Событие

Основано на реальных событиях,

все совпадения предумышленны.

Когда ягненка приносят в жертву справедливому властолюбцу, божеству, которому скорее и дела нет до всяких барашек, жизнью бедной скотины распоряжаются хозяева стада, но вот ни как не сам агнец. Бывает, что человек попадает в нехорошие обстоятельства, из которых по личной воле выпутаться не может, бьется в паутине событий и лишь в последний момент, когда невидимая рука ставит точку в завершающем абзаце этой драмы, осознает, что он и есть агнец, а твердь его личной свободы и выбора ни что иное, как жертвенный камень.

По началу все не так уж страшно – если стадо большое и плодятся в нем хорошо, шанс попасть под нож не велик и стремится к случайности. Только случайность закономерно и вполне предумышленно, со стабильностью швейцарских часов, выбирает из стада не дряхлую овцу, не довольного зажравшегося барана – злонамеренно случай указывает на тебя. И опять же – по началу не веришь, упираешься копытами в землю-матушку, потом уже крестишься и молишь того бога, которой в жертву тебя требует. Нет справедливости в мире, есть только добрая воля отцов его. Угомонится бы несправедливо попираемому и придти наконец в чувство, осознать что как ни бейся все решено за тебя; только сладка тяга человека к справедливости, в нее он верит сильнее чем в богов и молит опять, то бога то чертову мать вспоминая, то об спасении, от об отмщении.

25 октября, в первый снег, в куртке на рыбьем меху и с верой во все лучшее, студент факультета психологии, Арсений Михайлович Курбатов шёл по улице Гоголя в направлении родного университета в последний раз. На пересечении бывшей улицы Фрунзе и Гоголя 13 он влился в студенческий полк, подстроился в шаг толпе, которая вскоре разделилась на два потока – один замер у светофора, будто река в ожидании открытия дамбы, другой стремительно и весело вливался в столовую. Арсений шагнул из толпы в излучину человеческих рек, и, размышляя о завтраке, деньгах и времени, посмотрел в стылое небо. С неба опускался снег, кудрявыми пушинками прилипал к ресницам, падал на асфальт, сливаясь в единое-серое со временем года.

Смахнув талый уже снег с лица, Арсений опустил взгляд и чихнул. Пустынная улица откликнулась эхом и зазвенело в ушах парня то ли от окружающей пустоты, то ли от странной мысли, сверхновой взорвавшейся в голове: пропали. Парень почувствовал сердце и стоя посреди безлюдной совсем улицы, озираясь по сторонам, понял, что сердце замирает. Густо стало вокруг от снега и кислорода, густо так, что сердцу приходилось трудится вдвойне, пульсируя в сгустившемся вдруг пространстве хилой грудной клетки Арсения. Из-за угла дома номер 13 по улице Гоголя выполз экскаватор, замер, как бы фокусируя взгляд отключенных фар на студенте, и двинулся вперед. Арсений, все еще ошалело от внезапного одиночества, неуверенно и опасливо пошел в сторону университета, искоса поглядывая на не весть откуда взявшуюся технику. Экскаватор, как бы не обращая на парня внимания, переполз через бордюр с тротуара на проезжую часть. Бывшая улица Фрунзе, принадлежавшая сегодня другому полит-деятелю, но все так же загруженная транспортом, теперь, когда и люди пропали, была пуста.

Наступив все равно промокшим ботинком в лужу, Арсений замер и прямо, не таясь уже, посмотрел на странный экскаватор. Тот тоже остановился по среди дороги, медленно и уверенно поднимая ковш. Их разделяло метров двадцать; охота началась.

Парень, все еще не веря глазам и заячьим мыслям, не торопясь пошел к другой стороне улицы, преувеличенно гордо смотря бегающими глазами на надвигающуюся опасность. Толи от испуга или от сгустившегося снежного пространства, ноги переставлялись тяжело, прилипали к земле. Мир катился в тартарары, сам уже не очень веря в свою реальность, а экскаватор, такой железный все же, тарахтел и неуклонно полз по первому талому снегу.

