Наша общественная благотворительная организация уже на протяжении двух лет занимается сопровождением сел, развитием в них местного самоуправления, социальной сферы и микроэкономики. Мы поддерживаем создание коллективных (артельных) производств, товариществ, фермерских хозяйств и кооперативов. Организуют эти производства сами жители при содействии ХКБОО «Зеленый Дом» в партнерстве со своими сельскими и районными администрациями. За два года в Вяземском районе Хабаровского края были созданы и выведены на рентабельность один кооператив и три товарищества. В других районах Хабаровского и Приморского краев завершается работа по организации еще 16 коллективных производств, плюс выполняется или уже выполнено в селах более 80 социальных проектов: создание творческих студий для детей, реанимация Домов культуры, строительство стадионов и детских игровых площадок, проведение различных фестивалей и т.д.
Село – благодарный клиент, и всегда на вложенный рубль ответит тремя рублями безвозмездного труда. Но это не значит, что достаточно просто дать селянам деньги, а в ответ в города подводами последуют тонны мяса и молока, а за ними, вприпляску, – вся деревенская самодеятельность. Если вы действительно просто отдадите деньги, то получите отчет о нерационально потраченных средствах и массу объяснений, почему то или иное мероприятие не удалось реализовать. Худший вариант – ни денег, ни отчета, ни мероприятий.
Село необходимо сопровождать, и никакой кооператив не откроется в нем, если полгода не потратить на занятия с селянами – не пройти с ними, шаг за шагом, оценку ресурсов, создание команды, маркетинг, составление бизнес-плана, поэтапную реализацию запланированного с привлечением всех возможных административных, финансовых и не-финансовых ресурсов. Причем это самый простой из алгоритмов, применяемых нами. Всю эту работу проводят специально подготовленные специалисты, которых мы называем мастерами сопровождения.
Мы не утверждаем, что наши разработки оригинальны. Собственно, трудно найти что-либо новое под Луной. И мы, в свое время, с удивлением узнали, что в дореволюционной России дело, которым мы занимаемся, было государственным, системным. Правда, тогда профессии мастера сопровождения в цельном виде не было – функции правового и финансового сопровождения сельских кооперативов выполняли кредитные инспекторы, прикрепленные к Управлению по делам мелкого кредита, а помощь в организации сельскохозяйственных работ оказывали крестьянам агрономы и их помощники.
***
 Все началось после упразднения крепостничества. Уместно заметить, что помещики, от которых по требованию просвещенного сообщества, русского и зарубежного, Александр II в 1861 году освободил крепостных крестьян, тоже были в своем роде мастерами сопровождения. Только сопровождение они сочетали с владением. Гордиев узел разрубили посредством признания правовой самостоятельности крестьян и государственного выкупа их земель. От этой операции крестьяне потеряли больше, чем получили. Во-первых, теперь им самим пришлось думать, как, что и в каких количествах выращивать, куда и каким образом продавать свой урожай, как добывать кредитные средства (особенно в неурожайные и очень урожайные года, когда либо не было зерна, либо когда оно падало в цене), как защищать свои права в суде, как…
А никак. Стена, за которой крестьяне были скрыты от мира на протяжении веков, вмиг рухнула. Помещикам они стали не нужны, те успешно проедали выкупные платежи. К самостоятельности крепостные не были приучены, их положение немногим отличалось от положения россиян после гайдаровской шоковой терапии. Конечно, те, кто у нас десятилетиями торговал из-под прилавка или решал дела посредством «телефонного права», оказались в родной стихии, но большинство населения ждала незавидная участь стремительного обнищания. Крестьяне времен Освобождения были все же в лучших условиях, нежели сегодняшние сельские жители, оставшиеся без своих колхозов и совхозов. У предков хотя бы была община, скрепленная родовыми связями и круговой порукой, которую установило государство с целью выбивания налогов и выкупных платежей. Тем не менее, дела общинные редко простирались далее передела своих земель да истошных криков «Не треба!» на сельских сходах. Крестьяне действительно оказались предоставленными самим себе, и вместо помещичьего рабства многих теперь ждало рабство у ростовщика и кабатчика.
