Ф. Ницше (1844–1900) [102].Тенденции иррационализма, заложенные в философии Шопенгауэра, продолжил в своем творчестве другой немецкий философ – Фридрих Ницше. Его работы положили начало так наываемой «философии жизни», понимая под этим направление, считающее, что одного разума недостаточно для выработки целостного мировоззрения, и что его место должно заменить философствование, вытекающее из «полноты переживания жизни». Поскольку «иррациональное», постигаемое в переживаниях, трудно выразить в логически связной речевой форме, представители этого направления и их предтечи часто пользовались такими приемами изложения своих мыслей, как метафоры, иносказания, ассоциации, притчи. Их широко использовал Кьёркегор, реже – Шопенгауэр, творчество же Ницше почти целиком выдержано в этом стиле.
В своем философском развитии Ницше прошел три периода. На первом, раннем, этапе он увлекался историей культуры и находился под сильнейшим влиянием Шопенгауэра и композитора Вагнера. В этот период он пишет свои знаменитые работы «Происхождение трагедии из духа музыки» и «Философия в трагическую эпоху Греции». На втором этапе происходит переоценка ценностей и постепенный отход от Шопенгауэра. На третьем этапе, связанном с созданием таких фундаментальных произведений, как «Антихрист», «Так говорил Заратустра», «Сумерки кумиров» и др., – окончательно формируются основные понятия его философии: «воля к власти», «сверхчеловек», «вечное возвращение», – и ярко проявляется главная черта его мировоззрения – нигилизм[103].
|
|
Через все три этапа творчества Ницше проходит одна ключевая идея – воля к власти как «основа всякой жизни, всего общественного и культурного процесса». В отличие от Шопенгауэра, полагавшего в качестве основы мира одну единую мировую волю, Ницше видит в его фундаменте множество воль – враждебных друг другу устремлений. При этом в каждом отдельном случае – это опять-таки не шопенгауэровская воля к жизни, а «специфическая воля к аккумуляции силы», воля к власти. По мнению философа, «жизнь стремится к максимуму чувства власти». И это стремление, стоящее «за противоположностью материи и духа», не поддается дальнейшему анализу и определению.
В поисках аргументов для обоснования своей идеи Ницше приходит к дарвинизму. Он заимствует из теории Дарвина тезис о выживании в борьбе за существование наиболее приспособленных особей. Но в отличие от Дарвина, наиболее приспособленными он считает «средних и слабых, объединенных стадным инстинктом и многочисленных». Поэтому жизнь, с его точки зрения, – это не прогресс, а регресс. Следствием этого утверждения является отказ Ницше от такого положения дарвинизма, как развитие видов от низшего к высшему. Он не признает, что человек как вид представляет собой прогресс по отношению к животным. Он отрицает также и развитие самого вида «человек». «Воздвигнутые вами города, ваши войны, ваши взаимные хитрости и суета, – говорит Ницше, – ваши вопли, страдания, ваше упоение победой – все есть продолжение животного начала». Человек – «насквозь лживое, искусственное и близорукое животное».
|
|
Никакого прогресса нет, а есть лишь хаотическое становление. В мире нет необходимости, нет законов. А есть хаос, не укладывающийся в рамки каких-либо законов. Есть борьба конкурирующих намерений, или сил, в которой отсутствует какая-либо закономерность. Впрочем, об одной закономерности Ницше все-таки говорит. Это закономерность «вечного возвращения». Дело в том, что количество сил в мире определенно. Их комбинации хотя и необозримы, но конечны, а время – бесконечно. Следовательно, они будут повторяться. Поэтому и личности, и обстоятельства, имевшие место в прошлом, просто обречены на повторение в будущем.
Из хаотичности мира, прежде всего, вытекает отсутствие свободы и полная детерминация наших действий: ведь только учет закономерностей позволяет нам действовать свободно. Если же их нет, человек постоянно будет натыкаться на непредвиденные препятствия и вынужденно подчиняться им в своей деятельности. «Будь мы всеведущими, мы могли бы наперед вычислить каждый поступок, каждый успех познания, каждое заблуждение, каждое злое дело», утверждает Ницше, и добавляет: «Сам действующий, правда, погружен в иллюзию произвола» (то есть, убежден, что действует по собственной воле).
Во-вторых, если нет законов и везде царствует хаос, то в принципе невозможно познание. Все наши научные понятия – фикции. Так, понятие атома есть в лучшем случае выражение дискретности воль. «Сила» – пустое слово. «Притяжение» и «отталкивание» – фикции, не имеющие смысла, если к ним не присоединить волю или намерение. В мире вообще нет вещей, а есть «динамические количества, находящиеся в отношении напряжения с другими динамическими количествами». Отсюда, познание есть средство выработки фикций, которые позволяют человеку выжить и осуществить свою волю к власти. Оно направлено не на уяснение мира, а на овладение им. «Быть может, в пяти-шести головах, – говорит Ницше, – и брезжит нынче мысль, что физика тоже есть лишь толкование и упорядочивание мира (по нашей мерке! – с позволения сказать), а не объяснение мира»[104]. С точки зрения Ницше, истина есть «полезное заблуждение». И, как таковая, она доказывается «полезностью», «выгодой», «чувством повышенной власти». И вообще, людям нужна не истина, а вера.
