а также польским парням из славного города Познань – особое уважение

Annotation

Футбольных фанатов считают хулиганами. Но когда играет сборная, они готовы забыть на время о своих разногласиях и объединиться. Эти люди всю свою страну воспринимают как ее сборную, честь которой нужно защищать всегда, при любых обстоятельствах, любыми силами и средствами.

Дмитрий Лекух

Я русский

Всем, кто причастен.

Братьям из сербских «Делие» и «УК»,

а также польским парням из славного города Познань – особое уважение

Он позвонил, когда мы приканчивали по второй кружке легкого чешского пива – наверное, лучшего в мире. – Привет, Дэн, – говорит, чуть-чуть коверкая слова. Сербы отлично говорят по-русски, только акцент у них своеобразный. – И тебе привет, Тим, – усмехаюсь в телефонную трубку с «левой» симкой. – Зачем звонишь? Запалить хочешь заранее? Договорились же общаться исключительно эсэмэсками… – Обстоятельства, – вздыхает. И все сразу становится ясно. Никитос смотрит мне в глаза, вздыхает и закуривает. Кончики пальцев у моего «лейтенанта» подрагивают. Он тоже все понимает. Акция. – Мы на Староместской, – говорю как можно быстрее, – сидим в пивной, счет оплачен. Жека с младшим братцем и поляками рядом, на площади, глинтвейн у палаток употребляют. Готовность – десять минут, не больше. Вы где? – Ряды-ш-шком, – в трубке раздается глухой смешок, – так по-русски, Дэн? Я правильно говорю? Недалеко… – Сколько идти? И куда? – Пять минут, – снова смеется. – Они тут, в баре. Человек сорок. Нас семеро, мы в баре напротив. Только поторопитесь, они уже пьяный. Все. Думаю, будет погром. Лидс, Ливерпуль, «Ред Кокни», еще кто-то с севера в кожаных куртках. Ослиная кожа на ослиной моче. Ад! Напред, Звездо! Ждем… – Да блин! – взрываюсь. – Ты хоть можешь сказать, куда выдвигаться, српский хирой хренов?! Он быстро объясняет. Я повторяю его слова вслух для Никитоса. Тот кивает и подрывается за Жекой и поляками. Я с тоской гляжу на недопитое пиво, добиваю его одним большим глотком и делаю знак подниматься всем остальным. Поехали, девочки! Не ссыте, бабы, всем места хватит. Ага… …Пражская поздняя осень – прекрасна. Не то что наша, московская. Воздух прозрачен и чист, иногда набегает легкий ветерок с Влтавы, солнечно. На покрытых крупным булыжником тротуарах Старого Города шуршат под ногами бурые последние листья. Солнце доброе, неяркое. И – хрупкая, хрустальная тишина. Весь город увешан гирляндами и оккупирован смешными красно-белыми Санта-Клаусами, повсюду уличные палатки с холодной сливовицей, бехеровкой и горячим глинтвейном со шпикачками. Меньше чем через месяц тут будут праздновать свое, католическое Рождество. Говорят, это очень красиво. Не знаю. Побывать в Праге на Рождество мне так ни разу и не довелось, к сожалению. …И – все тебе улыбаются. Особенно девчонки. Белозубые, искренние улыбки оживляют их слишком правильные черты лица, как солнечные лучики – старинные готические здания. Не случайно большинство топ-моделей в Европе – именно чешки. Есть в них что-то такое. Особенное. А еще говорят, что наши, русские – самые красивые. Нет, я, конечно, патриот, но тут бы – поспорил… …Ну, да ладно. Девчонки – это вечером. Если получится, разумеется. А пока – работаем… …В бар, где веселились бритиша, мы с парнями попытались вписаться незаметно. Это получилось без особых проблем. Спасибо изобретенному британским хулиганьем стилю «casual». Дорогая повседневная одежда не бросается в глаза и выглядит одинаково на поклонниках разных клубов всех племен, наций и народностей. Если не слишком внимательно приглядываться. А мы – хорошие ученики. Очень хорошие. Может быть, даже лучшие. Немало квадратных британских челюстей убедилось в этом после знакомства с нашими кулаками. Вот и сейчас… …По крайней мере, в этот раз нас не пропалили, иначе пришлось бы уходить огородами. Составчик-то у бритишей в этом чешском кабачке собрался воистину адовый. И далеко не сорок человек, тут сербы ошиблись. Рыл минимум семьдесят. Здоровенные злобные стосы, причем большинство – уже в полное говнище ужратые. Кое-кто даже фуфайки скинул, наводя обнаженными мускулистыми торсами в татуировках ужас на персонал. Элита. Поют, орут. Пиво – рекой, официантки подавать не успевают. Впрочем, нас приблизительно столько же. Семьдесят. Вместе с поляками. И сербов человек пятнадцать отборного злобного хулиганья. Плюс – эффект неожиданности… …Так. Так. Так. А вон того лося, с тату «Лидс Юнайтед» на левом предплечье, я неплохо помню. Забудешь тут. Лично в Москве, пардон, морду ему бил, когда они к нам на Сборную, уроды, решили наведаться. Пора начинать, пока он меня тоже не признал. Встреча-то была, прямо скажем, незабываемая. И пока местные, во избежание неприятностей, полицию по телефону не вызвали. У англичан слава по всей Европе известная. За ними глаз да глаз. А я ведь еще и футбол хочу посмотреть, для этого в Прагу приехал. Завтра вечером игра, от которой зависит, играем ли мы в Европе весной. А из обезьянника смотреть матч родного «Спартака» с местной «Спартой» на кубок УЕФА будет затруднительно… …Веселье у бритишей, уже, похоже, подходило к высшей точке кипения. Два здоровенных быка, один из Лидса, другой, судя по характерным наколкам, из Миллуола, орали друг на друга, брызжа слюной и демонстрируя всем пустые ладони. Типа, ща мы друг друга на «чистых руках» сделаем. Без дерьма. Остальные пока просто пили пиво и аплодировали, но явно были готовы к решительным действиям. По крайней мере, два крысиного вида скузера, оттеснив испуганную барменшу, снимали кассу с накопившейся с утра выручкой. Излюбленное занятие, чего уж там говорить. Крысы и есть крысы. Если есть в Англии город, который я искренне ненавижу, то этот город называется Ливерпуль. Настоящие уроды. Пора начинать, пока они тут друг друга не поубивали. Я кивнул Илюхе, чтобы поторопился следом, двинул в угол к кассе, встал у земляков «Битлз» за спинами и демонстративно прокашлялся. Один из скузеров резко отпрянул в сторону и уставился на меня в упор своими красными крысиными буркалами. Другой продолжал как ни в чем не бывало лапать сиськи несчастной плачущей барменши. Хорошие, кстати, сиськи. Врать не буду. Сам бы подержался с удовольствием. Но – потом, потом… …А ты так ничего и не понял, дружок, думаю. Ну что ж. Это нам только на руку… Красноглазый тем временем совсем обезумел. – Что уставился, сраный кокни?! – орет на меня на своем ужасающем портовом наречии. – Это моя добыча! Проваливай! Я в ответ только нехорошо улыбаюсь. – I have nothing against gays from London, – жму плечами. – But you are wrong, my friend. I`m not cockney. Я – русский. Он почти успел принять стойку. Но ведь «почти» в наших делах – не считается… …А потом в огромные окна бара полетели тяжелые металлические урны, и стекла красиво осыпались мелкими брызгами, а в проемах возникли веселые, добродушные парни из «Делие». Сербы никогда не отличались толерантностью. Как и появивишиеся следом за ними другие наши союзники – поляки из познаньского «Леха». «ТМ» – фирма на востоке европейского континента известная. Можно сказать, с репутацией. Для поляков вся эта байда – не более чем очередное развлечение. Но положить серьезный состав законодателей хулиганской моды в Европе – это, конечно, круто. Да еще вместе с русскими союзниками, которых тупые политики и интеллигентское варшавское чмо почему-то решило объявить врагами польского государства. Ага. Об этом событии завтра будет говорить вся польская молодежь. Кто с нескрываемой злобой, а кто и с завистью. «Какая ненависть к англичанам? Упаси нас, польская Матка Боска! Мы просто развлекаемся…» …А вот сербам не за что любить представителей стран, чья авиация бомбила их дома в когда-то красивом городе Белграде. Самого легендарного топ-боя «Делие» когда-то звали Арканом. И под его началом не только шизили на стадионах за любимую «Црвену Звезду». Но и воевали. Это, как вы понимаете, многое объясняет. Очень многое.

