Поэзия декабристов

Поэтическое движение, связанное с декабризмом, вырастало на почве борьбы с основами феодально-крепостнического строя. Отражая надежды народа на освобождение от векового рабства, оно опиралось в то же время на предшествующую передовую литературную традицию. Поэты-декабристы утвердили общественную роль поэзии, ее гражданское назначение, они продолжили и обосновали в новых условиях радищевское понимание, задач поэта как гражданина и воинствующего борца.

В поисках действенного и политически целеустремленного художественного слова поэты-декабристы резко разошлись с сентиментально-элегическим направлением школы Жуковского и явились наследниками и продолжателями радищевских революционных традиций. Политическая дифференциация среди декабристов, которые разделялись на более левых и более правых, определила и степень прогрессивности их литературной деятельности. С этой точки зрения, конечно, несоизмеримыми являются, например, политические позиции Рылеева, этого наиболее революционного поэта-декабриста, с позициями Ф. Глинки или Катенина: не случайно Глинка принадлежал к чрезвычайно умеренному крылу Союза благоденствия, а Катенин, активный деятель декабристского движения на раннем его этапе, в дальнейшем (правда, не без влияния внешних обстоятельств — ранней высылки из Петербурга) отстал от движения.

Характернейшей чертой творчества поэтов-декабристов был глубокий интерес к русской национальной истории, патриотическая гордость героическим прошлым своей родины. Важнейшей тематической линией декабристской поэзии являлось воспроизведение великих исторических событий и образов героев прошлого, отражающих свободолюбивый дух русского народа в его борьбе за свободу и национальную независимость. Особенные симпатии вызвал у декабристов древний Новгород с его вечевым устройством и республиканскими вольностями. Тема новгородской вольницы разрабатывалась не только в творчестве декабристов — В. Ф. Раевского, К. Ф. Рылеева, А. И. Одоевского, А. А. Бестужева,¹но она отразилась также в поэзии Н. М. Языкова, Д. В. Веневитинова и др.

В своей литературной деятельности декабристы не замыкались в пределах русской истории и культуры, широко черпая материалы и из истории других народов и государств. Об этом свидетельствуют мемуары декабристов, а особенно их показания перед следственной комиссией. «Плутарх, Тит Ливий, Цицерон, Тацит и другие были у каждого из нас почти настольными книгами», — вспоминал декабрист И. Д. Якушкин. Образы и мотивы героической античности нашли свое отражение у Рылеева, Кюхельбекера и других. В политической поэзии декабристов часто встречаются имена Брута, Катона, Цезаря. Античные образы становились своеобразными условными символами для обозначения совершенно конкретных явлений современной русской политической и общественной жизни.

Древнерусская история, история Греции и Рима, наконец история французской, испанской и других революций — все это служило источником для политических аналогий, для агитационных лозунгов. Образ Риего — вождя испанского «пронунсиаменто» — в сознании декабристов стоял рядом с образом римского республиканца Люция Юния Брута. Показательно, что член Северного общества А. М. Булатов, отправляясь утром 14 декабря на Сенатскую площадь, по его собственному признанию, «имел несчастие похвастать», что если будет «в действии, то и у нас явятся Бруты и Риеги, а может быть и превзойдут тех революционистов». Образы античных героев и деятелей национальной истории декабристы осознавали как своих предшественников. Вследствие этого даже самые имена Брута и Риего включались в ряд таких боевых агитационно-политических лозунгов, как «свобода», «любовь к отечеству», «народное благо» и т. д.

О поэзии Рылеева Н. Бестужев в своих мемуарах замечал, что «цель Рылеева обнаруживается в приноровлении, которое может сделать сам читатель».¹ Система «приноровлений» у поэтов-декабристов, преследуя определенные цели обхода цензуры, вместе с тем отражала также и характерную особенность их художественного метода. Наряду с критической струей в обрисовке и оценке социальной действительности, в декабристской поэзии совершенно отчетливо выступают элементы агитационно-политической символики и аллегоризма. Аллегорические формы были, в частности, излюбленным методом Ф. Н. Глинки.