Что касается логики, которой пользуется рациональное мышление и которая якобы является средством достижения истины, то ее нет в реальности. Она имеет значение только по отношению к вымышленным сущностям, которые мы сами и создали.
В конечном счете, по Ницше, познание оказывается явлением негативным. Оно не способствует воле к власти, а наоборот, парализует ее, «подменяя деятельность болтовней».
Не способствует воле к власти и общепринятая мораль, которую Ницше называет рабской. Под ней он, прежде всего, понимает мораль христиан и социалистов, которые проповедуют любовь к ближнему и равенство между людьми. Люди не равны от природы. Поэтому уравнивание в правах аристократов и рабов, мужчин и женщин, слабых и сильных есть признак упадка общества. В глазах философа рабская мораль есть «восстание рабов в морали».
Рабской морали Ницше противопоставляет право сильного. Сильный человек, аристократ, не связывает себя моральными нормами. Он – «субъект морали господ». Такие люди снисходительны и вежливы друг с другом. Но по отношению к «чужим» ведут себя как хищные звери. Ницше относит к этому типу древних римлян, арабов и германцев, японских самураев и скандинавских викингов, героев гомеровского эпоса. Это высший биологический тип, «белокурая бестия».
|
|
Из такого, высшего типа людей должен появиться «сверхчеловек». «Человек есть нечто, что должно преодолеть». Сильный человек «жаждет стать сверхчеловеком, ибо все прочее не утоляет его любви». Сверхчеловек соотносится с другими людьми, как человек с обезьяной. «Что такое обезьяна в отношении человека?» – спрашивает Ницше. И отвечает: «Посмешище или мучительный позор. И тем же самым должен быть человек для сверхчеловека: посмешищем или мучительным позором»[105]. Однако сверхчеловека надо вырастить. И этому должны быть посвящены жизни всех обычных людей. Они должны принести себя в жертву ради него: «Я люблю тех людей, кто не ищет за звездами основания, чтобы погибнуть и сделаться жертвою – а приносит себя в жертву земле, чтобы земля некогда стала землею сверхчеловека. Ибо так хочет он своей гибели.
Я люблю того, кто живет для познания и кто хочет познавать для того, чтобы когда-нибудь жил сверхчеловек. Ибо так хочет он своей гибели.
Я люблю того, кто трудится и изобретает, чтобы построить жилище для сверхчеловека и приготовить к приходу его землю, животных и растения: ибо так хочет он своей гибели»[106].
«Человек, – говорит Ницше, – это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком, – канат над пропастью… В человеке важно то, что он мост, а не цель: в человеке можно любить только то, что он переход и гибель» [107].
Как это ни парадоксально, но в этом и подобном им выражениях, которых у Ницше наберется не малое количество (вспомним хотя бы его скандально знаменитое «толкни слабого»), и которые обычно принимают за выражение презрения к «маленьким людям», на самом деле скрыта огромная любовь к человеку. Ницше ненавидит в человеке слабость, ибо он считает, что тот достоин большего. Он отвергает сострадание к человеческой слабости, ибо это унижает человека: «В человеке тварь и творец, – пишет философ, – соединены воедино: в человеке есть материал, обломок, глина, грязь, бессмыслица, хаос; но в человеке есть также и творец, ваятель, твердость молота, божественный зритель и седьмой день». Обычное сострадание (в частности, христианское) относится к «твари в человеке», «к тому, что должно быть сформовано, сломано, выковано, разорвано, обожжено, закалено, очищено – к тому, что страдает по необходимости и должно страдать»[108].
|
|
Ницше против такого сострадания. Он считает, что нет более безумного стремления, чем «устранить страдание». Именно страдание есть то средство, с помощью которого в человеке взращивается и укрепляется другое, поистине человеческое начало: сила, активность, творчество. И именно путем страданий многих поколений людей, путем выжигания в человеке слабости, пассивности, самоуничижения и т.п. и взращивается «сверхчеловек».
Сострадание к слабым и униженным, присущее христианской религии, делает последнюю ненужной, изжившей себя. «Бог умер», – говорит Ницше, но в том смысле, что Бог будет снова, – «по ту сторону добра и зла», – то есть за пределами христианской морали. И, по-видимому, имя ему – сверхчеловек, спаситель мира, всадник на белом коне, аристократ духа, выдающаяся личность, способная вести за собой массы, способная изменить ход истории. И конечно же, по Ницше, сверхчеловек должен обладать неизмеримо сильной волей к власти, которая прикрывается всеобъемлющей любовью к человечеству.
Литература