Глава 1

В Прагу мы в тот раз добирались не напрямую. Кто-то из парней предложил пробить «двойник» с заездом в Бремен, где местные «музыканты» из «Вердера» принимали в групповом турнире Лиги чемпионов грозный мадридский «Реал». Идея была одобрена. Причем на «ура». Инициатору поручили лично пробивать рейсы европейских авиаперевозчиков-дискаунтеров, чтобы бригаде подешевле туда добраться. Инициатива, она всегда наказуема. Он и нашел. Через Гамбург, оттуда «собакой» до Бремена. Из Бремена, после игры, опять «собакой» до Дортмунда, а там – самолетом до Праги. Больше всего меня поразила дискаунтерская стоимость перелета Дортмунд – Прага. Восемнадцать евро. Живут же, думаю, буржуи… В Дортмунде мы их и встретили. Уже после того как в Бремене футболян зазырили, пивасика нахлебались так, что чуть из ушей не текло, да сдуру чуть не разгромили к такой-то матери небольшую гостиничку, в которой ночевали. Илюше, видите ли, показалось, что на его старшего брата кто-то из персонала не так посмотрел. В нормальном состоянии Илюха – само добродушие. Теленок теленком. Большой, открытый. Доверчивый. Ага. Но только до тех пор, пока ему не покажется, что его ненаглядного братика кто-то обидеть норовит. Тьфу. Обидишь такого, как же. Тем не менее мальчика пришлось вязать чуть ли не всем составом, во главе со старшеньким. Иначе бы таких бед натворил… Здоровья-то у дурака – как блох на той барбоске. Немерено. Да и за границей первый раз, не понимает еще, что ежели какая метель – от местных ментов хрен откупишься. Повинтили, короче. Отнесли в номер, уложили баиньки. Хотели потом, при выписке, надавать по сусалам. Но когда увидели его утренние моральные переживания, усугубленные нехилым бодуном, просто тупо расхохотались и выдвинулись. В аэропорт. На «собаке». …Там-то мы их и встретили. Они таким сложносочиненным маршрутом в Русенборг выдвигались, в Норвегию, где их любимый «Челси» должен был обязательно победить на выезде неуступчивых местных пердяевцев. «Хедхантерс». Во всей красе, залитые под самую завязку немецким пивом, дешевым по их английским меркам. Почти тот же состав, что когда-то гонял с нами в Питер драться против суровых и упертых, но очень хреново организованных питерских бомжиков. Обычно такие встречи заканчиваются грандиозной пьянкой. С цыганами и медведями, что называется. И с почти неминуемым опозданием на все возможные рейсы. Вот только обычной радости на лицах наших британских союзников мы не обнаружили. Сдержанно улыбнулись. Поздоровались. И все. Ну, и че тут за фигня приключилась, думаю. А потом Дик, один из моих самых близких лондонских приятелей, отвел меня в сторону, угостил пивом и извинился. – Сорри, брат, – говорит, – мы, конечно, друзья и союзники. Но произошли некоторые события… – Мы вас в Москве чемпионата Европы лишили? – догадываюсь. Он кивает. – А еще, – вздыхает, – ваши парни очень жестко положили наших ребят после той игры. В том числе и мирных. В том числе, прости, Дэн, – и совсем детей. Я жму плечами. – Не неси, – кривлюсь, – ерунды, браза. Детей я там не заметил. Но даже если что-то такое и было, при чем тут движение?! Почему за это кто-то должен отвечать?! Я в вашем Лондоне, скажем, в районе доков, тоже никому из мирных фанатов гулять бы не рекомендовал. Положат и разденут, и даже фамилии не спросят. Или я не прав?! Он только вздыхает. – Прав, – говорит, – разумеется. Только попробуй убедить в этом наших придурков, особенно если они на взводе. В общем, в Австрии вас будут валить. И не только в Австрии, друг. А вот это, думаю, – совсем хреново. – Вы, – спрашиваю, – тоже участвуете? Он отрицательно мотает головой. – «Челси» отказался. Именно по тем причинам, которые мы с тобой только что обсуждали. Но это ничего не меняет, понимаешь, брат? Максимум, что мы можем, – это соблюдать нейтралитет и не выезжать на чемпионат Европы. Но если я увижу, что ты, Дэн, бьешь английского парня, – ты должен понимать, на чьей я буду стороне… Я кривлюсь и, вздыхая, допиваю одним глотком вдруг загорчившее пиво. Мог бы и не объяснять. – В Праге, – спрашиваю, – нас тоже уже ждут? Он медленно поднимает глаза и криво усмехается: – Я тебе этого не говорил… Я киваю ему, улыбаюсь, мы жмем друг другу руки и расходимся – каждый к своему рейсу. Пройдет меньше года, и мы снова станем союзниками: отношения между хулсами «Челси» и «Спартака» слишком давние и прочные, чтобы так просто прерваться. Но до конца чемпионата Европы в Австрии мы постараемся друг друга не замечать. Такие вот дела, думаю. Такие поганые у нас намечаются дела. Прежде чем сесть в самолет, я позвонил в Прагу тусующимся там парням из сербской «Делие». И попросил их присмотреться к болтающимся без дела по славной Златой Праге британцам. Так все и началось…

Глава 2

Ее звали Златой. Как Прагу. И влюбиться в нее было так же легко, как в этот город. Особенно после пары кружек темной «Крушевице». Раньше у меня никогда не складывались отношения с блондинками. Так получилось… …С англичанами мы с утра разобрались, конечно. Но неприятности с этим островным народцем, чуяло мое сердце, еще только начинались. И все же хороший почин следовало отметить. В каком-нибудь безопасном месте. Бритиша – народ злопамятный. И, надо отдать им должное, не трусливый. А битому неймется, это наши предки правильно заметили. Так на фига подставляться, особенно в таком расслабленном состоянии? Вот мы тот кабачок на набережной Влтавы и выбрали, хоть и был он для большинства наших парней, скажем так, – не совсем бюджетным. Зато безопасным. Проход между двумя древними зданиями – узкий, двое бы не разошлись – вел во дворик заведения. С другой стороны туда можно было добраться только по реке. Но не викинги же они. Напротив прохода – маленькая симпатичная кафешка. Туда я усадил пару скаутов из молодых, выделив им денег из общака и запретив пить местное, соблазнительно дешевое и вкусное пиво. Ничего, завтра оторвутся. Когда в Прагу подтянется основная масса красно-белых и англичанам будет не до нас. Они же все-таки не самоубийцы. Наших в Чехию тысячи три прибудет, как минимум. Не считая сербов с поляками. Если что – массой задавят. Реального хулиганья среди них – всего сотни три рыл, но бритишам и такой состав тут не выставить, при всем желании. Максимум, на что они могли рассчитывать – и, уверен, рассчитывали, – это привалить наш авангард. А значит, у них есть только сегодняшний вечер. Если мы им с утра желание не отбили. Похоже, кстати, на то. Но предосторожность не помешает. Потому я молодых и попросил посидеть в той кафешке, понаблюдать, не начнут ли кучковаться напротив нашего места отдыха подозрительные личности. И если что – сразу же звонить мне на мобильный. Расслабон расслабоном, а готовым надо быть ко всему. Чешское хулиганье тоже, кстати, не подарок. Хотя до нашего уровня пока что не дотягивает. Ну, а все остальные, включая нас с Жекой, его младшим братцем-гоблином Илюхой и Никитосом, пошли вниз пить пиво, есть знаменитое «печено вепрево колено» и орать патриотические песни военных лет. «Катюшу» даже поляки охотно подтягивали, особенно когда заметили случайно забредших в наш кабачок беспечных немецких туристов. У немцев перед этой нехитрой мелодией – генетический ужас. А у поляков к немцам – генетическая неприязнь. Такие дела… …Тут она меня и окликнула. Нет, не Злата. Ее подруга. Когда мы ввалились в ресторанчик, мне показалось, что это та самая испуганная девочка, которую мы от скузерского лапанья избавили. Барменша. Она сидела с двумя подружками за угловым столиком. Я потом еще пару раз взгляд в их сторону кидал: она, не она? Вот и окликнула. Подошла и, поставив передо мной литровую кружку пива, сделала легкий книксен: – Спасибо, русский! Ты меня сегодня утром просто спас: я здорово испугалась… Присматриваюсь – точно она. И по-русски довольно внятно лопочет, хоть и с акцентом. Но что такое акцент по сравнению с симпатичным личиком и точеной фигуркой? Полная фигня. Мы ее тут же к нам за стол усадили. И подруг привели. Они не возражали. Одну из них звали Златой. Она училась в Пражском университете, на славистике, и каждый раз, когда я смотрел в ее сторону, у меня начинала немного кружиться голова. Пиво тут было совершенно ни при чем. …А потом народ рванул в какой-то ночной клуб продолжать, а мы со Златой от них отстали и случайно оказались на Карловом мосту. Я когда-то читал: чтобы по нему пройтись, в Прагу специально приезжают влюбленные со всех уголков Европы. Типа, примета такая. Златина узенькая ладошка с длинными пальцами почему-то оказалась в моей пятерне. И с этим ничего невозможно было поделать. Она просто шла рядом и улыбалась. А мне ни о чем не хотелось думать, даже о завтрашнем матче со «Спартой» и о начинающейся необъявленной войне с англичанами. Такие дела. Давненько мне не было так хорошо. Она неожиданно запрыгнула на основание одной из украшающих мост древних статуй. – Держи меня, Русский! И решительно шагнула на узкий скользкий парапет нависшего над речным перекатом моста. Внизу было темно, там грозно шумела холодная ноябрьская Влтава. Я здорово испугался. Сгреб ее в охапку, втащил обратно на мост. – Ты что делаешь, сумасшедшая?! Смеется, упираясь мне в грудь сильными, ухоженными руками. – А что ты бы сделал, будь я и впрямь сумасшедшая? Я привлек ее поближе и заглянул в искрящиеся смехом серые счастливые глаза. – Пригласил бы тебя куда-нибудь выпить чашечку кофе. И ты бы обязательно согласилась. – Пойдем! Тут недалеко моя самая любимая кофейня. Можешь угостить меня блинчиками с клубничным мороженым. Сумасшедшие пражанки очень любят блинчики с мороженым и горячий ирландский кофе, ты слышал об этом, Русский? – Нет, – смеюсь в ответ, – не слышал. Но теперь запомню.

