Анализ сновидений

В традиции лечения души сновидениям всегда уделялось большое внимание. Классическим примером являются хра­мы Асклепия, в которых больной мог увидеть исцеляющие сны. В основе психотерапии Юнга лежит его вера в исцеляю­щие возможности психики, поэтому в сновидении мы можем увидеть скрытые движения души, следуя которым удается помочь клиенту как в разрешении его текущих проблем, так и в индивидуации. Начиная работать со сновидениями, Юнг предлагал забыть все наши теории, чтобы избежать редукци­онизма, не только фрейдистского, но и любого другого. Он считал, что даже если кто-либо обладает большим опытом в данной области, то ему все же необходимо — всегда и неиз­менно — перед каждым сновидением признаться самому себе в своем полном неведении и настраиваться на нечто совер­шенно неожиданное, отвергнув все предвзятые мнения. Каждое сновидение, каждый его образ является самостоятельным символом, нуждающимся в глубокой рефлексии. В этом от­личие от подхода Фрейда. Юнг считал, что Фрейд использует символы сновидения как знаки уже известного, то есть за­шифрованные знаки желаний, вытесненных в бессознатель­ное. (Э. Самуэльс, отмечая, что современный психоанализ далеко отошел от идей Фрейда об обманном характере сно­видений, ссылается на Райкрофта, который в своей книге «Невинность сновидений» утверждает, что символизация - это естественная общая способность сознания, а не метод сокрытия неприемлемых желаний.) В сложной символике сновидения или серии сновидений Юнг предлагал увидеть собственную лечебную линию психики.

Рассмотрим первое сновидение в анализе клиентки К., 40 лет, жаловавшейся на депрессивные состояния.

Я стою в комнате. К самому подоконнику подступает море, но это непрозрачная вода. Она мутная и белая, как состоящая из белка. Пол в комнате наклонный, и меня начинает тянуть к окну, за которым море. Я хватаюсь за железную кровать, чтобы удержаться, но это не помогает. Заходит женщина и закрывает окно. Опасность пропадает. Потом я оказываюсь на улице с человеком в черном. Я захожу в магазин и вижу духи. Они из того же белка, что и море. В сопроводительной бумаге объяс­няется, что это очень целебные духи, так как изготовлены из костей, которые долго гнили в болоте. Я хочу их купить, но все мои деньги у человека в черном. Я выхожу на улицу и вижу его. Он уже купил мне два флакона по цене одного. Я засыпаю довольная, что у меня на тумбочке стоит флакон с этими духами.

Если рассматривать это сновидение с телеологической по­зиции, то есть отвечать на вопрос, для чего приснилось это сно­видение (вместо почему), то можно увидеть метафору исцеле­ния, лежащую на поверхности этого сновидения: как превратить опасный контакт с морем в гомеопатический кон­такт с духами. Само сновидение подчеркивает значение четких рамок сеанса как возможности для глубокого, но безопасного контакта с энергиями моря. Первое появившееся в анализе сновидение может быть ключом к дальнейшей работе анали­тика, показывая то, что хочет бессознательное клиента от ана­литика, возможно, даже указывая на цель и стиль индивиду­ального анализа.

Обобщая свой эмпирический материал, Юнг предположил, что сновидение служит процессу компенсации установки Эго. «Компенсация есть сличение и сравнивание различных точек зрения, благодаря чему возникает выравнивание и исправле­ние». Разглядеть эту компенсаторную установку бессознатель­ного в сновидении очень важно для психотерапевта, так как эта компенсация проявляется и в невротических, и в психосо­матических симптомах. Так, в Тэвистокских лекциях Юнг при­водит случай сорокалетнего директора школы, жившего на равнине и обратившегося за помощью из-за невротических симптомов горной болезни. Его сновидения, как и симптомы, компенсировали его отрыв от корней и тщеславные устремле­ния. Именно благодаря этому компенсаторному поведению анализ сновидений позволяет сделать доступным и уяснить новые точки зрения, он открывает новые пути, которые помо­гают преодолеть устрашающий застой и вывести из него. Юнг выделяет два типа компенсации. Первый наблюдается в отдель­ных сновидениях и компенсирует текущие односторонние установки Эго, направляя его к всеобъемлющему пониманию. Второй тип можно заметить только в большой серии сновиде­ний, в которой одноразовые компенсации организуются в це­ленаправленный процесс индивидуации. Для понимания ком­пенсации необходимо иметь представление о сознательной установке сновидца, личном контексте каждого образа снови­дения. Для понимания процесса индивидуации, лежащего в основе компенсации, по мнению Юнга, необходимо также обладать познанием в области мифологии и фольклора, зна­нием психологии примитивных народов и сравнительной истории религий. Отсюда следует два основных метода: циркулярное ассоциирование и амплификация, подробно рас­сматривавшиеся в предыдущих разделах. Очевидно, что в об­суждаемом сновидении мы не можем ограничиться только ас­социациями. Древность костей и океана за окном адресует нас к двухмиллионнолетнему человеку, о котором говорил Юнг (Jung, 1980, р. 100):