Громадной заслугой поэтов-декабристов является разработка в их творчестве образа положительного героя. В произведениях Рылеева, В. Раевского, Кюхельбекера, Одоевского и др. воссозданы черты положительного героя-патриота, передового человека своего времени, пламенно преданного родине, готового пожертвовать жизнью за свободу, героя, для которого целью существования является служение «общественному благу». Для воссоздания этого образа декабристы использовали самый разнообразный материал, черпая его также из исторического прошлого.

Пропагандируемые декабристами эстетические принципы выдвигали категорию «народности». Политическая гражданская тематика поэтов-декабристов вела их к преодолению камерных лирических жанров и к воскрешению в поэзии классического стиля. Но «классицизм» декабристской поэзии был специфичен: он находился в теснейшей связи с идеями народности и романтического историзма.

То литературное течение, глашатаями которого явились поэты-декабристы, поставило в качестве центральной задачи создание свободной, национально-самобытной литературы. В этом направлении и шли творческие поиски декабристской поэзии, причем главные интересы были сосредоточены не столько в области лирики, сколько в области драматургии и эпоса. Драматургия стояла в центре теоретических исканий Катенина, над проблемами героической трагедии работали также Грибоедов и Кюхельбекер.

Так, Грибоедов пишет программу пьесы «1812 год», с революционным и героическим сюжетом. В то же время Кюхельбекер работает над героическойтрагедией «Аргивяне», используя в качестве условной формы античный материал. Характерно, что выход в свет «Илиады» в переводе Гнедича был воспринят как большое литературное событие и вызвал оживленную полемику вокруг вопроса о соотношении эпического и русского гекзаметра. Переводческая работа Гнедича являлась необычайно существенной и важной для постановки и уяснения проблемы русского национального эпоса.

