Лекция 3. ДЕ 2 Современная структура знаний о языке

ДЕ 2 Современная структура знаний о языке

ОБЩЕЕ ЯЗЫКОЗНАНИЕ

КОНСПЕКТ ЛЕКЦИЙ

по дисциплине

Направление подготовки: 031100 – Лингвистика

Специальность: 031202 " Перевод и переводоведение "

Форма обучения: очная

Тула 2010 г.

Рассмотрено на заседании кафедры лингвистики и перевода гуманитарногофакультета,

протокол № 1 от «30» августа 2010 г.

Зав. кафедрой _____________________________В.И. Иванова

2.1 Области языкознания:

2.1.1 Структурная (фонетика, фонология, лексикология, семасиология, словообразование, морфология, синтаксис)

Тема: Уровни лингвистического анализа (1)

План:

1. Фонологический уровень:

а) классификация звуков речи,

б) фонема: дефиниция, выделение фонемы, классификация вариантов фонем, элементарные оппозиции фонем, функции фонемы

2. Супрасегментный уровень

3. Морфологический уровень

При первом взгляде на соответст­вующий круг проблем и вопросов, связанных с описанием струк­турных уровней языка, все представляется достаточно ясным и определенным. Однако при более внимательном анализе этих проблем замечаются и неясности, и противоречия лингвистических позиций, занятых учеными при изучении уровней языка.

Показательна, например, позиция авторов обобщенного труда «Общее языкознание» (М., 1972) (см.: 97, 92, 116), глава вторая которого носит название «Уровни языковой структуры». Здесь высказано множество сомнений и предупреждений от возможных ошибочных взглядов. Авторы как будто принимают различение двух типов уровней — знаковых и незнаковых. И в то же время как будто все-таки признают уровни морфем, слов и предло­жений (см.: 97, 108—109), но не признают уровни словообра­зования, частей речи и словосочетаний. В книге различаются сферы деятельности лексикологии, морфологии и синтаксиса как лингвистических дисциплин: различие между ними «определя­ется не столько различной протяженностью соответствующих единиц, сколько различной преимущественной ориентацией этих дисциплин на план содержания (лексикология, синтаксис) или на план выражения (морфология)» (97, 115). И далее читаем: «Прикрепленность к знаковой единице определенной протяжен­ности в наибольшей степени характеризует, пожалуй, морфоло­гию (включая словообразование), которая занимается выражением значений различных типов (синтаксических или номинатив­ных — грамматических и неграмматических) в пределах слова, часто — но не всегда — эти значения выражаются морфемами...» (97, 116).

Э. Бенвенист предпочитает говорить не об уровнях самой структуры языка, а лишь об уров­нях ее анализа. Такой подход объясняется, по-видимому, идеали­стическим в существе своем убеждением ученого, будто «в целом реальность исследуемого объекта неотделима от метода, посред­ством которого объект определяют» (28, 129). Но если так, то задача выделения уровней становится задачей не онтологической, а гносеологической: уровни — не области и стороны языковой структуры, а процедуры ее анализа лингвистами.

Помня о том, что Э. Бенвенист выделяет уровни анализа языка, а не уровни самого языка, и понимая, что за уровнями анализа стоят все же языковые уровни, рассмотрим что же нашел нужным выделить ученый.

Э. Бенвенист, решая проблему уровней, опирается на особую методическую процедуру: «Цель всей процедуры анализа заклю­чается в том, чтобы выделить элементы на основе связывающих их отношений. Эта процедура состоит из двух взаимообуслов­ленных операций, от которых зависят и все остальные: 1) сегмен­тация, 2) субституция.