Заяц в пятках Арсения не сдержал сердечного порыва, рванул трусцой к ступенькам университета; экскаватор, наперерез, поехал быстрее, совсем уже не пряча звериной натуры зарычал, и, преодолев десять разделявших метров за пару секунд, опустил ковш на голову студента-второкурсника психологического факультета. Упав на бок и откатившись, Арсений все же избежал удара, мгновенно вскочил на широкие и скользкие ступени, взлетел на крыльцо и только тут запоздало вскрикнул. Экскаватор в ответ зарычал громче и уверенно пополз по ступенькам, перекатываясь с боку на бок. «Ни хрена себе» - подумал Арсений и заскочил в университет.

Все так же тишина густым скользким туманом пролегла здесь. На полу клубилась пыль, освещения не было и через заросшие тинотами и грязью окна еле-еле лился свет. Все здесь умерло не вчера, ни месяц а более чем сто тысяч лет назад; возможно и раньше, буквально через пару дней после образования вселенной. Ни кто не нарушал естественный порядок вещей – университет покрывался не пылью и грязью, он зарастал временем. Время здесь темной плесенью свисало с колон и развесистых люстр, оно останавливало дыхание сквозняков и шорохи, покрывало паркет своей темной недвиж и мостью.

В груди Арсения громко стучалось о ребра и эхо, казалось услышав стук, вторило ему, издеваясь. На полу, начинаясь от гардероба, явственно, как по белому снегу, пролегали пятипалые следы. Они двигались к лестнице на второй этаж, петляя иногда вокруг колон, соединяясь с другими менее заметными следами, так будто кто-то нечасто, но все же ходит по храму замершего времени.

- Кхе!.. – раздалось за плечом Арсения. Эхо вздрогнуло и, переполошившись, убежало в темные коридоры – Кхе!.. Раздеваться будем?

За спиной парня, в полусогнутой позе, так, будто руки всегда готовы собирать с пола оброненные вещи, сутуло и горбато стояла женщина. Голова ее, покоящаяся на покатых плечах словно арбуз на чаше весов, была вровень с головой Арсения; грузное тело имело личную свободу – шевелило руками, поджимало пальцы босых ног, то и дело набирало в легкие воздух, но казалось не выпускало его больше через рот, а, словно через кожные поры, наполняло им колыхающееся мешкообразное платье.

Женщина сама себе забубнила под нос что-то про «ходят здесь, чай пить не дают…» и пошатываясь, мотая длинными руками, двинулась в строну гардероба.

- Ну! – рявкнула она на парня, оглянувшись – Чего замер, как пасхальный истукан? Куртку сдавай. Правила есть правила. Не я их придумала и не ты. Так давай не будем тут вводить инновации в заведенный порядок – раздевайся – закончила уже где-то в глубине гардероба женщина, и потом внезапно появилась у окошка, протягивая Арсению номерок. Только теперь парень понял, насколько длинные у неё руки – он стоял в десяти шагах от окошка и мог, протянув ладонь, взять бирку из рук гардеробщицы.

- Хрен с тобою, – довольно мирно сказала женщина и втянула руку в обратно – язык проглотил. Молчание, оно конечно золото, только хлеба на него не купишь.

Облокотившись о стойку раздевалки женщина вздохнула так, что пыль на полу всколыхнулась.

- От экскаваторщика что ли бегаешь? Так он безобидный, как хомячок. Ежили в религиозном припадке на кого и кидается, то сам потом, по всем христианским обычаям и похоронит, и помянет – гардеробщица улыбнулась – мне, бывает, блинчик с медом на крыльце оставит.

Арсений, только начавший возвращаться в себя из дальних психологических путешествий, попятился, понимая, что и пятится не куда, что сон один кругом, и проснувшись он сварит кофе, посидит в интернете, пойдет на учебу в университет. Сюда. Я же и так здесь уже, куда я собрался просыпаться? – подумал парень и бессознательно перекрестился слева направо – вот если старуха сейчас мысли читать начнет, тогда точно сплю. И, что бы проверить теорию о телепатии гардеробщицы, громко подумал «Дура!», причем вслух.

