013, с. 29, 34] и реанимация диалогических установок работ Медушевской 1990-х гг., выработанных под давлением школы А. Гуревича [Медушевская 2013, с. 55 - 56].

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Вернер М., Циммерманн Б. (2007) После компаратива: histoire croisee и вызов рефлексивности // Ab Imperio. N 2. С. 59 - 90.

Вульф Л. (2003) Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения. М.: Новое литературное обозрение.

Гуссерль Э. (2000) Логические исследования. Картезианские размышления. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология. Кризис европейского человечества и философии. Философия как строгая наука. Минск.: Харвест, М.: АСТ.

Замятин Д. Н. (2015) В поисках удаляющихся пространств: историческая география и онтологические модели воображения // Общественные науки и современность. N 1.

Ионин Л. Г. (2004) Социология культуры. Учебное пособие для вузов. М.: Изд. ГУ-ВШЭ.

Ионов И. Н. (2011) Глобальная история и изучение прошлого России // Общественные науки и современность. N 5. С. 139 - 153.

Ионов И. Н. (2012) Глобальная история и изучение прошлого России. Статья 2 // Общественные науки и современность. N 6. С. 134 - 149.

Ионов И. Н. (2013) Глобальная история и изучение прошлого России. Статья 3 // Общественные науки и современность. N 5. С. 138 - 153.

Ионов И. Н. (2014) Глобальная история и изучение прошлого России. Статья 4 // Общественные науки и современность. N 6. С. 123 - 140.

Ионов И. Н. (2003) Источниковедение культуры (дискуссия) // Россия XXI. N 4. Июль-август. С. 90 - 95.

Ионов И. Н. (2007) Цивилизационное сознание и историческое знание: проблемы взаимодействия. М.: Наука.

Керимов Т. Х. Феноменологическая социология (http://terme.ru/dictionary/183/word/fenomenologicheskaia-sociologija).

Коротаев А. В., Комарова Н. Л., Халтурина ДА. (2005) Законы истории. Вековые циклы, тысячелетние тренды. Демография, экономика, войны. М.: URSS.

Лаппо-Данилевский А. С. (2006) Методология истории. М.: Издательский дом "Территория будущего".

Медушевская О. М. (2010) Когнитивно-информационная теория в социологии истории и антропологии // Социологические исследования. N 11. С. 63 - 73.

Медушевская О. М. (2013) Пространство и время в науках о человеке: Избранные труды. М., СПб.: Центр гуманитарных инициатив.

Медушевский А. Н. (2012) Мои бои за историю. Как я был главным редактором журнала "Российская история" // Вестник Европы. N 33. С. 147 - 158.

Медушевский А. Н. (2013) Ольга Михайловна Медушевская: интеллектуальный портрет// Медушевская. О. М. Пространство и время в науках о человеке: Избранные труды. М., СПб.: Центр гуманитарных инициатив. С. 7 - 48.

Минц С. С. (2013) Источниковедение эпохи Постмодерна. Приметы новой парадигмы// Диалог со временем. Вып. 44. С. 69 - 78.

Миронов Б. Н. (2011) Новая апология истории (размышления над книгой О. Медушевской) // Общественные науки и современность. N 1. С. 139 - 148.

Репина Л. П. (2011) Историческая наука на рубеже XX - XXI вв. Социальные теории и историографическая практика. М.: Кругъ.

Рикер П. (2008) Я-сам как другой. М.: Издательство гуманитарной литературы.

Румянцева М. Ф. (2013) Концепция когнитивной истории Ольги Михайловны Медушевской: приглашение к дискуссии // Диалог со временем. Вып. 44. С. 6 - 15.

Румянцева М. Ф. (2014) Феноменология vs неокантианство в концепции А. С. Лаппо-Данилевского // Диалог со временем. Вып. 46. С. 7 - 16.

Страницы автобиографии В. И. Вернадского (1981). Составитель Н. В. Филиппова. М.: Наука.

стр. 93

Шюц А. (2003) О множественности реальностей // Социологическое обозрение. Т. 3. N 2. С. 3 - 34.

Элиас Н. (2001) О процессе цивилизации. Социогенетические и психогенетические исследования. В 2 т. Т. 2. Изменения в обществе. Проект теории цивилизации. М, СПб.: Университетская книга.

Юрганов А. И. (2003) Источниковедение культуры в контексте развития исторической науки (окончание) // Россия XXI. N 4. Июль- август. С. 64 - 85.

Conceptualizing Global History (1993) Ed. Mazlish B., Buultijens R. Boulder: Westview Press.

Wouters C. (2007) Informalisation: Manners and Emotions since 1890. London: Sage Publications.

Project of "cognitive history": archeology and ecology of ideas (Reflections over the new publication of works of O. Medushevskaya)

I. IONOV*

Ionov Igor - candidate of historical sciences, senior research associate. Institute of World History of the Russian Academy of Sciences. Address: 32a, Lenin av., Moscow, 119334, Russian Federation. E-mail: cihfajigh.ras.ru.