Рассматриваемый текст любой длины прежде всего должен быть сегментирован на все более мелкие отрезки, пока не будет сведен к неразложимым далее элементам. Параллельно этому элементы отождествляются при помощи допустимых субституций. Так, например, франц. raison 'разум' сегментируется на [г] - [ε] - [_Z] - [õ], где можно произвести подстановки [s] вместо [г] (= saison 'сезон'); [а] вместо [ε] (= rasons 1-е л. мн. ч. глагола raser 'бриться'); [у] вместо [z] (= rayon 'луч'); [е] вместо [õ] (= raisin 'виноград'). Эти субституции могут быть перечислены: класс субститутов, возможных для [г] в [rezõ], состоит из [b], [s], [m], [t], [v]. Применяя к остальным трем элементам в [rezõ] ту же процедуру, получим перечень всех допустимых субститу­ций, каждая из которых позволит в свою очередь выявить такой сегмент, который может быть отождествлен с некоторым сегмен­том, входящим в состав других знаков. Постепенно, переходя от одного знака к другому, мы можем выявить всю совокупность элементов и для каждого из них — совокупность возможных субституций. Таков вкратце метод дистрибутивного анализа. Этот метод состоит в том, чтобы определить каждый элемент через множество окружений, в которых он встречается, и посред­ством двух отношений: отношения к другим элементам, одновре­менно представленным в том же отрезке высказывания (синта­гматическое отношение), и отношения элемента к другим, взаимо подставимым элементам (парадигматическое отношение)» (28, 130).

Э. Бенвенист прямо связывает понятие «уровень» с возможно­стями методической процедуры и ее применением: «Тут же отме­тим различие между обеими операциями в сфере их применения. Сегментация и субституция не одинаковы по охвату. Элементы отождествляются по отношению к другим сегментам, с которы­ми они находятся в отношении подставимости (субституции). Однако субституцию можно применять и к элементам, не выде­ляемым в качестве сегментов и не членимым далее (поп segmen-tables). Если минимальные элементы, полученные путем сегмен­тации (segmentables), идентифицируются как фонемы, то анализ можно продолжить глубже и выделить внутри фонемы различительные признаки. Но эти различитель­ные признаки уже не имеют статуса сегментов, хотя они идентифи­цируются и могут быть подвергнуты субституции. В [d'] можно выделить четыре различительных признака: смычность, дентальность, звонкость, придыхательность... Таким образом, мы при­ходим к выделению двух классов минимальных элементов: эле­менты, одновременно поддающиеся операции сегментации и операции субституции,— фонемы, и элементы, поддающиеся толь­ко операции субституции,— различительные признаки фонем. Вследствие того, что различительные признаки фонем не имеют статуса сегментов, они не могут образовать синтагматических классов, но ввиду того, что они поддаются субституции, они образуют парадигматические классы. Следовательно, ана­лиз вскрывает и различает два уровня: фонематический уровень, на котором возможны обе операции (сегментация и субституция), и субфонематический уровень, т. е. уровень различительных признаков, на котором возможна только операция субституции, но не операция сегментации. Здесь предел лингвистического анализа. Все данные ниже этого предела, получаемые при помощи современной специальной техники, относятся к физиологии или акустике и являются внелингвистическими.

Таким путем мы приходим к двум нижним уровням анализа — к уровню минимальных сегментных единиц — фонем, т. е. уровню фонематическому, и к уровню различительных признаков, которые мы предлагаем назвать меризмами (греч. μερισμα,-ατος — отграничение), т. е. к меризматическому уровню» (28, 130-131).

Сколько уровней насчитывает Э. Бенвенист? Выделяются уровень фонем, уровень слов и уровень предложений, который назван категорематическим. Вместе с тем как будто предполагается и уровень морфем. Морфемы как единицы языка упоминаются неоднократно, к тому же утверждается, что «языковая единица является таковой, только если ее можно идентифицировать в составе единицы бо­лее высокого уровня. Приемы дистрибутивного анализа не вычле­няют этого типа отношений между различными уровнями» (28,132). Но морфема может быть идентифицирована в составе слова, следовательно, она входит в низший, по отношению к слову, уровень. Э. Бенвенист вводит понятия дистрибутивных и интегративных отношений: дистрибутивные отношения имеют место между элементами одного уровня, интегративные — между эле­ментами разных уровней. И далее читаем: «Каково место... раз­личия между конститутивными элементами и интегрантами в системе знаков языка? Сфера действия этого различия заключена между двумя границами. Верхняя граница — это предложение, которое содержит конститутивные единицы, но которое, как это будет показано ниже, не может быть интегрантом никакой другой единицы более высокого уровня. Нижняя граница — это «меризм», различительный признак фонемы, который не содержит в себе никаких конститутивных единиц, принадлежащих языку. Сле­довательно, предложение выделяется только своими конститу­тивными элементами; меризм определяется только как интегрант. Между этими двумя границами четко выступает промежуточный уровень, уровень знаков — автономных или синномных, слов или морфем, которые одновременно содержат конститутивные единицы и функционируют как интегранты. Такова структура этих отношений» (28, 135). Четырьмя страницами далее сказано: «Фонемы, морфемы, слова (лексемы) имеют дистрибуцию на своем уровне и употребление на высшем». Получается, что есть уровень меризмов, уровень фонем, уровень морфем, уровень слов, уровень предложений. Но возникает вопрос: почему же нет уровней, соответствующих меризмам, в морфемике и лексике? Ведь и в морфемах, и в словах есть аналоги различительных признаков фонемы. Это доказывается тем, что морфемы и слова допускают такой анализ, который использует только операцию субституции и исключает операцию сегментации: в случаях типа человек идет, лекция идет, работа идет, поезд идет, весна идет — сегментация одна и та же, но субституция меняет значения одного и того же слова. Применительно к фонемам Э. Бенвенист допускает уровень различительных признаков. Почему же он не допустил уровень сем (компонентов значения) применительно к морфемам и словам? Вопрос остается без ответа, и принципы выделения уровней, как видим, оказываются шаткими.

