СССР на Нюрнбергском процессе: борьба на «два фронта»

Нюрнбергский процесс продолжался с 20 ноября 1945 года до 1 октября 1946. В этот период было проведено 403 открытых заседания, в ходе которых была представлены обвинение и защита 23 лидеров нацистского правительства.[1] Среди них не было ни Гитлера, ни Геббельса, ни Гиммлера, ни Лея, который совершил суицид в тюрьме до начала Нюрнбергского процесса. Кроме Германа Геринга и Иоахима фон Риббентропа, пожалуй, мало кого обыватель знал в лицо, и об их преступной деятельности узнал лишь с началом работы Международного Военного Трибунала. За месяц до начала процесса всем обвиняемым был предоставлено Обвинительное заключение, включавшее в себя индивидуальные обвинения для каждого из подсудимых, а также организаций (таких как СС, гестапо и других). Все подсудимые обвинялись по 4 разделам заключения:

1) Общий план или заговор;

2) Преступления против мира;

3) Военные преступления;

4) Преступления против человечности.

Согласно уставу Международного Военного Трибунала, все подсудимые были обеспечены защитой. Преимущественно это были известные немецкие адвокаты со стажем. После оглашения обвинительного заключения защита за месяц до начала процесса должна была разработать стратегию, а Комитету Обвинителей, в свою очередь, надлежало распределить пункты обвинения между представителями стран и установить порядок вступительных речей главных обвинителей.

Конечно, за ходом дел советской делегации внимательно наблюдали из Москвы. 1 ноября А.Я Вышинский телеграфировал Р.А. Руденко: «Как я вам уже говорил, мы считаем неудачным распределение обязанностей между главными обвинителями на процессе, и, в частности, в отношении обвинительных речей». [2] Действительно, порядок вступительных речей имел значение не только в символическом смысле. По свидетельствам К. Малцужиньского, представителя польской прессы в Нюрнберге, спустя пару недель после начала судебного процесса ложа для журналистов заметно опустела, а интерес публики значительно утих.[3] Однако Р.А. Руденко не удалось убедить иностранных коллег. Его вступительная речь стала лишь четвертой по счету и состоялась только 8 февраля, спустя два с половиной месяца после начала заседаний Международного Трибунала.

Мы можем предположить, что среди юристов, принявших участие в Нюрнбергском процессе, царило недоверие к представителям СССР. Им было известно об участии И.Т. Никитченко и отчасти Р.А. Руденко в сталинских репрессиях, что не могло не сказаться на отношении иностранных участников судебных заседаний. Кроме того, каждый шаг Р. А. Руденко следовало согласовывать с Москвой. В телефонограмме от 1 ноября А.Я. Вышинский подчеркивает: «Имейте в виду, что до нашего утверждения Вы не должны давать окончательного согласия…»[4] Между тем, советской делегации удалось выбить себе право на выступление по важнейшему из разделов – Ю.В. Покровский успешно выступал по разделам обвинения «Преступления против мира» (агрессия против Чехословакии, Югославии и Польши). [5]

Во время процесса не редко раздавалась критика Международного Трибунала со стороны подсудимых. Преимущественно это были сомнение по поводу законности такого суда, не особо компрометирующие правительства союзников. Однако поскольку на скамье подсудимых сидели не просто преступники, но бывшие руководители государства, в том числе рейхсминистер иностранных дел Иоахим фон Риббентроп, намеренно или случайно могли вскрыться самые неприятные эпизоды политики стран-победительниц. Для этого в Москве Комиссия по организации и руководству Нюрнбергским процессом подготовила список «нежелательных вопросов». Исследователи не пришли к единому мнению по поводу даты создания этого списка. Франсин Хирш полагает, что список был представлен Трибуналу после Фултонской речи У. Черчилля в марте 1946, Н.С. Лебедева сообщает, что этот реестр был составлен еще до начала судебных заседаний. Так или иначе, этот список включал в себя такие темы как «Советско-немецкий пакт о ненападении 1939 года и все связанные с ним вопросы», «визит Министра Иностранных Дел Молотова в Берлин и визит немецкого Министра Риббентропа в Москву», «все вопросы, связанные с социально-политической структурой СССР» и некоторые другие.

