П. Мочалов в роли Гамлета. (белинский) 4 страница

конкретный человек. Он пока доволен и счастлив жизнию, потому что

действительность еще не расходилась с его мечтами; он еще не знает того, что

прекрасно только то, что есть, а не то, что бы должно быть по его личному,

субъективному взгляду на вещи. Такое состояние есть состояние нравственного

младенчества, за которым непременно должно последовать распадение: это общая

и неизбежная участь всех _порядочных_ людей: но выход из этого

дисгармонического распадения в гармонию духа, путем внутренней борьбы и

сознания, есть участь только _лучших_ людей. И вот наша _прекрасная душа_,

наш задумчивый мечтатель, вдруг получает известие о смерти обожаемого отца.

Грусть по нем он почитает священным долгом для всех близких к царственному

покойнику, и что же? - он видит, что его мать, эта женщина, которую его отец

любил так пламенно, так нежно, что "запрещал небесным ветрам дуть ей в

лицо", эта женщина не только не почла своею обязанностию душевного траура по

мужу, но даже не почла за нужное надеть на себя личины, уважить приличие, и,

забыв стыд женщины, супруги, матери, от гроба мужа поспешила к брачному

алтарю, и с кем? - с родным братом умершего, с своим деверем, и принесла ему

в приданое - престол государства! Тут Гамлет увидел, что мечты о жизни и

самая жизнь совсем не одно и то же, что из двух одно должно быть ложно: и в

его глазах ложь осталась за жизнью, а не за его мечтами о жизни. Что ж стало

с нашею прекрасною душою, когда она от самой тени своего отца услышала и

страшную повесть о братоубийстве, и намек о страшных замогильных тайнах, и

страшный завет о мщении? О, она прокляла все доброе и злое - прокляла жизнь!

Его мать - женщина слабая, ничтожная, преступная - и женщина погибла в его

понятии. Он втоптал в грязь свое прекрасное чувство; он обременяет предмет

своей любви всею тяжестию позора и презрения, которое заслуживает в его

глазах женщина; он говорит Офелии такие слова, каких женщина не должна ни от

кого слышать, а тем меньше от того, кого любит; он делает ей такие

оскорбления, за которые от женщины нет прощения мужчине, как бы ни любила

она его. Вера была жизнию Гамлета, и эта вера убита или по крайней мере

сильно поколеблена в нем - и отчего же? - оттого, что он увидел мир и

человека не такими, какими бы он хотел их видеть, но увидел их такими,

каковы они суть в самом деле. Любовь была его второю жизнию, и он отрекается

от нее, потому что презирает женщину - почему же? - потому, что его мать

заслуживает презрение, как будто недостоииство его матери уничтожает

достоинство женщины вообще. Присовокупите к этому, что Гамлет нисколько не

отделяет своего царственного достоинства от своего человеческого

достоинства, что не поклонничества, но любви и сочувствия требует он от

людей, а между тем видит в них только раболепных придворных, которые

спекулируют своим подданничеством, - и вам будет еще понятнее это

разочарование. Но потерять веру в людей вследствие какого-нибудь горького

опыта еще не значит потерять все и потерять безвозвратно: такая потеря

кажется потерею только вследствие мгновенного ожесточения, которое может

продолжаться более или менее, но не может быть всегдашним состоянием великой

души; но - потерять веру в самого себя, увидеть свои убеждения в совершенном

разладе с своею жизнию - это потеря, и потеря ужасная. Таково было состояние

Гамлета. Он узнал о гибели отца из уст тени этого самого отца, он выслушал

от него завет мести, он убежден, что эта месть его священный долг; в первом

порыве взволнованного чувства он клянется и небом и землею лететь на мщение

как на свидание любви - и вслед за этим сознает свое бессилие выполнить и

долг и клятву... отчего в нем это бессилие? - оттого ли, что он рожден

любить людей и делать их счастливыми, а не карать и губить их, или в самом

деле от недостатка этой силы духа, которая умеет соединить в себе любовь с

ненавистию и из одних и тех же уст изрекать людям и слова милости и счастия,

и слова гнева и кары; повторяем: как бы то ни было, но мы видим _слабость_.