Женщина наклонила голову на бок и через мгновение рассмеялась, так заливисто, что полным идиотом Арсений почувствовал себя. Гардеробщица вытерла нос тыльной стороной руки, бесконечно долго ведя ею от локтя до ладони.

- Да не сдам я тебя, ни за блинчики, ни за компот. Пошутила я насчет поминок. Ни черта этот экскаваторщик не справляет – закапывает здесь, за оврагом, и дело с концом.

- А сюда он не войдет? – набрался мужества Арсений.

- Не войдет, он же большой, железный. Он по ступенькам то еле ползает – женщина внимательно осмотрела студента – А войдет, мы прогоним. Мы современной техники не боимся.

Парень опасливо оглянулся на дверь и спросил опять:

- Им же кто-то управлять должен… Он же не сам по себе?..

- Почему не сам? Сам. Он един – водитель и экскаватор – техногенный кентавр. На кладбище, говорят раньше работал, до третьего пришествия.

Арсений, проявив познания в христианской мифологии, спросил чуть с иронией:

- А что, и второе уже было?

Гардеробщица вдруг вытянула левую руку, сгребла парня в охапку и усадила на стойку раздевалки. Втора рука, совершенно не зависимо от первой, поднесла парню кружку чая, и тут же левая забелила чай густым молоком.

- Так ты заблудший… - сделала вывод женщина и Арсений ухватился за кружку, будто пытаясь удержать равновесие. – Ну так слушай, студент.

«Ну так…» - повторило эхо, все еще скрываясь в университетских коридорах. Женщина налила и себе чай, одновременно рассказывая.

- Когда Христос в 12-м году явился людям, они и думать не думали об апокалипсисе. Пророчества майя, предсказания Нострадамуса – это одно, а когда змий огненный в небе взвился, и одним крылом обагрил реки, а другим саранчу погнал по белому свету, правительства как-то не одобрили. Тогда Христос пришел и собрал, собственноручно сто девственников безгрешных для Нового Иерусалима, а остальных в пекло отправил – женщина вздохнула словно подумав «Эх, славное было время» - Славное времечко было. Меня, экскаваторщика, еще Назарова ну и других, сколько там до сотни, в царствие небесное на земле отправили – новый род человеческий создавать. Вот там мы и взбунтовались.

«Вот там…» - подытожило эхо совсем осмелев. Арсений и не замечал, как правая рука гардеробщицы доливает чай. Та продолжала.

- Не понравилось нам дилемма эта – большие жертвы ради большой любви. Надо же додуматься – 5,5 миллиардов человек в преисподнюю сослать, а сотню избранных в храм небесный поселить и велеть размножатся – женщина брезгливо поморщилась – вот тебе и «Бог есть любовь». Мы тогда ворота райские открыли, тельца выпустили на вольные хлеба пастись, льва тоже в лес отправили, орла с цепи отцепили и сами ушли. А дальше чего? Разошлись все по своим работам прежним – мы ведь святые все да и бессмертные уже. А через пару тысяч лет пришёл опять Он. Третий, стало быть раз. Ну и расстроился видно – подарил всем подарки. Экскаваторщика с экскаватором срастил, мне вон руки длиннющие сделал… Назарову… А, да сам увидишь.

Она еще раз хлебнула чай, отставила кружку и ласково так спросила:

- Так ты из какого года, парень?

- Из 2011-го – промямлил Арсений, ни как не веря в столь событийный и сюжетный сон. – Из среды, из октября. А я то здесь причем? Как я здесь?

- В том то и дело, что ты непричемный – заблудший. Есть такие, их перед концом света все больше становится. Божественные баги, что ли. Эвереттические накладки одного пространства на другое. Мультиверсум. Какая-то аннигиляция во времени и твоём восприятии и все – второй закон термодинамики сломан, синергизм нарушен – просто энтропное вещество в одну точку склеилось и ты в этой точке оказался. Случайное событие. Хаус.

- Так мне бы выбраться обратно… Может через ту же точку-дырку пролезть? – Арсений обрадовался – А вы пока этого терминатора отвлечете.

Гардеробщица расстроено посмотрела на Арсения.