Глава 3

После кафе мы немного погуляли по Праге, и я поймал такси, чтобы отвезти ее домой. Но отвез не домой, а к себе в гостиницу. Так получилось. Просто нам совершенно не хотелось расставаться, это казалось нелепым и противоестественным. Она даже просилась пойти вместе со мной на завтрашнюю игру, но я воспротивился. Ведь наши отношения со «Спартой» всегда отличались некоторым… гкхм… своеобразием. Не в первый раз в еврокубках встречаемся. В третий. И ни разу не обходилось без эксцессов. И на самом стадионе, и за его пределами. До поножовщины доходило. Так что в лучшем случае можно было ожидать радостных кличей московского «мяса» про «чешскую курву» и «Наши танки будут в Праге!». Это Злате вряд ли понравилось бы. А еще некоторые из чешских бойцов обожали всяческие колюще-режущие предметы. – Извини, дорогая, лучше навести родителей. А то они, наверное, беспокоятся. …Впрочем, я и сам тогда до гостевого сектора с трудом добрался. А бойцов вообще заставил по телевизору трансляцию смотреть, хоть они и рвались на террасу. А вот поляки пошли. И, как выяснилось, правильно сделали. Если бы мы знали, что там будет на самом деле, я бы своих парней не стал от посещения стадиона отговаривать. Да они бы меня и не послушались. Даже под угрозой пожизненного лишения шенгенской визы. Потому как если полиция тупо убивает мирных фанатов твоей команды, ты обязан сделать все, чтобы этого не было. Чем бы это тебе ни грозило. А на секторе в тот вечер был настоящий ад. Но это выяснилось позже… …А утром мне позвонил из Москвы бывший топбой нашей фирмы, Гарри, и предупредил, чтобы я не пускал никого на это гребаное пражское эстадио. Чтоб ему сгореть. Блин. У старших свои источники информации. Надежные. Ни разу не подводили. Вот и сейчас… …От его телефонного звонка я и проснулся. Осторожно освободил плечо от Златиной головы со светлыми, немного спутанными волосами, взял трубку: – Здорово, Мажор. Прага на проводе. – Это хорошо, что на проводе. И не с бодунища, судя по голосу. Я боялся, что вы там победу над англичанами отметите. Есть чем гордиться. – Ну, – смеюсь, – повеселились немного. Что с утра, что по вечеру. Но лично я в порядке. – Это хорошо, – усмехается в ответ, – что в порядке. У меня, братан, для тебя не очень хорошие новости. – Что случилось? – дергаюсь. – Кого-то из парней повязали?! – Пока нет. Но если сегодня попретесь на стадион, повяжут обязательно. – Не понял. – Тянусь за сигаретами и невольно бужу Злату. Она фыркает, трется носом об мою щеку, щекочет мне грудь легкими, пахнущими детством и спелыми персиками волосами, закутывается в простыню и убегает в ванную. Мне хочется немедленно повесить трубку и мчаться следом за ней. Но я сдерживаюсь. Слишком разговор серьезный намечается. Мажор вздыхает: – Одна сорока новость на хвосте принесла. Наш с тобой любимый клуб написал письмо принимающей стороне. О том, что в славную столицу либерального чешского государства вместе с нормальными болельщиками прибыли отмороженные спартаковские футбольные хулиганы. С целью организовать массовые беспорядки. Чуешь, чем пахнет? Я бледнею. – Они что, совсем охренели?! – задыхаюсь. – Для местных копов это практически индульгенция! – А для ублюдков, работающих в нашем клубе, – холодно цедит Гарри, – возможность избежать штрафов. И не получить за эти штрафы люлей от горячо любимого начальства. А на таких, как мы, этим уродам – просто наплевать, андерстенд?! Пусть там тебя с парнями посадят или дубенаторами отоварят, потому что ты для них якобы представляешь потенциальную опасность, что за дела? Можно подумать, я что-то новое тебе говорю про отечественную, блин, бюрократию. – Ты лучше, что нам сейчас делать, скажи, раз такой умный. Гарри опять хмыкает. – Предупреждать парней, – говорит. – И искать в Праге бар с широкоформатным экраном. И – отключается. Вот и поговорили. Вздохнул, обернул задницу простыней, погасил окурок, поплелся в ванную. Злата там после душа насухо вытиралась. Посвежевшая и похорошевшая. Если можно еще больше похорошеть. Я как ее снова увидел, аж задохнулся – какая она красивая… …Быстро принял душ, почистил зубы, поскреб пальцами щеку, решил, что можно обойтись без бритья. И некогда, и лень, если честно. Пока что и так сойдет, а ближе к вечеру – разберемся. Сейчас – дела. И, блин, – срочные. Срочнее не придумаешь… …Выскочил из душа как ошпаренный. Злата даже испугалась. – Что-то случилось плохое? – спрашивает, с трогательным ударением на первое «о». – Ничего, милая, ничего, – целую, успокаивая, – просто мне надо срочно переговорить с ребятами. Хорошо? – Хо-орошо-о-о. Только недолго, ладно? У меня на тебя есть план. Я уже придумала, как мы с тобой проведем время до твоего футбола. Киваю, обнимаю ее одной рукой, другой тянусь к телефону. Так, думаю, а кому звонить-то? Хотя что тут думать. Никитосу, естественно. Быстро вставляю в аппарат очередную «левую» симку, набираю по памяти знакомый номер. – Здорово, – спрашиваю, – узнаешь? – Тебя хрен забудешь, – сипит спросонья. Видно, неплохо они вчера отожгли. Он там один сейчас, интересно? Или тоже с подругой? Не хочется, чтобы кто-то из парней о моей Злате как об одной из очередных «выездных моделей» подумал. Хотя могут быть вопросы. И даже проблемы. У нас к «девушке с выезда», в первую же ночь нырнувшей в койку, принято относиться, как бы это сказать… легкомысленно. И это, в принципе, правильно. Вот только у нас со Златой, я чувствую, другая история рисуется. Ну, разберемся как-нибудь. Отвлекся я что-то. – Ты сейчас в номере? – спрашиваю. – Нет, блин, на вернисаже, – зевает. – Хожу, сука, картины рассматриваю. Особенно нравится «Обнаженная в простыне». Хочу вот поближе взглянуть. А ты, скотина, отвлекаешь. Ага, усмехаюсь про себя. Значит, угадал. Не один, ой не один проводит ночь в покоренном городе наш Никитос. Кто-то ему, скотине такой, постельку греет. Ничего, думаю злорадно. Не одному мне обламываться. – Короче, слушай сюда. «Вернисаж» потом досмотришь. Если время будет. А пока – общий сбор. Внизу, в лобби, через пятнадцать минут. Опоздавший немедленно опиздюливается. И сербов с поляками не забудь предупредить. Обязательно. Время пошло. – Да ты че, Дэн, охренел?! Где ж я тебе их с похмелья-то собирать буду?! Да еще и братьев-славян разыскивать?! У сербов «первого» с собой, как говна, они могут до сих пор зажигать в полный рост. Или в таком отрубе сейчас, что их только с ОМОНом и поднимешь. И то вряд ли… – Ладно, – морщусь в трубку. – Сербов беру на себя. Насчет поляков Жеке позвоню, пусть разбирается. А вот наши остаются на твоей бродяжьей совести, усекаешь? Чтоб, как хрен перед случкой, все на первом этаже стояли. И не приведи Господи кто-то переберет с опохмелом. По бутылке пива в рыло, не более того. Иначе – сам понимаешь. Он наконец отвлекается от своей «Обнаженной в простыне» и врубается, что тема серьезная. – Понял, – вздыхает, – не вопрос. Давай, звони сербам. А Жеку я, черт с тобой, сам по-соседски обрадую. Вон он, на соседней шконке храпит, сволочь. Потому как ключи от номера у его лопоухого братца остались, а где братец пребывал, когда Жеке поспать приспичило, – тайна сия велика есть. Вот ведь блин, думаю. Я и забыл, что они с братом в одном номере остановились. Им так и удобнее, и дешевле. Жека ведь недавно женился и тут же ребенка себе заделал, идиот ждановский. А брат гранит науки грызет. Не пошикуешь особенно. Это я в последнее время подраспустился. И зарплата приличная, и тратить ее, блин, особо не на кого. К сожалению.