В 1863 г. дворяне В. Ф. Лугинин и Н. П. Колюпанов посетили немецкий город Делич. Как пишет Янни Коцонис в своей книге с риторическим названием «Как крестьян делали отсталыми», «Они вернулись в Россию, находясь под большим впечатлением от трудолюбивых и независимых ремесленников, учреждающих собственные кооперативные банки, размещающих в них свои сбережения, покупающих паи и акции, получающих кредиты под залог собственного имущества на совершенствование своего ремесла, а также распределяющих доходы и убытки среди пайщиков пропорционально их вложениям. В 1866 г. Лугинин учредил ссудо-сберегательное товарищество в деревне Дороватово Калужской губернии. Судя по всему, это и был первый открывшийся в России сельский кооператив, за которым вскоре последовали сотни других. Основной функцией товариществ, как объясняли их первые сторонники, было помочь бедному большинству крестьянства избегнуть хищных лап ростовщика или кулака, удовлетворить его очевидную нужду в кредите и побудить недавно освобожденных крестьян стать независимыми производителями и поставщиками сельскохозяйственной продукции».
Кроме этого, кооперативы преследовали еще несколько целей. Самой привлекательной для русских либералов была мысль, что кооперативы являются предприятиями, в которых не существуют сословные ограничения. Кастовость была в России изрядной проблемой и одной из причин русской революции. Удар по сословности – это был крючок, на который Лугинину со товарищи удалось «поймать» и привлечь к кооперативному движению передовых, свободомыслящих общественных деятелей из высшего российского сословия. «По крайней мере, среди образованных групп населения кооперативы стали популярным общественным явлением. Яковлев, Лугинин и Колюпанов наряду с князьями А. И. Васильчиковым и В. А. Черкасским учредили Санкт-Петербургское отделение Комитета о сельских ссудно-сберегательных и промышленных товариществах… при содействии и под эгидой Московского императорского общества сельского хозяйства. Они стремились убедить богатых и образованных людей содействовать росту аграрных кооперативов всех типов, значительная часть губернских и уездных земств сочла нужным ответить на этот призыв выделением специальных средств на кооперативные цели… Вскоре к ним присоединилось Министерство финансов…»
Но не зря говорят: первый блин – комом. Кооперативы открывались либо фиктивно, либо терпели фиаско, и только примерно треть созданных кооперативов сумела наладить работу. Причин тому было много. Во-первых, деревня после освобождения крестьян все более дифференцировалась. Зажиточным селянам не нравилась политика, направленная на объединение крестьян в кооперативы, так как сами они тихой сапой претендовали на место отошедших в сторону помещиков. Вот только порабощение деревни было бы у них обставлено не в пример лучше, чем у помещика – долговыми расписками и кабальными договорами. Поняв свою выгоду, зажиточные селяне умело вели контрагитацию, убеждая крестьянство, что ничего хорошего от кооперативов они не увидят, или просто перекупали сметливых работников. Клички «кулак» и «подкулачник», кстати, появились именно в это время. Равно как и «середняк», «бедняк» и другие понятия, которыми впоследствии оперировали большевики.
Во-вторых, более распространенной формой были не товарищества сельхозпроизводителей, а ссудно-сберегательные товарищества и кооперативы. Община формировала правление, в распоряжение которого поступала ссуда. Правление имело обязанность давать средства из ссудной суммы в надежные крестьянские семьи, которые могли бы, поправив свое положение, со временем отдать ссуду. И при этом требовалось не дать денег богатому. Правления чаще всего поступали просто: они делили ссуду на всех. И каждый, получив понемногу, просто проедал эти деньги. Что из этого вышло, видно из следующего примера. «К 1884 г. каждый житель деревни был должен различным кооперативам по 80 руб., и представитель земства в сопровождении уездного исправника прибыл в деревню, чтобы выяснить, «видят ли мужички пользу» от этих товариществ, то есть, вкладывают ли крестьяне, и насколько продуктивно, полученные от земства деньги, чтобы потом, используя прибыль, выплатить ссуду. Расследователь отбыл, удовлетворившись единодушным и, казалось, всеобщим ответом: «Видим батюшка, большую пользу, дай Бог тому здоровья, кто это задумал!» Крестьяне, конечно, имели в виду, что малые суммы помогают им бороться с трудностями и дороговизной в нередкие тяжелые годы».
Вывод был следующим: «Если десяти крестьянам нужно по 10 рублей, т. е. 100 рублей, а в кассе… 50 рублей, то могут быть удовлетворены только пять, а раздел кассы по 5 рублей – это действие филантропическое… [этот] подход… указывал на необходимость отбора при приеме в члены и требовал не допускать при приеме в товарищество тех, кто вряд ли смог бы правильно распорядиться ссудой и вовремя возвратить ее».
Были и другие причины. Эксперты из Министерства финансов проанализировали получившуюся картину и пришли к выводу, что самой главной причиной неудач была крестьянская недееспособность. «Поскольку в прошлом провал кооперативов произошел исключительно вследствие плохого ведения дел, авторы свели необходимый материал в несколько страниц, которые, якобы, убедительно демонстрировали, что крестьянское "неумение вести дело" было в большинстве случаем причиной провалов».