В декабре 1825 года главным зданием в Петербурге стала Петропавловская крепость: сюда свозили государственных преступников, участников восстания декабристов. Почти шестьсот человек привлекли к следствию. Сто двадцать один из них был признан виновным и отправлен в каторжные работы, в крепости, разжалованы в солдаты и переведены в действующую армию на Кавказ. Пять из них, в том числе и Рылеев, были казнены.
Насильственно оборвалась жизнь поэта. Рылеева мы можем безоговорочно назвать поэтом-гражданином, в творчестве которого жизнь и поэзия слились в одно целое. Незадолго до восстания декабристов Рылеевым было написано небольшое, но очень сильное стихотворение "Гражданин". В нем поэт призывает выполнить свой гражданский долг и вместе с тем предостерегает тех, кто "с хладнокровием бросает хладный взор на бедствия страдающей отчизны". Развивая свою мысль, поэт говорит:
Они раскаются, когда народ, восстав,
Застанет их в объятьях праздной неги.
Такие политические стихи, как "Видение", "Гражданское мужество", "Я ль буду в роковое время...", поэмы "Войнаровский", "Наливаико", думы, агитационные песни, выводят Рылеева на первое место в литературном движении 10—20-х годов XIX века.
Особое место занимают несколько песен, сложенных им в соавторстве с А. А. Бестужевым: "Ты скажи, говори...", "Ах, тошно мне...", "Уж как на небе две радуги...", "Как идет кузнец да из кузницы..." и другие. Своеобразие этих песен в том, что они очень близки по своему складу к народным. Они передают думы народа, порабощенного царской тиранией, барами и чиновниками Однако и в крайней беде народ не падает духом, он верит в свои силы и способности:
А что силой отнято Силой выручим мы то.
Особое место в творчестве Рылеева занимает поэтический цикл "Думы", который создавался в 1821—1823 гг., а в 1825 г. был издан отдельной книгой. В предисловии к этой книге Рылеев объяснил происхождение и особенности жанра составляющих ее стихотворений и цель, которую он стремился достигнуть: "Напоминать юношеству о подвигах предков, знакомить его со светлейшими эпохами народной истории, сдружить любовь к отечеству с первыми впечатлениями памяти — вот верный способ для привития народу сильной привязанности к родине..."
Центральное место в думах занимают образы борцов за независимость родины и свободу народа, борцов против деспотизма и угнетения. Поэт восхищается мужеством Святослава, Мстислава Удалого, Дмитрия Донского, Ермака, Ивана Сусанина. Особенно дорог ему Волынский, воплощение "доблести гражданской", "отчизны верный сын", "заклятый враг постыдного неправосудья". Не возникает сомнения, что мысли, которые высказывает Волынский: "Славна кончина за народ!.. За истину святую. И казнь мне будет торжеством!", его готовность, "любовью к родине дыша", стать "за страждущих — железной грудью", — все это были убеждения самого Рылеева.
Свой идеал поэта, "правды верного жреца", "поклонника пламенного добра", "органа истины священной", который "выше всех на свете благ/ Общественное благо ставил/ Святую добродетель славил", всегда оставался "гонимых обороной/ И зла непримиримым врагом", Рылеев воплотил в думе "Державин".
Следует заметить, что установка на поучение, на воспитание положительным примером помешала исторически верному изображению в думах событий и деятелей прошлого. Но огромная популярность рылеевских дум свидетельствовала о своевременности этих произведений и действенности средств, к которым обратился поэт. Особое место в цикле занимает "Иван Сусанин", единственная дума Рылеева, в центре которой стоит не царь, не князь, не вельможа, мнящий принести темным безмолвным массам свободу, просвещение, а человек из народа, который служит правому делу так, как он его понимает. Сусанин — самый исторически правдивый характер из всех, которые мы видим в думах. Думу "Иван Сусанин" высоко ценил Пушкин. Глинка создал оперу "Иван Сусанин".
Общенародной известностью пользовалась дума "Смерть Ермака", которая стала народной песней ("Ревела буря, гром гремел").
В 1823 г. создается поэма "Войнаровский", отразившая значительные изменения, происходившие в творчестве Рылеева. В ней уже нет того слияния автора с героем, в уста которого поэт вкладывает свои мысли и убеждения, которое было характерно для дум. Поэт и герой уже по-разному смотрят на происходящее, по-разному оценивают его. Содержание поэмы составляет теперь повествование, ход событий, которым она посвящена. Своеобразие рылеевской поэмы отметил Пушкин: "Рылеева "Войнаровский" несравненно лучше всех его "Дум", — писал он, — слог его возмужал и становится истинно-повествовательным, чего у нас почти еще нет".
Ободренный высокой оценкой, которую получила у Пушкина первая поэма, Рылеев начинает поэму "Наливайко", посвященную борьбе за национальную независимость украинского казачества с панской Польшей в конце XVI века. Поэма осталась незаконченной. Судя по сохранившимся отрывкам, большое место в ней должно было занять изображение картин народной жизни и быта, участия народных масс в национально-освободительной борьбе. В главном герое поэмы подчеркнута его близость к народу, готовность отдать жизнь борьбе за освобождение народа от иноземного ига.
Герой поэмы "Наливайко" — гетман, который поднял меч за свой край:
Могу ли равнодушно видеть Эти же слова можно отнести и к самому Рылееву. Декабрист Н. А. Бестужев увидел в них указание на "будущий жребий" поэта, и Рылеев согласился с ним. "Верь мне, — сказал он, — что каждый день убеждает меня в необходимости моих действий, в будущей погибели, которою мы должны купить нашу первую попытку для свободы России". Высшая доблесть и заслуга перед народом в его глазах — это деятельность борца за освобождение собственной страны.