Глава 4

Быстро поцеловал Злату, попросил подождать меня в номере, натянул джинсы и свитер и рванул вниз, на ходу набирая Тима. Тот, на удивление, ответил на первом гудке. И голос не заспанный. Удивительно, учитывая, как он вчера «Катюшу» и «Напред, Звездо, ле!» затягивал, всех остальных заводил под пиво да под сливовицу. В неимоверных количествах. Хотя, нет, не удивительно. Как раз наоборот, понятно. «Первый». Я это дело в последнее время не жалую, особенно в сочетании с алкоголем. – Привет, – спрашиваю, – это я, узнаешь? – При-ивет. Не знал, что ты мож… можешь, так?.. пробудиться в рань. Думал, спишь. К тому же ты уходил с красивая девушка. – Девушку попозже обсудим, брат. Она, походу, и правда моей оказалась. А сейчас проблемы. Конкретные. Ты от моего отеля далеко? – Нет, – сразу становится серьезным. – Пять минут. – Жду. Чем быстрее, тем лучше. Для нас для всех. И отрубаю связь. На всякий случай. Вряд ли местные полисы всех пасут и палят, но в свете последних событий лучше особо не выеживаться. Внизу уже тер красные глаза здоровенными кулачищами и непрерывно зевал заспанный Жека. По углам тусила добрая половина бригады. И Илюха, богатырь, блин, былинный, круги нарезал с виноватым видом. Достанется ему сегодня от братца. По-любому. Интересно, он до поляков дозвонился? Ладно, сам потом скажет. Никитоса еще нет, видно, выковыривает из номеров остальных. Подхожу к стойке лобби-бара, заказываю себе стакан минералки с газом и чашку двойного эспрессо. Все не скрывают возмущения. Им бы сейчас пивка. Лбы здоровенные. Ничего, ближе к вечеру нахреначатся. Хотя вести себя надо будет потише, мало ли какие меры местная полиция заготовила после такого подарка от нашего родного спартаковского менеджмента. Скорее всего, чисто стадионными делами ограничатся, но могут и по особо шумным заведениям проскрестись. С них станется. А мне еще на Евро в Австрию сгонять охота, что с закрытым шенгеном будет затруднительно. Да и на Новый год неплохо бы куда-нибудь завалиться. Лучше, конечно, в тропики. Может, даже – со Златой. Ага. Надо спросить, только поаккуратнее. У нас ведь всего лишь второй день знакомства рисуется. Неудобно. Я поднес к губам чашечку крепчайшего кофе, и мне показалось, что от кончиков моих пальцев сквозь густой запах свежемолотых кофейных зерен донесся аромат ее пахнущих летом и персиком волос. А может, ну его все?! Предупрежу сейчас парней, и обратно в номер, впереди собственного визга. Погуляем со Златкой по Праге, перекусим неподалеку от Староместской, а футболян можно и в гостишке потом зазырить, наверняка же показывают. Кубок УЕФА все-таки, групповой этап. И фигня, что их «Спарта» в этом году никакущая. Есть шанс отобрать очки у русских, которые считаются фаворитами. А это – всегда событие. …Нет, тут же обрываю себя. Ты че, Дэн, совсем с катушек свернулся?! Парни-то тебя, может, и поймут. А ты сам?! Вряд ли. Взялся – вези. На этом выезде за своих парней отвечаешь ты. И никто другой. Точка. Ага. И до свидания. Допил одним глотком кофе, хлебнул минералки, не спеша закурил. Обвел глазами притихшее лобби. Вроде все в сборе. Вон уже и сербы во вращающуюся дверь пролезают, и Никитос последних сонно-похмельных бойцов подзатыльниками подгоняет. Добил сигарету, позвал парней. Поздоровался с теми, кого не видел. С поляками, в частности. С особо подчеркнутым уважением. А с сербами – так даже обнялся. Любят они это дело. Южане. Отозвал в сторонку топ-боев, коротко доложил обстановку. Парни поскрипели зубами, но проблемой озаботились. В полный, что называется, рост. На стадио в полном составе решили выдвинуться только парни из польской «ТМ». Говорят, если траблы с полицией – так за ними сюда и ехали. Хоть развлечемся, как следует, – не все же время сраных англичан по местным барам гонять. Ну, и мы с Жекой на всякий случай туда отправились – за порядком приглядеть. Мало ли что… …На гостевых секторах пражского стадиона был ад. Самый настоящий. Чешская полиция и, как выяснилось потом, переодетый в стюардов спецназ не для того туда пришли, чтобы порядок охранять. Наоборот. У них была «охранная грамота» – предупреждение от администрации «Спартака» о «планирующихся массовых беспорядках». И разрешение на применение силы и спецсредств. Заранее! Этим, с их убогой полицейской точки зрения, грех было не воспользоваться. Мы же, по глупости своей, подумали, что если большей части реальных хулиганов на секторах гребаной пражской «Летны» копы не обнаружат, то все пройдет тихо и мирно. Куда там! Им, как выяснилось, мирных болел окучивать дубьем и забрасывать свето-шумовыми гранатами даже интереснее. По крайней мере, никто в обратку не идет. Что, блин, может доставить этим пидарасам в погонах, постоянно орущим о шестьдесят восьмом годе и «русских оккупантах», большее удовольствие, чем бить по головам русских девочек и мальчиков резиновой палкой или тяжелым спецназовским кулаком в боевой перчатке со стальными вставками?! Противостояли этому беспределу только наши польские братья, за что им низкий поклон. Ще Польска не згинела! Уважаю. С ними стояли несколько наших парней, которые либо пренебрегли предупреждением, либо, тупо увлекшись пивом, смешанным со сливовицей, его просто не слышали. Один даже «прорыв» на поляну исполнил. С надписью на футболке: «Я русский». Красавец. Фотография «прорыва» потом все либеральные СМИ обошла – как доказательство «русского фашизма в фанатской среде». Вот интересно: почему, скажем, купальник из звездно-полосатого пиндосского флага – это здоровый американский патриотизм и искренняя любовь к демократии, а невинная надпись «Я русский» на футболке – шовинизм и разжигание национальной розни? Сколько ни расспрашивал потом своих самых либеральных сослуживцев – так никто и не ответил. Фашизм – и все дела. Ага. Все-таки что-то тут не совсем чисто… …Они стояли, не сопротивляясь. Сцепившись локтями и тупо закрывая своими телами перепуганных до смерти обычных фанов, на которых перли местные спецназовцы. Предварительно забросав гостевой сектор с женщинами и детьми гранатами, предназначенными для разгона особо агрессивных демонстраций – типа срывающих очередной саммит антиглобалистов, вооруженных арматурой и бутылками с «коктейлем Молотова». А мне лично было не до сопротивления. Я шнурки сдуру перевязать решил, и тут у меня под носом свето-шумовая граната рванула. Ни хрена дальше не помню, только урывками. Меня Жека сразу же с сектора уволок, мимо полицейских. Те, что удивительно, пропустили. Наверное, видок был соответствующий. В башке туман, в ушах странно хлюпает. Как потом выяснилось, кровь. Я-то надеялся, что только из носа течет. Ага, щаз. Но пришел в себя достаточно быстро. В сортире какого-то ресторанчика, куда меня Жендос умываться затащил. Холодная вода и оттянула. Да еще, видимо, опыт. А так – был бы мозг, стопудово было бы сотрясение. Умылся, доехали до гостиницы, переоделись – не только я в крови с ног до головы был, тащившему меня на себе Жендосу тоже досталось – и рванули к парням. …Ни мразям в нашем клубе, писавшим это подметное письмо, ни мразям в чешской полицейской форме, применившим спецсредства против мирных людей, пришедших посмотреть футбол, ни от меня лично, ни от моих парней прощения не будет. Ни-ког-да. Мы к вам еще приедем, уроды, помните об этом. Рано или поздно. Вопрос времени. …А парни так и просидели в теплом уютном баре, погрели задницы под пивко и чешскую печеную свининку. И только потом, после игры, после нашего с Жекой приезда, почти всю ночь мотались по больницам и участкам, пытаясь хоть чем-то помочь попавшим в беду людям. Получалось хреновастенько. В полиции нас чуть было самих не арестовали, и, если б не ребята из российской консульской службы, могли случиться и более серьезные неприятности. Жека лез буром, да и все остальные не отставали. Особенно после того, как в первой же больничке увидели прожженную насквозь, до зубов, «случайно отлетевшим» осколком свето-шумовой гранаты щеку пятнадцатилетней русской девочки. И мертвые, остановившиеся глаза впервые взявшего ее на стадион отца. И Ваньку Комбата, лидера объединяющей мирных ультрас «Фратрии», плачущего от бессилия. Злата работала переводчиком: размахивала перед лицами копов паспортом гражданки Чешской Республики и требовала прекратить издевательство. Переводила она моих парней почти дословно. Не сильно… гкхм… стесняясь в выражениях. Слово «курва» слетало с ее уст так же изящно, как строки чешского поэта, которые она взахлеб читала мне днем, до игры, когда мы снова пошли гулять на Карлов Мост. Тут я и понял, что пропадаю. И кажется, блин, окончательно.