Необходимы некоторые принципы различения уровней. Один из них нередко используется: единицы одного уровня должны быть однородны. Второй принцип (правда, оспариваемый): единица низшего уровня должна входить в состав единицы высшего уровня. Третий принцип: единицы любого уровня должны выделяться путем сегментирования более слож­ных, чем они сами, структур. Четвертый принцип: единицы лю­бого уровня должны быть знаками языка.

Если применить эти принципы, то мы получим следующее уровневое членение языка — от простого к сложному: уровень фонем, уровень морфем, уровень слов, уровень словосочетаний„ уровень предложений. Однако при этом возникает затруднение, связанное с тем, что в числе уровней не оказывается морфологи­ческого (части речи) и словообразовательного.

А что если наше желание расположить уровни один над дру­гим является насилием над языком? Может быть, в языке нет уровней, какими они представляются, когда располагаются один над другим? Возможно, нужно увидеть в языке иные реальности, выражающие его структурное членение и структурную органи­зацию? Может быть, и сам привычный термин «уровень» неудачен и только сбивает нас с толку?

Попытаемся еще раз сформулировать принципы различения автономных механизмов языка (его уровней): а) единицы одного автономного механизма должны входить в состав единиц другого автономного механизма, или участвовать в их построении, или их интегрировать; б) единицы любого автономного механизма вариативно воспроизводимы в единицах другого, более сложного, механизма либо в составе речи; в) единицы любого автономного механизма обладают, каждая, внутренней целостностью; г) каж­дая единица автономного механизма представляет собою либо знак, либо интеграцию знаков.

Едва ли нужно настаивать на том, чтобы привычный для лингвистики термин «уровень» был заменен другим. Но нужно связать с привычным термином более определенное и более устойчивое понятийное содержание.

Проанализируем, какие же уровни (автономные механизмы) свойственны языкам на современной ступени их развития. Вы­ясним, какие единицы образуют каждый из уровней.

1. Автономный механизм фонем. Фонема входит в состав звуковой оболочки морфем и слов, вариативно воспроизводится в морфемах и словах, обладает внутренней целостностью (набором дифференциальных признаков), представляет собою элементар­ный знак, означаемым которого оказывается его различительная функция.

2. Автономный механизм морфем. Морфема входит в. состав слов и его грамматических форм, интегрирует в своем звучании фонемы, вариативно воспроизводится в составе слова или его грамматической формы, обладает внутренней целостно­стью (собственным, инвариантным звучанием и значением), пред­ставляет собою знак, означаемым которого является его несамо­стоятельное значение.

3. Автономный механизм слов. Слово входит в состав, словосочетаний, участвует в построении словообразовательных типов и морфологических категорий, интегрирует морфемы и фонемы, вариативно воспроизводится в составе словосочетаний и предложений (высказываний), представляет собою знак, озна­чаемым которого является самостоятельное значение или микро­система значений.

4. Автономный механизм словообразовательных типов (словообразование языка). Словообразовательный тип уча­ствует в построении морфологических классов (частей речи), интегрирует отношения между словами, воспроизводится (попол­няется) в составе речи, обладает внутренней целостностью (един­ство словообразовательного значения и средств и способов его выражения), представляет собою интеграцию знаков.