Александр Иванович получил основательное домашнее обра­зование. Самостоятельные литературные интересы Александра поддерживались близ­ким общением с А. С. Грибоедовым, В. Ф. Одоевским, А. А. Жандром, А. А. Бестужевым, К. Ф. Рылеевым, сре­ди писателей-декабристов шло, и формиро­вание политического мировоззрения Одоевского. В юношеском стихотворении «Молитва русского крестьянина» (известном лишь во франц. прозаическом переводе) выражено резко отрицательное отношение поэта крепост­ному праву. В своих литературных симпа­тиях Александр Иванович близок декабристской поэзии и критике (Рылеев,Кюхельбекер), утвер­ждая гражданское понимание человече­ских страстей и эстетической категории «высокого», в противовес «элегическому романтизму» и шеллингианской эстетике. В печати Одоевский А.И. в это время почти не высту­пал, хотя творчество его было довольно интенсивным; по-видимому, это было свя­зано с чрезвычайной требовательностью поэта к себе и особенностями его творчес­кого процесса, в значительной мере но­сившего импровизаторский характер. С большой степенью вероятности можно ут­верждать принадлежность поэта лишь одной печатной статьи — «О трагедии «Венцеслав», сочинение Ротру, переделанной г. Жандром» До 1825 стихи Одоевского сохранились в ничтож­ной части и, по-видимому, были уничто­жены самим автором. Наиболее значитель­но из них стихотворение «Бал» (1825, опубликовано в 1830), где тема бездушия светского об­щества художественно реализуется в об­разе пляшущих скелетов. Существуют сведения об утраченных антиправитель­ственных стихах поэта: одно из них, «Без­жизненный град», было обнаружено у князя Трубецкого после ареста.С 1821 слу­жит в Конногвардейском полку.Зимой 1824—25 был принят А. А. Бестуже­вым в Северное общество декабристов. В период подготовки восстания Одоевский в кур­се готовящихся событий; он активный участник ряда совещаний (у Оболенского, Рылеева и других); привлекает новых членов в Северное общество и ведет агитацион­ную работу в войсках.14 декабря Александр Иванович коман­дует заградительной цепью на площади; после подавления восстания и неудачной попытки к бегству арестован и пригово­рен к 12 годам каторги. Во время заклю­чения поэт пережил тяжелый душевный кризис, отразившийся и на его лирике 1826 «Утро», «Что мы, о боже? — В дом небесный...»; однако уже через несколько месяцев он создает исполненное граждан­ского пафоса стихотворение «Сон поэта» (июль 1826 — февраль 1827, опубликовано в 1883). С 1827—33 Одоевский А.И. проводит на каторжных работах в чи­тинском остроге и на Петровском заводе (за Байкалом), где не прекращает лите­ратурной деятельности и активно участву­ет в «каторжной академии», устроенной узниками с просветительскими целями; сохранились воспоминания о составлен­ной Одоевским русской грамматике и его лекциях по русской литературе, в которых про­явилась его широкая литературная эру­диция. В 1833—37 находится на посе­лении (в Елани, затем в Ишиме). В 1837 переведен в действующую армию на Кав­каз рядовым Нижегородского драгунского полка. На Кавказе поэт попадает в среду ссыльных декабристов, а также встречается с Н. М. Сатиным, Н. П. Огаревым и Лермонтовым, на которых личность Одоевского оказала глубокое влияние. Умер в укреплении Псезуапе от злокачественной ма­лярии. С 1827-39 центральной частью литературного на­следия Одоевского являются стихи на национально-исторические темы, завер­шающие эту традицию декабристской поэзии

Поэма «Василько», Стихотворения «Старица-пророчица», «Неведомая странница», «Зосима», «Кутья» и другие.

Будучи непо­средственным откликом на поражение восстания, они разрабатывают тему раз­грома древнерусской вольности и отли­чаются суровым и трагическим лириз­мом. Но, в отличие, например, от «Дум» Рылеева, Одоевский стремится везде выдержать древнерусский колорит, избегая прямых аллюзий и анахронизмов и в ряде слу­чаев основываясь непосредственно на ис­торических реалиях. Интерес к нацио­нальной тематике обусловил и частые об­ращения поэта к народнопоэтическому твор­честву. В центре национально-историчес­ких стихов Одоевского — драматическая судьба гибнущего за свободу героя. Для Александра Ивановича характерно также усиленное внимание к теме народа и его роли в историческом процессе, что явилось отражением раз­мышлений Одоевского над судьбами восстания де­кабристов. Соотношение между «героем» и «народом» для поэта, однако, не вполне ясно, и он остается в пределах представ­ления о надклассовости передового обще­ственного борца. Александр Иванович разрабатывает и ха­рактерную для декабристской лирики тему поэта и поэзии, осложняя образ поэта-гражданина философско-эстетической проблематикой «Сон поэта», «Триз­на», «Умирающий художник» и другие. Вообще для творчества Одоевского характерно усиление философского начала, которое в значительной мере трансформирует у него традиционный жанр элегии и даже анакреонтическую и любовную лирику, приводя к появлению своеобразных фи­лософских медитаций и лирических моно­логов «Два образа», «Зачем ночная ти­шина...», «Элегия» («Что вы печальны, де­ти снов...»), «Как недвижимы волны гор», «Куда несетесь вы, крылатые станицы?» и другие; нередко, особенно в последние годы творчества, в них звучат ноты одиночества и почти безнадёжности. В то же время поэт продолжает интенсивно развивать и традиции гражданской поэ­зии декабризма, не только прямо откли­каясь на события декабристской каторги (среди них посвященные женам декабристов стихи «Кн. М. Н. Волконской», «По дороге столбовой» и другие), но и создавая прямые апологии казненных декабристов как мучеников за свободу «Колыбельная песнь», «Недвижимы, как мертвые в гробах». Одоевскому принадлежат лучшие политические стихи декабристской каторги, проникну­тые убеждением в исторической правоте дела декабристов «Элегия», «Что за ко­чевья чернеются», «Струн вещих пламен­ные звуки» — ответ на послание Пушкина декабристам. В поэзии Александра Ивановича отразился и острый интерес к национально-освободительному движению в Польше, и сочув­ствие польской революции («Славянские девы», «Недвижимы, как мертвые в гро­бах»). Стихи отличаются большим рит­мическим разнообразием и смелыми поис­ками в области строфики и рифмы. Как философская насыщенность, так и поэ­тика Одоевского в значительной мере подготовили последующие искания русской поэзии (в частности, Лермонтова).