Глава 5

Вылетали мы из Праги только через день после матча, вечером. Но торчать в городе после вчерашних событий не хотелось. Вот и решили куда-нибудь быстренько метнуться, проветриться. Собрались было сгонять одним днем в Карловы Вары, но Златкина подружка, та самая барменша, с которой все и началось, посоветовала прокатиться на Кутну Гору, посмотреть знаменитую Костяницу, церковь, построенную из человеческих костей в память о жертвах средневековой чумы. Типа, нельзя в Чехии побывать и это место не посетить. Странно. Я в Праге был далеко не впервые и про Костяницу мне слышать доводилось. Но ни разу там не был. Ну, и зажегся, естественно. Парни тоже встрепенулись, – типа, ну, ни фига же себе. Поехали… …Мрачное зрелище, доложу я вам. Особенно меня поразили подвески и светильники. Из мелких и крупных человеческих костей. Многие, похоже, из детских. Бр-р. Вышли мы оттуда потрясенные и подавленные. В книжках про такое читать иногда даже прикольно. Но когда видишь своими собственными глазами… Не знаю. Мировосприятие точно меняется. Иногда – совершенно радикально. Кто-то, наверное, после таких вещей начинает верить в Бога. А кто-то – наоборот, перестает. Когда мы зашли перекусить в первый попавшийся кабачок и случайно накрыли там пятерку бритишей из Лидса, пользоваться этой приятной в любое другое время неожиданностью никому не захотелось. Да пошли они. Пусть живут, суки. До поры до времени. Нас-то тут, с учетом пары-тройки приблудившихся поляков, десятка три. Не считать же парней по головам. И так все понятно. Но поторопиться стоило. Во избежание, так сказать. Я остановил своих поднятой вверх рукой и, криво усмехаясь, подошел к заставленному пивом столику бритишей. – Hi there, – кривлюсь немного насмешливо. – Did we meet before? Достал сигарету и демонстративно медленно прикурил. – We are in unequal position, – продолжаю, – so just pay what you have to and get out of here. Before we get angry. Из всей пятерки дернулся только один. Тот самый здоровенный лосяра, с которым мы уже дважды неудачно для его задницы пересекались. Но его тут же схватил за руки приятель. Остальные просто кивнули и подняли вверх пустые ладони, поддерживая наше миролюбивое начинание. Потом что-то быстро подсчитали, бросили на стол кучку мятых купюр и гуськом потянулись к выходу. Лосяра, правда, подзадержался. – I remember you, – рычит, – russian asshole! И ушел следом за остальными. Я только плечами пожал. Я тебя тоже люблю, думаю. Мы с тобой обязательно встретимся, и не раз. Подумаешь… Зато настроение-то как сразу улучшилось! Теперь можно и по пивку, безо всяких мыслей о средневековых ужасах…

