Рациональность как предмет философского исследования

Москва

ББК 15.1

Р27

Ответственные редакторы:

канд.филос. наук Б.И.Пружинин,

докт.филос. наук В.С.Швырев

Рецензенты:

доктора философских наук

В.В.Ильин, А.П.Огурцов, И.П.Меркулов

Содержание

Швырев В.С. Рациональность как философская проблема - 3

Рутманис К.В. Генезис идей рациональности в философии - 21

Мудрагей Н.С. Рациональное и иррациональное в средневековой

теории познания - 40

Автономова Н.С. Рациональность: наука, философия, жизнь - 56

Порус В.Н. Системный смысл понятия "научная рациональность" - 91

Пружинин Б.И. Рациональность и единство знания - 121

Трубников Н.Н. Кризис европейского научного разума.

Философия науки и философия жизни - 143

Никифоров А.Л. Рациональность и свобода - 171

Касавин И.Т. О ситуациях проблематизации рациональности - 187

Гуревич П.С. Поиск новой рациональности

(по материалам трех всемирных конгрессов) - 209

Р27 Рациональность как предмет философского

исследования. - М., 1995. - 225 с.

Авторы данной книги стремятся выявить специфику

современной постановки проблемы рациональности и

причины, вызвавшие интерес к этой теме в настоящее

время. Прослеживаются исторические формы, которые

принимала идея рациональности на разных этапах

эволюции философского знания, анализируется природа

научной рациональности и ее соотношение с иными

формами рациональности и интеллектуализма.

Для философов, читателей, интересующихся современными

проблемами теории познания.

ISBN 5-201-01845-9 ИФРАН, 1995

В.С.Швырев

Рациональность как философская проблема

Во вводной статье В.С.Швырева "Рациональность как

философская проблема" осуществляется анализ современного

состояния проблемы рациональности, ее актуальности и

значимости в современной философии. Автор прослеживает

логику данной коллективной работы, стремясь показать

объективно обусловленную содержанием самой проблемы тематику

основных разделов книги и составляющих ее текстов.

Нет сомнения в том, что обсуждение статуса рациональности,

ее роли и значения в системе сознания и человеческой жиз-

недеятельности, отношения к иным формам освоения действи-

тельности является в настоящее время одной из наиболее акту-

альных тем во всей научной литературе, связанной с изучением

сознания и познания. Это относится и к отечественной, и к

зарубежной литературе1. Но, на наш взгляд, следует признать,

что обсуждение темы рациональности выходит за рамки только

научного интереса. Внимание к этой теме, проявляющееся в

различных формах, можно проследить и за пределами

специально-научной литературы в публицистике, литературной

критике и т.д. И это нетрудно понять, поскольку речь идет об

осмыслении и оценке роли и значимости "рационального начала"

в современной жизни людей.

Конечно, споры о значимости и возможностях интеллектуально-

рационального отношения к миру в человеческой жизни шли с

тех пор, как интеллект, рациональное мышление выступили как

самостоятельный фактор культуры. И, кстати, анализировать

эти споры, достаточно осмысленно относиться к ним, извлекать

из них определенные уроки необходимо и для исследования

проблемы рациональности в ее современной форме, связанной с

особенностями развития научно-технической цивилизации, с

порождаемым ею стилем сознания, со всеми ее сложностями и

противоречиями, которые так интенсивно проявляются к концу

20 века. В самой идее рациональности как определенного типа

отношения к действительности видят - и не без веских ос-

нований - символ современной научно-технической цивилизации,

повторяем, со всеми ее особенностями и противоречиями.

Следует подчеркнуть, что когда говорится о научно-техни-

ческой цивилизации, то речь идет, конечно, не только об

определенной форме материального производства. Научно-

техническая цивилизация, как тип исторического развития

общества, связана и с определенной формой общественных

отношений между людьми, и с определенной формой духовного

производства. Ее началом является некоторый тип активно-

преобразовательного отношения человека к миру, с которым и

____________________

1 Что касается отечественной литературы, то отметим,

в частности, такие работы: Автономова Н.С. Рассудок, разум,

рациональность. М., 1988; Касавин И.Т., Сокулер З.Д.

Рациональность в познании и практике. М., 1989 (статьи

Н.С.Автономовой и И.Т.Касавина представлены также в данном

труде).

связывается, как правило, сама идея рациональности в ее

современном звучании2.

Итак, проблема рациональности в сущности своей, в своих

истоках выступает как философско-мировоззренческая проблема,

поскольку она неизбежно оказывается связанной с осмыслением

возможных типов отношения человека к миру, "вписывания" че-

ловека в мир. Это не означает, конечно, что любое обсуждение

проблемы рациональности должно осуществляться на философско-

мировоззренческом уровне. Существует масса аспектов этой

проблемы более частного логико-методологического, историко-

научного и тому подобного характера. В этом смысле проблема

рациональности, безусловно, является междисциплинарной на-

учной проблемой. Но, по нашему мнению, просто признать ее

междисциплинарность было бы недостаточно. Признание ее фи-

лософско-мировоззренческой сущности задает необходимую пер-

спективу ее постановки, осмысления и исследования. В частно-

сти, только при таком подходе она может быть понята как про-

блема современной культуры в целом.

По-видимому, нет особой нужды доказывать, что именно такой

философско-мировоззренческий подход к рациональности как к

определенному типу отношения человека к миру, "вписывания" в

мир, дает возможность осмыслить эту проблему как реальную

жизнесмысловую проблему ориентации в мире, решения реальных

задач в человеческой жизнедеятельности. Рациональность

выступает тогда как определенная культурная ценность,

реализуемая в определенных нормах человеческого поведения. И

здесь мы уже по необходимости переходим от формальной

декларации философско-мировоззренческой значимости проблемы

рациональности к ее содержательному анализу и осмыслению. И

очевидно, что этот анализ, как и всякий философский анализ,

должен, прежде всего, носить критико-рефлексивный характер.

А что, собственно, мы вкладываем в понятие рациональности?

Как отличить лживую псевдорациональность от конструктивных

форм ориентации и проектирования человеческой деятельности?