Впервые сочинения Одоевского изданы в 1883. Только в советском литературоведении был установлен подлинный состав сти­хотворного наследия поэта, а также пока­зана связь его с декабристской литерату­рой и общественной мыслью, в противо­вес дореволюционному литературоведе­нию, преувеличившему религиозно-мис­тические мотивы его творчества.

Основная идея повестей Марлинского из современной жизни - отрицание общественного уклада, который подавляет и уродует человеческую личность. В повести «Фрегат «Надежда»«(1833) он рисует «бесхарактерный ледяной свет, в котором под словом не дороешься мысли, как под орденами - сердца, свет, это сборище пустых и самовлюбленных людей». Марлинский противопоставляет дворянскому обществу двух благородных, полных внутреннего достоинства, умеющих глубоко чувствовать и смело поступать героев - капитана Правина и княгиню Веру. Противник несправедливых привилегий, патриот, осуждающий «те гостиные, где от собачки до хозяина дома все нерусское и в наречии и в приемах», Правин вступает в конфликт с дворянским обществом. Увлеченные глубоким чувством, герой и героиня бросают вызов морали и традициям света, что приводит их к трагической гибели. Успех повести Марлинского (по названию она была знакома даже гоголевскому Хлестакову, приписавшему себе ее авторство) вызвал увлечение жанром так называемой «светской повести», в котором, однако, только немногие прогрессивные писатели проявляли критическое отношение к изображаемому свету. В большинстве случаев «светская повесть» превращалась в развлекательную беллетристику на «светские» темы. Особый цикл в творчестве Марлинского составляют повести и очерки из кавказской жизни: «Аммалат-Бек» (1832), «Мулла-Нур» (1836) и др. Личные впечатления от Кавказа, его обитателей, событий Кавказской войны (1817-1864), полученные ссыльным рядовым Бестужевым, составили фактическую основу его кавказских повестей. Он охотно рисовал быт, нравы, миропонимание, язык местного населения. Однако реалистические тенденции остались в кавказских повестях только тенденциями. Романтика Кавказа, окрасившая многочисленные произведения русской литературы того времени, отразилась и в повестях Марлинского. В «Рассказе офицера, бывшего в плену у горцев» есть такая тирада: «Три дня провели мы между этими детьми природы, не знающими никакого начальства и потому никакого властолюбия, чуждыми почти всех страстей, всех пороков общества». Однако наблюдаемая Бестужевым действительность заставляла его вносить существенные поправки в эту абстрактно-романтическую идеализацию кавказской «первобытности». «Это была олицетворенная утопия Жан-Жака,- заканчивает автор приведенную тираду,- только грязная, не нарумяненная, нагая». Поправки в абстрактно-романтическое представление о кавказской свободе заставляла вносить и национальная борьба, которая разгорелась в те годы на Кавказе. Бестужев наблюдает и с необходимой осторожностью показывает черты хищнической политики царизма в отношении кавказских народов. Это вызывает сочувствие к последним у писателя-декабриста. Но в то же время для него не остается тайной и подлинная подоплека событий на Кавказе - происки турецких, английских «миссионеров», подстрекавших кавказские народы на борьбу против России. В повести «Аммалат-Бек» выведен мулла Гаджи-Сулейман, «набожный турок, один из ежегодно посылаемых в горы стамбульским диваном для распространения и укрепления православия [т. е. мусульманства], а с тем вместе и ненависти к русским». Но и в этих повестях основное внимание Марлинский уделяет героической личности, наделенной сильными страстями, могучей волей, неустрашимой храбростью. Писатель изображает борьбу внутренних противоречий, типичные для романтических героев контрасты чувствований и стремлений, переходы от любви к ненависти, от благодарности к мести и т. д. Автор подчеркивает черты человечности и благородства своего героя, скрытые привычками, «внушенными ему варварским деспотизмом Персии». В образе Муллы-Нура, которого Белинский не без основания назвал «татарским Карлом Моором», Марлинский рисует «благородного разбойника», который нападает на богатых и обидчиков, но помогает бедным и обижаемым. Постепенно в творчестве Марлинского отчетливее выступили реалистические тенденции - в ряде кавказских очерков и в такой «были», как «Мореход Никитин» (1835). В очерках Марлинский показывает себя зорким наблюдателем, умеющим представить жизнь как она есть. Романтической раскраски лишена и повесть «Мореход Никитин». Это произведение характеризует и идейные настроения Марлинского. Мещанин Никитин проявляет мужество, находчивость, благородство, патриотизм в событиях, связанных с захватом в плен английского военного судна в период континентальной блокады. Однако не эти тенденции характеризуют творчество Марлинского в целом. Он остался верен основным принципам революционного романтизма, имеющего в его лице одного из наиболее ярких и блестящих представителей. Белинский, создавший реалистическую эстетику, считал, что настало время ударить по «марлинизму», получившему широкое распространение в русской литературе и ставшему тормозом для дальнейшего развития реализма. Даже И. С. Тургеневу и Л. Н. Толстому пришлось позднее вести борьбу с эпигонским романтизмом школы Марлинского.

