2018-01-08
2340
В начале 60-х годов приступает Некрасов и к работе над произ- ведением, которое сам считал делом своей жизни, которое, по собст- венным словам автора, двадцать лет собиралось по словечку,— над поэмой с Кому на Руси жить хорошо». В европейских литературах к тому времени традиция поэм — больших эпических произведений, тесно связанных с жизнью народа и его поэтическим творчеством,— уже оборвалась. Да и в русской поэзии со времен Пушкина не появлялось стихотворных вещей такого масштаба. Что же сделало некрасовское произведение поэмой, да еще народной, эпической? Чем была вызвана она к жизни? Уже такое вступление к поэме, как пролог, было необычным. Литература нового времени почти не знает прологов, но произведения древней, античной и средневековой, литературы обычно начинались с таких прологов-предварений, в которых авторы объясняли, о чем же пойдет речь. Введя пролог, Некрасов стремился сразу же обнажить главную, коренную мысль — идею своей поэмы, указать на значи- тельность ее, предупредить о грандиозности и долговременности событий, которые в поэме совершатся. Потому-то сама поэма росла год от года, являлись новые и новые части и главы. Прошло более десяти лет, и все же к моменту смерти автора она осталась неокон- ченной. Уже название поэмы настраивает на подлинно всероссийский обзор жизни и на то, что жизнь эта будет исследована сверху донизу. С самого начала в произведении определяется и главный герой ее — мужик. Даже когда речь идет не о народной жизни, он оказывается конечной инстанцией, социальной, нравственной и эстетической, к которой все в поэме сводится, последним судьей и вершителем приговоров. Именно в мужицкой среде возникает знаменитый спор, и семь правдоискателей с их подлинно мужицким стремлением докопаться до корня отправляются путешествовать по России, бес- конечно повторяя, варьируя и углубляя свой вопрос: кто счастлив на Руси? Сюжет путешествия еще со времен Пушкина и Гоголя стал привычным в русской литературе, но никогда еще путешествую- щие не были столь необычны. Кажется, со времен «калик перехожих» никто не странствовал так, как герои поэмы Некрасова, не брался Русь-матушку «ногами перемерить». Но двинувшиеся в путь не- красовские крестьяне — не традиционные странники-богомольцы. Они — символ тронувшейся с места, жаждущей перемен порефор- менной народной России. Начало поэмы с говорящей птицей, чудес- ной скатертью-самобранкой сказочно. После пролога сказочность уходит, уступая место более живым и современным фольклорным формам. Некрасов четко наметил схему, по которой должен был развиваться сюжет и находиться ответ: Кому живется весело, Вольготно на Руси? Роман сказал: помещику, Демьян сказал: чиновнику, Лука сказал: попу. Купчине толстопузому!— Сказали братья Губины, Иван и Митродор. Старик Пахом потужился И молвил, в землю глядючи: Вельможному боярину, Министру государеву. А Пров сказал: царю... Есть свидетельства, что мужики в процессе скитаний должны были повидаться с купцом, участвовать в качестве загонщиков в царской охоте, что сюжетно давало возможность встречи и разгово- ра с министром государевым и, наконец, с царем. 173
Однако сюжет лишь с самого начала развит по этому, как будто бы очень четкому и восходящему плану. Вряд ли можно думать, что Некрасов исходил только из противопоставления жизни «счастли- вых» верхов «несчастливым» низам. Замысел и воплощение его в поэме значительно глубже. «Верхи» в поэме, как это ни странно, тоже по-своему несчастны, в том смысле, что они находятся в состоя- нии кризиса, когда старое рушится и новое еще не определилось. Это не значит, что симпатии и сочувствие Некрасова распределены, так сказать, равномерно. Нет. Поэт видит эксплуататорскую сущность «верхов», беспощаден в сатирическом обличении их, но он видит и* показывает их несостоятельность, гнилость,^бессилие и неблагополу- чие их как будто бы благополучной жизни. Это поэма о всеобщем кризисе, который всегда чреват громадными потрясениями — вот почему уже в силу даже этого обстоятельства поэма Некрасова революционна. О ком бы ни шел рассказ: о попе ли, помещике или чиновнике — это всегда рассказ человека, близкого