Нравится или не нравится такой вывод Янни Коцонису, мы склоняемся к тому же, и дальнейшая история кооперативного движения это подтвердила. Янни Коцонису, возможно, хотелось показать, что сельские жители были жертвой некоего общественного надувательства или государственного безобразия, которое легло бревном на пути успешного превращения крестьян в фермеров – успешных, по-западному уцепистых, богатых и счастливых. Однако все не так просто, и факт крепостного права, предварявшего Освобождение, было бы не по-философски не замечать.
Но главный урок эксперимента был в другом! «Будучи предоставлены сами себе, крестьяне из отдаленных деревень мало что смыслили в новой социально-экономической технологии и знать ничего не хотели о предполагаемых потребителях своей продукции (живущих за сотни километров от них), бухгалтерии и графиках погашения долгов. [Исследователь] пришел к выводу, что жизнеспособность аграрных кооперативов напрямую зависит от постоянного покровительства со стороны не крестьян, так как дольше всех просуществовали как раз те артели, которые находились под их непосредственным надзором и управлением. Тверское земство также пришло к заключению, что минимально успешное развитие этих рискованных предприятий потребует присутствия «интеллигента», то есть специально подготовленного, образованного специалиста, способного заниматься делами кооператива и хорошо осведомленного о мире за деревенской околицей. Это требование поднимало деликатный вопрос о природе кооперативов: хотя организаторы и утверждали, что кооперативы должны были стать учреждениями, отражающими крестьянскую «независимость» и «уверенность в своих силах», они тут же заключали, что эти учреждения не способны выжить без стороннего надзора и управления».
А ведь сейчас ситуация совершенно такая же! Также селяне ничего не знают о потребителях своей продукции, кто они и где они, бухгалтерию воспринимают как навязанную повинность и недоумевают, почему бухгалтеры за свою работу еще и денег требуют. Так же они имеют проблемы с банками, являются профанами во всех правовых вопросах и даже свою ближайшую районную администрацию воспринимают как врага, а не как единственного помощника, который в состоянии их хоть как-то поддержать. Наша многолетняя работа в селах привела нас к тождественному выводу: должен быть человек, осуществляющий сопровождение села, но не из этого села и, желательно, даже не из этого района. Человек образованный, имеющий опыт работы с группами людей, взаимодействия и сотрудничества с различными властными структурами и организациями. Это должен быть представитель значимой организации не из круга государственного или муниципального управления. Такой человек, кроме методологии, вносит элемент катализации, а его принадлежность к значимой организации дает селянам ощущение уверенности и защиты.
У идеи общественной и государственной поддержки кооперативного движения были свои сторонники и свои противники. Очень интересные противники! «В 1895 г. В. П. Воронцов, плодовитый публицист-народник и популяризатор кооперативов, выпустил свою книгу, посвященную опыту развития кооперативного движения в России за предшествующие 30 лет, — «Артельные начинания русского общества». Он утверждал, что, несмотря на очевидные неудачи, кооперативы вполне жизнеспособны как специфически русские учреждения, но они требуют постоянной поддержки и поощрения, как со стороны общества, так и со стороны центральной и местной администрации. Г. В. Плеханов, в то время ведущий русский марксист, заметил на это, что подобная помощь уже неоднократно и достаточно длительное время оказывалась, но большинство экспериментов закончилось провалом. Причину он видел в том, что капитализм уже был фактом русской деревенской жизни и любые попытки игнорировать или пытаться обойти его были бы безнадежной борьбой с неизбежностью. Исследуя русский кооперативный ландшафт в 1895 г., Плеханов характеризовал его как кладбище: «Это поистине страшная книга! Автор ее, точно усердный кладбищенский сторож, неутомимо ведет вас от одной могилы к другой, монотонно называя вам имена и даже сообщая краткие жизнеописания покоящихся в них "артельных начинаний"... Признаемся, когда мы читали новую книгу неистощимого г. Воронцова, нам от души жаль было этих добрых людей, несомненно, имевших самые добрые намерения и, несмотря на это, потерпевших жесточайшее фиаско. И мы говорили себе: как же, однако, сурова, как зла объективная логика действительности! Как беспощадно, как неукоснительно разбивает она субъективные иллюзии наших лиц культурного класса!».