Глава 6

…Ночью усталая Злата, прижавшись ко мне всем телом, вдруг предложила поехать пообедать к ее родителям. Она после поступления в университет снимала небольшую квартирку неподалеку от Вышеграда, у них так принято. А не рановато ли, думаю. Но деваться некуда. Соглашаюсь. Ладно. Не свататься же к ним еду. Так, познакомиться с родителями своей новой девушки. Нормальное явление. Ни к чему не обязывающее… …Вылетали мы с парнями, как я уже говорил, поздно вечером, «Аэрофлотом». «Чешскими авиалиниями» можно и подешевле добраться – в одну-то сторону, но они летают в Москву по утрам, а какой идиот помчится в выходной день из стылой, но солнечной и прозрачной Праги в слякотную, плотно закрытую толстыми облаками и насквозь пропитанную лужковскими реагентами Москву? Кроликов в других местах разводят. На других фермах. Несмотря на весь наш неподдельный патриотизм. Чек-аут был в нашей гостинице, как и по всей Европе, – в двенадцать дня. Поэтому с утра я покидал шмотки в сумку, расплатился за мини-бар кредиткой на ресепшен, закинул сумку в гостиничную камеру хранения, мы вызвали такси и – поехали. Квартира Златкиных предков располагалась в симпатичном особнячке на одной из тихих улочек Нового Места. Большая, гулкая, чуть пыльноватая, она свидетельствовала о благополучии владельцев. Предки моей новой девушки явно не бедствовали. Как они, интересно, отнесутся к знакомству дочери с околофутбольным отморозком, да еще русским в придачу? Русских ведь такие чехи не просто «не любить» должны. А тихо ненавидеть. Посмотрим, посмотрим. Хотя и плевать, в принципе. К счастью, у меня не было времени разглядывать обстановку и размышлять над проблемами чешско-российских отношений: тут же появилась уютная пухлая тетка с характерными повадками восточноевропейской прислуги и пригласила нас в гостиную, где уже был накрыт стол. Стол был, кстати, ничего себе. Скорее не чешский, а английский. Или – старосоветский, судя по фильмам об отечественной номенклатурной элите. Родители моей девушки даже на первый взгляд казались куда более интересными. Отец – высокий, худой, сутуловатый, сильный мужик хорошо за пятьдесят в строгом дорогом костюме. И худенькая изящная мама в длинной светлой юбке и темной блузке, с копной длинных пепельных волос – приблизительно того же возраста. Я бы не возражал, чтобы Злата в возрасте «за пятьдесят» выглядела так же. Порода, блин. Хорошо, я догадался чистый серый свитер надеть от «Барберри» и относительно свежие голубые джинсы с белыми кроссовками. Хотя на фоне этой породистой чопорности видок у меня был все равно, как бы это помягче сказать, – не соответствующий. Ну, да ладно. Английский у меня приличный, тут я не подкачаю. Пусть гадают, откуда мой неистребимый славянский акцент. …Златка разрушила всю строгость атмосферы, радостно кинувшись маме на шею, а ее отец крепко пожал мне руку и обратился на языке родных до самых печенок осин. С едва уловимым акцентом. – Присаживайтесь, молодой человек, где вам удобнее. Или, может, аперитив? Ага, думаю. Так вы, господа, похоже, из «бывших». Понятно тогда, откуда в вашем доме эта знакомая номенклатурная стилистика. Мне стало легче. Но от аперитива отказываться не стал. А то в горле пересохло, пока наблюдал, как Злата с мамой о чем-то по-чешски щебечут, не обращая на нас, мужиков, внимания. – Не откажусь, – говорю, – только, если можно, – что-нибудь национальное. Недолюбливаю все стандартизированное, в том числе еду и напитки. Гляжу, папаша смотрит на меня еще более заинтересованно. Хмыкает, лезет в старинный, темного дерева буфет, достает оттуда пыльную, зеленого стекла бутылку без этикетки и две пузатых хрустальных рюмки. – Это сливовица, – поясняет, разливая по рюмкам прозрачную коричневатую жидкость, – но не простая. Мой отец такую делал, на хуторе. Его убили в шестьдесят восьмом. Не ваши, свои. За то, что был коммунистом и любил Советы. А мне, студенту, было тогда девятнадцать, и я участвовал в беспорядках с другой стороны, поэтому потом пришлось бежать в Германию. Там я… м-м-м… скажем так, разбогател, женился на Анеле, Златиной маме, и в девяносто втором вернулся сюда, в Прагу. Купил бывшую квартиру родителей, и теперь мы в ней живем. А сливовицу эту покупаю у соседей моего отца, там же, неподалеку от его хутора. И – смотрит на меня внимательно. Ждет, как я отреагирую. Я только плечами пожал. – Ничего, – говорю, поднимая пузатую рюмку, – особенного. У меня дед по маме почти двадцать лет провел в сталинских лагерях. Профессор, лингвист. Кому он там понадобился – черт его знает. А другой, по отцу, всю жизнь служил в КГБ, хотя особо и не выслужился. Он вполне мог быть среди тех, кто посадил маминого отца. Они всегда обсуждали это, когда садились выпивать вместе. Я тогда маленький был, но хорошо помню их беседы. Он кивает, тоже поднимает рюмку и улыбается: – Меня зовут Мартин, – говорит. – У нас не принято звать по отчеству. – Данила, – отвечаю, – можно Дан или Дэн. Отчеств и я не люблю. Но у нас принято чокаться. – А вы колючий человек, Дан, – улыбается. – Я и сам такой. А чокаться я умею, потому что работаю с русскими. – Ну, тогда прозит! – улыбаюсь в ответ, и мы чокаемся. Сливовица оказывается обжигающе крепкой, градусов под пятьдесят, но удивительно мягкой и вкусной. Просто отличные ощущения. Серьезный напиток. Где-то пониже горла вспухает и начинает медленно скатываться вниз по пищеводу густой, мохнатый, теплый комок, и рука непроизвольно тянется за сигаретами. Мартин усмехается. – А вот курить, Дан, у нас можно только в специальной комнате. Пойдемте, я вас провожу. И говорит что-то по-чешски, обращаясь к Злате и ее маме. Потом подхватывает одной рукой бутылку со сливовицей, а другой, продолжая улыбаться, указывает мне путь. – Прошу! …«Специальная комната» оказалась просторным кабинетом, в котором крепкий мужской запах трубочного и сигарного табака намертво въелся в стены. Два темно-коричневых кожаных кресла, такого же цвета диван со скомканным клетчатым шотландским пледом, журнальный столик с парой массивных пепельниц и большим сигарным ящиком, небольшой шкафчик, уставленный разнокалиберными бутылками и стаканами. Несколько черно-белых рисунков в тонких металлических рамках на крашенных светло-кремовой краской стенах. Ваза с букетом каких-то засушенных полевых цветов. Всё. Мне тут понравилось. Мартин подошел к столику, широким жестом открыл ящик – мол, угощайся. – Я курю только сигары. Поэтому процесс будет небыстрым. Присоединяйтесь, Дан. Я заглянул в ящик. Мама дорогая! Чего там только нет! От банальных «Кохиб» с «Давидофф» до каких-то экзотических «Churchill» и «Macanudo Homemade». Я таких и не видал. Хотя, честно говоря, не знаток. Я вздохнул, представил себе, как буду выглядеть с сигарой в зубах в своем свитере, джинсах и белых тапках, – и вежливо отказался. Хотя хотелось подымить. Покрасоваться. Но… – Спасибо, – говорю, – Мартин. Но, мне кажется, сигара требует определенного состояния души. А я сейчас не готов. Может быть, как-нибудь в следующий раз. Он кивает, смотрит на меня с неподдельным интересом. Как будто исследует. Ну-ну, дядя. Относиться ко мне свысока я еще никому не позволял, даже Мажору. – Вы странный русский, Дан, – усмехается. – Обычно ваши соплеменники стремятся произвести впечатление. Задумчиво закатывают глаза, даже если им приносят откровенный уксус вместо вина – была бы этикетка. Это выглядит довольно забавно. А вы явно курили сигары, я догадался по глазам. Ну, курил. Не могу сказать, что часто. Не мой стиль, это раз. И не мой уровень, если честно. Вот разбогатею, брюхом обзаведусь, костюмом от «Бриони»… Тогда да. А пока я и галстуки не очень-то уважаю. Какие уж тут сигары. – Вам, Мартин, видимо, просто не везло с русскими партнерами. Ведь процент невоспитанных нуворишей среди русских и чехов примерно одинаков. Он хмыкает, отрицательно качает головой. Морщится. Ага. – Не нужно льстить ни себе, ни своему народу. У нас, чехов, к примеру, значительно меньше интеллектуалов да и просто глубоких людей. Мы слишком поверхностно относимся к жизни. У нас не так много талантов, потому что мы маленькая нация. Но и богатых хамов у нас все-таки меньше, чем у вас, Дан. Мы куда больше Европа, чем вы, только не обижайтесь. Опять жму плечами и наконец-то прикуриваю. – Насчет хамов соглашусь, – выпускаю струйку легкого сигаретного дыма. – Хотя специально этим вопросом не интересовался. А вот насчет Европы – готов поспорить. Хотя бы потому, что не слишком хорошо понимаю, что она такое есть, Европа. Между немцем и итальянцем различий никак не меньше, чем между русским и чехом. А все, что эту вашу «единую Европу» объединяет, – это англосаксонский миф о либеральной демократии. Впрочем, ваше дело, во что верить. Пока я говорю, он продолжает задумчиво копаться в ящике с сигарами. Наконец выбирает легкий и светлый «Давидофф», аккуратно обрезает кончик стильной стальной гильотинкой, задумчиво нюхает и откладывает в сторону. Потом плещет себе в стакан немного односолодового «Маккалана» и наконец поворачивается в мою сторону. – Вам, кажется, понравилась наша сливовица? – спрашивает. – Или предложить чего-нибудь другого? Я хмыкаю. – Понравилась, – улыбаюсь. – Так что предлагать ничего не надо. Достаточно рассказать, какую взять рюмку, чтобы не показаться смешным. Мне ведь не каждый день приходится пить сливовицу. Он заразительно хохочет, я тоже улыбаюсь. Потом встает и ставит передо мной такую же толстобокую хрустальную рюмку, как те, из которых мы пили в гостиной. – Вы мне нравитесь, Дан, – продолжает улыбаться сквозь выступившие от смеха слезы. – В вас есть стиль. Когда дочь сказала Анеле, что влюбилась в русского парня, приехавшего в Прагу на футбол, я сначала здорово испугался. Извините. Так, думаю. Нет, ну ни хрена же себе. Уже «влюбилась»?! А мне об этом сказать, блин, язык отвалится?!! Хотя нет… Она же все-таки девчонка… Но вид у меня, видимо, настолько ошарашенный, что Мартин снова начинает хохотать, просто, сцуко, как подорванный. Н-да, думаю. Надо исправлять ситуацию. Наливаю себе сливовицы, поднимаю рюмку, киваю Мартину. Он тоже вежливо поднимает вверх свой толстостенный стакан с виски. Ну, поехали. Выпиваю сливовицу одним глотком, морщусь, выдыхаю, закуриваю новую сигарету. – Чего же вы испугались? – делаю, в манере нашего старшего друга Али, левую бровь «домиком». Он вздергивает вверх покатые сильные плечи и от этого еще сильнее сутулится. Потом кивает каким-то своим мыслям, снова берет в руки сигару, прикуривает ее от длинной изящной спички из специального деревянного коробка. Пижон, блин. Какой же ты все-таки, сцуко, пижон престарелый! Видно, не наигрался в детстве в красивую жизнь, гонял тебя влюбленный в Советы папаша-коммунист, по полной, блин, программе. По самые гланды, небось, впердоливал, знаю я этих идейных аскетов с горящими, как у кота на течную кошку, глазами. Вот ты от него на баррикады и сбежал. И сейчас «добираешь». Хотя и сильный мужик. И умный, чего уж там. – Ну, как… Знаю я публику, которая приезжает на футбол, а потом громит магазины. У наших знакомых бар недавно пострадал. Ваши соотечественники передрались с какими-то случайно попавшими в Прагу англичанами. Там, кстати, подруга Златы подрабатывает барменом у своих родителей. А вы и вправду так любите футбол? Ладно, усмехаюсь про себя. Подробности вам, папаша, ни к чему. Надеюсь, дочь не поделится. А то ты всю свою сигару сожрешь, вместе с золотистым бумажным ободком. И не подавишься. – Люблю, – киваю. – У каждого человека должно быть что-то свое, глубоко личное. Для меня это футбол. И великий футбольный клуб «Спартак-Москва». Тут уж ничего не поделаешь. – Если честно, не одобряю. Но понимаю. А чем вы помимо футбола увлекаетесь? Вздыхаю. Не дожидаясь разрешения, наливаю себе еще одну рюмку сливовицы. Делаю маленький, осторожный глоток, катаю огненный шарик по нёбу, как дорогой коньяк. Ничего. Впечатляет. Затягиваюсь, тушу недокуренную сигарету. – Это, – говорю, – очень сложный вопрос, Мартин. Работой, наверное. Пиво люблю, книжки читаю. В кино почти не хожу. Ах, да. Кот у меня. Арамис. Здоровенная лысая сволочь. Кремовая. С белой грудкой и грустными желтыми глазами. Молодой еще, два года всего. Сейчас, пока я здесь, у знакомых живет, со своим папашей за территорию воюет. Даже не у знакомых. У друзей. Хорошая семья. Недавно я туда звонил, хозяйка говорит, он скучает. Сильно. – А у вас, Дан, – спрашивает, – у вас хорошая семья? Я поворачиваюсь к нему. Не головой, всем корпусом. – У меня, – чеканю, – нет семьи, Мартин. И прошу не задавать мне вопросов на эту тему. Никаких. О друзьях, о работе – пожалуйста, сколько угодно. На эту тему – нет. Он внимательно смотрит на меня, потом смущенно отводит глаза. – Извините. – Ничего страшного, – говорю. – Все живы. Живут в Испании. В Марбелье. Отец, мама, сестра. Младшая. Невеста меня бросила. Семь лет назад. Живет с мужем, мелким олигархом, во Франции, на Лазурном берегу. Слышать ни о ком из них, кроме, пожалуй, сестры, я не хочу. Говорить тоже. Он качает головой. – А вы, Дан, – спрашивает, – где живете? – Я? – криво усмехаюсь. – Я – русский. Допиваю одним обжигающим глотком всю оставшуюся в смешной пузатой рюмке чудесную самопальную сливовицу. И наливаю следующую. Мартин встает, кряхтит, трет поясницу и идет к шкафчику за второй такой же рюмкой. Возвращается, ставит на стол. Наливает, поднимает, подмигивает. Нормальный он все-таки мужик. Уважаю.