Каковы тогда условия и нормы подлинно рациональной

ориентации людей в мире? И каковы возможности рациональности

как типа отношения к миру в осуществлении того

конструктивного поведения людей, которое ведет к укреплению

и росту животворных начал во всех их проявлениях? Каковы

возможности рациональности в ориентации творческой деятель-

ности, в выработке ее ориентиров - ценностей, смыслов? Выше

говорилось о том, что рациональность зачастую связывается

именно с определенным типом отношения к миру, свойственного

современной научно-технической цивилизации. Какова, так

сказать, жесткость этой связи, можно ли в этом отношении

говорить о различных типах рациональности, рассматривать

____________________

2 Классической формой осмысления этой связи в таком

понимании рациональности явилась, несомненно, концепция

М.Вебера с его классификацией видов деятельности; осмысление

и критический анализ этой концепции с точки зрения

современных проблем достаточно актуален, на мой взгляд, и в

настоящее время, несмотря на горы литературы, посвященной

этим вопросам.

саму рациональность не однозначно, а как некоторый спектр

возможностей, тенденций, форм реализаций? Или это

неправомерно и рациональность должна пониматься достаточно

однозначно и узко?

Все эти далеко не простые вопросы и составляют, на наш

взгляд, проблемное поле современного исследования рациональ-

ности. Как я старался подчеркнуть выше, само содержание этих

проблем определяется, конечно, реальными жизненными запро-

сами современной эпохи. Однако насколько эти проблемы будут

адекватно формулироваться, осознаваться и исследоваться,

зависит уже от соответствующей теоретической культуры. И не

надо забывать, что сама эта культура существует в

относительно самостоятельной структуре, имеющей собственную

динамику. Так, эволюция рассмотрения проблемы рациональности

в современной философии в значительной мере определялась

дискредитацией неопозитивистской программы исследования

науки. Эта программа, как известно, претендовала на то,

чтобы дать очень простое и по-своему последовательное

решение кардинальных проблем, связанных с природой научного

знания, и тем самым научной рациональности. Заметим, что

само понятие рациональности или научной рациональности здесь

не становилось предметом специального анализа и именно

потому, что в контексте концепции знания вообще и научного

знания в частности, его достаточно прозрачное содержание

подразумевалось само собой. Выявившаяся в последующей

критике неопозитивизма примитивность его исходной концепции

имела, в частности, своим следствием проблематизацию понятий

рациональности и научной рациональности3. Оказывается, что

содержание этих понятий далеко не самоочевидно, его уяснение

требует самого серьезного критико-рефлексивного анализа,

опирающегося на историю науки и культуры в целом,

рассмотрения соотношения и взаимодействия различных форм

духовного, духовно-практического и практического освоения

действительности.

И важнейшим условием, и предпосылкой плодотворности такого

критико-рефлексивного анализа выступает рассмотрение

проблемы рациональности в широком историко-философском

контексте, исследование генезиса и эволюции идеи

рациональности в истории философской мысли. Обращение к

возникновению и эволюции идеи рациональности в истории

философии задает масштаб концептуальной культуры анализа

этого феномена, позволяет преодолеть опасность

неоправданного ограничения ее содержания, рассмотреть ее в

широкой исторической перспективе, в единстве многообразия ее

исторических форм. Достаточно серьезный историко-философский

подход к проблеме рациональности способствует осмыслению

современных форм истолкования рациональности как реализации

определенных возможностей в спектре более широкого

смыслового поля. Неизбежная узость частных истолкований

рациональности выступает тогда как преодолеваемая в

перспективе критико-рефлексивного подхода абсолютизация

____________________

3 См.: Пружинин Б.И. Рациональность и историческое

единство научного знания: (Гносеолог. аспект). М., 1986.

правомерной в своих рамках, но ограниченной реализации

возможностей того типа отношения к миру, который так или

иначе пробивал и пробивает себе дорогу в истории

человеческой культуры.

Этой теме единства и исторических форм рациональности как

определенной ценности культуры, вызревающей в рамках

философского сознания, посвящена статья К.В.Рутманиса

"Генезис идеи рациональности в философии".

Концептуальный анализ идеи рациональности сталкивается,

прежде всего, с семантико-терминологическими трудностями.

Какие метаморфозы претерпевает семантика латинского слова

"ratio" в историческом процессе его философской

концептуализации, насколько вообще можно говорить о единстве

смыслового содержания этого термина? Можно ли проецировать

смысл этого латиноязычного философского термина в смысловую

среду формирующейся грекоязычной философской мысли? Ведь

если мы утверждаем, что идея (а не термин) рациональности

восходит к истокам философского сознания, то мы обязательно

должны обосновать такую проекцию. К сожалению, в нашей

философской мысли культура концептуально-семантического

анализа, связанного с прослеживанием смысловых связей в

философском языке, оставляет желать лучшего. Нет у нас

достаточно подробных исследований философского языка, в

котором находил в истории философии выражение аспект

понятий, связанных с осознанием рационально-

интеллектуального начала. Мы не имеем четкой картины

эволюции семантики таких философских терминов, как

"интеллект", "мышление", "рассудок", "разум" и так далее,

как они возникали, эволюционировали на почве языков наций, в

культуре которых формировалось и развивалось философское

сознание, как транслировалась вся эта философская семантика

при взаимодействии таких классических для европейской

философской мысли национальных языков, как греческий,

латинский, французский, немецкий. В работе К.В.Рутманиса эта

проблема, применительно к анализу семантики рациональности,

решается выявлением смысловых связей греческого "логоса" и

латинского "рацио", показывая наличие безусловной

органической преемственности между формированием философской

мысли в античной Греции и ее последующей "пересадки" на

латинскую, а затем на западноевропейскую почву в целом,

К.В.Рутманис выявляет, в то же время, смысловые сдвиги,

связанные с этим перемещением, которые в дальнейшей эволюции

западноевропейской философской мысли приводят к тому

пониманию рациональности, когда, говоря словами

К.В.Рутманиса, соизмерение человека и бытия, изначально

присущее идее рациональности, устанавливается вообразившим

себя центром мира субъектом, не обеспечивается открывшимся

человеку бытием, как это имело место в древнегреческом

философском сознании. И все же, несмотря на последующие

изменения содержания идеи рацио, сами истоки этой идеи в

философском сознании, как оно возникло в античности, связаны

с сознательной постановкой и обсуждением коренной

мировоззренческой проблемы "соизмерения человека в бытии",

"врастания", "вписанности" человека в окружающий его мир,

превращения этого мира человеком в обитаемый для себя мир. И

этот изначальный смысл идеи рациональности, открывшийся

древнегреческому философскому сознанию, не исчезает и не мо-

жет исчезнуть в дальнейшей эволюции философской мысли, хотя

он может как-то заслониться более частными моментами,

превратиться в своего рода "фоновое знание": на авансцену

философского сознания могут выйти и действительно выходят

связанные с рациональностью так называемые более конкретные

вопросы. Однако при каждом серьезном сдвиге философской

мысли, на каждом новом этапе ее эволюции, необходимость кри-

тико-рефлексивного ее анализа выявляет за специфической фор-

мой постановки проблемы рациональности этот ее изначальный

"инвариант". Суть рациональности как философско-мировоззрен-

ческой проблемы составляют поиски метафизически обосновы-

ваемой осознанной гармонизации человека и бытия,

"вписывания" человека в окружающий мир.