5. Автономный механизм морфологических кате­горий (морфология языка). Морфологические категории участвуют в построении категорий синтаксиса (предложения, их типы, члены предложения и т. д.), интегрируют отношения между словами и их грамматическими формами, воспроизводятся вариативно в составе предложения, обладают внутренней целостностью (един­ство морфологического значения и средств, а также способов их выражения), представляют собою интеграцию знаков.

6. Автономный механизм синтаксических катего­рий (синтаксис языка). Синтаксические категории участвуют в построении текста, интегрируют синтагматические отношения между морфологическими категориями, видоизменяемые лекси­кой; вариативно воспроизводятся в структуре текста, обладают внутренней целостностью (единство синтаксического значения и средств, а также способов их выражения), представляют собою интеграцию знаков.

Фонологический уровень

фонема — знак, элементарный, неполный, но знак.

Выясним, каковы функции фонемы по отношению к морфеме и слову. Помимо уже упомянутой функции звуко- и смыслоразличения, фонема выполняет также функцию конструктивную — участвует в образовании звуковых оболочек морфем и слов. По отношению к собственным дифференциальным признакам фонема выполняет функцию интегративную, держит эти признаки в целостном единстве.

Фонемы, как известно, образуют систему, состоящую из не­скольких подсистем. Системные связи фонем держатся на их различительных признаках. Гласные фонемы образуют под­систему, противопоставленную фонемам согласным по признакам «тоновость — шумность». Звонкие согласные образуют подсисте­му, противопоставленную глухим по признакам «тон и шум» — «только шум». Носовые гласные образуют подсистему, противо­поставленную неносовым по признаку «назальность — неназальность». Каждый различительный признак объединяет несколько фонем в малую подсистему. Так как одна и та же фонема может иметь несколько различительных признаков, то она оказывается в составе нескольких малых подсистем. Так, фонема современного русского языка [ж] — согласная, звонкая, твердая, шумная, шипящая входит в соответствующие подсистемы. По признаку «согласности» она объединяется со всеми другими согласными и противопоставляется любой гласной фонеме. По признаку звонкости она входит в малую систему звонких, противопоставленных глухим. По признаку твердости оказывается среди звонких и глухих, не имеющих признака мягкости и противопоставленных всем мягким. По признаку шумности объединяется со всеми со­гласными, кроме сонорных, и противопоставляется любой со­норной. По признаку «шипящности» объединяется только с фоне­мами [ш], [щ] и противопоставляется всем остальным соглас­ным. Наборы различительных признаков неодинаковы в разных языках, не совпадают и круги фонем, объединенных каждым признаком. Поэтому системы фонем оказываются многоликими и очень разными в этой своей многоликости. И все же, несмотря на эту многоликость, все системы фонем всех языков используют ограниченный набор различительных признаков.

В работе Р. Якобсона и М. Халле «Фонология в ее отношении к фонетике» говорится: «Внутренние различительные признаки, которые обнаружены в настоящее время в языках мира и вместе с просодическими признаками лежат в основе всего их лексического и морфологического состава, сво­дятся к двенадцати противопоставлениям, и каждый язык выби­рает из их числа то, что ему нужно» (95, II, 254).

Если применять привычную для русиста терминологию и не претендовать на охват всех языков мира, ограничившись индо­европейскими, тюрко-татарскими и финно-угорскими языками, то можно системы фонем того или иного конкретного языка по­строить, опираясь на следующие противопоставления: гласная (фонема) — согласная, сонорная — шумная, звонкая — глухая, твердая — мягкая, губная — язычная, переднеязычная —. сред­неязычная — заднеязычная, носовая — неносовая, шипящая — свистящая, взрывная — фрикативная — придыхательная — слит­ная, боковая — дрожащая, увулярная — гортанная, нижнего подъема — среднего подъема — верхнего подъема, переднего ря­да — среднего ряда — заднего ряда, лабиализованная — нелаби­ализованная, долгая — краткая.

Каждую фонему русского, английского, татарского, башкир­ского, финского, эстонского и других языков можно описать перечисленным набором признаков (может быть, дополняя эти наборы недостающими). При этом будут обнаруживаться и сбли­жения, и расхождения фонемных систем. Так, в английском языке не обнаружится противопоставления «твердая-мягкая», во французском появится не существующее в русском противо­поставление «гласная, носовая — гласная, неносовая», в немец­ком и английском появится также не существующее в русском противопоставление «гласная, долгая — гласная, краткая», в эстонском языке будут противопоставлены «гласная, огубленная и гласная, неогубленная», в киргизском языке шестнадцать гласных фонем дают восемь пар, внутри каждой пары противопоставление по «краткости-долготе», а также противопоставление согласных по «твердости-мягкости» отсутствует.