Опасения СССР стали не напрасными. Риббентроп, выступая на Нюрнбергском процессе, сказал, что, когда он прибыл на переговоры в Москву, то Сталин «дал понять, что если он не получит половины Польши и Прибалтийские страны», то Риббентропу рассчитывать не на что. [6] Трибунал, в соответствии с договоренностью, не стал развивать эту тема, однако авторитет СССР на процессе заметно пошатнулся, а напряженность между коллегами-юристами возросла.

Но настоящим крахом на Нюрнбергском процессе стало для обвинителей СССР дело о Катынском расстреле. Внесение дела о расстреле польских офицеров было огранизованно по инициативе заместителя главного обвинителя от СССР Ю.В. Покровского.[7] Очевидно, что правительство СССР рассчитывало откреститься от катынской бойни благодаря авторитету Международного Военного Трибунала. В теории сделать это было легко, так как статья 21 устава Международного Трибунала предусматривала принятие всех официальных документов и заявлений без доказательств. Правительство СССР предоставило результаты созданной в январе 1944 года Специальной комиссии по установлению и расследованию обстоятельств расстрела немецко-фашистскими захватчиками в Катынском лесу (близ Смоленска) военнопленных польских офицеров. Председателем той комиссии был главный хирург Красной Армии Н.Н. Бурденко. Комиссия Бурденко постановила, что преступление было совершено нацистами. Однако адвокат Германа Геринга, доктор Штамер, настоял на вызове свидетелей по Катынскому делу. Трибунал принял ходатайство, что напрямую противоречило 21 статье. За неимением в наших руках источников, можно лишь предположить, какая реакция последовала в Москве. Слушанье по Катынскому делу было назначено на 1 июля. Обвинению и защите следовало предоставить трех свидетелей и обработать документы. Выступать на слушанье 1 июля со стороны советского обвинения должен был Н.Д. Зоря, тогдашний заместитель прокурора СССР, К.П. Горшенина. Видимо, назначение Н.Д. Зори было обусловлено тем, что он во время войны работал в Польше советником Николая Булганина, возглавлявшего советское представительство при Польском комитете национального освобождения, и неплохо разбирался в «польском вопросе».[8] Однако, видимо, в процессе подготовки новых доказательств Зоря столкнулся с рядом неразрешимых вопросов, в связи с чем он попросил генерального прокурора Горшенина направить его Москву для доклада Вышинскому, чтобы прояснить сложившуюся ситуацию, так как выступать обвинителем с такими документами на руках он не решался. [9] На следующий день, 23 мая, Николай Зоря был найден мёртвым в своем номере гостиницы. По официальной версии он погиб от выстрела в голову при неаккуратной чистке оружия. Зорю заменил Л. Н. Смирнов. На заседаниях по Катынскому делу с 1 по 3 июля тезисы советского обвинения были опровергнуты простой логикой и показаниями свидетелей защиты.[10] Трибунал оставил дело о расстреле в Катыни без какой-либо логической концовки, в приговоре данный исторический эпизод не упоминался. [11] Рассмотрение Катынского дела стало одним из самых позорных эпизодов для советской делегации, а молчание Трибунала было воспринято общественностью и прессой как признание вины за Советским Союзом.

Не совпали надежды советского обвинения с реальностью и относительно вынесенного приговора. В конце своей заключительной речи А.Р. Руденко заявил: «…я призываю Суд вынести всем без исключения подсудимым высшую меру наказания — смертную казнь».[12] И хотя западные журналисты мгновенно обвинили СССР в бессмысленной кровожадности, обвинитель от Советского Союза был не одинок в своем мнении. Вновь приняли сторону Советского Союза обвинители от Франции. Ш. Дюбост в более мягкой форме, но все же поддержал Р.А. Руденко: «ведь даже тот, кто, как мы считаем, виновен менее всех остальных, заслуживает смертной казни». [13] Англо-американская сторона в своем обвинении воздержалась от конкретики, потребовав от Трибунала «справедливого наказания».[14] Однако приговор оказался гораздо мягче, чем ожидала того общественность, подсудимые и некоторые обвинители. Из 23 человек приговорены к высшей мере наказания оказались только 11, 7 человек были осуждены на пребывание в тюрьме на разные сроки, а трое подсудимых были оправданы. Среди троих счастливчиков были пропагандист, радиоведущий и соратник Геббельса Ганс Фриче, высокопоставленный дипломат Франц фон Папен и президент Рейхсбанка, рейхсминистр экономики Ялмар Шахт. В советской историографии в период холодной войны оправдание двух последних подсудимых приписывалось заговору капиталистов.[15] Надо сказать, что подозрения относительно того, что в решении об оправдательном приговоре были задействованы связи, не лишено свих оснований. Из дневника тюремного доктора Гилберта известно, что Ялмар Шахт рассчитывал на поддержку американцев. «Если американцы хотят предъявить обвинение промышленникам, то они должны предъявить обвинение самим себе. «Дженерал моторс» - это «Опель», а «Опель» кроме военной продукции ничего не выпускал» - заметил он Гилберту и оказался прав в своих надеждах.[16] О том какие покровители были у Франца фон Папена спустя много лет рассказал член Трибунала от США Ф. Биддл, который перед вынесением приговора встречался с Папой Римским, который просил «справедливого приговора» для Папена.[17]

