Служилые иностранцы в России при первых Романовых

Бросается в глаза резкое увеличение числа служилых западных иностранцев. Если Флетчер в 1588 г. насчитывал в России 4 300 иностранных военных наемников, то к началу Смоленской войны (1632–1634) завербовали не менее 10 000 иноземных воинов.

В Смуту многие дальновидные «немцы» предпочли убраться из Московии. После уничтожения Лжедмитрием II столичной Немецкой слободы рухнула система целенаправленного использования служилых иностранцев. Многие из них погибли, другие, как Конрад Буссов, потеряв все, наконец, выбрались из России. Но были и такие «немцы», которые в силу обстоятельств остались. В 1613–1614 гг. они вновь начали стекаться к Москве, рассчитывая, что с восстановлением центральной власти появится надобность и в их службе. В целом они не ошиблись.

Так, к примеру, на царской службе вновь оказался Денис фон Визен или Висин/Висин (von Wiesen), ливонец, упомянутый в труде Буссова. Он вместе со своим отцом бароном Петром фон Визен угодил в плен еще в Ливонскую войну, в результате оба оказались на русской службе[515]. После падения Лжедмитрия I Денис фон Визен служил Василию Шуйскому, т.е. оказался в лагере, противоположном Буссову, за что, наверное, и был представлен Буссовым человеком «грубым и невежественным». Наше же внимание фон Визен привлек, потому что являлся предком знаменитого русского писателя Д.И. Фонвизина. Судя по русским источникам, отразившим службу немца фон Визена, он был толковым офицером.

В 1614 г. на русскую службу с польской службы перешел целый отряд из 130 ирландцев и шотландцев. Это был гарнизон крепости Белая, сдавшийся русским. Среди «бельских немцев» находился шотландец Георг Лермонт (Learmonth), отпрыск дворянского рода, известного с XIII в. Вальтер Скот упоминал легенду о «рифмаче» Томасе Лермонте из Эрсильдауна, получившем свой поэтический дар от феи. В XV–XVI вв. многие Лермонты служили за границей. Этой стезей пошел и Георг Лермонт, предок М.Ю. Лермонтова[516]. 10 февраля 1688 г. его потомки, русские стольники Евтихий и Петр Лермонтовы заверили у генерала Гордона свою родословную, где утверждалось, что они происходят от знатного рода, восходящего ко времени «короля Малколумбуса и тирана Макбетуса XI в.». Документ был подан в Разрядный приказ[517].

Вообще немало в будущем известных русских дворянских родов, имеющих западноевропейские корни, начали свою историю с царствования первого Романова. В 1618 г. из Шотландии прибыл Томас Кэр, от которого пошли русские Кары. Чуть ранее на службу к Михаилу перешел французский шевалье Николь Деманора, от которого пошли Николевы[518].

Но самый большой приток иноземцев в русское дворянство шел из Речи Посполитой. Эта славянская католическая страна, ненавистная соперница России в XV–XVII вв. в борьбе за роль главного полюса силы в Восточной Европе, играла парадоксальную роль посредницы между русским и западноевропейским миром. Многие достижения европейской цивилизации проникали в Московию в польском обличье. В Смуту русское дворянство потеряло 20 % своего состава. Правительство считало возможным замещать эти потери за счет перекрещенных в православие польско-литовских шляхтичей. Массовыми такие включения были в ходе частых русско-польских войн и при переходе к России спорных территорий, к примеру, Смоленщины. С 1654 г. русским православным дворянином числился Петр Казимир Пассек, родоначальник известной русской дворянской фамилии[519]. Его двоюродный брат Станислав Вольский стал московским дворянином в 1644 г., пройдя десятилетний путь мытарств пленника, насильственно обращенного в православие и холопство[520].

Вольский и Пассек были этническими поляками, но вообще термин «поляк» после Брестской унии 1596 г. в Москве имел широкое толкование. Часто «поляками» называли украинских и белорусских шляхтичей, а также прочих выходцев из «русских земель», принадлежащих Речи Посполитой. Дело было не в национальности, а в вероисповедании. Все неправославные, униаты, а порой православные белорусы и украинцы, заподозренные в Москве в «нечистоте» их веры, могли попасть в категорию «поляки».

