Рецензия на книгу Джорджо Агамбена «Homo Sacer. Чрезвычайное положение»

Лабораторная работа №4

«Моделирование коммуникации»

 

 

Работу выполнила: студ. гр. 8-55-2 РиД, Федотова А.В.

Работу проверила: Рогозина Э.Р.

 

 

Ижевск 2013

Джорджо Агамбен «Homo Sacer. Чрезвычайное положение».

 

Для анализа была взята книга Джорджо Агамбена «Homo Sacer. Чрезвычайное положение».

В данной книге автором применяется линейная модель коммуникации, рассматривающая коммуникацию как действие, в рамках которого отправитель кодирует идеи и чувства в определенный вид сообщения и затем отправляет его получателю, используя письменный канал передачи (книгу).

Дж. Агамбен написал данную книгу довольно-таки сложным языком, понятным далеко не каждому читателю, поэтому интерес данная книга вызовет не у всех, т.к. читать ее сложно. У данной модели коммуникации есть один недостаток - она рассматривает коммуникацию как однонаправленный процесс, идущий от отправителя к получателю, т.е. даже если кто-то из читателей захочет поспорить/вступить в дискуссию с автором, у него это не сразу получится, т.к. сначала он прочтет книгу, и только потом сможет написать какой-либо отзыв(письмо автору), отправить его и надеяться, дойдет ли оно до автора. Придется воспринимать информацию какая она есть и свои размышления оставить при себе.

Данная модель годится для описания письменной коммуникации, воздействия средств массовой информации, где получатель сообщения рассматривается как объект воздействия.

Чрезвычайное положение, или приостановка действия правового порядка, которое мы привыкли считать временной мерой, повсюду в мире (не исключая России) становится парадигмой обычного управления. Новая книга Агамбена - продолжение его ставшей классической книги "Homo Sacer. Суверенная власть и голая жизнь" - это попытка проанализировать причины и смысл эволюции чрезвычайного положения, от Гитлера до Гуантанамо. Двигаясь по "нейтральной полосе" между правом и политикой, Агамбен шаг за шагом разрушает апологии чрезвычайного положения, высвечивая скрытую связь насилия и права.

 

 

Рецензия на книгу Джорджо Агамбена «Homo Sacer. Чрезвычайное положение».

 

Книга достаточна сложна для восприятия и не имея глубоких исторических познаний, а также знаний в области права было довольно сложно ее читать.

Весь сюжет строится на том, что государство (политика) живет своей жизнью, со своими правилами и порядками и решает как жить всему остальному миру.

Главная мысль книги, на мой взгляд: «Демократический принцип разделения властей сегодня утрачен, а исполнительная власть фактически поглотила, по крайней мере частично, власть законодательную... В тот самый момент, когда необходимо преподнести урок демократии другим культурам и традициям, политическая культура Запада не отдает себе отчета в том, что она полностью утратила представление о демократическом каноне.»

Главным принципом функционирования современной политики он называет понятие чрезвычайного положения, которое не подразумевает под собой временное явление, а становится фактической нормой, т.к. всегда существуют определенные обстоятельства, заставляющие государства вводить ряд исключительных мер. Современный мир объявляет непрерывное чрезвычайное состояние, при этом с юридической точки зрения оно по-прежнему считается чем-то исключительным и потому не требующим дальнейших комментраиев и объяснений.

Определение «Суверен — это тот, кто объявляет чрезвычайное положение» Агамбен рассматривает в качестве подтверждения своего тезиса. Философское осмысление власти раскрывается через понятие чрезвычайного положения. Агамбен замечает ярко выраженную связь между режимом правления тоталитарных государств XX века и современными странами, которые постоянно принимают «экстренные меры», маскируя свою некомпетентность.