Однако эта слабость должна же иметь какой-нибудь смысл, если она избрана

таким великим гением, каков Шекспир, основною идеею одного из лучших его

созданий и если она так сильно, так мощно останавливает на себе мысль

человека? - Объективность не может быть единственным достоинством

художественного произведения: тут нужна еще и глубокая мысль. Слабость чело-

века не есть понятие отвлеченное, но в то же время и не в ней заключается

жизнь духа, проявляющаяся в человеке и, следовательно, не она должна быть

предметом творческой деятельности мирового, абсолютного гения. Не забудьте,

что Гамлет есть главное лицо драмы, в котором выражена ее основная мысль и

на котором поэтому сосредоточен ее интерес, И что за особенное наслаждение

смотреть на зрелище человеческой слабости и ничтожества? И где же в таком

случае был бы абсолютный взгляд Шекспира на жизнь? И почему бы эта пьеса

возбуждала в душе читателя или зрителя такое спокойное, примирительное и

глубокое чувство? Напротив, в таком случае она должна б была возбуждать в

нем чувство отчаяния, отвращения к жизни, как эти чудовищные произведения

_духовномалолетных_ гениев юной французской литературы. Нет, это не то!

Гамлет выражает собою слабость духа - правда; но надо знать, что значит эта

слабость. Она есть распадение, переход из младенческой, бессознательной

_гармонии_ и _самонаслаждения_ духа в дисгармонию и борьбу, которые суть

необходимое условие для перехода в _мужественную_ и _сознательную_ гармонию

и самонаслаждение духа. В жизни духа нет ничего противоречащего, и потому

дисгармония и борьба суть вместе и ручательства за выход из них: иначе

человек был бы слишком жалким существом. И чем человек выше духом, тем

ужаснее бывает его распадение, и тем торжественнее бывает его победа над

своею конечностию, и тем глубже и святее его блаженство. Вот значение

гамлетовой слабости. В самом деле, посмотрите: что привело его в такую

ужасную дисгармонию, ввергло в такую мучительную борьбу с самим собою? -

_несообразность действительности с его идеалом жизни_: вот что. Из этого

вышла и его слабость и нерешительность, как необходимое следствие

дисгармонии. Потом посмотрите: что возвратило ему гармонию духа? - очень

простое убеждение, что "быть всегда готову - вот все". Вследствие этого

убеждения он нашел в себе и силу и решимость: смерть дяди была решена им, и

он убил бы его, если бы новые злодейства последнего снова не возмутили и не

взволновали на минуту его души. Он _прощает_ Лаерту свою смерть и говорит:

"Смерть! так вот она, Горацио"; потом, завещавши своему другу открытием

истины спасти его имя от поношения, умирает, и мысль о его смерти сливается

для зрителя с звуками унылой музыки, душа, просветленная созерцанием

абсолютной жизни, невольно предается грусти, но эта грусть спокойна и

торжественна, потому что душа зрителя уже не видит в жизни ничего

случайного, ничего произвольного, но одно необходимое, и примиряется с

действительностию.

Итак, вот идея Гамлета: _слабость воли, но только вследствие

распадения, а не по его природе_. От природы Гамлет человек сильный, его

желчная ирония, его мгновенные вспышки, его страстные выходки в разговоре с

матерью, гордое презрение и нескрываемая ненависть к дяде - все это

свидетельствует об энергии и великости души. Он велик и силен в своей

слабости, потому что сильный духом человек и в самом падении выше слабого

человека, в самом его восстании. Эта идея столько же проста, сколько и

глубока: а это и старались мы показать. В изложении содержания драмы наши

читатели уже видели все оттенки, переходы, волнения и колебания души

Гамлета, подслушали и подсмотрели его сокровенные движения и мысли и поняли

их лучше, нежели он сам понимал их: поэтому нам уж не нужно более говорить о

простоте, естественности и этой действительности, которою отличается вся

роль Гамлета и которою проникнуты каждое его слово, каждое его положение.