«Мы вместе с пациентом обращаемся к двухмиллионнолетнему человеку, который есть в каждом из нас. В современном анализе наши трудности по большей части возникают в результате по­тери контакта с нашими инстинктами, с древней незабытой мудростью, хранящейся в нас. А когда мы устанавливаем кон­такт с этим старым человеком в нас? В наших сновидениях».

Примером классической амплификации образа духов во флаконе будет обращение к сюжету о духе в бутылке. Соглас­но алхимическому варианту сюжета, к которому обращается Юнг, в сосуде находится дух Меркурий. Загнав духа назад в бутылку хитростью, герой договаривается с духом, и тот за свое освобождение дарит волшебный платок, превращающий все в серебро. Превратив свой топор в серебряный, юноша продает его и на вырученные деньги заканчивает свое обра­зование, став впоследствии известным доктором-фармацев­том. В своем неукрощенном обличий Меркурий предстает духом кровожадной страсти, ядом. Но водворенный назад в бутылку, в своей просветленной форме, облагороженный рефлексией, он способен превращать простое железо в дра­гоценный металл, он становится лекарством. Амплификация позволяет сновидцу изменить исключительно личное и ин­дивидуалистическое отношение к образам сновидения. Она придает особое значение скорее метафорическому, нежели буквальному толкованию содержаний сна и подготавливает сновидца к акту выбора.

В обсуждаемом сновидении можно обратиться к удержанию (контейнированию) и материнской поддержке — метафоре, де­тально разработанной в психоанализе. Эта метафора через со­временный язык психоаналитической культуры адресует к веч­ным образам материнской заботы. Тогда методически на первом этапе анализ будет строиться как удерживание сильных подав­ляющих содержаний бессознательного в рамках сеанса и пре­вращение их в человечески приемлемые с помощью мягких проясняющих интерпретаций. В работе со снами происходит, по мнению Боснака (Боснак, 1992, с. 17), нечто подобное сюжету сказки о Меркурии.

«В сновидениях выплывают страстные желания и смертонос­ные импульсы. Мы даем этим образам развиться, словно потвор­ствуя этим страстям, но в последний момент мы сковываем те­невые стороны Меркурия рефлексией. Таким образом, мы целиком переживаем образ, но не даем ему реализоваться».

В современной аналитической психологии существуют два других подхода (отличных как от теории исполнения жела­ний Фрейда, так и от теории компенсации Юнга) к понима­нию сновидений и методов работы с ними. В основе обоих подходов лежит отношение к роли Эго-комплекса в снови­дении.

Первый подход предложен Гансом Дикманом, основателем института К. Г. Юнга в Берлине. По его мнению, Эго сна пытается сохранить непрерывность Эго-комплекса в сновидении, большинство процессов изменения в аналитической работе впервые происходят через Эго сна, через которое они позже бо­лее легко переходят в область сознательных изменений. Так, способность Эго К. удерживать контакт с морем на уровне ду­хов вначале проявляется в сновидении и лишь затем на анали­тических сеансах и в жизни.

Дикман по-новому обосновывает правило Юнга о необхо­димости интерпретаций вначале на объективном и лишь затем на субъективном уровне (Дикман, 1997, с. 48).

«Если в начале аналитической терапии фигуры (кроме Эго сна) и символы из сновидений рассматривать как объекты и если концентрироваться на Эго сна и подчеркивать непрерывность Эго-комплекса, то тем самым обеспечивается большая степень безопасности для путешествий пациента в своем внутреннем мире, который до настоящего времени был для него таким не­понятным и неизвестным. Это тем более важно, что, насколько известно, практически каждый пациент, консультирующийся у нас, страдает от какой-либо слабости Эго».