Повторяем, это не означает, что каждое осмысленное иссле-

дование рациональности обязательно должно выходить на этот

глубинный философско-мировоззренческий уровень. Но в коне-

чном счете анализ проблемы рациональности приводит к такой

постановке вопроса.

Эта постановка вопроса о рациональности органически связана

с природой философии как рационализированной формы

мировоззренческого сознания, что отличает ее от таких форм

мировоззрения, как религия, мифология, эстетико-художествен-

ное восприятие мира. И вопрос о возможностях рационального

осмысления и решения коренных мировоззренческих проблем

отношения человека к миру и мира к человеку, рационального

познания Бытия, Универсума, Абсолюта выступал в истории че-

ловеческой мысли не просто как один из важных кардинальных

философских вопросов, а как вопрос о смысле существования

философии, о пределе ее возможностей. Философия появляется в

античной Греции именно как самостоятельная свободная мысль,

как стремление человека собственными силами постигнуть мир и

самого себя. И именно так оценивали философию как ее горячие

сторонники, так и ее противники, прежде всего, из числа ре-

лигиозных ортодоксов и на Западе среди христиан, и на

Востоке в мусульманском мире4.

Возрождение известной самостоятельности философской мысли в

контексте господствующего религиозного мировоззрения было

связано с признанием значимости рационального мышления как

необходимого условия совершенствования самого религиозного

сознания. Так,

Н.С.Мудрагей в своей статье "Рациональное и иррациональное в

средневековой теории познания" рассматривает противостояние

двух средневековых мыслителей Абеляра и Бернара, которые

волею судеб возглавили два лагеря, образовавшихся в

религиозно-интеллектуальной сфере общества - лагерь верящих

(принимающих христианство на "веру" без каких-либо

____________________

4 Относительно позиции последних, сравнительно

меньше известной для нас, см.: Восток-Запад: Исследования.

Переводы. Публикации. Л., 1988. С. 70-81.

размышлений) и лагерь понимающих (требующих критического, на

основе доводов разума осмысления того, во что нужно верить).

Роль этих средневековых религиозных рационалистов в традиции

европейской философской культуры исключительно велика.

Сейчас получило широкое признание то принципиальное

обстоятельство, что без их деятельности, без становления

культуры диспута, развития формально-логического аппарата

норм доказательства и обоснования не стала бы возможной и

философия Нового времени с ее интеллектуализмом, критицизмом

и методологизмом. Средневековый религиозный рационализм пе-

рекинул мост между античной философской традицией и Новым

временем.

Но привлечение внимания к коллизиям средневековой мысли,

спорам рационалистических и антирационалистических тенденций

имеет не только значение для прослеживания линий эволюции

философского сознания5. В контрпозиции средневекового

рационализма (Абеляр) и антирационализма (Бернар) отчетливо

прослеживаются моменты, "инвариантные" для всех дискуссий о

возможностях рационального начала и его пределах, которые

проходят через всю историю философской мысли. Было бы очень

просто и достаточно неинтересно, если бы эту контрпозицию

можно было бы свести к антитезе самодостаточной раци-

ональности и полного отрицания роли рациональных начал в

решении мировоззренческих проблем. Но, как показывает

Н.С.Мудрагей, дело обстоит иначе. Абеляр не настаивает на

самодостаточности критической рациональной мысли. Разумное

начало, не исполненное высоким смыслом, идеей - слепо, бес-

цельно. Для Абеляра высшим содержанием, наполняющим разум,

является вера и любовь к Спасителю. Таким образом, речь

вовсе не идет о плоском, примитивном, бездушном рациона-

лизме. Да и существовал ли такой вообще когда-либо в филосо-

фии? Мы часто пользуемся штампом позитивизма для обозначения

подобного плоского рационализма. Но можно ли подвести под

этот штамп реальных мыслителей этого направления - скажем,

основоположник позитивизма Конт с его идеей построения новой

религии, объектом которой выступил бы человек? Серьезный

философский рационализм всегда сочетался с признанием высших

духовных ценностей, смысл, содержание которых, однако, во-

первых, может быть постигнуто человеческим духом в акте его

свободной творческой деятельности, во-вторых, вписано в

определенную рационально постижимую картину мира и тем самым

обосновано в ней. Конечно, в рамках этой позиции могут быть

весьма серьезные различия в вопросе о бытийной природе этих

ценностей, варьирующиеся в спектре от последовательно ре-

лигиозного до последовательно натуралистического мировоззре-

ния. Но что, по-видимому, можно признать в качестве

____________________

5 У нас укоренилась терминологическая контрпозиция

"рационализма" и "иррационализма": не отвергая этой

терминологии, можно, на наш взгляд, пользоваться в качестве

антитезы термина "рационализм" термином "антирационализм". В

нем подчеркивается не неприязнь к "рацио" как таковому, как

это имеет место при пользовании термином "иррационализм", а

неприятие теоретической позиции рационализма.

определяющего признака рационалистической позиции, так это

признание способности человека самостоятельно, свободно

постичь Истину. Различие между гуманистически

ориентированным рационализмом и рационализмом,

абсолютизирующим роль "рацио", очевидно, будет состоять в

том, что первый всегда предполагает изначальную

направленность рационального мышления на определенные

позитивные ценности и смыслы человеческого существования,

его ценностную интенциональность, определяемую вписанностью

рациональности в общий контекст сознания. Таким образом,

рациональное начало здесь действительно несамодостаточно,

поскольку вторично по отношению к целостности реально

вписанного в мир сознания. Иными словами, оно решает с

помощью своих средств и приемов (и в наличии таковых и со-

стоит смысл его существования) задачи ориентации в мире, ко-

торые задаются не рациональностью как таковой, а общим кон-

текстом человеческого существования.