Функционирование всей системы фонем и ее малых подсистем опирается на различительные признаки. Развитие всей системы фонем и ее малых подсистем есть не что иное, как утрата фонема­ми одних различительных признаков и приобретение других, с чем связано и появление новых фонем, и перегруппировка существующих. Наиболее полно взгляды на сущность и методику изуче­ния фонологических проблем изложены в книге Н. С. Трубец­кого «Основы фонологии». Эти взгляды можно свести к следующим положениям.

Фонологическая система определяется как набор фонологи­ческих оппозиций, способных служить для дифференциации лексических и грамматических значений. «Никогда не следует забывать,— подчеркивает Трубецкой,— что в фонологии основ­ная роль принадлежит не фонемам, а смыслоразличительным оппозициям. Любая фонема обладает определенным фонологи­ческим содержанием лишь постольку, поскольку система фоно­логических оппозиций обнаруживает определенный порядок или структуру» (130, 74). Фонема как член оппозиции не совпадает с конкретным звуком, под которым Трубецкой понимает «сово­купность всех, как фонологически существенных, так и несуще­ственных, признаков, которые обнаруживаются в той точке звукового потока, где реализуется фонема». Конкретные звуки являются лишь материальными символами фонем. Фонема мо­жет реализоваться в ряде различных звуков. Такие физически различные звуки, в которых реализуется одна и та же фонема, Трубецкой называет вариантами фонемы. Например, в словах кон — конь имеется одна фонема [н], реализуемая твердым [н] и мягким [н'], которые являются вариантами этой фонемы; огуб­ленное [д] в слове дупло и [д] с боковым взрывом в слове длань являются вариантами фонемы [д].

Пражские лингвисты выделяют обязательные, факультатив­ные и индивидуальные варианты фонем.

Обязательные варианты фонем, в свою очередь,' делятся на позиционные, комбинаторные и стилистические. Позиционные варианты обусловливаются положением фонемы относительно ударения, характером слова, мелодикой речи и т. д. Например, фонема [о] выступает в позиционных вариантах [о], [л], [ъ] в словах год [гот], года [глда], что обуслов­лено ударной и неударной позицией. Комбинаторные варианты фонем возникают в результате взаимодействия фонем в потоке речи. Например, соседство с палатализованными согласными обусловливает разные варианты фонемы [е], различающиеся по степени подъема: ср. сеть [с'ет'] и шест [шест]. Стилистиче­ские варианты фонем определяются разными стилями произно­шения, например полным и разговорным, различие между кото­рыми иллюстрируют такие примеры из русского языка, как гово­рит и грит, здравствуйте и здрасте.

Факультативные варианты фонем — это такие варианты, ко­торые могут замещать друг друга в одной и той же позиции, не, меняя при этом значение слова. Они часто возникают в результа­те диалектных различий. Примером факультативных вариантов может служить взрывное и фрикативное произношение фонемы [г] в слове город [горэт] и [убрэт].

Индивидуальные варианты фонем обусловливаются особенно­стями речи отдельных людей, например раскатистое и «картавое» произношение фонемы [р].

Трубецкой классифицирует оппозиции по трем основаниям — по отношению к системе оппозиций, по отношению между членами оппозиции и по их действенности в различных позициях.

По первому основанию оппозиции делятся на одномерные, многомерные, пропорциональные и изолированные. В одномер­ных оппозициях совокупность признаков, которыми обладают два члена оппозиции, присуща только этим членам и никаким другим; например, [в] и [ф] в русском языке — единственная пара губно-зубных щелевых. В многомерных оппозициях совокупность общих признаков не ограничивается только двумя членами оппо­зиции, а распространяется на большее количество членов оппо­зиции. Например, общий признак — слабая смычка — в немец­ком языке встречается в оппозиции фонем [d] — [b] — [g]. В от­личие от изолированных, пропорциональные оппозиции характе­ризуются тождественными отношениями между ее членами. На­пример, оппозиция по глухости-звонкости между русскими фо­немами [и] — [б] такая же (тождественна), как и между фонемами [т] — [д], [к] — [г]. Оппозиция [п] — [ш] является изолирован­ной, поскольку в русском языке нет другой такой же пары фонем, находящейся в таких же отношениях.