В рамках аналитического процесса под защитой переноса и контрпереноса произойдет прямое ослабление структуры Эго. Эго-комплекс сможет оставить защитные механизмы и шире развить те функции, которые были повреждены и блокированы в неврозе, сможет направлять контролирующие и организаци­онные структуры, сможет смягчить границы Эго и допустить новые экспериментальные содержания.

Дикман считает, что при интерпретации и проработке сно­видений больший акцент следует делать на Эго сна и что Эго сна следует поместить в центр процесса развития и созревания индивидуальности. То, что Эго не может делать в сновидении, оно не может делать в состоянии бодрствования, и до тех пор, пока оно во снах избегает определенного содержания, для него будет слишком трудно интегрировать эти переживания.

Конечно, необходимым условием для проработки такого типа изменений в Эго-комплексе с методической точки зрения является наблюдение серии сновидений. Существуют конкретные сигналы, говорящие аналитику, чтобы он не упустил из виду те сновидения, которые свидетельствуют о яв­ных переменах в способах восприятия и поведении Эго сна. Во-первых, сновидец часто замечает их и придает им особое значе­ние, считая их важными, живыми, яркими и т. д., даже если они не содержат архетипического материала. Во-вторых, аналити­ки должны быть натренированы замечать эти процессы. Так, в серии сновидений клиентки Д. ключевым было сновидение о сражении с карликом. В процессе этой борьбы, в которой ей помогало то, что рядом находится ее муж, она смогла справить­ся с нападавшим карликом и связать его, после чего он транс­формировался в безопасную фигуру. До этого на первом этапе анализа доминировали сновидения с огромной преследующей мужской фигурой, наводившей такой сильный страх, что она застывала, не могла бежать и в ужасе просыпалась. После этого ключевого сновидения изменилась позиция Эго во сне и наяву. Клиентка Д. стала проявлять свою агрессию, прямо нападая на аналитика, что дало возможность постепенно рефлексировать сильные деструктивные и эротические энергии и постепенно справляться с ними, одновременно расширяя представления о себе. Этот пример подкрепляет идею Ламберта (предлагавше­го рассматривать проявления защитных механизмов в сновиде­нии) о том, что угрожающие фигуры могут быть проявлениями проецируемого гнева сновидца.

Однако, обосновывая значимость объективного уровня ин­терпретаций, Дикман одновременно возражает против ригид­ного использования правила: не обращаться к субъективному уровню до тех пор, пока не исчерпаны объективные ассоциа­ции (там же).

«Акцент на субъективном уровне интерпретации в терапевти­ческом процессе, как мне кажется, всегда важен, когда речь идет о периоде воссоединения с Самостью и о достижении изначаль­ной целостности... это приводит к усилению функций Эго, что делает возможным отказаться от механизмов защиты, сделать границы проницаемыми и испытать связь с Самостью».