Глава 7

А потом он докурил свой долгоиграющий «Давидофф», и мы пошли обедать. Ничего особенного. Нельзя сказать, что отрава, но и пальчики облизывать я бы не стал. Вроде и вкусно. А вот добавки просить не хочется. Есть такие столы. Все хорошо. Но как-то безвкусно, не по-домашнему. Да и общая беседа за столом тоже не клеилась: Златина мама совсем не говорила по-русски и очень плохо – по-английски. А немецким и чешским не владел я. Ничего, бывает. Некоторые даже мечтают о такой вот почти глухонемой теще, думаю. А потом обрываю себя: что это тебе, старина, в твою покрытую шрамами башку такие дурные мысли лезут? Теща какая-то! Совсем обалдел? Истосковался по домашним котлеткам?! Так Златка тебе их точно готовить не будет. Не тот типаж… …Что-то домой захотелось. В Москву, в Москву. Ага, уже улетел. Сижу, вилкой и ножом свинину с кнедликами ковыряю. А на душе – самая настоящая паника. Ты в этот раз, брат Дэн, попал по-настоящему. Реально попал. Сгорел, можно сказать. Спалился. …Поэтому, когда Мартин снова предложил в курительную комнату прогуляться, вы даже представить себе не можете, как я обрадовался! Хоть, думаю, мозг немного в порядок приведу, под сливовицу да под умные разговоры. …Ну, уселись. Он опять себе виски плеснул, я – сливовицы. Закурили, каждый свое. На этот раз он тот самый неизвестный мне сорт «Macanudo» выбрал. Который homemade. Ничего так аромат. По крайней мере, со стороны. Сидим, молчим. Думаем. Каждый о своем. Хотя – черт его знает. Может так случиться, что оба как раз о его дочери и размышляем. Похоже. – А скажите, Дан, – спрашивает неожиданно, – я же совсем про вас ничего не знаю. Вы вот, к примеру, разрешили о вашей работе спрашивать. Чем вы занимаетесь? Какой у вас бизнес? Улыбаюсь, полощу горло сливовицей. Про себя он рассказывать не торопится. Он тоже улыбается: – Я работаю в энергетике, поэтому у меня так много русских партнеров. Я открылся, да? Ага, думаю. Думаешь, я не догадался? Нефть, газ. Вариантов-то – всего ничего. – Ну, – говорю, – если по бизнесу гадать будете, то наверняка не угадаете. Потому что я не бизнесмен. Журналист. Как у нас говорят – бумагомарака. Он неожиданно удивляется: – Репортер? – Был когда-то репортером. Сейчас скорее чиновник. Заместитель главного редактора. Хотя иногда пописываю. Для души. – Да?! – удивляется еще больше. – А какое издание? Я немного ваш рынок прессы понимаю. Правда, в основном, деловой. Киваю. – А я, – хмыкаю, – сейчас в деловом издании и работаю. Раньше в ежедневке трудился, мне очень нравилось. Там жизни больше. А потом устал, и когда должность нынешнюю предложили, согласился, почти не раздумывая. И – называю издание. У него аж брови наверх полезли. Неудивительно. Контора, в которой я сейчас тружусь, весьма уважаемая. И заслуженно. Стыдиться нечего. Полез в карман, достал оттуда портмоне, вынул визитку, протянул. Он прочитал, по-детски шевеля губами. Понятно: говорить по-русски и читать на кириллице – это не одно и то же. – Злата знает? Жму плечами. – А зачем? – спрашиваю. – Придет время – скажу. Мы, Мартин, извините, всего три дня назад познакомились. Он кивает. – Ну что ж, моей девочке, кажется, повезло. Тут я не выдерживаю: – Да откуда вам знать, повезло ей или не повезло?! Вы бы сначала хоть у нее или у меня спросили! И – осекаюсь. Потому что он внимательно смотрит на меня и грустно улыбается. Некоторое время молчим. Видимо, что-то осознавая. Оба. – Дан, – говорит он наконец. – Мне в следующем году исполняется шестьдесят лет. Когда вам будет столько же, вы поймете, что не всегда обязательно спрашивать. Иногда достаточно просто смотреть. И наливает нам по рюмке сливовицы. Он ее, похоже, очень уважает. По крайней мере, в виски только кончик сигары окунает, а это зелье с удовольствием опрокидывает стопками. Даже у меня реже рюмка пустеет. Что здесь, что за обедом. И ведь не пьянеет. В то время как у меня в голове шуметь начинает. А я алкогольный удар держать умею. Проверено. – Давайте, – вздыхает, – Дан, просто выпьем. И немного помолчим. У каждого из нас свое время. Я скажу банальность, но времена жизни похожи на времена года, и это особенно остро чувствуешь поздней осенью. Неважно, светит ли в этот день почти летнее солнце или идет тоскливый последний дождь. Ты все равно знаешь, что это осень. Но в любом времени есть свои преимущества. Что ж, выпить так выпить. Если хороший человек предлагает, какой смысл отказываться? Сидим, молчим. Потом он снова вздыхает. – Знаете, Дан, – говорит. – Вы, русские, предавали нас, чехов, не один раз. Наши деды в Первую мировую войну переходили на вашу сторону и воевали против Германии и Австрии за славянское братство. А вы вместо славянского братства устроили чудовищную революцию. И отправили их на бойню. Потом вы освободили Чехию от немцев во Вторую мировую, и мы вам снова поверили. А вы предали в шестьдесят восьмом таких как я, мечтавших о социализме с человеческим лицом. Это ведь мы, чехи, придумали это «человеческое лицо». Вы журналист, образованный человек, значит, знаете. Мы тогда хотели провести эксперимент на себе и показать пример всем, и вам в том числе. Но вы ввели танки. А в девяностом вы предали таких как мой отец. Тех, кто верил вам до конца. Это все теперь просто история, да. И ее не надо ворошить, надо жить сегодня, а не вчера. Пыль на страницах мешает дышать свежей травой и вам, и нам. Поэтому прошу только об одном. Не предавайте мою дочь. Этого я вам не прощу. Никогда. Молчу, думаю. Он почти правильно говорит по-русски. Но только почти. И это касается не только грамматического построения фраз. – А если ваша дочь предаст меня – так, чисто гипотетически. Ее простите? – Прощу, конечно. Она же моя дочь. Я с трудом сглатываю комок в горле. Н-да… – Ничего себе, – качаю головой. – У вас отличная логика. Он снова улыбается и снова наполняет рюмки сливовицей. – Вы, русские, считаете себя великим народом. И правильно считаете. Вы – великий народ и поэтому должны думать только во вторую очередь о себе, а в первую – о справедливости и других принципах. А мы, чехи, – просто народ. Хороший народ. Но маленький. Поэтому думаем в первую очередь о себе. Так надо. Кроме того, ты мужчина. А мужчина, который позволяет женщине предавать себя, виноват в этом сам. Я имею право это тебе говорить. Потому что я тоже мужчина. Это понятие не национальное. Поднимает рюмку и тянет ее к моей. Немного поколебавшись, чокаюсь, и мы выпиваем. Н-да, думаю. Вполне возможно, я женюсь на твоей дочери, чех. Но первое, что я сделаю, – это увезу ее отсюда в Москву. И когда мы будем навещать вас в Праге, мы никогда не остановимся в вашем доме. Только в гостинице. Нет, мы будем к вам приезжать обедать, я с удовольствием выпью с тобой сливовицы и, быть может, даже попробую твоих сигар, но останавливаться в твоем доме я не буду никогда. Ты мне нравишься, чех. Но мы – слишком разные. А твоей дочери придется обрусеть. Никуда не денется. Уж я – постараюсь.