Впрочем, мы скоро перейдем к игре Мочалова, который растолковал нам Гамлета

своею неподражаемою игрою: подробный отчет о его игре новыми чертами

дополнит наше изображение Гамлета. Теперь же перейдем к другим лицам,

составляющим целое драмы.

Офелия занимает в драме второе лицо после Гамлета. Это одно из тех

созданий Шекспира, в которых простота, естественность и действительность

сливаются в один прекрасный, живой и типический образ. Сверх того, это лицо

женское, а кто хочет знать женщину, как конкретную идею, как существо,

определяемое самою ее жизнию, - тот должен видеть ее в изображениях

Шекспира. Офелия есть одно из лучших его изображений. Представьте себе

существо кроткое, гармоническое, любящее, в прекрасном образе женщины;

существо, которое совершенно чуждо всякой сильной потрясающей страсти, но

которое создано для чувства тихого, спокойного, но глубокого; существо,

которое не способно вынести бурю бедствия, которое умрет от любви

отверженной или, что еще скорее, от любви, сперва разделенной, а после

презренной, но которое умрет не с отчаянием в душе, а угаснет тихо, с

улыбкою и благословением на устах, с молитвою на устах, с молитвою за того,

кто погубил его; угаснет, как угасает заря на небе в благоухающий майский

вечер: вот вам Офелия. Это не Дездемона, которая, будучи существом столь же

женственным и слабым, сильна в своей женственной слабости; это не юная,

прекрасная и обольстительная Дездемона, которая умела отдаться своей любви

вполне, навсегда, без раздела, и в старом и безобразном мавре умела полюбить

_великого_ Отелло; не Дездемона, для которой любовь сделалась чувством

высшим, поглотившим в себе все другие чувства, все другие склонности и

привязанности; не Дездемона, которая на слова своего престарелого и нежно ею

любимого отца - "выбирай между мною и им" - при целом сенате Венеции сказала

твердо, что она любит отца, но что муж для нее дороже и что она хочет

подражать своей матери, повинуясь мужу более, нежели отцу; которая, наконец,

умирая, невинно задушенная когтями африканского тигра, сама себя обвиняет,

пред Эмилиею, в своей смерти и просит ее оправдать перед супругом. Нет, не

такова Офелия: она любит Гамлета, но в то же время любит и отца, и брата, и

все, что к ней близко, и для ее счастия недостаточно жизни в одном Гамлете:

ей нужна еще жизнь и в отце и в брате. Она любит Гамлета, любит истинно и

глубоко, запирает в сердце благоразумные советы брата и ключ отдает ему;

передает отцу письма и подарки Гамлета и, одним словом, ведет себя как

нельзя аккуратнее. А как она любит своего отца? так, просто - как отца:

чтобы любить его, ей не нужно знать его хороших, человеческих сторон, - ей

нужно только не знать его пошлых сторон, да если бы она и их заметила, то

стала бы плакать об нем, но не перестала бы любить его. Так же она любит и

своего брата. Простодушная и чистая, она не подозревает в мире зла и видит

добро во всем и везде, даже там, где его и нет. Ей нет нужды до Полония и

Лаерта, как до людей: она их знает и любит - одного, как отца, - другого -

как брата. В сарказмах Гамлета, обращенных к ней, она не подозревает ни

измены, ни охлаждения, а видит сумасшествие, болезнь и горюет молча. Но

когда она увидела окровавленный труп своего отца и узнала, что его смерть

есть дело человека, так нежно ею любимого, - она не могла снести тяжести

этого двойного несчастия, и ее страдание разрешилось сумасшествием... И вот

в голове ее смутно мелькают две мысли: то о каком-то старике, который был

С белой, как снег, бородой,

С волосами, как чесаный лен,

и который

Во гробе лежал с непокрытым лицом,

С непокрытым, с открытым лицом; {232}

то о какой-то девушке, обманутой своим любезным...

