2015-09-06
556§3. Концепция национальной идеи западников
Национальная идея формируется в рамках мировоззрения западников под воздействием нескольких факторов. Во-первых, это ответ на вызов, брошенный Чаадаевым. Во-вторых, это ответ славянофилам и, наконец, это ответ правительству. Не соглашаясь с Чаадаевым в том, что Россия есть лишь ошибка истории, западники поддерживали Чаадаева в том, что без западного просвещения, как уяснения чисто западных идей, русское общество обречено на вечное отставание. В анализе политической и социальной сфер общественной жизни западники были прямыми наследниками декабристов, настаивая на политической и экономической реформах. Они углубили и расширили спектр оценок и подходов к пониманию свободы, как необходимого атрибута национального бытия России, проблему, над которой столько бились декабристы. Именно в этом, на наш взгляд, был основной пункт расхождения между славянофилами и западниками.
Первым, кто осознал и обозначил проблему, был В. Г. Белинский. Воспитанный сначала на идеях немецкой классической философии, как считает Иванов-Разумник, Белинский проделал сложный путь в решении проблемы индивидуальности: от эстетического и этического идеализма к мещанству и через отрицание мещанства к пониманию подлинной социально-философской природы индивидуализма. Если свободное общество должно состоять из свободных людей, то что же такое свободный человек? Человек только тогда человек, когда является творческой личностью, служит идее, – полагает Белинский. Следовательно на пути нравственного самосовершенствования можно изменить себя, через добрые дела принести добро в этот мир, тогда никакие социальные реформы и революции не нужны. Опрокидывая тезис Гегеля о разумности действительности, Белинский задается вопросом: человек есть винтик мировой истории, или он цель, как говорил Кант. В письме к Боткину в 1840 году Белинский дает ответ: "Общее – это палач человеческой индивидуальности. Оно опутало ее страшными узами; проклиная его, служишь ему невольно... Для меня теперь человеческая личность выше истории, выше общества, выше человечества. Это мысль и душа века".[1] Белинский разделяет понятия "человек" и "личность": "Личность по отношению к идее человека – это народность по отношению к идее человечества... Без общества нет ни дружбы, ни любви, ни духовных интересов. Человечество есть абстрактная почва для развития души индивидуума".[2] Таким образом, по Белинскому, индивидуальность, как основание свободы, есть противоречивое единство общего и особенного. Общество накладывает на человека неизгладимый отпечаток времени, но уникальность каждой личности позволяет осуществить выбор цели и вырваться из капкана неумолимой необходимости.
Позиция Белинского в значительной степени была углублена и развита К. Д. Кавелиным. В работе "Взгляд на юридический быт Древней Руси" (1847) Кавелин ставит вопрос о развитии личностного начала как двигателя истории. Согласно Кавелину, христианство внесло начало личности в исторический процесс. Вывод Кавелина следующий: "Личность, сознающая сама по себе свое бесконечное безусловное достоинство – необходимое условие всякого развития народа... Степени развития начала личности определяют периоды и эпохи русской истории".[3] Крестьянская община в русском быту есть пережиток родового строя, она схожа с общиной германцев и других европейских народов. Община есть препятствие для развития личностного начала. В данном пункте видно прямое противопоставление славянофилам, которые полагали, что только община приводит к преодолению эгоизма человека и через самоотречение делает его личностью. Прямыми оппонентами Кавелина выступали Самарин и Аксаков. Последний утверждал: "Личность в Русской общине не подавлена, – она только лишена буйства, эгоизма и исключительности". Однако бесспорно, что кроме положительного влияния на личность община оказывала и отрицательное влияние. История того времени хранила самые отвратительные примеры круговой поруки, существовавшей внутри общины. Таким образом, можно согласиться с выводом Иванова-Разумника, который полагал, что славянофилы понимали общину этически, тогда как западники трактовали общину как историко-социологический феномен.