Подводя итоги длительному изучению этой проблемы критикой и историко-литературной наукой XIX и XX вв., можно схематически наметить следующие пять главных этапов в истории ее изучения:

1) 1820-е годы. Основным вопросом, привлекающим внимание критики в эти годы, является понимаемая широко проблема жанра романтической поэмы как более свободной, новой поэтической формы, пришедшей на смену старым, традиционным формам героико-патриотической эпопеи, описательно-дидактической и шутливой, сказочно-богатырской поэмы. Инициатива создания этого жанра связывается с Байроном как первым поэтом, обеспечившим ему известность и прочный успех. Поэтому возникает закономерно для данного этапа и характеристика Пушкина как «русского Байрона», т. е. поэта, создавшего в русской поэзии аналог байроновской романтической поэмы, типологически родственное и близкое ей историческое явление.

2) 1830—1840-е годы. Эволюция П. во второй половине 1820—1830-е годы, резко отклонявшаяся от традиционных путей развития романтической поэзии в этот период, настойчиво выдвигает перед критикой вопрос об индивидуально-творческом и национальном своеобразии поэзии Пушкина в целом и уже ранних его произведений. Это влечет за собой пересмотр представлений критики 1820-х годов о близости Пушкина и Байрона. Вместо прежнего их сближения возникает тезис о несходстве основного настроения поэзии Пушкина и Байрона. Как поэта, более родственного Байрону по своему внутреннему, мятежному пафосу, читающая масса склонна теперь рассматривать в противовес Пушкину Лермонтова. Эта переоценка позиций критики 1820-х годов в трактовке проблемы «Пушкин и Байрон» получает свое завершение в 1840-х годах в статьях Белинского о Пушкине, где в качестве одного из лейтмотивов настойчиво звучит мысль: «... трудно найти двух поэтов столь противоположных по своей натуре, а следовательно, и по пафосу своей поэзии, как Байрон и Пушкин».¹

3) Конец XIX—начало XX в. Под влиянием господства эклектизма в историко-литературной науке прежние ясные очертания проблемы «Пушкин и Байрон» затемняются. Благодаря расширению объема историко-литературной науки проблема эта приобретает ряд новых аспектов — биографический, психологический, историко-культурный и т. д. Но существующий методологический разброд приводит к беспорядочному смешению этих аспектов, причем доминирующее значение в глазах большей части литературоведов получает — в отличие от критики первой половины XIX в. — не проблема соотношения поэтических систем Байрона и Пушкина как широких и целостных явлений, но установление между ними отдельных — разнородных — связей, аналогий и параллелей, которые механически объединяются под общим понятием «влияний».