Оппозиции по отношению между их членами могут быть п р и вативными (когда один член оппозиции отличается от другого наличием или отсутствием какого-нибудь признака — звонкости, лабиализованности и т. д.), градуальными (когда противопоставление основывается на степени раствора речевого аппарата; ср. бил — бел) и равнозначными (когда оба члена оппозиции логически равноправны; ср. фара —~ кара).

Наконец, по действенности оппозиции делятся на посто­янные и нейтрализуемые; при нейтрализации фо­нологически значимые признаки теряются, но сохраняются общие признаки. Например, в словах пруд и прут в конце слова фоно­логически значимый признак глухость-звонкость теряется.

Предложенная Трубецким классификация фонологических оп­позиций имеет важное практическое значение, так как она по­могает установить фонематическую значимость той или иной фонемы.

Единицей морфемики является морфема, объявленная представителями дескриптивной лингвистики центральной в языковой структуре и засло­нившая во многих современных лингвистических работах, осо­бенно западноевропейских и американских, морфологию. Учение о частях речи оказалось растворенным в учении о морфемах, а грамматические значения частей речи и сопутствующих им морфологических категорий кое-кем из лингвистов преданы забвению или объявлены несуществующими. Правда, по словам Э. Бенвениста, «чего только не делалось, чтобы не принимать во внимание значение, избежать его и отделаться от него. Напрас­ные попытки — оно, как голова Медузы, всегда в центре языка, околдовывая тех, кто его созерцает» (28, 136).

И сама морфема, как ни велико было место, отведенное ей в дескриптивных штудиях, нередко оказывалась как бы опусто­шенной. Нужно было обеспечить строгость формального анализа. А этому якобы всегда мешает обращение к значению. Даже не­которые вдумчивые современные исследователи языка деклари­ровали анализ морфем «без обращения к смыслу». В связи с этим можно поставить вопросы: а нужен ли такой анализ? Можно ли его осуществить? Но на них никто не дал ясного ответа.

В работах дескриптивистов появился коррелят термина «мор­фема» стали говорить и писать о морфах. Что это такое? По разъяснению современного советского лингвиста Ю. С. Степанова, «морф — предельная значимая часть слова, неделимая далее без потери своего значения... Для того чтобы пройти путь от фоне­тики к грамматике, неважно знать, каково именно значение морфов, важно лишь знать, что оно есть» (128, 111). А что же такое морфема? «...Морфема есть и класс единиц, и единица, но уже другого, высшего уровня; морфема есть класс тождественных морфов, каждый из которых состоит из аллофонов и встречается в какой-либо определенной позиции; каждый морф такого класса называется алломорфом; вместе с тем морфема есть единица более общая, чем алломорфы, т. е. принадлежащая более высокому, чем они, уровню языка» (128, 116).

Проанализируем, что же получилось. Во-первых, морфемы и морфы оказались на разных уровнях языка. Почему бы, следуя этому примеру, не расположить на разных уровнях фонемы и фоны, т. е. варианты фонем? Во-вторых, если морфема — класс тождественных морфов и если нам «неважно знать, каково именно значение морфов», то как мы можем их отождествлять и свести в класс на основе их тождества? Неясность ответа на неизбежно возникающий вопрос сказывается вскоре, на следующей странице книги Ю. С. Степанова. Автор различает три случая обобщения морфов и морфем. «В простейшем случае все морфы одного класса, которые предстоит соединить в морфему (а зачем их соединять, если они соединены самим языком? — Б. Г.), состоят из предста­вителей одних и тех же фонем. В русском языке таковы морфы тв. п. мн. ч. муж. р. -ами (сапогами), -'ами (конями). В таком случае мы имеем право сказать, что морфема состоит из самих этих фонем» (128, 117). Но «интерпретация отношения фонемы и морфемы как конституентного неудовлетворительна не только из-за очевидной несообразности утверждения, что значимые элементы могут полностью состоять из незначащих. Тезис «морфемы состоят из фонем» оказывается неверным и в том случае, если под «морфе­мами» подразумеваются сущности, соответствующие минималь­ным знакам в плане выражения, т. е. означающие морфем евро­пейской лингвистики, или минимальные «формы» блумфилдовской концепции» (97, 98). Можно к процитированному утверж­дению добавить, что если морфы состоят из аллофонов, а морфе­мы — из «самих фонем», то такое положение трудно доказуемо. Ведь каждая фонема физически — «пучок» ее вариантов. Неуже­ли можно предположить, что каждая морфема реализует все варианты всех своих фонем в своих морфах?