Неминуемое признание вписанности "рацио" в этот контекст

(наличие определенных предпосылок, условий и задач, т.е. из-

вестных исходных позиций) представляет собой преграду к

абсолютизации рационалистической позиции. Пафос

рационализма, по-видимому, состоял в убеждении, что человек

способен достичь в этой ситуации истины своими собственными

активными усилиями. Вот эти-то притязания на полное

постижение познавательных усилий, направленных на предмет

познания, и были принципиально неприемлемыми для

антирационализма. Для традиционалистского сознания границей

такой активности "рацио" выступал авторитет, догма, для

ортодоксально-религиозного - боговдохновленная истина, для

верующего мистика, каким был оппонент Абеляра Бернар, -

любовное созерцание Бога. Во всех этих случаях активности и

самостоятельности рационального мышления в постижении истины

поставлен некоторый внешний предел, который оно не в

состоянии преодолеть, так или иначе не открываясь

независимой от него силе, не сливая свои усилия с

импульсами, идущими извне. Опять-таки, конечно, в рамках

очерченных выше позиций, существуют весьма различные

варианты - от примитивного догматизма с его табу до утон-

ченных представлений о "вслушивании в бытие" или экстатичес-

кой мистики.

Естественно, что расширение или, напротив, ограничение

возможностей рационального начала в человеческом сознании и

жизнедеятельности, в решении мировоззренческих вопросов в

значительной мере определяется тем, как понимается само это

рациональное начало. В истории философской мысли, как из-

вестно, имело место выделение двух различных типов раци-

онального мышления - рассудка и разума. Игравшее значитель-

ную роль уже в философии Возрождения у Николая Кузанского

различение разума и рассудка было достаточно конкретно

проработано в немецкой классической философии у Канта и

Гегеля6.

____________________

6 В советской философской литературе, насколько

автору известно, на рациональный смысл различения разума и

Относительно понимания различения рассудка и разума как двух

типов рациональности могут быть, конечно, разные мнения. В

настоящей работе этой теме специально посвящен текст

Н.С.Автономовой. Вопрос этот, на мой взгляд, весьма важен и

заслуживает специального исследования, притом не только в

чисто историко-философском аспекте, но и в плане

современного рассмотрения проблемы рациональности. Я

попытаюсь высказать здесь только некоторые общие

соображения7. Сам Кант, формулируя свое понятие рассудка,

считал, что такие его определения, как спонтанность знания

(в противоположность восприимчивости чувственности),

способность мыслить, а также способность образовывать

понятия или суждения, если присмотреться к ним ближе,

сводятся к одному - к способности давать правила8. Гегель

неоднократно подчеркивал систематизирующую, упорядочивающую

функцию рассудка, указывал, что последний "действует по

отношению к своим предметам разделяющим и абстрагирующим

образом"9. Определенность, четкость, артикулируемость,

последовательность шагов рассуждения - все эти признаки

неизменно связывались с представлением о рассудке. И

необходимо подчеркнуть, что в обыденном сознании они в

значительной мере рассматривались как характеристики

рациональности вообще. Что же касается философско-

теоретического сознания, то Кант, как известно, ограничивал

возможности конструктивной познавательной деятельности

работой рассудка. Гегель и называл Канта "философом рассудка

по преимуществу". Разум, с точки зрения Канта, невозможен

как конструктивная форма теоретической деятельности,

поскольку, отрываясь от почвы опыта, неизбежно ведет к

антиномиям. Гегель же оценивал отрицание конструктивных

функций разума как важнейший недостаток философии Канта.

Основание конструктивных возможностей разума Гегель

усматривал в его способности выходить за рамки наличных

"определений мысли", иными словами, перестраивать саму

____________________________________________________________

рассудка впервые специально обратил внимание П.В.Копнин

(см.: Копнин П.В. Введение в марксистскую гносеологию.

Киев, 1966. С. 201-217). В связи с типологией форм познава-

тельной деятельности, в частности, с различением

деятельности по применению концептуальных структур и

деятельности по их развитию, классическое понимание рассудка

и разума в немецком идеализме рассматривалось мной.

См.: Швырев В.С. Теоретическое и эмпирическое в научном по-

знании. М., 1978. Вопрос о рассудке и разуме как типах

рациональности специально рассматривался Н.С.Автономовой.

См.: Автономова Н.С. Рассудок. Разум. Рациональность.

М., 1988, а также текст в данном труде.

7 Более конкретно в плане типологии форм

познавательной деятельности моя позиция по этому вопросу

изложена в книге: Швырев В.С. Теоретическое и эмпирическое в

научном познании. (С.81-94).

8 Кант И. Соч.: В 6 т. М., 1964. Т. 3. С. 716, 717.

9 Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук.

М., 1974. Т. 1. С. 132.

систему исходных координат познавательного отношения к миру,

расширять горизонт концептуальных форм познания, развивать и

совершенствовать их систему. Разумное мышление, с точки

зрения Гегеля, - "бесконечное" мышление, говоря современным

языком, - "открытая" система, тогда как рассудок - это

"конечное" мышление, действующее всегда в заданной системе

исходных координат. Противоречия познания (антиномии, по

Канту) являются показателями того, что конструктивные воз-

можности мыследеятельности исчерпаны, и выступают как сти-

мулы к пересмотру налично данных исходных предпосылок по-

знавательного отношения к миру, их критико-рефлексивного пе-

ресмотра и развития.

Разум, таким образом, по Гегелю, - это высшая форма раци-

ональности, связанная с возможностью постоянного критичес-

кого пересмотра исходных установок и выходом на новые пози-

ции, новые "горизонты" познавательного отношения к миру. Она

предполагает возможность преодолевать противоречия, возника-

ющие в процессе познавательной ориентации человека в мире,

находить более широкие синтезирующие подходы. Основной пафос

разумной рациональности - это открытость, способность к

развитию, к поиску более широких и глубоких позиций, что не-

разрывно связано со способностью к критико-рефлексивному от-

ношению к имеющимся налично данным установкам и взглядам.

Непосредственно гегелевскую трактовку разумного диалек-

тического познания справедливо упрекали за "монологизм"

(М.М.Бахтин), за то, что это "диалектика без критицизма"

(И.Лакатош). Но сама идея разума, как развивающаяся в своих

исходных установках рациональности, может быть проинтерпре-

тирована в духе диалога, открытости по отношению к иному со-

знанию, к его основаниям и установкам. Принципиально важны

здесь признание критико-рефлексивного отношения к наличным

исходным позициям, возможность их творческого развития.

Несомненно, далее, что само это творческое развитие возможно

только на основе мобилизации, максимальной активизации

субъекта, всех его душевных сил, всех форм духовного и ду-

ховно-практического освоения мира. Деятельность "разумной

рациональности" может осуществляться, таким образом, в

неразрывной связи с работой нравственного, эстетического

сознания, предполагает личностную позицию, поиск того, что

называют "истиной-правдой".