В архиве Оружейной палаты, представляющем собой коллекцию документов, часто отрывочных, из разных приказов (Оружейной, Серебряный, Золотых дел палат, Аптекарского и Казенного приказов, Приказа Драгунского и солдатского отпуска и некоторых других), в описи дел за 1620-е гг. и до сентября 1633 г. среди 1005 разнообразных документов к служилым иностранцам относятся 65 дел (6,5 %). Дела о выходе на русскую службу, а точнее, о подарках за выход, которые проводились через документы Казенного приказа и Оружейной палаты, составляют 49 % (33 ед. хранения) от общего числа документов, касающихся иноземцев. В них перечислены более 6 десятков иностранцев. Выходцев из Речи Посполитой было больше всех: 24 человека (3 «поляка», 18 «литвинов», 3 «белорусца»), далее следует 10 «немчин», 8 греков и прочие[521]. Опись документов с сентября 1633 по конец августа 1645 г. свидетельствует о плохой сохранности дел по отдельным периодам. За полтора года (с января 1636 по август 1637) имеется только 126 дел, в то время как за один июнь 1634 г. насчитывалось 128. При такой фрагментарности коллекции, конечно, нельзя делать статистически точных выводов. Однако некоторые относительные можно привести. За последние 12 лет царствования Михаила Романова коллекция документов Оружейной палаты имеет 84 ед. хранения, связанных со службой иностранцев-европейцев (7 % общего числа дел). Среди этих 85 дел 34 касаются выхода «на государево имя» (40 %) с указанием 77 конкретных имен. Доминируют опять «выходки» из Речи Посполитой: 49 человек (31 «литвин», 17 «поляков», 1 вдова «белорусца»); далее следуют западноевропейцы — 23 «немчина» из германских земель, Голландии, Англии, Шотландии, Швеции, Дании, Австрии, Польши[522]. Отказали в приеме на русскую службу лишь однажды — «цесарской земли полковнику» Фалгерду Гузену[523]. Примерно та же картина сохранится и за первые 8 лет царствования Алексея. На 1669 ед. хранения приходится 105 дел об иностранцах (6,3 %). Из них на награды за выход приходится 24 (23 %), с упоминанием 40 имен. Выехавших из Речи Посполитой было 29 («поляков» — 2, «литвинов» — 10, «черкашенинов» — 17); западноевропейцев — 8, греков — 3[524]. (Стоит отметить, что архив Оружейной палаты отражает лишь небольшое число иноземцев, поступивших или уже находящихся на русской службе.)

В отличие от «немцев» для «литвинов» и «поляков» переход в православие был обязателен. Это превращало их в полных подданных московского государя без права отъезда на родину. Иначе им не доверяли.

За крещение в православие и выход на имя государя рядовых шляхтичей и просто жителей Речи Посполитой («поляков», «выходков литовских», «белорусцев», «черкасов» и «черкашенинов») награждали «сукном добрым». Знатные шляхтичи получали ценные ткани — шелк, бархат и т.д. К примеру, видный шляхтич Исак Дубицкий только «за выход на государево имя» получил 6 апреля 1625 г. ковш серебряный, 40 соболей, бархат, камку, тафту, а его людям пожаловали «сукно доброе» и тафту (как и камка, разновидность шелковой ткани)[525]. Дубицкого «оценили», как ценили западноевропейских офицеров, в профессионализме которых не сомневались. Так, 7 марта 1631 г. «английской земли капитан Андрей Астон» и «немчин» Джан получили за выход по серебряному ковшу в 2 гривны, а также бархат, камку, тафту и «сукно доброе»[526]. Это были хорошие подарки. Аршин бархатной или парчовой ткани стоил как целый крестьянский двор[527].