Так что, как видим, и в «простейшем случае» обобщение мор­фов в морфему ждет еще своего объяснения.

Рассмотрим более сложный случай обобщения морфов: по значению они тождественны, а по фонетической форме — состоят из аллофонов разных фонем. Ранее было признано, что нам не­важно знать, каково именно значение морфов. Как же в этом случае мы сможем установить их тождественность по значению? «В таких случаях,— пишет Ю. С. Степанов,— лингвистам при­ходится прибегать к ухищрениям, которые, впрочем, могут быть вполне оправданы объективным устройством языка» (128, 117). Прибегнув к одному из таких «ухищрений», мы можем получить «глубинную морфему» творительного падежа единственного числа существительных женского рода в современном русском языке — {-оjy}; тогда {-oj} и {-jy} в случаях ламп-ой, рож-ъю окажутся «поверхностными реализациями нашей «глубинной морфемы».

Ю. С. Степанов говорит и о случаях третьего типа, когда «ухищрения» («закономерные обобщения») не помогают. Выясним, какие это случаи. Прежде всего, это происходит тогда, когда по значению морфы тождественны, а по фонемному составу раз­личны. В качестве примера взяты показатели множественного числа имен существительных в современном английском языке. Из сказанного делается вывод о существовании морфем — омо­_нимов. Используем для сопоставления взглядов положения современного американского лингвиста Г. Глисона, который пишет: «Отметим, что, определяя алломорфы одной морфемы, мы не упоминали об их фонематическом сходстве. Алломорфы и не должны совпадать по форме. Иногда различие между ними может быть весьма значительным, как, например, между go (gow) и went (went). Гораздо чаще, однако, алломорфы бывают сход­ны по составу фонем. Обычно различие между ними — наи­меньшее возможное для данной звуковой системы. Поэтому фо­нематическое сходство играет важную роль при анализе, хотя оно и не является критерием для объединения элементов в одну морфему. Оно служит скорее для выделения тех пар элементов, которые необходимо подвергнуть дальнейшей проверке...» (54, 125).

Обращение к авторитету двух видных современных лингви­стов — советского и зарубежного — показало теоретические труд­ности, связанные с пониманием и описанием морфемы, но эти трудности не разрешило. Возможно, часть этих трудностей объяс­няется той методой выделения морфем, которую всячески под­держивает дескриптивная лингвистика, идеи которой близки Г. Глисону и не чужды Ю. С. Степанову.

Морфема — наименьшая смысловая единица языка. Таково традиционное в отечественной лингвистике определение. Его основная идея разделяется большинством представителей раз­личных лингвистических течений и школ. Но начинаются расхож­дения, как только возникает задача описания вариантов одной и той же морфемы и установления границ между ними и «соседними» в языке морфемами. Эти расхождения поддерживаются различи­ями в понимании вопросов, как выделять морфему, при по­мощи каких методических приемов, и как оценивать роль звуковой и смысловой стороны морфемы в сохранении ее тождества.

Дескриптивная лингвистика склонна видеть в морфеме отре­зок, сегмент текста. Отечественная лингвистика XIX и начала XX в. видела в морфеме прежде всего единицу языка. Может показаться, что между этими двумя взглядами нет противоречия. Да, противоречия, может быть, и нет. Но есть существенное для понимания и описания морфемы различие аспектов ее воспри­ятия и осознания. Если морфема — всего лишь сегмент текста, мое внимание сосредоточивается на ее фонемном (и буквенном) составе, так как фонема — тоже сегмент того же самого текста. В этом случае становится неважно, какое именно значение имеет замеченный мною сегмент, важно только то, что этот сег­мент — значимый. Если морфема — единица языковой си­стемы, занимающая именно в ней, а не в тексте свое место, то мое внимание направлено на то, какую работу осуществляет морфема, каковы ее функций, а следовательно, и на то, что же каждая морфема значит.