- Ты не на физика учишься… Жаль, а я увлекаюсь немного квантами. Как ты через точку пролезешь? Это же не отверстие. Точка – геометрический символ, почти оккультный. Не имеет ни длины, ни ширины, ни диаметра, ни тем более дырок. А эвереттическая точка вне времени и пространства. Ты сюда прошел не через точку, ты сам этой точкой был.

Не сильно расстроившись Арсений спросил:

- Так как опять ее стать? Есть же способ?

«Есть же…» - просмеялось эхо над ухом. Парень удивленно огляделся.

- Нет тут ни кого – сказала женщина и зевнула – эхо это в твоей голове. А способ… Нет его. – гардеробщица достала от куда-то навесной замок и двинулась к двери – Только если...

Арсений Курбатов, студент, так и не позавтракавший, схватил женщину за руку, отнюдь не такую уж неприятную, как на первый, второй или третий взгляд.

- Какой? Что сделать? Мне же здесь не место, мне же домой надо – чуть не зарыдал парень.

- А там чего, студент? Там через три месяца такая котовасия начнется, что сам побежишь учебники по квантовой теории читать. Ты в общем так… Я сейчас двери закрываю, а тебя через черный вход выпущу. Там по набережной пройдешь и за телецентром, среди гаражей, у старой водонапорной башни, найдешь Назарова. Он тебе одну лазейку может и подскажет. Ну – уноси ноги.

«Ну, выноси…» - как-то мрачно отозвалось эхо и длинная, бесконечная рука гардеробщицы, выставила Арсения во внутренний двор университета. Сзади лязгнул замок, а на улицы снега уже не было – все кругом, на сколько хватало глаз, носа, других рецепторов и органов – все вокруг пропитала смерть.

Арсений задрожал, как агнец, ощутивший нож у горла. Трупы покрывали землю, устилали ее мерзким, полуразложившимся одеялом. Если есть в мире что более страшное чем человеческий геноцид, то это библейская мифология. Карающий бог, кровавый Ярило, златокрылый Род, громовержец ли с крестом на бычьей шее – все сказки его страшнее яви; все предсказания его пророков – страшнее любой человеческой войны. «И выльются на землю семь чаш гнева – прозвучали слова в голове Арсения – и придут четыре всадника…». Оболочки – все эти тела, странные, обагренные закатным светилом, все они лишь оболочки – убеждал себя парень и не верил мыслям своим, не понимал, как такое можно устроить. Это лишь квест – пройти и спросить – успокаивал себя Арсений – как в игре. Другая мысль скользнула в голову – в какие еще игры может играть бог, если говорит «Люби» и уничтожает. Господь не играет в кости. Он играет в лживую, двуличную игру – в покер, наверное.

Парень осторожно прошел через университетский дворик, по склону, скользкому от крови и бог еще знает чего, спустился к набережной. Багровая река несла свои воды тяжело, будто и руслу ее принять столько горя не по силам. Где-то внизу, по брюхо в темной воде, стоял синий бычок, поочередно моргая всеми своими сотнями глаз.

Проржавевшая вышка телецентра накренилась, силуэт ее совсем уже растворился в сумерках, когда Арсений дошел до водонапорной башни из красного кирпича. У входа, на ящике из под марокканских мандаринов, спокойно и, в то же время, совсем беззащитно во всей этой постапокалипсической обстановке, сидела девушка.

- Выпьешь со мной? – как то жеманно спросила она и достала из под ящика пузырек.

«Кристалл. Средство для очищения стекол» - прочитал парень надпись на синенькой этикетке.

- Мне Назаров нужен – ответил Арсений, подозревая, что ответ ему известен. Странны христовы подарки, но справедливы, наверное.

- Выпьешь? – спросил Назаров, сам уже прикладываясь к горлышку.

- А что, транссексуалов в царствие небесное то же берут? – Арсений исподтишка посмотрел на девушку.

- Ой, да ты чо! Туда всех педиков да трансух собрали! – после глотка «Кристалла» Назаров явно оживился – а ты не из нас, не по теме? – заинтересовано спросил он.

- Не, мне домой бы. Через точку. Иди дырку – сначала сказал парень, а потом подумал о двоякости сказанного.