Все эти соображения о "разумной рациональности" имеют, по-

видимому, прежде всего тот смысл, что они дают основания для

рассмотрения верхних пределов рациональности как опреде-

ленного типа отношения к миру. Пристальное внимание к тра-

диции различения рассудка и разума, как мне представляется,

имеет, прежде всего, значение для четкого осознания

вариабельности форм рациональности, понимания того

принципиального обстоятельства, что сама идея рациональности

реализовалась в истории культуры различным образом, и споры

вокруг рациональности в первую очередь, на мой взгляд,

связаны с этой реальной вариабельностью форм осуществления

рационального отношения к миру. Но суть дела в том, что мы

сталкиваемся не просто с различными равноправными, так

сказать, рядоположенными формами рациональности. Существует

спектр возможностей реализации принципа рациональности.

С возможностью реализации принципа или идеи рациональности в

различных формах связана и такая острая и актуальная

проблема, как оценка и анализ научной рациональности, ее

природы, ее роли в системе культуры. Вопрос этот, как из-

вестно, интенсивно рассматривался и рассматривается в совре-

менной философии науки. Именно с его проблематизацией во

многом связана критика классического неопозитивизма со сто-

роны так называемого постпозитивизма и полемика между раз-

личными представителями последнего. Крушение четких и ясных,

но оказавшихся чрезмерно упрощенными, представлений

логических позитивистов о природе научного знания,

собственно, и заставило сформулировать проблему научной

рациональности как самостоятельную проблему. В системе

концептуальных координат логического позитивизма такой

проблеме, по существу, не было места. Там не употреблялся и

сам термин "научная рациональность", в нем, как в особом

термине, не было потребности, поскольку все связанные с его

современным содержанием вопросы решались очень просто на

основе той модели знания вообще и научного знания, в

частности, которой придерживались сторонники логического

позитивизма.

Но после того, как пришлось признать сложный многослойный

характер научного знания, наличие в нем содержания, обус-

ловленного философско-мировоззренческими факторами, со всей

резкостью встал вопрос, что же все-таки делает или должно

делать науку формой рационального познания, поддерживая ее

рациональность при всех воздействиях внешних социокультурных

и психологических детерминаций. Анализ различных перипетий

постановки и решения этой проблемы в современной философии и

методологии содержится в статье В.Н.Поруса оСистемный смысл

понятия "научная рациональность"п. Тесно связана с этой

проблематикой и статья Б.И.Пружинина "Рациональность и

единство знаний". Не собираясь давать оценку позиций этих,

как и других авторов, и характеризуя кратко лишь

рассматриваемую ими тематику, замечу, что текст

Б.И.Пружинина свидетельствует о необходимости анализа про-

блемы рациональности как основы единства знания, в том числе

научного знания, в контексте понимания принципа рациональ-

ности в культуре в целом, в контексте фундаментальной миро-

воззренческой проблематики, связанной с уяснением места и

роли рационального начала в человеческом бытии.

Проблема научной рациональности, по моему глубокому

убеждению (в чем я, по-видимому, однако, далеко не оригина-

лен), не может рассматриваться как проблема внутринаучной

методологии. Конечно, рассмотрение таких вопросов, как

критерии и нормы логической доказательности, критерии

эмпирической проверяемости, сравнительные оценки

конструктивности исследовательских программ и тому подобное,

имеет прямое отношение к этой проблеме, и теоретическая

культура ее рассмотрения предполагает серьезное знание всех

этих вопросов. Но глубинные корни проблемы научной

рациональности лежат все-таки в философско-мировоззренческой

сфере. И здесь возникает, конечно, проблема "образа науки"

как той формы культуры, в которой призван получить свое

воплощение принцип рациональности в его наиболее проявленной

"чистой" форме. Но "образ науки", как это сейчас, по-

видимому, общепризнанно в соответствующей литературе, - это

историческая категория. В различные эпохи сами идеалы и

нормы научной рациональности принимают различную форму.

Достаточно проблематичной является также специфика

проявления принципов научной рациональности в гуманитарном

знании, в известной мере, и в технических науках. С другой

стороны, существует ли некий инвариант научной раци-

ональности и если существует, то в чем он состоит?

Все эти далеко не легкие вопросы должны обсуждаться при

рассмотрении проблемы места и роли науки именно в плане ре-

ализации в ней в наиболее развитом виде рациональности как

ценности, как необходимого начала человеческой культуры. При

оценке и анализе интенсивных и многочисленных, имеющих

долгую историю, споров рационализма и антирационализма,

сциентизма и антисциентизма следует все время помнить, что

именно подразумевается под рациональностью, под наукой, под

научной рациональностью. Основная линия критики абсолюти-

зации научной рациональности как определенной ценностной по-

зиции в современной культуре связана с известным образом на-

уки, который, с некоторой степенью условности, можно назвать

позитивистским. Этот образ науки предполагает отрыв научной

рациональности от гуманистических основ культуры, от нрав-

ственных и эстетических начал, от человека с его реальными

проблемами и заботами. Этот образ науки, конечно, имеет свои

корни в особенностях реального развития современной науки.

Эти особенности были заложены еще научной революцией Нового

времени. Но все-таки не надо забывать, что этот образ науки

не просто фиксирует известную реалию, но и выражает опреде-

ленное к ней отношение, закрепляет это отношение. Критичес-

кому анализу такого образа науки и научной рациональности,

вытекающих отсюда философско-мировоззренческих следствий

посвящена работа Н.Н.Трубникова "Кризис европейского науч-

ного разума. Философия науки и философии жизни", являющаяся

частью его большого труда, к сожалению, в силу достаточно

хорошо известных причин, не опубликованного при его жизни.