Служилые иноземцы при царе Михаиле чаще всего комплектовались в роты по национальному признаку. Выходцы из Западной Европы были объединены в роту бельских «шкотских и ирлянских немцев»; была английская рота под командой Яна Вуда; немецкая рота Дениса фон Визена; рото упомянутого выше английского дворянина Астона; гусарская польско-литовская рота ротмистра Христофора Рыльского и т.д. Служба в этих ротах полностью копировала службу наемников-профессионалов в регулярных частях западноевропейских армий. Обучение и снаряжение «московских служилых иноземцев» соответствовало новым веяниям западноевропейского военного дела. К примеру, старые пищали (аркебузы) в ротах иноземного строя были полностью вытеснены новыми мушкетами.

Помимо западных иноземцев — «немцев» и «поляков» - при первом Романове служили и выходцы с Востока. Из Турции различными путями (бегство, плен и пр.) попадали греки-православные и греки-мусульмане, принимавшие в России крещение. Реже приезжали греки из других стран. В середине 1620-х гг. на русской службе появились высокородные двоюродные братья греки Иван и Дмитрий Альберт. Иван до того служил капитаном в Англии и прибыл в Москву с рекомендательной грамотой короля Карла I. Он был признан в России князем и вошел в придворное общество. Вскоре через Англию из Молдавии от воеводы Р. Михне приехал Дмитрий Альберт. Из незнатных греков в 1630 г. была сформирована особая «греческая рота».

Для управления иностранными наемниками в 1624 г. был создан, а точнее восстановлен Иноземский приказ. Из записок Флетчера мы знаем, что аналогичный орган («Prechase Sbisiuoy Nemshoy»)[528] существовал в XVI в. Он, очевидно, этот приказ и его архив погибли в Смуту. В отечественных источниках XVI — начала XVII вв. нет упоминаний о нем[529]. В Иноземском приказе XVII в. числились иностранцы из различных германских земель, Австрии, Англии, Шотландии, Ирландии, скандинавских стран, а также с Востока. Больше всего было «поляков», потому аналог Иноземского приказа, существовавший до 1624 г. и ведавший всеми иностранными наемниками, назывался Панский приказ. Его в 1624 г. и преобразовали в Иноземский (или слили с Иноземским). До 18 мая 1666 г. Иноземский приказ управлял также Немецкой слободой. 12 ноября 1680 г. общее руководство Иноземским, а также Рейтарским и Посольским приказами отдали в руководство одному начальнику -боярину М.Ю. Долгорукову, а с 1682 г. — В.В. Голицыну.

В петровское время дела Иноземского, Рейтарского и Разрядного приказов перешли к приказу Военных дел (1701), который позже был преобразован в Военную коллегию.

«Немцев», то есть выходцев из западноевропейских стран, предпочитали и лучше жаловали «нового выезда». Они в отличие от «иноземцев старого выезда» и «немцев», рожденных в России, были носителями последних достижений западноевропейской цивилизации. Этими достижениями и желала вооружиться Россия.

«Московские иноземцы старого выезда» и особенно их потомки обладали «устаревшим» опытом. Российская власть смотрела на них уже как на «человеческий материал», которым можно возмещать потери собственного населения от войн, эпидемий и прочих природных катастроф. «Старые московские немцы» становились чем-то вроде «поляков». Косвенными методами (угроза записи в казаки, стрельцы, рядовые солдаты) их подталкивали к переходу в православие и зачислению в состав российского дворянства.

Вопрос о численности служилых «немцев» XVII в. спорен. Из-за плохой сохранности архивных фондов точную статистику воссоздать невозможно. С.П. Орленко обобщил цифры, собранные на архивном материале разными историками за разные годы[530]. Е.Д. Сташевский по разрядным книгам 1627 г. насчитал 295 служилых «московских немцев» (126 поместных, 169 кормовых). В провинции по окладной книге Иноземского приказа за 1628 г. находилось еще 138 поместных и кормовых немцев. Итого по архивным данным за 1627-1628 гг. — 433 европейца[531], что с семьями могло означать более 2000 человек. К 1632 г., по данным Сташевского и Т.А. Лаптевой[532], в архивных источниках числится 1450 немцев, поляков, литвы, разбавленных небольшим числом греков и сербов. С семьями это могло быть более 7000 человек. В полках нового строя на 1632 год было 105 немцев-офицеров чином от полковника до прапорщика и 87 немцев меньшего чина. В 1643 г. в Иноземском приказе, по подсчетам Т.А. Лаптевой, только выходцев из западноевропейских стран (без поляков и литвы) состояло 685 «немчинов»: 365 «немцев старого выезда, кормовых и поместных» и 320 «немцев нового выезда». С семьями их могло быть около 2000 человек. В 1652 г. архив Иноземского приказа содержит информацию о 564 «немцах старого и нового выезда». В 1682 г. в Москве, по сохранившимся документам Иноземского приказа, военных «немец» насчитывалось 381 человек[533].