Ой-ой, как это все нам знакомо! Только теперь функции марксистов, готовых угробить хоть все русское крестьянство во славу своей недалекой теории, взяли на себя апологеты «святого и правого рынка. Они готовы выстроить на деревенских развалинах мегафермы, окончательно придушив несчастные государственные сельхозпредприятия, и уж, конечно, не согласны простить ни единой копейки долгов, опутавших подобно паутине последние, чудом выжившие за время реформ, сельские производства.
Однако, поскольку на тот дореволюционный момент марксисты были в глубоком закулисье общественной сцены, их голос не помешал государству принять верное решение. Вначале это был острожный шаг. «Расторопные чиновники … опубликовали Положение об учреждениях мелкого кредита 1895 г., практические последствия которого были, однако, минимальны: Министерство финансов назначило двух инспекторов для руководства всей системой, выделило на новые учреждения всего лишь 500 тыс. руб. на ближайшее десятилетие, заранее смирившись с неизбежными банкротствами и незаконными пересрочками платежей». Просим обратить внимание: заранее смирившись с неизбежными банкротствами и незаконными пересрочками платежей! Правительство осознавало слабость крестьянства, его необразованность, многие другие «подводные камни», но видело задачу в свете стратегического развития России и не жалело денег. Как жалеют сейчас, выдавая ничтожные кредиты по Нацпроекту АПК, желая и деньги получить обратно, и сельское хозяйство развить – смешно! Чтобы получить прибыль, нужно вложиться, это каждый бизнесмен еще в пеленках знает.
«Русская деревня находится в периоде истощения, – ставил на вид управляющий делами мелкого кредита Кривошеин, – в этом не может быть ни малейшего сомнения. Гомеопатией исцелить ее нельзя, надо подобрать более действительные средства».
В наше время российская деревня находится в состоянии даже не истощения, а исчезновения, и средства необходимы на реанимацию нешуточные. Но главное, нужны люди и технология. Технология есть, практические ее плоды в наличии, люди – некоммерческий сектор – будут только рады сослужить службу Отечеству, и специалистов, и патриотов в общественных организациях хватает. Дело – в «действительных средствах».
В свое время царское Министерство финансов средств не жалело. Следующим шагом оно учредило «Управление по делам мелкого кредита, образованное под эгидой Государственного банка с оборотным фондом в 10 млн. руб. и большим штатом специальных «инструкторов-инспекторов». Эти люди должны были выискивать местных жителей, способных управлять кооперативами, постоянно направлять их деятельность и гарантировать, что те действительно понимают цель и смысл кредитования. В качестве инспекторов эти служащие должны были исследовать местные условия с целью выяснения степени пригодности крестьян данной местности для участия в деятельности кооперативного товарищества, а также объема необходимого кредита; впоследствии им предстояло по необходимости снабжать товарищество дополнительными краткосрочными ссудами, ревизовать конторские книги и гарантировать Государственному банку возвращение ссуд».
Дело, поставленное на системную основу и накачанное финансами, быстро пошло в гору. Ссудно-сберегательные кооперативы и сельскохозяйственные артели начали множиться как грибы после дождя. При этом процент неудачи был гораздо меньшим, так как учреждение кооперативов и надзор за их работой велся обученными кредитными инспекторами. «Единственной мерой для обеспечения правильной работы … являлось личное вмешательство профессионалов, нанятых местными и центральной властью».
С обученным персоналом поначалу было туговато, но на местах выкручивались. «Земства должны были получить равные с Государственным банком права в расследовании кредитных операций и надзоре за кооперативами, а также могли полностью задействовать для этого весь имеющийся персонал, знакомый с местными условиями, то есть агрономов, статистиков, страховых агентов и т. п. … закон … побуждал сельских учителей, других местных работников-профессионалов и даже местных священников присматривать за кооперативами, ограничивать влияние «нежелательных» членов и тем самым компенсировать крестьянскую «некомпетентность». Министерство финансов предложило, чтобы инспекторы и земские служащие, прямо вовлеченные в дела товариществ, обеспечивали соответствующее обучение кооператоров наряду с благожелательным руководством… Сотрудники Министерства финансов очень старались подчеркнуть, что инспектор обязан стать также и инструктором, и благодетельным педагогом, а кооперативы должны быть «самостоятельными» выразителями «самодеятельности». Инспектор является учителем, который, дав указание, научив учредителей и членов-товарищей, затем контролирует их деятельность, а вместе с тем контролирует и результат своей работы».