По отношению к слову морфема выполняет строительную, конструктивную функцию. Слова построе­ны из морфем (в предельном случае слово было бы равно морфеме). Обычно в слове заметны «швы», «стыки» между морфемами. С те­чением времени эти стыки могут оказаться забытыми, граница между соседними морфемами может передвинуться или даже появиться там, где ее совсем не было. Это все известно, опи­сано и обозначено терминами «опрощение», «переразложение», «осложнение». Однако все это не меняет принципиально важной вещи: морфема — минимальная смысловая единица языка, уча­ствующая в построении слова. Отсюда следует, что морфема всегда отличается от слова — даже тогда, когда основа слова равна формально морфеме. Отличия морфемы от слова (тоже смысловой единицы!) хорошо намечены советским лингвистом Н. М. Шанским: «Значимость является таким же необходимым свойством для морфемы, каким она выступает и для слова.

Границу между морфемой и словом можно провести по крайней мере по четырем ли­ниям.

1. В качестве значимых единиц языка морфемы существуют лишь в слове, тогда как слова обычно выступают... в составе предложения.

2. В то время как слова в своей подавляющей массе являются структурными целыми составного характера, морфемы всегда являются мельчайшими значимыми единицами языка, членение которых на еще более мелкие невозможно.

3. В отличие от слов морфемы не обладают лексико-грамматической отнесенностью. Слова же всегда выступают в языке как структурные единицы, относящиеся к определенному лексико-грамматическому разряду. Поэтому любое слово обязательно является лексико-грамматическим единством. Что же касается морфемы, то она или представляет собой указание на определенное лексическое значение, или выполняет определенные грамматиче­ские функции.

4. Слова могут быть не только воспроизводимыми единицами, но и образованиями, создаваемыми говорящими или пишущими в процессе общения (именно этому их свойству и обязано своим существованием словопроизводство как языковое явление). Мор­фемы же всегда воспроизводимы (свойство «творимости» им не характерно совершенно) и являются поэтому конечными значи­мыми элементами языка, извлекаемыми из памяти в качестве готовых и целостных единиц» (143, 76).

Итак, морфема участвует в конструировании слова и в речи функционирует не самостоятельно, а в составе слова.

В автономном словообразовательном механизме морфема вы­полняет интегративно-конструктивную функцию. Она участвует в образовании производного и производящего слов (основ), в образовании их соотнесенности, которая оказывается базой и условием работы словообразовательного механизма. Например, новое в 20-е гг. XX в. в русском языке слово тракторист воз­никло на базе соотнесенности слов машина — машинист, теле­граф — телеграфист; прилагательное электронный возникло на базе уже существовавшей соотнесенности железо — железный, пшено — пшенный. Обеспечивая работу словообразовательного механизма (или какой-нибудь его части), морфема вместе с тем собирает, интегрирует слова с одинаковыми, однотипными слово­образовательными значениями: телефонист, телеграфист, ма­шинист, тракторист, радист, футболист и т. д. Тем самым морфема участвует в формировании словообразовательного зна­чения и словообразовательного типа.

По отношению к морфологии морфемы выполняют также две ясно различимые функции — конструктивную и интегративную. Морфема участвует в построении так называемых грамматических форм слова (падежных, родовых, форм времени и наклонения, форм числа и т. д.). Вместе с тем морфема объединяет, интегри­рует однотипные формы в классы форм и тем самым участвует в формировании грамматических категорий как реальных язы­ковых единств грамматического значения и выражающих это значение формальных, материальных показателей.

В тех языках, которые используют флективные морфемы, можно, видимо, искать и функции морфем по отношению к син­таксическому автономному механизму языка. Во многих учеб­никах, пособиях для вузов, во многих теоретических описаниях языка, утверждается, что окончания служат для связи слов в предложении. Правда, сам по себе факт связи двух слов еще не говорит, что мы оказались в сфере синтаксиса. Но, с другой стороны, какой же синтаксис без связи слова?

Возьмем для наблюдения значения морфем недель-, весн-, книг-, жизн-. Значения этих корней

В заключение можно лишь напомнить о том, что по роли в слове морфемы делятся на корневые и аффиксальные, а по роли в структуре языка — на словообразовательные и формообразо­вательные. Аффиксальные морфемы, в свою очередь, делятся на префиксы, суффиксы и флексии, а также инфиксы. Все аффик­сы, стоящие после корня, называются еще и постфиксами. Если в процессе словообразования применяются как бы сцепленные аффиксы (префикс плюс суффикс), нередко говорят о конфиксах. Но все эти сведения — лишь напоминание материалов курса «Введение в языкознание».