Н.Н.Трубников рассматривал принципиальные вопросы, связанные

с оценкой роли научной рациональности как общекультурной

мировоззренческой ценности. Споры вокруг этих вопросов, как

известно, имеют давнюю историю, составляя основание

противопоставления сциентизма и антисциентизма. В наше время

и в наших условиях эти споры не утратили свою остроту, они в

несколько иных модификациях воспроизводятся процессом

реальной общественной жизни. Ясно, что речь не может идти об

отказе от науки и от принципов научной рациональности при

решении реальных общественных, технических, политических и

тому подобн проблем. Принцип научного подхода к анализу и

решению этих проблем является необходимым неотъемлемым

компонентом современной культуры, ее важнейшей ценностью,

достоянием, выработанным в процессе долгого и трудного исто-

рического развития. И если уж говорить конкретно о нашей со-

временной ситуации, то мы страдаем не от переизбытка научной

культуры. Дело обстоит как раз наоборот. Господство

командно-административной системы привело к деградации

культуры во всех ее областях, в том числе и в области

научной культуры. Задача поэтому состоит в возрождении духа

подлинной научности, действительно научного сознания, нормы

и идеалы которого были в значительной мере утрачены и

подменены всякого рода установками, выражавшими, по

существу, эгоистические социальные интересы слоев,

использовавших в своих целях командно-административную

систему. Безотносительно к теоретическим спорам о специфике

современного этапа развития науки, о кризисе ее

традиционного образа, восходящего к механистическому

естествознанию, о специфике ее соединения с практикой

необходимой предпосылкой нормального существования науки

является возрождение у нас элементарной научной порядочно-

сти, достоинства исследователя, демократизации науки и

прочее - короче говоря, восстановление основ научной этики.

Однако, несомненно и то, что разрушение элементарной этики в

науке, приводившее к вырождению научной мысли, высветило

уязвимые места научной рациональности как механизма

культуры. В иных социальных условиях эти уязвимые места об-

наруживают себя в меньшей степени, хотя, безусловно, также

дают о себе знать. Эта уязвимость принципа научной

рациональности, как он сформировался в контексте образа

классической науки, идущей от Нового времени, заключается в

возможности отрыва научно-рационального подхода к

действительности от реализации гуманистических ценностей.

Речь идет именно об отрыве, потенциально содержащем

противопоставление, а не об их дифференциации. Развитие

науки в нашу эпоху убедительно показало, что для того, чтобы

наука не превращалась в деструктивную по отношению к

подлинной культуре силу, она должна обладать

ответственностью перед человечеством, и, если угодно, перед

универсумом. Но вот так трактовать самое эту

ответственность? Только ли в плане ответственности за

возможные последствия научного исследования? Такая

ответственность у научного работника как у гражданина, как у

человека, конечно, существует, но такая ответственность - за

последствия своих деяний - имеет место у людей, приобщенных

к любой сфере деятельности. Здесь возможны, разумеется,

различные мнения, но я полагаю, что сочетание принципа

научно-рационального (в идеале) познания с реализацией

гуманистических ценностных установок не просто как внешнее

требование, а как норма работы может реализовываться в науке

определенного типа. Представляется, что современные

тенденции развития науки постепенно приводят к формированию

науки такого типа.

Этот тип связан с изменением самой предметности науки, той

"картины мира", которая лежит в ее основе. Классическая на-

ука исходила из вещно-объективной картины мира. Человек в

ней может выступать или как своеобразное натуральное тело,

или вообще оказывается необъясним с научной точки зрения,

отсюда, кстати, та дуалистичность "мира природы", и "мира

человека" ("мира свободы"), к которой неизбежно приходила

ориентировавшаяся на классическую науку, но тем не менее не

порывавшая с миром человека, философия Декарта и Канта.

Современная же наука идет к тому, чтобы рассматривать не мир

объектов, мир вещей, а мир, включающий человека и его

деятельность в мире объектов и в общение с себе подобными.

Это, конечно, очень общая фраза, она может претендовать

только на очерчивание принципиальных путей развития науки,

но ясно, что новый тип предметности требует и нового типа

научной рациональности. Основа последней не может сводиться

просто к констатации внешней данности. Само "объективное"

положение дел включает в себя напряженность проблемной

ситуации, необходимость выбора, ситуацию становления при

наличии противоборствующих тенденций и т.д. Научная

рациональность должна поэтому предполагать проектное

мышление, разработку и оценку различных альтернативных

программ в существующей ситуации с учетом человека как

активного участника формирования реальности. И объективность

научного подхода, которая, несомненно, является его обя-

зательным моментом, важнейшей ценностной установкой реали-

зуется не просто в констатации условий, хотя, конечно, и это

необходимо. Объективность научно-рационального мышления

призвана находить свое воплощение в науке

охарактеризованного выше типа, в постоянной способности

критически отнестись к существующим позициям, что, очевидно,

предполагает развитые механизмы рефлексии, позволяющие

раздвинуть рамки проблемной ситуации, изменить "горизонт"

существующего сознания.

Наука охарактеризованного выше типа не просто дает ин-

формацию о внешнем человеку мире, которая используется ка-

ким-то образом в его деятельности, осуществляемой вне науки.

Наука выступает здесь как система управления деятельностью,

она включена в деятельность в качестве ее идеального плана.

С этой точки зрения, по-видимому, и следует рассматривать

специфику соединения науки с практикой в современную эпоху.

Итак, рассматривая вопрос о научной рациональности, можно

утверждать, что в основе всякой научной рациональности лежат

принципы объективности познания предмета, познания предмета

"как он есть сам по себе" и принцип рефлексивности, то есть

постоянной готовности к сознательному критическому контролю

исходных предпосылок познавательной деятельности. Эти

принципы находятся между собой в органической взаимосвязи,

фактически это две стороны одной медали. Объективность, по-

знание предмета как самого по себе - это идеал научно-

теоретической рациональности, и в деятельностной концепции

познания отчетливо осознается, что непредпосылочное познание

вообще невозможно, и поэтому восприятие предмета, как он

есть в действительности, всегда предполагает отпечаток этих

предпосылок, в том числе и ценностного характера. Специфика

научно-теоретической рациональности, по сравнению с другими

формами познания не в том, что она как-то избавляется от

этих предпосылочных субъективных факторов, а в том, что она

способна развить критико-рефлексивные механизмы,

направленные на их выявление и анализ, что способствует

развитию субъективной позиции, ее углублению и расширению.

Эти принципы научной рациональности так или иначе дей-

ствовали и действуют в науке на протяжении всей ее истории,

начиная с зарождения ее как формы теоретического сознания.

Но в периоды существования "нормальной науки" при

относительном господстве определенных парадигм, пользуясь

терминологией Т.Куна, фактор критико-рефлексивного отношения

к собственным предпосылкам обычно ослабевает, возникает

опасность догматизации науки. Такова действительная

опасность, которую "обыграл" П.Фейерабенд в своей критике

науки. Мы не говорим уже о возможности прямой идеологизации

науки, которая имела место у нас в период господства

тоталитарного строя. Однако, разумеется, принципы

объективности и рефлексивности проявляются по-разному в

различные периоды истории науки. В современном типе науки,

отходящем от научно-объектной картины мира, как мы

стремились показать выше, эти принципы должны иметь свою

специфику. Уяснение этой специфики должно происходить в

контексте рассмотрения исторической перспективы понимания

рациональности; только при таком подходе, как мне

представляется, мы можем избежать нигилизма по отношению к

научной рациональности как культурной ценности в целом, со-

знательно относясь, в то же время, к действительной

ценностно-мировоззренческой ограниченности "зауженных"

образов научной рациональности.