Что за люди на свете, пречистая мать!

Как в них совести много святой!

Положись на мужчин: они все, как один!

Пусть им будет господь судией! {*}

{* Из перевода г. Вронченко.}

Вот она является в своем горестном и все-таки грациозном безумии и поет

песню о милом друге, который насмеялся над ее любовию; потом она выходит,

убранная цветами и соломою, как будто для встречи своего милого - и поет

песню, в которой поэзия смешана с непристойностями, не подозревая ее

оскорбительного смысла... Нет, Гамлет, после страшной тайны, задавившей его

душу, мог бы сказать этой чистой, гармонической душе:

Взгляни, мой друг: по небу голубому,

Как легкий дым, несутся облака:

Так грусть пройдет по сердцу молодому,

Его, как тень, касаяся слегка.

О милый друг, твои младые годы

Прекрасный цвет души твоей спасут:

Оставь же мне и гром и непогоды -

Они твое блаженство унесут.

Прости, забудь, не требуй объяснений:

Тебе судьбы моей не разделить:

Ты рождена для тихих упоений,

Для слез любви, для счастия любить! {*}

{* Стихотворение г. Красова.}

Мы предположили Гамлета говорящим Офелии эти стихи, для того чтобы этим

окончательно очертить характер Офелии так, как мы его понимаем; а мы

понимаем его столько же действительным (слово _возможный_ не выразило бы

нашей мысли), сколько и прекрасным. Это существо столько же не выдуманное

поэтом, сколько и не списанное с натуры, но созданное так конкретно, как

может творить только одна природа. И если в Действительной жизни мы не

встретим Офелии, то потому, что одно и то же явление не повторяется дважды;

а совсем не потому, чтобы это создание принадлежало к миру идеальному.

Прекрасное одно, но оно многоразлично до бесконечности в своих проявлениях.

Сверх того, как все необыкновенное и великое, оно редко, и для того чтобы

видеть его, надо иметь глаза, одаренные ясновидением прекрасного...

От Гамлета и Офелии, как самых важных лиц в драме и представителей

высшего мира, перейдем к Лаерту, как представителю мира среднего, а от него

к Полонию, королю и королеве, как представителям мира низшего. Впрочем, из

этого не следует, чтобы у Шекспира были подобные деления миров - для него

существовал один мир - прекрасный божий мир, в котором добро и зло

существует только для индивидов, находящихся еще в состоянии конечности, но

в котором собственно нет ни добра ни зла, как понятий относительных и одно

другое условливающих, а есть жизнь духа, вечного и истинного. В его драме

драма заключается не в главном действующем лице, а в игре взаимных отношений

и интересов всех яиц драмы, отношений и интересов, вытекающих из его

личности. Главное лицо в его драме только сосредоточивает на себе ее

интерес, но не заключает в себе ее. Так это есть и в истории: история эпохи,

отмеченной именем Наполеона, не есть история одного человека, но целого

народа в известную эпоху.