4) Начало 1920-х годов. В противовес эмпиризму позитивистски ориентированной историко-литературной науки конца XIX—начала XX в. возрождается идея рассмотрения творчества Байрона и Пушкина как двух целостных, несходных между собой (и в то же время имеющих определенные исторически обусловленные точки соприкосновения) художественных систем. Именно эта идея легла в основу недостаточно оцененного в свое время исследования В. М. Жирмунского «Байрон и Пушкин» (1924). Подготовленный к этой работе еще своими ранними трудами 1910-х—начала 1920-х годов («Преодолевшие символизм», 1916; «В. Брюсов и наследие Пушкина», 1922), которые на опыте современной русской поэзии привели его к постановке общей теоретической проблемы несходства «классической» и «романтической» поэзии как двух разных типов поэтического творчества (статья «О поэзии классической и романтической», 1920), В. М. Жирмунский положил выводы этой статьи в основу сравнительной характеристики романтических поэм Байрона и Пушкина. Намеренно сконцентрировавшись лишь на анализе композиции и вообще на вопросах внутренней, имманентной структуры поэм английского и русского поэтов (в чем сказалась известная методологическая скованность ученого идеями тогдашней формальной школы), В. М. Жирмунский тем не менее положил в основу своего анализа верную и плодотворную мысль о несходстве романтической поэзии Байрона и классической по общему своему духу поэзии Пушкина, определившем соответствующее различие в интерпретации ими жанра «лирической» (или, вернее, лиро-эпической) поэмы. Эту свою общую идею, имеющую, на наш взгляд, принципиальное значение для дальнейшего изучения жанра романтической поэмы в творчестве Пушкина в современной историко-литературной науке, В. М. Жирмунский на позднейшем этапе своей научной биографии обосновал еще более широко. Не ограничиваясь теперь уже вопросами формально-композиционной структуры пушкинских южных поэм, он обогатил и дополнил свои прежние выводы данными художественно-идеологического и культурно-исторического порядка («Пушкин и западные литературы», 1937).

5) Современный этап. Он характеризуется значительным количеством работ, продолжающих плодотворную линию, намеченную Жирмунским, и развивающих анализ жанра романтической поэмы Пушкина в различных направлениях с учетом его художественной неповторимости и особого места в истории развития жанра романтической поэмы в русской и мировой литературе. Наряду с работами советских пушкинистов — М. П. Алексеева, Д. Д. Благого, Н. В. Измайлова, Б. С. Мейлаха, Б. В. Томашевского и историка русской поэмы А. Н. Соколова² — особое значение для определения путей изучения жанра романтической поэмы в творчестве Пушкина на нынешнем этапе имеет в методологическом отношении, с нашей точки зрения, из работ последнего времени книга И. Г. Неупокоевой «Революционно-романтическая поэма первой половины XIX века. Опыт типологии жанра» (1971), на которой, как и на работах В. М. Жирмунского, необходимо остановиться более подробно.

Шесть лет Пушкин провёл в Царскосельском лицее, открытом 19 октября 1811 года. Здесь юный поэт пережил события Отечественной войны 1812 года. Здесь впервые открылся и был высоко оценён его поэтический дар. Воспоминания о годах, проведённых в Лицее, о лицейском братстве навсегда остались в душе поэта.В лицейский период Пушкиным было создано много стихотворных произведений. Его вдохновляли французские поэты XVII—XVIII веков, с творчеством которых он познакомился в детстве, читая книги из библиотеки отца. Любимыми авторами молодого Пушкина были Вольтер иПарни. В его ранней лирике соединились традиции французского и русского классицизма. Учителями Пушкина-поэта стали Батюшков, признанный мастер «лёгкой поэзии», и Жуковский, глава отечественного романтизма. Пушкинская лирика периода 1813—1815 годов пронизана мотивами быстротечности жизни, которая диктовала жажду наслаждения радостями бытия. С 1816 года, вслед за Жуковским, он обращается кэлегиям, где развивает характерные для этого жанра мотивы: неразделённой любви, ухода молодости, угасания души. Лирика Пушкина ещё подражательна, полна литературных условностей и штампов, тем не менее уже тогда начинающий поэт выбирает свой, особый путь^[8]. Не замыкаясь на поэзии камерной, Пушкин обращался к темам более сложным, общественно-значимым. «Воспоминания в Царском Селе» (1814), заслужившие одобрение Державина, — в начале 1815 года Пушкин читал стихотворение в его присутствии, посвящено событиям Отечественной войны 1812 года. Стихотворение было опубликовано в 1815 году в журнале «Российский музеум» за полной подписью автора. В своём послании «Лицинию» сатирически изображена современная жизнь России, а в образе «любимца деспота» выведен Аракчеев.