народу, глядящего его глаза- ми, говорящего его словом. Этому служит и найденная Некрасовым точная манера полупесни, полурассказа, которая сообщила поэме единство при всем разнообразии ритмических вариаций, особенно в передаче живой речи, в диалогах и т. п. Повествователь иногда максимально, до полного слияния, приближен к своим героям, иногда отделяется от них, ибо его взгляд шире и глубже. По сути дела, с первой главы первой части начинается исследование главной жизненной силы России — народа. Именно желание изобразить всю народную Русь повлекло Некрасова к таким картинам, где можно было бы собрать массу людей. Особенно полно она предстает в главах «Сельская ярмонка», «Пьяная ночь», «Счастливые». Редко где даже у Некрасова мы найдем крестьянский мир в столь живом движении, в обилии характеров, в беспрестанной смене ситуаций. Поэт прямо открывает страницы для крестьянского многоголосия. Необычная «пьяная» ночь развязывает языки: Дорога стоголосая Гудит! Что море синее, Смолкает, подымается Народная молва. Крестьянский мир предстает предельно обнаженным, во всей хмельной откровенности и непосредственности. Кажется, что сменяю- щие друг друга слова, фразы, быстрые диалоги и выкрики случайны и бессвязны. Мы почти не успеваем следить за этой на наших глазах рождающейся стоголосой стихией. Хор некрасовской поэмы состав- лен из множества голосов, то сливающихся в один, то перебивающих друг друга, контрапунктирующих. И каждая реплика при всей ее безыскусственности, выхваченности точна и бьет в одну цель: Добра ты, царска грамота, Да не при нас ты писана...— врывается, как бы между прочим, в пестрое людское многоголосие. Почти каждая реплика подана так, что за ней возникает сюжет, 174
характер, драматическая ситуация. Таким образом, как бы возникает много рассказов, вовлеченных в сферу поэмы, хотя буквально и не написанных. Но при всей пестроте характеров, при всем разнообра- зии произносимых речей есть нечто объединяющее. Недаром Некра- сов именно здесь упомянул о народном слове метком, «какого не придумаешь, хоть проглоти перо». Слово — это то, что может свести разноголосый крик в многоголосый хор. Каждое из действующих лиц говорит, кричит, поет от себя, но в то же время речь эта точна, эпи- грамматична, пословична, так что оказывается и словом целого крестьянского мира. На фоне крестьянского мира выделяются и отдельные яркие образы крестьян. Это не только результат острого художнического видения и предмет художественной индивидуализации. Это и следст- вие революционно-демократических воззрений писателя, наблюдав- шего социальную дифференциацию. Для Некрасова, в отличие от многих писателей-народников, не существовало некоего единого типа мужика. Вот почему так непримирим поэт к проявлениям рабской мужицкой психологии, а портреты холопов стоят в одном ряду с порт- ретами угнетателей, хотя и приобретают подчас трагическую окрас- ку, как в рассказе «Про холопа примерного — Якова верного». Уже говорилось, что жизнь «верхов» поэт не изобразил согласно первоначаль- но задуманному плану, но о крестьянском враге номер один — о помещике Некрасов рассказал развернуто и в первой части — «Помещик» и в особой части — «После- дыш». И здесь рассказ очень многомерен. Если бы мы обратились к литературным параллелям и пояснениям, то можно было бы сказать, что некрасовский помещик (не Оболт-Оболдуев, а тот, что возникает из всего рассказа) совместил в себе при- меты — эскизные, конечно,— и Ростова-отца из «Войны и мира» Толстого, и Пе- ночкина из тургеневских «Записок охотника», и Негрова из повести Герцена «Кто виноват?», и Иудушки из щедринских «Господ Головлевых». Это и мирный храни- тель патриархальных устоев, и лицемерный ханжа, и самовластный крепостник- деспот. Такой емкий образ вряд ли можно было бы найти в романе, повести или драме. Это образ эпический, который тоже представляет своеобразную энциклопедию помещичьего сословия, но включенную в народную поэму, оцененную народным умом. История же с князем Утятиным, прозванным мужиками Последышем, произ- водит поначалу впечатление анекдотической, фарсовой. Мужики ломают «камедь» перед выживающим из ума помещиком, который