Лаерт - это, как говорится, малой добрый, но пустой. Он не глуп, но и

не умен; не зол, но и не добр: это какое-то отрицательное понятие. Как все

молодые люди, он пылок, но эта пылкость устремлена на мелочи. Из Парижа

приехал он в Данию на коронацию и по окончании ее опять просится в Париж. А

зачем? Да так - _кутить_, то есть затем, зачем и теперь ездят туда веселые

люди, которые Парижем ограничивают свои путешествия и только потому

заглядывают в скучную для них Германию, что через нее нельзя же перепрыгнуть

в шумную столицу наслаждений. Лаерт любил отца - но как? - не больше, как

доброго, снисходительного отца, который, не отказываясь от своей отеческой

власти, не мешал ему веселиться вволю вследствие общности своих понятий о

веселии с сыновними. Он любил Офелию, но уже не по одной привычке, но и не

потому, чтобы мог оценить ее. Он чувствовал, что мог гордиться своею

сестрою, но не понимал, что в ней именно хорошего. Смерть отца поразила его

особенно тем образом, каким она случилась, и еще тем, что его отец похоронен

просто, как человек частный, а не с аристократическою пышностию. Смерть

сестры подействовала на него иначе, потому что у него точно было доброе

сердце. По слабости характера позволил он королю сделать из себя орудие

убийства, по доброте души и притом, видя себя наказанным за свою проделку,

он просил у Гамлета прощения и открыл ему все, прежде нежели умер. Одним

словом, это был _добрый малой_, но больше ничего.

Теперь обратимся к Полонию. Это уже не отрицательное, но положительное,

хотя и гадкое, понятие. И немудрено: Полоний так много жил на свете, что

имел время определиться вполне, тогда как Лаерт был еще слишком молод для

этого. Что же такое этот Полоний? - да просто - _добрый малой_ - bon vivant,

как говорят французы. Смолоду он был шалун, ветреник, повеса; потом, как

водится, перебесился, остепенился и стал

Старик, по старому шутивший -

Отменно ловко и умно,

Что нынче несколько смешно {233}.

Полоний человек способный к администрации или, что гораздо вернее,

умеющий казаться способным к ней. Сверх того, он умеет развеселить своего

государя острым словечком, даже говоря с ним о государственных делах. Также

он любит кстати и _тряхнуть стариною_, как говорит русская поговорка, то

есть представить из себя грешного старичка. Не говоря уже о его собственных

намеках на этот предмет, вспомните, что сказал об нем Гамлет актеру:

"Продолжай, друг мой! он засыпает, если не слышит шуток или

непристойностей". Но этим еще не ограничиваются дарования Полония: он еще

один из тех придворных, которых Гамлет называет _губкою_. Словом, Полоний -

добрый малой, умный и опытный человек. Вспомните только, какие прекрасные

советы дает он своему сыну, отпуская его во Францию: он даже советует ему,

"подружившись, быть верным в дружбе": он знает, что знатному человеку, сыну

вельможи _полезно_ быть верным в дружбе, так же как и быть верным в своем

слове, потому что сын придворного не то, что простой человек, который не

знает _приличий_ и _хорошего тона_. О, Полоний столько же нежный отец,

сколько и умный, опытный человек, глубоко изучивший трудную науку жизни! Он

очень хорошо знал, что в жизни есть богатство, почести, знатность, вкусный

стол, мягкая постель, спокойный сон, волокитство, обольщение; но не знал,

что в этой же самой жизни есть нечто выше всего этого - есть жизнь в истине

и духе, дающая человеку такое сокровище, которого ни ржа источить, ни вор

похитить не может: есть любовь двух душ, которая, уничтожая отдельное

Существование человека в другом, создает ему новое и преображенное бытие;

наконец есть мщение за поруганное добро, за убитого предательски отца... Да,

бедный Полоний не знал всего этого; впрочем, он был добрый малой.

Король и королева так же благоразумны, как и Полоний; как и он, они

видят в жизни только богатство, почести и власть, а больше ничего. Ни одного

из них нельзя назвать злодеем. Королева просто слабая женщина. Она любила

искренно своего покойного мужа и была истинно счастлива его любовию. Только

ее любовь имела _свой_ характер, потому что любовь одна, но она

характеризуется степенью нравственного развития и силою души человека.

Поэтому и ее проявления различны; поэтому есть люди, которые могут любить

только один раз в жизни и, лишась предмета любви своей, умирают для всякого

другого подобного чувства; и по тому же самому есть люди, которые могут

любить два, три и более раз в жизни, и их любовь так же истинна по своей

сущности, как и любовь тех сильных и глубоких душ, которые могут любить

только однажды в жизни; разница в характере и степени любви: у одних она

принимает характер всеобщий, мировой; у других - характер частности и

большей или меньшей, смотря по силе духа и степени развития субъекта,

ограниченности. Итак, королева, еще при жизни своего мужа, полюбила его*

брата за то, что он моложе и румянее лицом: это слабость, но не злодейство.