Записки иностранцев дают разлет цифр: 30 000 тысяч только солдат и офицеров в середине XVII в. (по версии Павла Алеппского[534]); 18 000 — в 1670-е гг. (по данным Рейтенфельса[535]); до 70 офицеров от полковника до капитана в столичной слободе и 33 от полковника до майора — в Сибири (по разведданным шведского капитана Эрика Пальмквиста[536]).

Заканчивая разговор о численности служилых немцев в России, хочется заметить, что их значение определялось, конечно, не количеством, а качеством тех знаний и опыта, которые они принесли с собой в Московию.

Если «немцев» зазывали на русскую службу из-за высоких професиональных качеств, то в отношении греков, волошан, сербов, а также других выходцев с православного Востока главным был мотив конфессиональной помощи.

Осевшие в России при Михаиле Романове родовитые или сумевшие выдать себя за таких немцы, греки, поляки, «сербяне» и прочие вливались в московское дворянство, формируя новые дворянские фамилии, которые имели преимущества над коренными провинциальными детьми боярскими[537].

В XVII в. наметилась тенденция зазывать в Россию не всех подряд, как было ранее, а именно офицеров, требуя от них документов, указывающих их чин и квалификацию. При Михаиле Романове, помимо нескольких сот рядовых «немцев», числились: 4 полковника, 4 больших полковых поручика, 2 квартирмейстера и капитана («больших окольничих»); 2 полковых квартирмейстера; 17 капитанов, 32 поручика, 32 прапорщика, 65 капралов[538].

Новшеством XVII в. стало использование западных наемников не только в чисто иностранных ротах, но и как командиров стрелецких частей. К примеру, в 1680 г. стрельцы под началом полковника Т. Альбрехта ловили беглых помещичьих крестьян, пытавшихся поселиться на черноземах в районе новой Изюмской засечной черты[539]. Как и в XVI в. московское правительство охотно использовало западных наемников против крымских татар. Однако в отличие от времен Ивана Грозного иностранцы и русские теперь могли служить вместе. В 1628 г. в Туле, в Большом полку, помимо русских дворян и ратников насчитывалось около 450 европейских наемников: 118 поляков во главе с ротмистром Я. Рогоновским; 60 поместных немцев под командой ротмистра фон Визена (Висина); 10 поместных «бельских немцев» и 54 «кормовых немца» под предводительством ирландца Герна; 120 немцев и поляков под началом ротмистра Кремского; 80 кормовых греков, сербов, валахов и немцев ротмистра англичанина Якова Вуда[540]. Осенью 1623 г. при отпуске на отдых служилых людей Большого полка значилось 1263 человека, из них западных наемников 481 человек, или 38 % (310 кормовых и 171 поместных)[541].

Помимо военных, на русскую службу прибывали специалисты иных профессий. Как прежде, было много оружейников и ювелиров. Некоторые из них работали в Оружейной палате, участвовали в изготовлении царского оружия и обмундирования наряду с местными мастерами. В XVII в. в Турции у мастеров-греков или армян заказывали «алмазные венцы» (короны по типу шапки Мономаха) и регалии. А вот парадную булатную саблю с золотой насечкой для царя Михаила, к примеру, изготовил «немец» Нил Просвит, родом чех. Одним из самых знаменитых ювелиров-иностранцев, работавших в Золотой и Серебряной палатах при Михаиле Романове, был англичанин Яков Гаст (Jacob Gast). Западные мастера оставались и на монетном дворе. С их участием чеканили наградные золотые монеты, игравшие тогда роль медалей. Эти монеты изготовляли на европейский манер: стоимостью и весом от одного до 10 угорских (венгерских) золотых.