Философско-мировоззренческий подход к проблеме раци-

ональности имеет, в конечном счете, в своей основе

рассмотрение рациональности в контексте человеческой

жизнедеятельности. Рассматривая современный образ научной

рациональности, мы, в известной мере, вынуждены были

коснуться темы научной рационализации деятельности. Понятие

рационального действия (ценностно-рационального и целе-

рационального) в свое время сформулировал М.Вебер, от

которого и идет традиция концептуального анализа данной

проблемы. В нашем труде важные ее аспекты рассматриваются в

текстах А.Л.Никифорова "Рациональность и свобода" и

И.Т.Касавина "О ситуациях проблематизации рациональности".

Можно не соглашаться с точкой зрения А.Л.Никифорова,

отстаивающего идею несовместимости рациональности и свободы,

- а я лично с ней не согласен - но бесспорно, что обсуждение

самой этой проблемы в данной статье, написанной достаточно

четко и логично, способствует уяснению самой сути проблемы.

На мой взгляд, все дело в том, как мы понимаем

рациональность. Если ее понимать так, как ее понимает

А.Л.Никифоров, - то есть свести ее к рассудочной

рациональности, целесообразности в системе заданных

координат деятельности, с моей точки зрения, скорее

поведения, - то такая рациональность действительно трудно

совместима со свободой. В то же время, подлинная свобода,

которая, конечно, не сводится к осознанию внешне заданной

необходимости, предполагает ответственность рационально-

объективного рефлексивного анализа проблемной ситуации,

рациональное понимание движущих сил, оснований ее

напряженности и рациональную оценку и осознание возможных

путей ее преодоления и связанных с ними последствий.

Рациональное начало в деятельности безусловно вплетено в

контекст деятельности, в ее мотивационно-смысловую сферу,

находится с ней в сложных взаимоотношениях, которые отнюдь

не напоминают плавание в воде чистой ртути, не смешивающейся

с этой водой, как это убедительно показано в статье

И.Т.Касавина.

В связи с анализом рациональности в контексте деятельности

возникает, на мой взгляд, принципиальный вопрос - можно ли

связывать однозначно рациональность деятельности с ее эф-

фективностью? При положительном ответе на этот вопрос мы

получаем весьма широкое понятие рациональной деятельности, в

объем которого будут, в частности, входить и эффективные

действия в рамках традиционной и вообще ритуализированной

культуры. На мой взгляд, все-таки специфику рациональной де-

ятельности следует связывать не с результативностью, эффек-

тивностью деятельности, которая может быть достигнута

различными путями, - аффективный поступок действительно

бывает гораздо результативней рационально продуманных

осторожных акций, в этом смысле он "рациональней". Здесь,

несомненно, есть своя большая проблема, и она связана с

оценкой эффективности рациональности в жизнедеятельности в

целом. Как известно, критика рационализма шла, во многом,

как раз с этой стороны. Но как бы не оценивать эффективность

рациональности в жизнедеятельности в целом, специфику

рационального действия, по-видимому, следует связывать с

определенными механизмами управления деятельностью, ее

программированием, а именно, наличием четко фиксируемого и

рефлексивно контролируемого основания деятельности,

выступающего в качестве ее идеального плана. Отмеченные выше

признаки объективности и рефлексивности, выступающие в

качестве исходных принципов научной рациональности,

выступают и в качестве основополагающих идеалов и норм

рационализированной деятельности в любой сфере культуры.

Проблема рациональности является одной из важнейших и

наиболее актуальных проблем современной культуры. Вполне

понятен и оправдан тот широкий философский интерес, который

она вызывает, что проявилось, в частности, в работах трех

недавних философских конгрессов, как показывает в своей

статье П.С.Гуревич, "Поиск новой рациональности" (по

материалам трех всемирных конгрессов). Авторы данного труда

посильно стремились сделать свой вклад в разработку этой

проблемы.

К.В.Рутманис

Генезис идей рациональности в философии

Быть может, рациональность сказывает нечто большее, чем

просто определенную мыслительную деятельность человека или

одно из его свойств и относится к тем событиям, которые

своим существом определяют наше бытие. Опытом переосмысления

человеческого бытия выступает философия. Следовательно, фи-

лософии не обойти, наверное, на своем пути феномена раци-

ональности. Вместе с тем, то, на что направлен основной

интерес философии есть, возможно, лишь сама философия, ее

основание, ее путь, ее язык, ее рациональность. Тогда,

говоря о рациональности тем самым сказывается, вероятно,

философия и бытие.

Заданное в этих вопрошающих предположениях соотношение

рациональности, бытия и философии намечает, хотя и весьма

неопределенно, область того, о чем в нижеследующем пойдет

речь. Все же прежде, чем пытаться осмыслить рациональность,

должно быть, необходимо еще развернуть вопрос относительно

рациональности. Возможно, область и направление пред-

полагаемого осмысления обнаружится более отчетливо, если

проясинть сказанное заглавием выбранной темы: "Генезис идеи

рациональности в философии".

Основную тематическую нагрузку в этом названии несет слово

"рациональность", но именно поэтому определенность ра-

циональности, должно быть, выяснится только на пути ее

осмысления, а при развертывании вопроса необходимо обратить

внимание, прежде всего, на то, что спрашивается о

рациональности. Спрошенное в рациональности указывается

словосочетанием "генезис идеи в философии".

По-видимому, со времен Сократа и Платона "идея" утверждается

в философии как одно из обычных наименований сущности. idea,

согласно этимологии этого слова, есть "то, что наглядно

видно", причем видно не только глазом, но и умом. В своей

этимологии "идея" совпадает с eidoz, так же сказывающим

"видимое", "то, что видно". Словом "эйдос", в обычном

словоупотреблении, обозначавшем чувственно наглядный вид

вещи, Платон называл существо всего существующего. "Эйдос",

"идея" - это то, что остается без изменений во всех

превращениях того или иного сущего, и в этом неизменном

пребывании обнаруживает сущее в том, что оно есть. И

сегодня, спустя много веков, в "идее" еще слышится

осмысленный древнегреческой философией высокий смысл этого

слова. Уже в начале ХХ века Эдмунд Гуссерль употребляет

древнегреческое слово eidoz для именования сущности, то есть

неумножаемой и всеобщей, всегда тождественной себе

внутренней возможности любого определенного сущего. Вместе с

тем, согласно смыслу, окончательно утвердившемуся в Новое

время, слово "идея" указывает на нечто мыслительно

оформленное, и, стало быть, выбранная тема предполагает

разбор того, как сложилась, образовалась и осмысливалась

рациональность в философии.