- Ну и вали домой – девушка резко изменилась в лице – вали, педик. Я тебе сейчас такие точки понажимаю, за царствие небесное – сам туда попадешь на первой электричке.

Арсений расстроился, что он, психолог, не может подобрать мелодию к какому-то трансу, и, с надеждой в голосе, спросил:

- А когда будут первые электрички?

Сзади послышался хриплый голос:

- А вот буквально через пол часика.

Парень оглянулся. Позади него стоял невысокого роста человечек, чем то похожий на Бильбо Торбинса.

- Назаров – представился хоббит и протянул волосатую ладошку.

- Володя – от неожиданности соврал Арсений и пожал руку.

- Курите? – спросил человечек. Парень промямлил что-то, помотав головой.

- А я курю. Трубочным зельем увлекаюсь – Назаров достал трубку – знаете, у нас в Федерации, есть три типа мужиков – он методично стал набивать трубку действительно зельем – одни курят, другие бросили. Третий тип гадкий – не курили они и не будут. Вот их опасайтесь, вот они скользкие – закончил хоббит рассуждать и закурил.

Арсений молчал, не знал что говорить, да и дела не было ему до курящих мужиков.

- Доча, - обратился Назаров к девушке, почувствовав неловкость исходившую от парня – проводи молодого человека до станции. И хватит пить эту отраву – человечек скрючил такое брезгливое лицо, что Арсений подумал, будто толкинист на своем веку пил только пятнадцатилетний коньяк.

- Как понимаю, вам нужна точка сингулярности? – полуспросил, полуутвердил хоббит.

- Мне бы домой… - совсем расстроился горе-психолог. – в 2011-й.

Во круг стало совсем темно, только река чуть мерцала красноватым, переливающимся. Девушка бодро встала и взяла Арсения за руку

- Пойдем, педик.

Оставшийся Назаров, будто сам с собой, или с эхом, продолжал рассуждать о трех типах женщин – пьющих, завязавших и еще каких-то – не расслышал уже Арсений, но, по аналогии с курящими мужиками, сделал вывод, что девушка с бутылочкой «Кристалла» довольно симпатичная.

Станция оказалась не так далека – вдоль берега реки они за двадцать минут добрались к железнодорожному мосту, где по уверению девушки, каждую полночь останавливается электричка. Мост почти развалился, провис над рекой, стал похож на тот самый – через чистилище. Только учитывая последние события Арсений еще как то надеялся, что по такому мосту может что-то ездить.

- Ну, я пошла – сказала девушка, и, не ожидая ответа, скрылась во тьме.

Парню стало совсем не по себе, и когда он уже был готов бежать за девушкой, мост загрохотал. По ржавым рельсам, обезумлено скрипевшим, мчался поезд. Окна его были темны и, кажется, выбиты вовсе. Но стремительно он прорывался через пространственный кисель, монолитно и фундаментально двигался по железнодорожному полотну, по родной стихии.

Заскрипел, задрожал сильнее и замер вдруг у самого края моста. Двери открылись. Лишь секунду задержался Арсений, а потом, заскочив в тамбур, окинул взглядом город. Ни чего здесь не держало его, ни чего родного и близкого не было. Если только гардеробщица. Если только эхо. Или девушка с бутылочкой стеклоочистителя. Или справедливость, такая иллюзорная, но желанная.

Пусть хоть весь мир катится в тартарары – смотри, черти пляшут на его развалинах, бьют копытами по надгробьям наших пращуров. Только то, что позволено бесам, ангелам не к лицу. Это за их белыми, как первый снег в тот день, крыльями прячет лукавую улыбку главный черт. Агнцов им подавай – подумал Арсений.

- Остался – сказала девушка, стоящая за деревьями.

- Остался – подтвердил Назаров.

- Куда он денется? – хихикнула гардеробщица.

Во тьме что-то скрипнул экскаватор.

Гордо стоял Арсений, наблюдая, как темный состав поезда, вагон за вагоном, уходит в черный проем моста, падает с высоты в речные объятия, тонет в них, растеряв всякую фундаментальность. Но сам парень чувствовал под ногами опору своей философии, твердую землю, надежную, как все тот же жертвенный камень.