Ведь понятно, что обученный и сопровождаемый человек имеет куда больше шансов на успех, нежели предоставленный самому себе. Но это обучение нужно было вести не только в правовой области и отчетности. Требовалась передача опыта научного землепользования, накопленного передовой агрономией. Сделать это кредитные эксперты не могли. Поэтому очень востребованной на государственном и земском рынке труда стала профессия агронома, что привело к повышению, с одной стороны, престижа этой профессии, с другой стороны, сделало агрономию уделом не только дворян, но и разночинцев. Судите сами: «…училища расширили набор с нескольких сотен студентов в 1906 году до приблизительно 20 тысяч в 1914 году, а число работающих агрономов-профессионалов за тот же период выросло с 500 до 10 тысяч человек…к началу 1900-х гг. земства … смогли нанять сравнительно большое количество агрономов, которых можно было использовать как своих агентов на местах».
При этом зарплата агронома была не просто приличной, а очень даже приличной. Янни Коцонис пишет, что она составляла 1800 рублей в месяц, но это нереальная цифра. Ведь зарплата рабочего в дореволюционной России составляла, в зависимости от квалификации, от 25 до 120 рублей, поручик в армии получал 80 рублей в месяц, заведующий земской больницей – 125 рублей. Так что имелась в виду, по всей видимости, сумма за год, как это принято считать в западных странах. Таким образом, агроном получал даже больше заведующего больницей. И это также свидетельствует о том, какое значение придавали земства (а именно они формировали зарплаты агрономов, тогда как зарплаты кредитных инспекторов формировало Министерство финансов) развитию кооперативов. Заметим, что у агрономов были еще помощники – один или несколько, которые также получали зарплату.
Агрономы учили крестьянство научному и рациональному ведению хозяйства. Их труд не был напрасным. «На сельскохозяйственном промысле, – отмечается в отчетных документах того времени, – искони зиждилось и зиждется благосостояние русского народа. Сельскохозяйственный труд в России не только дает необходимые стране пищевые продукты, но и составляет коренное занятие более чем 75 % всего ее населения. Ежегодная производительность этого труда превышает ныне 9 миллиардов рублей, сельскохозяйственные продукты являются главным предметом нашего заграничного вывоза. За последние годы заметно наблюдается развитие и улучшение у нас сельского хозяйства. Применение улучшенных приемов обработки земли, сельскохозяйственных орудий и машин, потребление минеральных удобрений, введение культуры кормовых трав, усиленный спрос на плодовый посадочный материал, пробуждение интереса к улучшению различных отраслей животноводства и другие подобные явления приобретают уже во многих местностях России значительное распространение.
Вместе с тем увеличивается и производительность сельскохозяйственных угодий. Так, общий сбор зерновых хлебов, составлявший в 1908 - 1912 гг., в среднем, 4 555 млн. пудов в год, в 1913 г. достиг 5 637 млн. пудов, превысив, в частности, сбор 1912 г. на 565 млн. пудов... Превышение это представляется тем более благоприятным, что площадь под посевом хлебов увеличилась в 1913 г. лишь на 4,7% по сравнению с 1912 г.
Растет и вывоз сельскохозяйственных продуктов за границу. Заграничный сбыт, например, главных хлебов достиг в 1913 г. 647,8 млн. пудов, против 548,4 млн. пудов в 1912 г.» (Из «Объяснительной записки к отчету государственного контроля по исполнению государственной росписи и финансовых смет за 1913 г.», приведено по данным на сайтеhttp://www.rus-sky.com/history/library/1913/1913_2.html).
Агрономы, кроме своих прямых обязанностей, выполняли и другую благородную функцию – народного просвещения. Лидер движения агрономов-разночинцев Чаянов «соглашался, что техническая сторона сельского хозяйства очень важна, но «общественная агрономия» отдает преимущество людям, которые будут внедрять перемены в жизнь; так что предмет изучения этой науки – не столько технический, сколько социальный. Для нового поколения представителей «общественной агрономии в целом, прежде всего, существует население, а потом уже земледелие как одна из главных сторон жизни этого населения». Его целью является не земля крестьянина, а его разум: «Желая создать новое земледелие, он [общественный агроном. — Я.К.] создает новую человеческую культуру, новое народное сознание и представляет этой новой человеческой культуре самой создать новое земледелие … Новаторские начинания этого поколения агрономов и экономистов заключались в том, чтобы пересмотреть агрономию как научную дисциплину, ее программу и профессиональное предназначение агрономов таким образом, чтобы показать, что причиной российской «отсталости» является собственно социальная организация самих крестьян».
Более того, агрономы выступали в роли советников по стратегическому развитию. Они расширяли кругозор крестьян и членов кооперативов, делали их работу планомерной, динамичной, направленной во внешний мир. «На долю агрономов выпала необходимость вписать привычку землепашцев мыслить сезонно-циклически в представление о долгосрочном развитии».