«Немцы нового и старого выездов» служили переводчиками в Посольском приказе. С 1588 г. в России обретался англичанин-протестант Иван Фомин Алмазенов (Джон Элмис). Он прибыл 15 лет от роду с дедом врачом Ричардом Элмесом, а потом поступил на русскую службу. Этот человек интересен историку тем, что, видимо, к нему восходит информация о событиях в России в царствование Михаила и частично Алексея Романовых, которая находится в ряде английских источников, а главное — в знаменитом сочинении о России голштинского ученого и дипломата Адама Олеария[542]

Посольский приказ использовал также в качестве переводчиков греков. Одним из самых видных греков, переводчиков и дипломатов, был Иван Дмитриев сын Селунский. Его отец грек-аристократ приехал в Россию из Салоник в конце XVI в., получил чин московского дворянина, при Борисе Годунове он входил в Боярскую думу[543].

Как и в прошлом столетии, появились в Москве западноевропейские врачи. Сын упомянутого переводчика Посольского приказа Ивана Фомина Алмазенова, тоже Иван (Джон Элмес), был отправлен отцом в Англию для изучения медицины. При Михаиле Романове он прибыл в Россию, где успешно сдал экзамен в Аптекарском приказе и был принят в качестве врача. С 1620 г. Аптекарский приказ стал органом, который курировал не только придворную медицину, но и содействовал проникновению европейских методов лечения болезней за пределы Кремля. В штате приказа в 20-е гг. XVII в. числилось два доктора, пять лекарей, один аптекарь, один окулист, два переводчика и один подьячий[544]. Появление специалиста по глазным болезням было новшеством в области специализации медиков, находившихся в России. Свидетельством работы офтальмолога при дворе является целый набор очков царя Михаила. В дальнейшем штат Аптекарского приказа только рос. Добавились алхимик, часовых дел мастер, аптекари, ученики по разным направлениям. Именно Аптекарский приказ вернулся к идее Бориса Годунова посылать молодых людей за границу для обучения. Правда, при Михаиле это были дети самих врачей-иностранцев из Аптекарского приказа, но сам факт давал опыт для переноса его в будущем на русских подданных.

Кстати, правительство Михаила Романова вспомнило о русских студентах, посланных некогда Борисом Годуновым за рубеж. Точно известно о приезде на родину лишь одного из них (он состоял переводчиком у шведского посла). О других узнать достоверно не удалось, хотя царь Михаил обращался, в частности, к английскому королю с просьбой отправить домой кого-либо из «годуновских» студентов. Выяснили, что один из студентов в Англии стал весьма успешным протестантским пастором[545].

Приехали в Россию первого Романова и художники, но о них у нас будет идти отдельный разговор.

Как мы уже отмечали, все западные наемники делились в Иноземском приказе на кормовых и поместных. К примеру, Денис фон Визен получил поместья около Углича и Коломны, а Георг Лермонт — в Костромском уезде. Многие иностранные офицеры, видя трудности коммуникации с местными крестьянами и соседями (русскими помещиками), сами отказывались от поместий, предпочитая жалованье и корм. В конце XVI в. в России действовало правило, по которому земли, выделенные правительством под поместья служилым иноземцам, не могли переходить к русским. В 1614 г. правительство Михаила Романова подтвердило такой порядок[546], что гарантировало служилых «немцев» от конкуренции с русскими помещиками.

Служилые «немцы», как и коренные подданные, приносили в присутствии пастора присягу московскому государю. В челобитных на царское имя они писали, как и русские, «холоп твой». «Немцы» имели свободу вероисповедания и право возвращения на родину по истечению их службы.

Адам Олеарий, побывавший в России трижды - в 1633-1634, 1635-1639 и 1643 г., писал: «Его царское величество содержит… с большими расходами, много толмачей для разных языков, а также много других слуг из немцев и иностранцев. В особенности много у него высших военных офицеров, частью оставивших свою религию и перекрестившихся…»[547]