Казалось бы, сказывающаяся в "идее" существенная двус-

мысленность, как нельзя лучше соответствует смыслу

"генезиса", уточняющего спрошенное в рациональности. Прежде

всего, "генезис" означает происхождение, возникновение,

становление и в этом смысле он подчеркивает второе из

указанных значений "идеи". Затем, "генезис" указывает так же

и на genoz, род, и в этом он, по-видимому, созвучен значению

идеи-сущности в качестве "родового понятия". Однако, разве

не звучит в двуедином "генезис идеи" так же и явное

противоречие? Ведь если спрашивается о возникновении

сущности, то значит спрашивается и о начале "неизменно

пребывающего". Но есть ли начало у сущности как неизменно

пребывающего или вечного?

И все же, в соединении "генезиса" и "идеи", возможно, и нет

противоречия. Скорее всего это обнаруживается, если

внимательнее вглядеться в сказанное "идеей". В вопрошании

относительно рациональности не спрашивается о ее родовом

понятии, а имеется в виду нечто иное. На этот иной смысл

"сущности" намекает и отмеченное в начале соотношение

рациональности и бытия. В вопросе об идее рациональности

спрашивается о смысле бытия рациональности, о том, в чем

сосредоточивается и развертывается собственное существо

бытия рациональности, спрашивается о способе, каким это

существо осуществляется, каким оно "есть". Под традиционным

и остающимся в силе так же и для данного осмысления

рациональности вопросом о сущности, то есть о том, "что

есть?" обнаруживается вопрос "почему есть?", вопрос, благо-

даря которому, быть может, впервые только и становится воз-

можным вопрос о сущности. В свете понимания сущности как

бытия "генезис", происхождение, согласуется в развертываемом

вопросе с "осуществлением" рациональности. Спрошенным в ра-

циональности оказывается происхождение, исток бытия раци-

ональности, то, благодаря чему рациональность осуществляется

и пребывает.

Между тем, спрошенное о рациональности определяется еще и

местом - "в философии". "В философии" именует место, где и

исходя откуда ставится вопрос и ищется существо рационально-

сти. Среди прочего, сказанного о философии, обычно

отмечается существенная двойственность задаваемых философией

вопросов: каждый "философский" вопрос ставится о сущем в

целом и тем самым захватывает самого вопрошающего,

подпадающего в качестве сущего в мире под вопрос. Последняя

особенность ставящихся в философии вопросов намечает

направление осмысления рациональности.

То, что поставленный исходя из философии вопрос о существе

рациональности оборачивается и на самого спрашивающего,

означает так же и принципиальную рефлексивность философского

мышления, которое, среди прочего, имеет своей предпосылкой

исследование собственно понятий. Философии присуща "работа с

понятием", или, иными словами, в философии для понимания

сущности какого-либо феномена не обойтись без того, чтобы

увидеть круг вещей, о которых говорит слово, обозначающее

данный феномен, и как он движется в этой бытийной области.

Причем, так понимаемая "работа с понятием" отнюдь не яв-

ляется отвлеченным от реальной жизнедеятельности людей

"уточнением понятий", но как раз наоборот - это попытка

увидеть ту целостную бытийную область, к которой восходит

понятие и в которой, вероятно, укоренены и мы сами. Если

дело обстоит именно таким образом, тогда попытка понять

нечто в слове непосредственно захватывает и меня самого в

моем собственном существовании.

Существенную значимость слова для нашего бытия сказывает и

само имя "рациональность" - основное в заглавии выбранной

темы. Даже предварительное и неясное понимание

"рациональности" все же дает возможность заметить эту бытий-

ственность слова. В соответствии с распространенным

представлением рациональность связывается с разумностью,

разумом. В древнегреческой мысли, к которой восходит

европейская философская традиция, одним из именований разума

был "логос". Однако вместе с тем имя logoz для древних

греков сказывало и слово - речь, а так же и бытие. В слове

сущее обличается в том, что оно собственно есть, то есть

определяется в своем бытии, наличности и явленности для

человека. Быть может, разум, бытие и слово каким-то образом

совпадают, а любой "понятийный анализ" или этимологический

экскурс исподволь разрешается, основывается и становится

возможным благодаря сокровенному совпадению слова и бытия,

которое слово хранит и показывает в себе самом.

Вместе с тем, совпадение в рациональности слова и бытия, по-

видимому, оборачивается парадоксальной ситуацией. Звучащие в

"рациональности" изначальные смыслы "логоса" замыкают

попытку сказать о ней нечто в круг: словом необходимо

выразить то, что есть слово. Любая попытка такого

предприятия уже до своего воплощения содержит в себе искомый

результат - слово, которое, к тому же, должно быть

предварительно понято в смысле установления того, что "я

говорю" в каждом сознательном опыте конечного человеческого

существа. Впрочем, возможно, что эта парадоксальная ситуация

является лишь соответствием присущей философии

парадоксальности, свидетельством принадлежности поднятого

вопроса области философствования, или говорит о

захваченности самого спрашивающего развертываемым вопросом?

Так или иначе, но попытка прояснить сказанное заглавием

выбранной темы, по-видимому, очертила область и направление

предполагаемого осмысления. И хотя эта попытка выявила,

казалось бы, лишь сплошные вопросы и противоречия, все же

именно поэтому она, быть может, уже развернулась в вопроша-

ние о рациональности: почему есть рациональность?

В развернутом вопросе спрашивается о существе рациональ-

ности, то есть о том, что и почему есть рациональность в

истории отношения человека к бытию, в чем коренится и откуда

происходит осуществление рациональности в сфере бытия, о той

силе, которой держится рациональность в этой бытийной

области. В соответствии с намеченным возможным направлением

осмысления при ответе на вопрос о существе рациональности

необходимо, по-видимому, держаться слова, обличающего ее

бытийную область и обнаруживающего тот круг вещей, о которых

говорит рациональность.

Слово "рациональность" отсылает к истокам европейской

философской традиции - к дре