Тем же самым занимаются и наши мастера сопровождения, подготовленные ХКБОО «Зеленый Дом». Подобно кредитным инспекторам они помогают сельчанам организовать и зарегистрировать кооперативы, фермерские хозяйства или товарищества производителей, оптимизируют в них внутренние межличностные связи, содействуют в установлении контактов с другими учреждениями, в проведении маркетинговыех исследований, разработке бизнес-планов, выходе на рынок и т.д. Подобно агрономам они организуют процесс обучения, способствуют запуску и налаживанию производства. В отношении к сельским активам как формам объединения инициативных жителей вокруг своего главы, мастера сопровождения также помогают выйти на концептуальный системный уровень социально-экономического развития поселений. Действительно, нет ничего нового в этом мире! Единственное, и довольное сильное отличие, – в подходе к делу. Инспекторы и агрономы все или многое решали за крестьян; наши же мастера сопровождения только побуждают к поиску верного пути, развивая и приветствуя самостоятельность. Наоборот, если в селе нет хотя бы минимума самостоятельных людей, то в нем и делать, по всей видимости, уже нечего. Единственный контроль с нашей стороны, и довольно жесткий, – за использованием средств. Тогда как наши прототипы в историческом прошлом сначала давали средства, а потом выстраивали процесс, у нас сначала выстраивается процесс, и только потом даются средства.
Большой проблемой при развитии кооперации было отсутствие у крестьян дореволюционной России залоговой базы. Их постройки не имели никакой ценности, инструментарий и тягловый скот, а также землю закладывать не разрешалось. Даже Столыпину не удалось провести разрешение для выделившихся крестьян закладывать землю. Министерство финансов полагало, что такое разрешение приведет к обезземеливанию крестьян в лопнувших кооперативах (уже налицо была задолженность дворянства, которому было позволено закладывать свои земли) и повышению напора на деревню со стороны кулаков. Ситуация, аналогичная сегодняшней, когда основным сдерживающим фактором при кредитовании фермеров и кооперативов является именно отсутствие достаточной залоговой базы. Основное предложение сегодня – формирование залоговых фондов в муниципалитетах и регионах. Царское Министерство финансов поступило проще. Все, чем владели крестьяне, были их руки, труд. Собственно, «под руки» и давались кредиты. В ответ крестьянство должно было эффективно работать под контролем кредитных инспекторов и агрономов. Хорошая мысль, если не отвергать ее с самого начала.
Некогда выдвинутая образованными дворянами и поддержанная государством концепция с каждым годом становилась все более жизненной, применяемой, популярной. «К 1914 году массовое кооперативное движение втянуло в свою орбиту уже более четверти всех крестьянских хозяйств Российской империи». Кредитных кооперативов насчитывалось 13 028, с количеством членов 8,3 миллиона человек, или 28 % всех крестьянских хозяйств империи. Сельскохозяйственных товариществ – 3 746, при этом 82 % из них – маслодельные артели, которые фактически владели рынком. Товарищества объединяли до 500 тысяч дворов.
Но дело не только во впечатляющих цифрах. Сам Коцонис признает, что кооперативное движение сыграло огромную роль в развитии дореволюционной России, чье население в середине Х1Х века на 90 % состояло из крестьянства. «Кооперативы, эти отличные «школы гражданского общества», предназначенные для воспитания крестьян под управлением многотысячной армии интеллигентных людей, были призваны заполнить вакуум местного управления и социального руководства, но при отсутствии систематической реформы это оказывалось всего лишь паллиативом». Паллиативом… Если бы у России был император, который на дню по пять раз не менял свои решения! А в тех условиях у любой реформы был срок не более пяти лет. Затем реформатор, обретя массу недоброжелателей, имевших доступ к уху царя или царицы, смещался, и все дела шли в обратном направлении. Пять лет для государства, собственно, не срок, поэтому ни о какой систематической реформе речи во время правления последнего российского императора и быть не могло.
Необходимо отметить еще две задачи, которые ставили перед собой все, кто работал в рамках кооперативного движения. «Указывалось, что... львиная доля прибыли поступает не производителям, а посредникам – положение, которое признавалось ненормальным и нежелательным… [а потому] всеми силами надо добиваться того, чтобы наши общественные силы и государство приняли участие в организации сбыта хлебов именно производителями в противовес организации хлеботорговцев… Таким образом предполагалось создать для честных производителей рациональную, поддерживаемую государством торговую сеть».