не может пережить конца крепост- ного права, разыгрывают видимость сохранения этого права. Но парадоксы поэмы были лишь отражением и выражением парадоксов самой жизни: ведь юридически отмененная «крепь» продолжала жить, проникая во все поры жизни. Мертвая, от- жившая система отношений, уложений, «привычек» держала в своих руках живые силы страны. Именно парадоксальность, неестественность этого положения и про- демонстрировал Некрасов, представив его не в обычных бытовых, сложившихся, при- мелькавшихся и потому мешающих видеть суть дела формах, а в парадоксальных же и вроде бы неестественных. Но именно розыгрыш, фарсовость ситуации и помо- гают поэту тем яснее обнаружить несостоятельность старых отношений, смехом покарать прошлое; однако такое прошлое, которое еще живет и надеется быть, несмотря на внутреннее банкротство, восстановленным. Поэтому-то «Последыш» вызвал ожесточенные нападки цензуры, считавшей, что вся эта часть поэмы отлича- ется «крайним безобразием содержания» и «носит характер пасквиля на все дворян- ское сословие». Выморочность Последыша особенно выразительно выступает на фоне здорового вахлацкого мира. Большое и особое место занимает в поэме образ крестьянки Матрены Тимофеевны. Русская женщина неизменно привлекала 175
внимание Некрасова. Образ героини поэмы как бы синтезирует ис- кания поэта в создании образа женщины-крестьянки. Он рисует ха- рактер исключительный. Матрена Тимофеевна — умный, самоотвер- женный человек, носящий «гневное» сердце, помнящий о «неопла- ченных* обидах, женщина с сильным характером, который склады- вался в преодолении жизненных трудностей. Матрена Тимофеевна — человек исключительный, губернаторша, но она человек из этой же трудовой толпы. Ей, умной и сильной, поэт доверил самой рассказать о своей судьбе: «Крестьянка» — единственная часть, вся написанная от первого лица. Однако это* рассказ отнюдь не только о ее частной дол£. Голос Матрены Тимо- феевны — это голос самого народа. Потому-то она чаще поет, чем рассказывает, и поет песни, не изобретенные для нее Некрасовым. «Крестьянка» — самая фольклорная часть поэмы, она почти сплошь построена на народно-поэтических образах и мотивах. Исследовате- лями установлены многочисленные источники, из которых черпал Некрасов материал для своей «Крестьянки». Уже первая глава «До замужества» — не простое повествование, а как бы совершаю- щийся на наших глазах традиционный обряд крестьянского сва- товства. Свадебные причеты и заплачки в поэме: «По избам обря- жаются», «Спасибо жаркой баенке», «Велел родимый батюшка» и другие — основаны на подлинно народных. Таким образом, расска- зывая о своем замужестве, Матрена Тимофеевна рассказывает о за- мужестве любой крестьянки, обо всем их великом множестве. Вторая же глава прямо названа «Песни». И песни, которые здесь поются, опять-таки песни общенародные. Персональная судьба некрасовской героини все время проецируется на такую песню, расширяется до пределов общерусских, не переставая в то же время быть ее личной судьбой: Некрасов сумел совместить личную судьбу героини с массо- вой жизнью, не отождествляя их. Так, умная Матрена Тимофеевна умеет проявить самостоятельное отношение и к народному поверью, и к «бедокурой» примете. Как известно, побои в крестьянской семье были довольно обычны. В то же время характер сильной героини, каким он вырисовывался в поэме, конечно, был бы искажен, случись в ее судьбе такие истязания привычным и частым делом — Матрена Тимофеевна отнюдь не забитая рабыня. Тем более на всю жизнь вре- зается единственное избиение ее мужем. В то же время в уста героини при рассказе об этом вложена такая песня («Мой постылый муж подымается, за шелкову плеть принимается...»), которая, не иска- жая индивидуальной биографии героини, придает явлению широкую типичность, усиленную и тем, что песню эту подхватывает мужицкий хор странников, что «полцарства перемеряли», как песню харак- терную и повсеместную. Некрасов все время стремился расширить значение образа героини, как бы объять максимально большое ко- личество женских судеб. В черновой рукописи одной из глав этой части сохранилась авторская помета: «NB. Надо прибавить о поло- жении солдатки и вдовы вообще». Из этой записи видно, что Некра- сов все время думает о русской женской доле вообще: труженицы, 176