Увлеченная своим обольстителем, она не знала и даже не подозревала ужасной

тайны братоубийства. Она искренно, матерински любит своего сына, любит его

потому только, что она родила его, что он ее сын, а совсем не потому, чтобы

она видела в нем проблески человеческого достоинства. Как бы то ни было,

только она любит своего сына и любит его искренно. Его печаль, которой она

не подозревает причины, тяжело легла на ее сердце. В _первом_ явлении

_второго_ действия, когда Полоний хлопочет устроить встречу Гамлета с своею

дочерью, королева, увидев вдали Гамлета, идущего с книгою в руках, говорит:

Посмотрите: вот он идет, читает что-то - _как уныл_!

В последнем явлении последнего акта, во время дуэли Гамлета с Лаертом,

она всеми силами старается показать ему свое участие: говорит ему ласковые

слова и пьет за его здоровье. И сам Гамлет искренно любит свою мать, хотя и

понимает ее ничтожество, и это-то, заметим мимоходом, было еще одною из

причин его слабости.

"Мать моя, ты испугалась за меня!" - говорит он ей после роковой дуэли,

и в его словах отзывается так много любви и нежности, несмотря на то, что

это слова человека, умирающего, вероломно отравленного и идущего на страшный

и последний расчет с своим жесточайшим врагом...

Итак, королева не злодейка и даже не столько преступная, сколько слабая

женщина. Она любит сына, от всей души желает ему всякого счастия, и

соединение его с Офелиею есть ее любимейшая мечта, а для себя она просит

только пощады, снисхождения, только того, чтобы смотрели сквозь пальцы на ее

проступок, из которого был только один выход - разорвать преступную связь,

чего она не в силах была сделать.