Проблема эта чрезвычайно актуальна и для нашего времени. Также везде царит торговый агент, перекупающий на корню за бесценок продукты сельскохозяйственного труда, а другим рейсом завозящий зарубежную продукцию по бросовым ценам. Бороться со спекуляцией в условиях рынка – новый оксюморон, однако помочь нашему производителю созданием муниципальной и государственной сети торговых точек вполне реально. И еще более востребованным был бы комплексный подход, когда сопровождающей организацией изначально закладывался бы и воплощался в селах план создания серии кооперативов, фермерских хозяйств или товариществ с замкнутым циклом производства: от создания кормовой базы до выхода готового продукта. В таком случае производители сразу находились бы во взаимодействии, зависели друг от друга и имели бы рынок сбыта.
Однако вернемся к истории. «Кооперация у нас пока насаждается, – писал В. В. Хижняков, специалист по кооперативам, – а не вырастает сама путем самодеятельной инициативы населения. Вследствие некультурности населения и отсутствия у него необходимых навыков, наша кооперация еще нежный цветок, требующий приложения искусных рук и тщательного ухода за собой. Поэтому ее возникновение и успешное развитие стоит всецело в зависимости от наличия местных интеллигентных сил, увлеченных делом кооперации и способных ее взращивать и ею руководить».
Государство оставалось сословным, и задача радетелей кооперации простиралась на сами основы империи, устаревшие основы. С другой стороны камнем лежала неорганизованная крестьянская община. Если не идеализировать ее, то хорошего от общины в реальности было мало. «Община была действительно полезна на «архаичных стадиях» эволюции общественных отношений, требовавших грубого принуждения (в конце концов, это был инструмент для сбора податей и различных повинностей), а кооперативы могут существовать только в условиях «общего гражданского строя» и равных для всех «гражданских прав». Вот в чем состояла задача: воспитание гражданского общества, превращение крестьян в граждан, способных самостоятельно думать и принимать решения, нести ответственность, иметь право и не бежать от обязанностей. И сегодня мы ставим перед собой ту же задачу: через обучение разрозненных вначале людей и их практическую коллективную деятельность – к самоорганизации и реальному местному самоуправлению, действительному, а не декларируемому гражданскому обществу. Но сейчас уровень активности от людей требуется на порядок больший, чем в 19 веке.
Кстати, о гражданском обществе. О нем, но на свой лад, мечтал видный реформатор дореволюционной России Петр Столыпин. Успех кооперативного движения, как бы то ни казалось странным, послужил косвенной причиной провала столыпинской реформы, которая делала ставку на сильного крестьянина, того самого кулака. Его предлагалось выделить по добровольному волеизъявлению из общины и предоставить ему значительные кредитные ресурсы. По идее Столыпина, крепкий крестьянин мог набрать силу, капитал, и, главное, мог стать конкурентом дворян, почти безраздельно определявших политику в местном самоуправлении, в земствах. Реформа была ударом по сословности, и уже только на этом основании торпедировалась дворянами на всех уровнях.
Но «этот бесспорно правильный замысел почти нигде не получил хотя сколько-нибудь заметного осуществления. Индивидуальная помощь хуторским и отрубным владениям неизменно оставалась теоретически созданной истиной и не продвигалась в жизнь, прежде всего, по той причине, что при индивидуальной помощи пришлось бы сосредоточить работу на весьма ограниченном числе хозяйств».
Первым противником реформы выступило Министерство финансов, обрубившее хуторянам кредитную возможность под залог земли. Вторым, наиболее массовым – земства. Они уже разогнали локомотив кооперации, убедились в эффективности своих действий и поворачивать назад не собирались. Так что кооперативы, сами того не ведая, победили.
Отметим, что в царской России понимали, что, выдернув из-под ига помещиков крестьян – абсолютно беспомощных, веками зависевших от барина, за которым они были как за каменной стеной, – нельзя давать волю «волкам-одиночкам». Тогда осознавали, что вести нужно крестьянство в целом, через кооперативы, а не бросать народ без всякого сопровождения на растерзание кулакам. Вот выписка из прений на съезде кредитных инспекторов: «Кому служат учреждения мелкого кредита – кулакам или людям среднего достатка? Любой инспектор сейчас бы бросил дело мелкого кредита, если бы оказалось, что они служат первым». Все присутствовавшие на съезде согласились с тем, что «кулак» есть главная опасность для деревни».
Кулаки, будь у них возможность для привлечения больших средств через заклад земли, подмяли бы вмиг деревню и все кооперативы с нею вместе взятые. Но тогда вместо одного помещика, хилого и выродившегося, Россия получила бы класс новых помещиков. Вот только бороться с ними было бы куда сложнее: ни тебе купчих на крепостных, и все было бы по договорам, а только положение крестьян ухудшилось бы в разы.