Глава 8

Только когда мы со Златой уселись в такси, я понял, как же мы с ее отцом серьезно набрались. Коварная штука эта домашняя сливовица. Типа кавказской чачи. Пока сидишь, пьешь – вроде бы все ничего. А стоит подняться… …Хорошо еще в лобби нашей гостиницы, когда мы приехали, сербы сидели. Приехали с парнями напоследок подосвиданькаться. Подошел к Тиму, пошептался. Тот подозвал одного из своих, и мы с ним прогулялись до туалета, откуда я вернулся в куда более бодром состоянии. Ожидавшая меня на гостиничном диванчике Злата так ничего и не заметила. Я, в принципе, с «первым» в последнее время осторожничаю. Слишком уж увлекательная это карусель. Далеко укатиться можно. Но тут как раз тот случай. Всобачил в себя столько, что даже на «отвальную» кружку пива с парнями решился. Правда, предусмотрительно выбрав легкое светлое «Крушевице». Похлопал по плечам сербов и своих парней, пообнимался. А потом долго-долго целовался со своей неожиданной судьбой у автобуса. Запоминал вкус ее губ. И прочие приятные на ощупь выпуклости и изгибы. Встретимся-то явно не скоро. Непросто это – любить друг друга по разные стороны границ. Надо что-то вечно придумывать. Но мы, блин, легких путей не ищем. И – никогда не искали. Пока что удалось договориться только о совместной встрече Нового года у меня, в Москве. Обещала. А раз уж обещала, никуда не денется. Не позволю. Да, возможно, о поездке куда-нибудь на острова сразу же после этого. Если, разумеется, все получится. Есть тут, понимаете, разные неприятные нюансы типа моей работы и ее учебы в университете. Последний курс. Ей, чтобы провести со мной новогодние каникулы, нужно серьезно поднапрячься и сдать какие-то университетские «курсы». Я ничего из ее объяснений по поводу этих самых «курсов» не понял: слишком слабо представляю себе европейскую систему образования. Это ведь только у нас «от сессии до сессии живут студенты весело». У них куда более хитроумно устроено. Ну, да и бог с ними. Честно говоря, мне в тот момент было не до этой хитрой механики. Хотелось просто сгрести Злату в охапку и увезти в Москву. Прямо сейчас. Немедленно. Года три-четыре назад я, наверное, так и поступил бы. Или – сам бы остался. Сейчас – другая история, увы. Взрослый уже мальчик. Может, и вправду жениться пора? Ладно. Поживем – увидим… …А потом мы с парнями закинули шмотки в заказанный заранее автобус, я попрощался с сербами и Златой, забрался на облюбованное место в хвосте салона и с благодарностью принял из рук Жеки открытую бутылку с вкусным чешским пивом. Смывать ее помаду с еще помнящих вкус губ. Тут, конечно, что-то посерьезнее пива требовалось. После первого моего глотка автобус медленно тронулся и задумчиво покатил в сторону аэропорта. Через некоторое время в кармане противно запиликала мобила. Глянул на определившийся номер. Она. – Извини, – говорит со своим неподражаемым западнославянским акцентом, – ты мне ничего не хочешь сказать? Сижу, мнусь. – Ну, – смеется, – хорошо. Тогда я скажу. Я люблю тебя, Русский. И – короткие звонки разъединившейся линии. Перезванивал ей, перезванивал… Бесполезно. Вот стерва. …А дальше все было как всегда. Аэропорт. Регистрация. По-европейски простой и недолгий паспортный контроль. Торопливый перекур в специальной стеклянной кабинке. Короткий забег за сувенирами в дьюти-фри. Еще один перекур за кружкой «Крушевице» в баре перед вылетом, еще одна попытка дозвониться до Златы. Бесполезная, само собой. Самолет с кучей внезапно обнаружившихся знакомых, которые, оказывается, тоже летали на матч и которых ты по неведомой причине так и не встретил в Праге. Неизбежная пьянка. И наконец, цепкие объятия родины в удивительно казенном зале прилета аэропорта «Шереметьево-2». Я очень люблю свою страну. Но почему-то ненавижу возвращаться из-за границы. Может быть, потому что оловянные глаза прапорщиц на паспортном контроле заранее видят в тебе государственного преступника; потому что ты ловишь разочарованные взгляды таможенников, понимающих, что от туриста с таким хилым багажом нечем поживиться, и потому что ступаешь на грязный, заплеванный пол зала ожидания багажа. Впрочем, нам в этом зале было нечего делать. Не из турпоездки, чай, возвращаемся. С выезда. Хотя некоторые и с выездов умудряются с та-аакими баулами прилетать, что хоть стой, хоть падай. Мешочники, блин. Я еще понимаю, если откуда-нибудь из Италии. Но не из Чехии же. Ну, да их дело. Вышли, запрыгнули в «лансер» очередной подруги Никитоса, поехали. Я, как только устроился на заднем сиденье – на переднее по-хозяйски погрузился сволочь Никитос, – вынул мобильный, подрубился к сети, вытащил из памяти не так давно вбитый туда, но уже жизненно важный номер. На этот раз, к счастью, – ответили. – Алльо-о-о… – Привет, – говорю. – Докладываю: долетели нормально, уже в Москве. И… это… Я тебя тоже люблю. Просто сказать стеснялся. – Глупый… – Ладно. Пока. А то я в машине, тут куча народу. Приеду домой, наберу, поговорим… – «Народу» – это «людей»? – спрашивает с неожиданным любопытством. Филолог, думаю. Твою мать. Это неисправимо. – Ага, – усмехаюсь. – Хотя именно насчет этих «людей» у меня иногда возникают сомнения. Ну, ты и сама понимаешь. Видела их в Праге как-никак. Причем в самых разных ракурсах. – Язва ты, Русский, – смеется. А потом вдруг – я это на расстоянии чувствую – становится необычайно серьезной. Просто вижу, как от волнения нижнюю губу ровными, острыми зубками прикусывает. – Ты обязательно звони, Дан, – говорит. – Обязательно сегодня. Я буду ждать.

Глава 9

Поговорить нам, правда, этой ночью не удалось. Парой слов перекинулись, и всё. Пришлось даже соврать, что я дико устал и просто отрубаюсь. Это было почти правдой. Но только почти. Потому что, как только «мицубиська», ведомая Никитосовой подругой, проехала МКАД, у меня запиликал мобильный. Вполне себе гламурной мелодией группы «Queen». «We are the champions, my friend…» Ага, думаю. Я, кажется, знаю, кто так обо мне беспокоится. – Привет, – говорю, – Мажор. Но тут ошибочка вышла, надо поменьше доверять интуиции. И почаще смотреть на определитель номера. – Это не Мажор, – хмыкают в трубке. – Это Али. Мажор рядом сидит. Желваками на скулах играет, рожа банкирская. И еще кое-кто, тебе неплохо знакомый. Ты далеко сейчас? – МКАД, – отвечаю, – проехали. – Ага. Москва пустая, пробок не наблюдается. Значит, минут через двадцать-тридцать дома будешь. – Это, – ворчу, – смотря куда ехать. У нас Никитос за штурмана, поскольку его барышня за рулем. А Никитос, сам понимаешь, личность непредсказуемая. В трубке еще раз хмыкают. – Скажи, чтобы первым делом тебя домой отвез. Потому как гостей ожидаешь. Целую делегацию. А если будет выступать, пригрози, что поедет не сперматоксикоз снимать, а принимать участие в расширенном производственном совещании. Хотел я брякнуть, что Никитка со сперматоксикозом – вещи несовместные. И в Праге эта сволочь не скучала. Хотя и не с такими романтическими последствиями, как я. Но потом глянул на симпатичную мордашку водителя в зеркале заднего вида. И промолчал. – Хорошо, – говорю, – распоряжусь. Когда ждать-то? – Вчера, – отвечает серьезно. – Сколько тебе нужно времени, чтобы привести себя в порядок? Я вздыхаю. – После такого выезда – минимум неделю. И то вряд ли, если не прибегать к радикальным методам. А на душ, пожалуй, минут сорока хватит. Молчит секунд тридцать. Думает. Считает. Я почти слышу, как у него в башке тумблеры щелкают. И лампочки перемигиваются. – Угу, – делает наконец вывод. – Полчаса на дорогу плюс час, с запасом, на все про все. Короче, через полтора часа жди. Заодно кошака тебе твоего подвезу, измучился парень, тебя ожидаючи. В кабинете мне нассал, сволочь. Если б не был сыночком моего серого психа да не уважал бы я так его хозяина, – прибил бы на фиг. На меня вдруг волной накатывает тепло. И я начинаю думать, как непросто будет знакомить кота со Златой. Потому что моя семья – это я и кот по имени Арамис. А может, они и понравятся друг другу. Хотелось бы верить. Арамис – сволочь ревнивая. Да и Злата, это уже ясно, делить вашего покорного слугу ни с кем не намерена. Даже с котом. Характер – тот еще. И это в самый романтический период отношений. Что дальше-то будет, вздыхаю. …И тут соображаю, что Али продолжает мне что-то вбивать в голову. – Что, что ты говоришь, Глеб? – спохватываюсь. – У меня мобила заглючила, ни хрена не слышно. – Ну ладно, – говорит, – приедем – расскажу. Бывай. И отключается. – Ты все понял? – спрашиваю напрягшуюся спину Никитоса. Тот поворачивается. – С англичанами все еще хуже, чем мы ожидали? Я медленно киваю. Не вовремя я о знакомстве кота с моей девушкой размечтался. – Похоже, – соглашаюсь. – Или противоречия с клубом перешли в «горячую фазу». Что после их подметного письма пражским контрагентам не удивительно. Но это вряд ли. Там Комбат с ультрас и без нас разберутся. Так что давай сначала ко мне. Потом вы – по своему плану, а я, похоже, работаю. – Слушай, лидер, – вздыхает сбоку от ме