Одним из первых действий Гитлера на посту главы руководителя государства становится декрет «О защите народа и государства», обнародованный 28 февраля 1933 года. Он приостанавливал статьи Конституции Веймарской республики, гарантировавшие личные свободы граждан. Агамбен подчеркивает, что декрет никогда не был отменен и, таким образом, все двенадцать лет существования Третьего рейха это политическое образование находилось в состоянии узаконенного чрезвычайного положения. Сравним это с «военным приказом» президента США, изданным месяц спустя знаменитого «Патриотического акта» в ноябре 2001 года. Этот приказ санкционировал «задержание на неопределенный срок» иностранцев, подозревающихся в террористической деятельности. Агамбен подчеркивает, что тем самым указанные субъекты вообще исключаются из правовых отношений, поскольку для физического насилия в отношении них не требуется ни решения суда, ни иных юридических актов. Так становится возможным американская тюрьма для Гуантанамо, статус узников которой мало чем отличаются от заключенных нацистских лагерей.

Агамбен отрицает возможность практического истолкования чрезвычайного положения как чего-то «естественного» и полезного, и предлагает генеалогию этого понятия. В рамках концепции, разработанной в Homo Sacer, он связывает чрезвычайное положение с рождением биополитики — практики государственного управления людьми на уровне их телесных, а не гражданских состояний.

Ключевой вопрос, к которому отсылает книга, чрезвычайно остро звучит в сегодняшней России: какую цену мы готовы заплатят граждане за «безопасность», которую гарантирует государство? Действительно ли «безопасность граждан» является высшей ценностью и смыслом существования политического образования? Нуждается ли безопасность в защите даже ценой постоянных чрезвычайных мер?

Идея чрезвычайного положения заключается в том, чтобы закон имел как бы боковое зрение, пластичность и способность к трансформации. При этом нужно, конечно, быть чувствительным и к беззаконности самого закона. Но все же стараться непрестанно, вновь и вновь, проводить суверенную границу между правовым и чрезвычайным, чтобы поддерживать смысл и того и другого. Таков императив Шмитта. Агамбен же идет дальше простого различения: для него граница осмыслена, только если она становится полным разрывом. Но ведь верно и обратное: нет разрыва без различения и вступления в отношения. Как политика требует и признания врага, и непризнания его, так и право требует применения и неприменения одновременно. Подвешивание этих антиномий не обязательно должно вести к разрыву их членов: достаточно, на мой взгляд, аритмического колебания между ними.

Агамбен указывает на две противоположные интерпретации чрезвычайного положения: «плероматическую» и «кеноматическую». В соответствии с первой, чрезвычайное положение возвращает правителю «полновластие» абсолютного правителя. В соответствии со второй, чрезвычайное положение скорее производит правовую пустоту, аномию. Агамбен считает правильной вторую позицию, а первую.

Агамбен несколько раз возвращается к довольно сильным политико-этическим утверждениям. Конечно, говорит он, нет речи о том, чтобы полностью отвергнуть чрезвычайное положение, эту зону кризиса права, и вернуться к нормативному праву или к жизни, как она есть. Это невозможно, потому что чрезвычайное положение основывает, конституирует и право, и «жизнь» (об этом Агамбен говорит здесь более четко, чем в предшествующих книгах). Тем не менее, подлинный, «политический» выход из чрезвычайной ситуации заключается, по Агамбену, в том, чтобы разорвать отношения между правом и жизнью, правом и насилием, властью/возможностью и действием.

Агамбен проявляет терминологическую непоследовательность в использовании понятия «аномия». Как правило, он употребляет его синонимически по отношению к «жизни» и «насилию», чтобы обозначить их противоположность праву. Но на странице 102 он предлагает считать аномию средним термином, а именно зоной подвешенного закона, по-видимому, совпадающей с чрезвычайным положением, исключением. Тогда создается троичная структура в духе Канта: закон, жизнь (насилие) и аномия, обеспечивающая их отношение. И это довольно убедительно. И все же остается вопрос об онтологии Агамбена: имеем ли мы дело с контактом двух субстанций (закона и жизни, знака и вещи) или с трансценденцией одной субстанции в неизведанную пустоту? Или вообще с реальностью границы, которая производит обе субстанции как артефакты?

 

Если мы стоим на собственной позиции, работаем с уже имеющимся строем, с уже написанной буквой, то лучше все-таки выходить за собственные пределы и открываться тому, что творится вне твоей структуры, чем отказываться вступать в отношения с иным и бороться за взаимную чистоту. Позиция Агамбена, исходящая из двух противоположных субстанций сразу, кажется непозиционной, аполитичной.