В июле 1814 года Пушкин впервые выступил в печати в издававшемся в Москве журнале «Вестник Европы». В тринадцатом номере было напечатано стихотворение «К другу-стихотворцу», подписанное псевдонимом Александр Н.к.ш.п. ^[9][10].

Ещё будучи воспитанником Лицея, Пушкин вошёл в литературное общество «Арзамас», выступавшее против рутины и архаики в литературном деле, и принял действенное участие в полемике с объединением «Беседа любителей русского слова», отстаивавшим каноны классицизма прошлого века. Привлечённый творчеством наиболее ярких представителей нового литературного направления, Пушкин испытывал в то время сильное влияние поэзии Батюшкова, Жуковского, Давыдова^[11]. Последний поначалу импонировал Пушкину темой бравого вояки, а после тем, что сам поэт называл «кручением стиха» — резкими сменами настроения, экспрессией, неожиданным соединением образов. Позднее Пушкин говорил, что, подражая в молодости Давыдову, «усвоил себе его манеру навсегда»^[12].

]Молодость

Из лицея Пушкин был выпущен в июне 1817 года в чине коллежского секретаря (10-го класса, по табели о рангах) и определён в Коллегию иностранных дел. Он становится постоянным посетителем театра, принимает участие в заседаниях «Арзамаса», в 1819 году вступает в члены литературно-театрального сообщества «Зелёная лампа», которым руководит «Союз благоденствия» (см. Декабристы). Не принимая участия в деятельности первых тайных организаций, Пушкин тем не менее связан дружескими узами со многими активными членами декабристских обществ, пишет политические эпиграммы и стихи «К Чаадаеву» («Любви, надежды, тихой славы…», 1818), «Вольность» (1818), «Н. Я. Плюсковой» (1818), «Деревня» (1819), распространявшиеся в списках. В эти годы он занят работой над поэмой «Руслан и Людмила», начатой в Лицее и отвечавшей программным установкам литературного общества «Арзамас» о необходимости создания национальной богатырской поэмы. Поэма закончена в мае 1820 года и после публикации вызвала ожесточённые отклики критиков, возмущённых снижением высокого канона. Смешение в «Руслане и Людмиле» русско-французских приёмов словесного выражения с просторечием и фольклорной стилистикой вызвало упрёки и со стороны защитников демократической народности в литературе. Такие нарекания содержало письмо Д. Зыкова, литературного последователя Катенина, опубликованное в «Сыне Отечества» ^[13].

]На юге (1820—1824)

Весной 1820 года Пушкина вызвали к военному генерал-губернатору Петербурга графу М. А. Милорадовичу для объяснения по поводу содержания его стихотворений (в том числе эпиграмм на Аракчеева, архимандрита Фотия и самого Александра I), несовместимых со статусом государственного чиновника. Шла речь о его высылке в Сибирь или заточении в Соловецкий монастырь. Лишь благодаря хлопотам друзей, прежде всего Карамзина, удалось добиться смягчения наказания. Его перевели из столицы на юг в кишинёвскую канцелярию И. Н. Инзова.

По пути к новому месту службы Александр Сергеевич заболевает воспалением лёгких, искупавшись в Днепре. Для поправления здоровья Раевские вывозят в конце мая 1820 года больного поэта с собой на Кавказ и в Крым. По дороге семья Раевских и А. С. Пушкин останавливаются в г. Таганроге, в бывшем доме градоначальника П. А. Папкова (ул. Греческая, 40)