Король тоже не злодей, но только слабый человек, а если и злодей, то по

слабости характера, а не по ожесточению сильной души. Он даже очень добрый

человек: он от души желает счастия всем и каждому; он даст вам денег, если

вы бедны, он похлопочет о вашей свадьбе, если вы влюблены; он любит даже

Гамлета и был бы им счастлив, как добрый отец милым сыном, своею сладкою

надеждою. Впрочем, у него не может быть ни сильных привязанностей, ни

сильных ненавистей, почему отличительная черта его характера, как всех

пошлых людей, есть безразличная доброта. Посмотрите на Яго: вот злодей в

истинном смысле этого слова, злодей-художник, который веселится всяким своим

ужасным делом, как художник веселится своим произведением. Он понимает все

изгибы душ благородных и обязан этим не близорукому опыту, но своему

внутреннему созерцанию, вследствие которого он умеет себя ставить во всякое

человеческое положение. В нем были все элементы доброго, но не было силы

развить их; для него была эпоха распадения, борьбы, и в этой борьбе он пал,

побежденный своим эгоизмом. Он понимает, глубоко понимает блаженство добра

и, видя, что оно не для него, он мстит за всякое превосходство над собою,

как за личную обиду. Это человек конечный, но с сильною душою. И потому,

когда все его злодейства выходят наружу и когда Отелло и другие спрашивают

его о причинах таких злодейств, - он отвечал им спокойно, в своем

сатанинском величии: "Я сделал свое; вы знаете, что знаете; больше я ничего

не скажу". Нет, не таков Клавдий: он сделал злодейство не по убеждению,

сделал его рукою трепещущею, с лицом бледным и отвращенным от своей жертвы,

от которой убежал, не удостоверившись в ее погибели, чтобы скрыться и от

людей и от самого себя. Он не отбил корону брата, как разбойник, но украл

ее, как вор. И чем она, эта корона, так прельстила его? Не мыслию об этой

царственной деятельности, в которой привольно жить душе сильной; не

потребностию осуществлять на деле внутренний мир своих помыслов; нет: она

прельстила его блеском своего золота, своих каменьев, своею фигурою,

прельстила его, как игрушка прельщает дитя. Он любит поесть и попить, но не

просто, а так, чтобы каждый глоток его сопровождался звуками труб; он любит

пиры, но так, чтобы быть героем их; он любит не рабство, но льстивые речи,

низкие поклоны, знаки глубокого и благоговейного уважения, как любят их все

выскочки. Присовокупите к этому еще и его любовь к жене своею брата: каково

бы ни было это чувство, но если оно не просветлено, оно мучительно и, для

удовлетворения себя, заставляет человека быть неразборчивым на средства.

Душа истинно благородная умеет желать сильно и мучительно, но умеет и

оставаться при одном желании, если удовлетворение его сопряжено с

преступлением, потому что истинно благородная душа в самой себе находит и

отпор, или противодействие своему желанию, и вознаграждение за

неудовлетворение своего желания. Не таков Клавдий: у него в душе было пусто

- и он сдался на голос своего желания, а сдавшись, сделался мучеником. Он

хочет быть добрым, справедливым и точно добр и справедлив, но только до тех

пор, пока пиры, почести и королева оставляются за ним бесспорно; но как

скоро Гамлет намекнул ему о незаконности его владения и тем и другим, он

тотчас увидел, что ему невозможно ограничиться одним злодейством и что кто

раз пошел по этой дороге, тот или погибай, или не останавливайся. Но он не

понял, что как ни велика наша мудрость, но она не может изменить, по своей

воле, порядка событий и обратить их в нашу пользу, и что в этом отношении

есть нечто такое, что смеется над нашею мудростию и обращает ее в глупость

на нашу же погибель.

Кроме этих лиц, особенно примечательно лицо Горацио: это добрый малой,

который любит добро по инстинкту, не рассуждая об нем; человек честный и

откровенный. Он любит Гамлета как доброго, благородного человека, но и не

подозревает в нем великой души, осужденной на адскую борьбу с самой собою.

Поэтому Гамлет делится с ним своею внутреннею жизнию не больше, как столько,

сколько она доступна для доброго Горацио, и открывает ему свои тайны больше

по необходимости, нежели по чувству дружбы. Такие люди, как Гамлет,

бессознательно умеют понимать каждого на своем месте и, вследствие этого, с

каждым определить свои отношения.

Я за то тебя люблю,

Что ты терпеть умеешь. В счастьи,

В несчастьи равен ты, Горацио.

Так говорит ему Гамлет, и в этих словах заключается полная характеристика

Горацио и объяснение взаимных отношений друг к другу этих двух лиц.

О прочих лицах драмы мы не будем говорить, не потому, чтобы каждое из

них не было ни конкретным, ни действительным, ни необходимым для целости

драмы, но потому, что наша статья и без того сделалась слишком длинна; сверх

того, говоря о характерах лиц, мы имели в виду показать простоту,

естественность и действительность содержания и хода драмы, образующей собою

целый, отдельный мир действительной жизни. Не знаем, успели ли мы в этом, но

почитаем необходимым прибавить ко всему сказанному нами на этот предмет, что

во всех драмах Шекспира есть один герой, имени которого он не выставляет в

числе действующих лиц, но которого присутствие и первенство зритель узнает

уже по опущении занавеса. Этот герой есть - жизнь, или, лучше сказать,

вечный дух, проявляющийся в жизни людей и открывающийся в ней самому себе.

Этому-то незримо присутствующему герою и главному лицу всех своих драм

обязан Шекспир своею вечно неумирающею славою, потому что в нем заключается

его абсолютность. Вглядитесь попристальнее в лица, образующие собою драму

"Гамлет": что вы увидите в каждом из них? - Субъективность, конечность,

сосредоточение на личных интересах. Посмотрите на самого Гамлета: все прочие

лица драмы или враги ему, или друзья. Он называет свою мать "_чудовищем

порока_", тогда как она не больше, как слабая женщина; короля он тоже