Конечно, такой приговор не мог устроить правительство СССР, которое давно внушало советским гражданам через радио и периодическую печать, что гитлеровские преступники не смогут уйти от неминуемой смерти. Однако и в этот раз Москва никак не смогла повлиять на приговор – французский член Трибунала поддержал вопреки обыкновению не СССР, а США и Великобританию. И.Т. Никитченко было составлено Особое мнение, которое было прикреплено к приговору.[18]

То, что происходило в здании суда в течение 9 месяцев, безусловно, сыграло большую роль в истории, однако невозможно понять внутренние проблемы Международного Трибунала, не приняв во внимание внешние события.

Как уже было сказано, многие участники процесса довольно прохладно относились к советской делегации. Постоянный надзор со стороны А.Я. Вышинского, который периодически появлялся в Дворце Правосудия и постоянно контролировал советскую делегацию из Москвы, не вызывал уважения у коллег И.Т. Никитченко и Р.А. Руденко, а их военная форма вызывала смущение иностранных журналистов. Впрочем, и вся советская делегация стала «белой вороной» среди представителей США, Великобритании и немногочисленных делегатов от Франции. «Одежда нашего женского персонала такая дурная и выглядит так бедно, что американцы и англичане посмеиваются», - пишет в декабре 1945 года работник Советского Информбюро Долгополов в своем докладе в Москву.[19] Кроме того, рассчитывая на то, что всем необходимым их обеспечат американцы, советские представители нередко оказывались в нужде – не хватало то печатных машинок, то переводчиков. Показательным является пример Татьяны Ступниковой, которая, будучи дочерью врагов народа, не имея навыков переводчика, в срочном порядке была отправлена в декабре 1946 года осуществлять синхронный перевод в Нюрнберг.[20] Между тем, работа обвинения была на должном уровне. И хотя после окончания работы Международного Военного Трибунала некоторые американские журналисты назвали работу советских обвинителей «ахиллесовой пятой» Нюрнбергского процесса, непредвзятая сторона в лице подсудимого А. Шпеера сообщала об обратном. «Те люди сильно поколебали мое стереотипное представление о русских», - написал он позже о советских офицерах, участвовавших в допросе.[21]

Мы можем предположить, что неудачи советской делегации крылись в недостаточном опыте участия в процессах такого масштаба. Правительство, заседавшее в Москве, хоть и руководило действиями своих делегатов, не имело возможности контролировать происходящее в целом, что было столь отлично от судебных процессов внутри СССР.

Сильно повлияла на атмосферу Нюрнбергского процесса известная всем Фултонская речь У. Черчилля, произнесенная им 5 марта 1945 года, в которой он критиковал экспансию на Запад Советского Союза и противопоставлял ему альянс американского и английского правительств. Эта речь стала главной темой для обсуждения не только для представителей прессы, но и для подсудимых, которые возлагали надежды на скорый окончательный разрыв союзнических отношений между США, Великобританией и СССР. Пытаясь удачно подыграть сложившейся ситуации Геринг заявил на одном из заседаний: «Вскоре и вам придется вступить в схватку с коммунизмом. И тогда посмотрим, не прибегните ли вы к тем же самым методам и средствам, за которые сегодня вы посадили нас на скамью подсудимых».[22]Американские журналисты раздували из искры пламя, выпуская статьи с заголовками такого рода – «Объединяйтесь, чтобы остановить русских».[23] В то время как напряженность росла, представители США и Великобритании позволили себе нарушить созданный ими устав в отношении Катынского дела, тем самым поставив СССР в неловкое положение в глазах мировой общественности. В сложившейся ситуации Советский союз не имел возможности сделать ответный шаг.