матери, солдатки, вдовы... И здесь поэт прибегает к самым разным приемам, которые позволяют вместить новые и новые рассказы и сю- жеты. Как известно, сама Матрена Тимофеевна, добившись осво- бождения мужа, не оказалась солдаткой, но ее горькие раздумья в ночь после известия о предстоящем рекрутстве мужа позволили Некрасову «прибавить о положении солдатки». Образ Матрены Ти- мофеевны создан так, что она как бы все испытала и побывала во всех состояниях, в каких могла побывать русская женщина. Рассказ Матрены Тимофеевны воссоздает и один из самых при- мечательных образов поэмы — образ Савелия, богатыря святорус- ского. На реальнейший образ крестьянина-бунтаря лег отблеск древ- них преданий. Впервые с такой силой вошла в поэму и уже до конца не уйдет из нее тема народного богатырства, находящая опору в былинной истории. Некрасовское определение святорусский сразу взывало к русскому героическому эпосу, к образу богатыря богаты- рей— Святогора. Но, начав с былинного слова «богатырь свято...», Некрасов дает ему другое продолжение — «богатырь святорусский». Слову придан обобщенный, всероссийский смысл, а приложено оно отнюдь не к традиционному образу богатыря, а к образу крестьяни- на. Определение из сферы воинского эпоса переадресовано простому мужику по имени Савелий — имя тоже совсем не традиционно богатырское. Однако Некрасов отнюдь не снижает тем былинный эпос до мужицкой жизни, но саму эту крестьянскую жизнь возводит в ранг высокой героики. Не только идущий до конца мститель за на- родные страдания, но и подвижник, мудрец-философ — таков Саве- лий в поэме. Все призвано создать образ богатырский. Как точно, например, соответствует всему стилю повествования своеобразная некрасовская поэтика названий. Как прекрасно вписываются упор- ные характеры мужиков и прежде всего самого Савелия в край болот и лесов — Корежину. Название реальной реки (Корега) поэт поднимает до образа-символа — обозначения целого края. Как точно соответствует полубылинному образу буйного Савелия название Буй-город, куда его отправляют в острог. Опять-таки название реального города, кстати, заменившее нейтральное и прозаическое Данилов, которое было в черновиках, становится и поэтической фор- мулой. Матрена Тимофеевна упоминает в поэме о единственном в своем роде костромском, хотя Кострома в поэме и не названа, памятнике Сусанину: Стоит из меди кованный, Точь-в-точь Савелий дедушка, Мужик на площади. Чей памятник? — «Сусанина». Реальный памятник, созданный скульптором В. М. Демут-Ма- линовским, являлся скорее памятником Михаилу Романову, чем Ива- ну Сусанину, который был изображен коленопреклоненным возле колонны с бюстом царя. Некрасов не только умолчал, что мужик-то стоит на коленях. Сравнением с бунтарем Савелием образ костром- 177
ского мужика Сусанина получал впервые в русском искусстве свое- образное, по сути антимонархическое, осмысление. В то же время сравнение с героем русской истории Иваном Сусаниным наложило последний штрих на монументальную фигуру корежского богатыря, святорусского крестьянина Савелия. Как видим, любая деталь, любой штрих значимы и органично входят в общий замысел поэмы, призванной воспеть народ. Именно воспеть, говоря совсем не фигурально. Песня постоянно звучит в поэме. Иногда она фольклорна, как в «Крестьянке», иногда чисто литературна, особенно там, где поэт вводит читателя в область своих§ идей, дум, настроений. Таковы в основном десни в части «Пир — на весь мир». Эта часть в большой мере должна была стать ответом на вопрос, поставленный в заглавии. «Доброе время — добрые песни» — заключительная глава «Пи- ра». Если предшествующая названа «И старое и новое», то эту можно было бы озаглавить «И настоящее и будущее». Именно устремленность в будущее многое объясняет в этой главе, не случай- но названной «Песни», ибо в них, в песнях, вся ее суть. Есть здесь и человек, эти песни сочиняющий и поющий,— Гриша Добросклонов. Многое в русской истории толкало русских художников к созда- нию образов, подобных Грише. Это и «хождение