Второй подход, обогащающий методологию работы со сно­видениями, предложен Джеймсом Хиллманом, автором архетипической психологии. В отличие от Дикмана, предлагающе­го поставить в центр анализа Эго сна, Хиллман считает, что Эго также является образом, не единственным, не наиболее важным, а просто одним из множества других, равных по важ­ности. Когда Эго появляется как образ в сновидениях или при активном воображении, оно откровенно, даже самонадеянно, полагает, что именно оно есть целая психика (или как мини­мум ее центр), тогда как на самом деле оно является только ее частью. Продемонстрировать относительность всех образов в результате анализа означает усмирить (но не унизить) Эго. Это служит цели разоблачения самомнения и предубеждения Эго. С данной точки зрения задачей анализа является не ин­теграция психики (через компенсацию сознания с помощью бессознательного и индивидуацию Эго в отношении Самости), а релятивизация Эго (через дифференциацию воображения). Субъект наивно предполагает, что все образы принадлежат ему, потому что они на первый взгляд в нем и возникают. По Хиллману, однако, эти образы приходят в субъект и проходят че­рез него из воображения — из того, что он называет «mundus imaginalis» («мир образов» — лат.), транссубъективного изме­рения воображения. На уровне методологии работы со снови­дениями он предлагает отказаться от любых интерпретаций, то есть отказаться от герменевтического подхода. Согласно Хиллману (Hillman, 1983), герменевтика неизбежно приводит к редукционизму. Он определяет интерпретацию как концеп­туализацию воображения. То есть интерпретация влечет за со­бой редукцию частных образов к общим концептам (напри­мер, редукцию конкретного образа женщины в сновидении к абстрактной концепции Анимы). Например, в отличие от Юнга, который говорит: «Вода является наиболее общим сим­волом бессознательного», Хиллман выступает против интер­претации «скоплений воды в сновидениях, например в виде ванн, плавательных бассейнов, океанов, как "бессознатель­ного"» (Hillman, 1983, р. 54). Он побуждает индивидов заняться феноменологически «сортом воды в сновидении», то есть спе­цификой конкретных образов. Герменевтическая психология редуцирует многие воды, различные конкретные образы (ван­ны, плавательные бассейны, океаны) к единой «воде», а затем к абстрактному концепту — «бессознательному». Образная пси­хология ценит частность всех образов выше обобщенности лю­бого концепта. Воды в сновидениях или активном воображе­нии могут быть столь же различными, как реки по сравнению с лужами. Эти воды могут быть глубокими или мелкими, про­зрачными или темными, чистыми или грязными, они могут течь или стоять на месте, они могут испаряться, конденсиро­ваться, выпадать в виде осадков, они могут быть жидкими, твердыми или газообразными. Описательные качества, кото­рые им присущи, столь невероятно разнообразны, что потен­циально бесконечны так же, как и метафорические подтексты. В соответствии с таким подходом аналитик предлагает сконцентрироваться на каждом образе сновидения, постепенно формируя в анализируемом образную, метафорическую чув­ствительность. Так, в обсуждаемом сновидении концентрация на образе белкового моря может привести нас к метафоре соляриса.

Индивидуальность подхода и целебность анализа будут определяться тем, насколько аналитик сможет выдержать на­пряжение индивидуальной метафоры, насколько сможет быть носителем одновременно нескольких необходимых для кли­ента проекций образов сновидения (женской, материнской фигуры, вовремя закрывающей окно, мужской фигуры, при­носящей флакон), тем, насколько кости изученных им теорий стали белковым морем, в котором могут рождаться необходи­мые для души образы. В этом солярисе могут всплывать любые фигуры и объекты, бессознательно значимые сейчас для ана­лизируемого. Но этот процесс, безусловно, двусторонний, по­этому анализируемый — это солярис для аналитика. В соляри­се души анализируемого всплывают значимые для аналитика образы. Разговор аналитика с этими образами, их персонализация оживляют застывшую поверхность привычной односто­ронней саморефлексии, анимизирует анализируемого. То, что казалось застывшим объективированным и безгласным, ста­новится текучим и живым, как море. Однако в этом поэтичес­ком интерактивном поле важно не потерять связь с реальнос­тью. Способность к воображению и метафоризация тесно связаны с силой Эго. По мнению Плаута, когерентное центральное Эго должно установиться для того, чтобы пропускать, ассимилируя, поток содержаний из внутреннего во внешний мир. Тогда истинное воображение расцветет в противовес от­носительно пассивному фантазированию, при котором мен­тальное содержание не принадлежит человеку, но просто при­ходит к нему. Эта пассивность — форма умопомешательства, которое возникает вследствие дефекта Эго-сознания, вызван­ного отсутствием ощущения содержания в материнском окру­жении. Содействуя развитию Эго-сознания, аналитик, по мне­нию того же Плаута, играет роль, аналогичную роли матери. Он обеспечивает окружение (сеттинг), которое может содер­жать возбуждающие переживания и дать им возможность быть ощутимыми и разделенными, а также помогает найти и раз­вить образную систему, которая, будучи выражена словами, становится связанной с сознательной частью Эго. Эту после­днюю функцию можно рассматривать как передачу пациенту части Эго.

Модель Плаута согласуется с моделью, предложенной Дикманом, и моделью Боснака, ученика Д. Хиллмана. По Боснаку, аналитик, концентрируясь на образах, предложенных вообра­жением клиента, заражается и заболевает этими образами, опи­раясь на силу своей Самости.