Итак, принимая во внимание события, произошедшие внутри зала суда, и явления, имевшие место быть за его пределами, мы можем сказать, повторяя слова Ф. Рузвельта, что Нюрнбергский процесс не стал событием «слишком юридическим», а напротив, являлся крайне зависимым от международной политики. [24] Несмотря на изначально общие цели, представители США, Великобритании и СССР, отстаивая позиции своих государств, вступили в противоречия по многим вопросам. Американская делегация стала во главе процесса, что стало большой неудачей советской политики. Обвинители от СССР значительно сдали в позициях по сравнению с главными обвинителями союзников, пытаясь обойти стороной «нежелательные вопросы». Основной неудачей стал провал в отношении дела о расстреле польских офицеров близ Катыни, ради рассмотрения которого члены Трибунала, вопреки протестам СССР, пошли на прямое нарушение статьи 21 устава Международного Военного Трибунала. Этот эпизод стал позором для СССР в глазах общественности и, возможно, стоил жизни одному из помощников обвинителя от СССР Н. Д. Зори. За неимением должного опыта и времени на тщательную подготовку, советская делегация периодически становилась поводом для насмешек со стороны американцев и англичан. Ажиотаж вокруг Фултонской речи У. Черчилля усугубил напряжение между участниками процесса. Однако, вопреки надеждам подсудимых, до полного разрыва отношений было еще далеко и только сжатые сроки, в которые удалось уложиться суду, позволил завершить начатое дело и предать суду военных преступников.

Мы можем утверждать, что уже на Нюрнбергском процессе проявились те разногласия, которые позже стали почвой для противостояния СССР и США за влияние в мире.

[1] Полный список подсудимых представлен в Приложении 2.

[2] АВП РФ. Ф. 07. Оп 13. П. 41. Д. 8. Л. 46.

[3] Малцужиньский К. Преступники не хотят признать своей вины. М.,1979. С. 67.

[4] АВП РФ. Ф. 07. Оп 13. П. 41. Д. 8. Л. 46.

[5] Нюрнбергский процесс: Сб. материалов: В 8 т. М., 1987. Т. 1. С. 141.

[6] Зоря Ю.Н., Лебедева Н.С. 1939 год в нюрнбергских досье. // Международная жизнь, 1989, № 9. C.137.

[7] Нюрнбергский процесс: Сб. материалов: В 8 т. Т. 8. М., 1999. С. 11

[8] Звягинцев А.Г. Нюрнбергский набат: репортаж из прошлого, обращение к будущему. М., 2006. С.162

[9] Там же. С. 165

[10]Trial of the Major War Criminals Before the International Military Tribunal: Proceedings Volumes. Vol. 17. Nuremberg, 1948. P. 273 – 366.

[11] Нюрнбергский процесс: Сб. материалов: В 8 т. М., 1999 Т. 8. C. 561.

[12] Там же. С. 529.

[13]Там же. С. 468.

[14] Там же. С. 323.

[15] Ежов В.Д. [Вступ. статья]/ Малцужиньский К. Преступники не хотят признать своей вины. М.,1979. С. 13.

[16] Звягинцев А.Г. Нюрнбергский набат: репортаж из прошлого, обращение к будущему. М., 2006. С. 789

[17] Там же. С. 1052.

[18] Нюрнбергский процесс: Сб. материалов: В 8 т. М., 1999. Т. 8. С. 723.

[19] Hirsch F. The Soviets at Nuremberg: International Law, Propaganda, and the Making of the Postwar Order // American Historical Review. – 2008. №6. С. 722.

[20] Ступникова Т.С. Ничего кроме правды. Нюрнбергский процесс. Воспоминания переводчика. М., 2003. С. 13

[21]Шпеер А. Третий рейх изнутри. Воспоминания рейхсминистра военной промышленности. 1930-1945. М., 2005.С. 576

[22] Малцужиньский К. Преступники не хотят признать своей вины. М.,1979. С. 52

[23] Hirsch F. The Soviets at Nuremberg: International Law, Propaganda, and the Making of the Postwar Order // American Historical Review. – 2008. №6. С. 720

[24] Советский Союз на международных конференциях периода Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.: Сборник документов. Том IV. Крымская конференция руководителей трех союзных держав – СССР, США и Великобритании (4–11 февраля 1945 г.) М.: 1979. С. 171.