в народ» револю- ционных интеллигентов в начале семидесятых годов прошлого века. Это и воспоминания о демократических деятелях первого призыва, так называемых шестидесятниках — прежде всего о Чернышевском и Добролюбове. Образ Гриши одновременно и очень реальный, и в то же время очень обобщенный и даже условный. С одной стороны, он человек совершенно определенного быта и образа жизни: сын бед- ного дьячка, семинарист, простой и добрый парень, любящий дерев- ню, мужика, народ, желающий ему счастья и готовый бороться за него. Но Гриша и более обобщенный образ молодости, устремленной вперед, надеющейся и верующей. Он весь в будущем. Отсюда сама его некоторая неопределенность, только намеченность. Потому-то Некрасов, очевидно, не только из цензурных соображений зачеркнул уже на первом этапе работы стихи (хотя они печатаются в большин- стве послереволюционных изданий поэта): Ему судьба готовила Путь славный, имя громкое Народного заступника, Чахотку и Сибирь. Так действительно заканчивали шестидесятники. Так действи- тельно только что драматически закончилось «хождение в народ» семидесятников. Но поэт, видимо, не хотел этим мрачным предна- чертанием обреченности заканчивать стихи, посвященные «новому человеку», человеку будущего, пусть еще неясного. И «идти в народ» Грише не нужно. Он самим этим народом рожден и выдвинут. Некра- сов всегда верил в молодежь и неизменно обращался к ней с «доб- рыми» песнями: «Саша», «Песня Еремушке», «Железная дорога». 178
Ему были понятны и дороги молодой идеализм, доступность приятию высокого и тяга к бескорыстному служению. Вот почему и в завер- шающих стихах «Кому на Руси жить хорошо» поэт доверил, как бы передавая эстафету, юноше свои последние песни. Пять таких «доб- рых» песен образуют нечто вроде особой поэмы со своим внутренним сюжетом. С образом Гриши они объединены, как мы уже сказали, не случайно, но тем не менее довольно условно: Над Русью оживающей Иная песня слышится: То ангел милосердия, Незримо пролетающий Над нею,— души сильные Зовет на честный путь. И ангел милосердия Недаром песнь призывную Поет над русским юношей... В известном смысле все эти песни пропеты не столько русским юношей, сколько над русским юношей. Собственно, эти песни обра- зуют тот идейно-художественный сгусток, в котором и заключено решение поставленного вопроса — «кому на Руси жить хорошо?» — во всей его масштабности и сложности. Умирающий поэт спешил. Поэма осталась незаконченной, но без итога она не оставлена. Уже первая из песен на вопрос-формулу «кому на Руси жить хо- рошо?» дает ответ-формулу: Доля народа, Счастье его, Свет и свобода Прежде всего! Смысл итоговых стихов поэмы действительно заключается в при- зыве к борьбе за народное счастье, но смысл всей поэмы в том, что она показывает: такой народ заслуживает счастья и того, чтобы за него бороться: В минуту унынья, о родина-мать! Я мыслью вперед улетаю. Еще суждено тебе много страдать, Но ты не погибнешь, я знаю. Поэт, создавший эпопею народной жизни, действительно знал это и всем содержанием своей народной поэмы представил тому дока- зательства. Сам по себе образ Гриши не ответ ни на вопрос о счастье, ни на вопрос о счастливце. Счастье одного человека (чьим бы оно ни было и что бы под ним ни понимать, хотя бы и борьбу за всеобщее счастье) — еще не разрешение вопроса, так как поэма выводит к думам о «воплощении счастья народного», о счастье всех, о «пире на весь мир». Последние стихи — «песни» поэмы — стихи лиричес- кие, но такие, которые могли возникнуть лишь с опорой на могучий 179
народный поэтический эпос. Многое в этих стихах идет от надежды, от пожелания, от мечты, но такой, которая находит реальную опору в жизни, в народе, в стране — России. Эпопея в самой себе несла разрешение. «Кому на Руси жить хорошо?» — поэт задал в поэме великий вопрос и дал великий ответ в последней ее песне «Русь»: Ты и убогая, • ■ • • Ты и обильная, встали - небужены, Ты и могучая, Вышли ~ непрошены, Ты и бессильная, *ита по зернышку Матушка-Русь! ГоРы наношены. В рабстве спасенное Рать подымается — Сердце свободное — Неисчислимая, Золото, золото Сила в ней скажется Сердце народное! Несокрушимая!