Аналогичная ситуация была в свое время в Америке перед гражданской войной, когда рабы на Юге были у всех бельмом на глазу, чем и воспользовались на Севере, сделав соответствующий пиар себе – как освободителям от рабства, Югу – как ретроградному сообществу, не имевшему права вообще существовать. На Севере, меж тем, «рабов» было в тысячи раз больше, и они не имели пожизненного права на работу, отдых, одежду и пищу, как имели черные рабы юга. Положение сотен тысяч ирландцев, немцев, англичан и тех же американцев, работавших на северных предприятиях, было гораздо более худшим, чем у чернокожих на Юге. Однако же, у них не было статуса рабов, и они были свободны умирать от голода, оставаться без жилья, трудиться на износ за гроши и даже не могли пожаловаться, потому что интересы северных капиталистов защищала армия.
Один в один та же ситуация могла быть и в России. И даже если бы у Столыпина все получилось, вряд ли он увидел бы страну сильной и могущественной через 10 лет, как мечтал. В течение этих 10 лет вызрел бы бунт куда более серьезный, чем большевистский переворот.
Но давайте вернемся к скрытому резюме Янни Коцониса: крестьян умышленно делали отсталыми. В России, собственно, доказывать прописную истину о действительно отсталом дореволюционном крестьянстве никому не надо. Века за крестьян думал помещик. Поэтому усилия государства и земств по организации селян в товарищества и кооперативы, по обучению сельхозпроизводителей, их сопровождению были необходимы. Без этого крестьяне оказались бы еще до революции в полном рабстве у своих же соседей-кулаков. Возможно, Янни Коцонис находит это нормальным элементом в западной модели рынка. Фактически он обвиняет прежнее российское государство в том, что оно намеренно обучало и сопровождало крестьян.
Однако же сам он приводит замечательную речь одного из сторонников кооперативного движения: «Не могу не упомянуть здесь десятки славных имен апостолов кооперации в Германии, Италии, Франции, проведших в жизнь кооперативное воспитание масс, затратив бесконечно много порой безрезультатного труда, создавших грандиозное здание, в фундаменте которого заложена горячая, убежденная проповедь как словом, так и практическими мерами». Добавим, что и в Польше, как только состоялось ее разделение и была велика опасность попадания крестьянства под иго ростовщиков, просвещенными экономистами учреждались сельские банки и сельские рынки. Так же, как и в России, в европейских странах шло обучение и сопровождение крестьян, и многие альтруисты положили много труда на то, чтобы феодализм если и перешел в капитализм, то с более-менее человеческим лицом и с меньшими страданиями для народа.
Западной кооперации помогла стать жизнеспособной кальвинистская трактовка христианства. Согласно Кальвину, богатый суть избранный, на нем Божья благодать, а бедный заранее отвергнут Богом. Потому западный практицизм носит более религиозный характер, нежели светский. В России деловой формат размывался православием, согласно которому бедный и умирающий от болячек Лазарь предпочтительнее любого купца и, уж тем более, кулака – читайте евангельские рассказы Льва Толстого. И российской интеллигенции эта установка также не претила; интеллигенция еще и радовалась, что города поглощает мирская суета, а вот в деревне живет божий народ, последний оплот православия. Откуда, собственно, при таком подходе взяться практицизму?
Подведем итог. Идея сопровождения села родилась не в наших головах и даже не в дореволюционной России. Наверно, она стара как мир, ибо вытекает из посыла, что старшие должны заботиться о младших, сильные – о слабых. При разработке своих программ сопровождения сельского социально-экономического развития мы исходили из того факта, что некоммерческий сектор, сосредоточенный на 99 процентов в городах, за время реформ накопил достаточно большой опыт. Село же, в силу своей изолированности, отдаленности от города, более тяжелого положения его жителей, было исключено из процессов развития гражданского общества, внедрения демократических институтов.
Теперь настало время для передачи опыта от городских НКО – активным сельским людям, которые образуют в селах инициативные группы, затем объединяются в сельские активы, общественные советы, ведут проектную деятельность, создают общественные организации, планово строят свою работу, направленную на возрождение культурных традиций и развитие сельской микроэкономики. В том, какие, благодаря этому, происходят сдвиги в общественном сознании, как меняется жизнь в дальневосточных селах, можно убедиться, читая журнал «САМ».
Сергей Плешаков,
директор ХКБОО «Зеленый Дом»
В статье использованы цитаты из книги Янни Коцониса
«Как крестьян делали отсталыми. Сельскохозяйственные
кооперативы и аграрный вопрос в России 1861-1914»
|
2015-06-10
216