Взгляды Кавелина были близки историку, также профессору Московского университета Т. Н. Грановскому. С точки зрения Грановского, в истории действует внутренний неумолимый закон. Одна из сил исторического процесса – народ. Народ представляет собой неразумную массу, действующую слепо, под влиянием страстей и инстинктов. Кроме того, в истории действуют личности, осознающие интересы и цели, главным атрибутом которых является свобода. "Массы, – писал Тимофей Грановский, – как природа, бессмысленно жестоки и бессмысленно добродушны. Они коснеют под тяжестью исторических и естественных определений, от которых освобождается мыслью только отдельная личность. В этом разложении масс мыслью заключается процесс истории".[4]
Идеал Грановского: "Нравственно-просвещенная, независимая от роковых определений личность и сообразное требованиям такой личности общество". Движение истории по пути прогресса как пути достижения справедливости возможно не как результат самостоятельного действия народа, а только на пути превращения народа из слепой массы в отельные личности через просвещение. Хорошо зная Гегеля и немецкую философию в целом, Грановский критически относился к логическому объективизму Гегеля, принижающего роль личности и индивидуальности в истории. Но основной принцип Гегеля, отождествлявший народ с народным духом, признавал. "Народ есть живое единство, – утверждал Грановский, – система многообразных сил, над которыми владычествует одна основная сила – народный дух... Дух усваивает все приходящее извне и кладет на него свою печать как господин и хозяин".[5] Народ есть организм, проходящий через младенчество, юность, возмужалость и старость. Существует и смерть народа – это смерть его духа, но стареющий организм, восприняв новое начало жизни, может обрести вторую молодость и новую жизнь. Этот процесс возможен только через вмешательство свободных творческих личностей, являющих собой подлинную индивидуальность в истории.
Взаимоотношение человечества и народа есть соотнесенность всеобщего и особенного. "История – по Грановскому – помогает угадывать под оболочкой современных событий аналогии с прошедшим и постигнуть смысл современных явлений; только через историю можем мы понять свое место в человечестве, она удерживает нас от отчаяния, показывая что совершило человечество на земле, и позволяет оценить достоинство человека".[6]
Откровенная ориентация на науку Запада, пропаганда идеи, утверждающей единство судеб различных народов, борьба за свободу личности от государственного и общественного произвола вызывали яростное неприятие Грановского в правительственных кругах. Не раз митрополит Филарет вызывал к себе Грановского, упрекая его в презрении к православию и вредном влиянии на юношество. В университете шла настоящая война между уваровцами и гегельянцами. Для того, чтобы выйти на защиту диссертации, которой уваровцы строили всяческие препятствия, Грановскому пришлось даже обратиться за поддержкой к графу Строганову – попечителю Московского университета. Помощь была оказана, и победа над уваровцами на защите диссертации, которая состоялась 21 февраля 1845 года, была полной.
В споре со славянофилами Грановский окончательно ставит точку в решении вопроса о сходстве русской общины с общинами других европейских народов в своей знаменитой работе "О родовом быте у германцев" (1855). Наконец, в 1844 – 1845 годах Грановский читает публичный курс лекций, на который ходит вся Москва, аплодисментами встречая и провожая профессора. Грановский не устает повторять о необходимости просвещения России через усвоение опыта Западной Европы, провозглашая идеал свободной индивидуальности, выражающей честь и достоинство личности. Активная деятельность Грановского вызывает жестокий отпор не только в среде уваровцев, но и в среде славянофилов. Николай Языков через "Москвитянина" Ивана Киреевского бросает вызов западникам своим стихотворением "К не нашим".
Вы, люд заносчивый и дерзкий,
Вы, опрометчивый оплот
Ученья школы богомерзкой,
Вы все – не русский вы народ!
Умолкнет ваша злость пустая,
Замрет проклятый ваш язык:
Крепка, надежна Русь святая,
И русских Бог еще велик!
Объяснения по поводу этого стихотворения едва не привели к дуэли Грановского и Киреевского. После 1845 года Грановский не подавал им руки. Приведенный факт показывает, что спор славянофилов и западников о сущности национального бытия России носил не отвлеченный академический характер, это был яростный бой страстей и умов, сердец и интеллектов, океан бушующих человеческих душ.
Несмотря на откровенную западническую ориентацию Грановского, его никак нельзя упрекнуть в слепом западничестве. Всю свою жизнь, занимаясь историей Западной Европы, Грановский, как никто другой, видел недостатки Запада. По мнению ученого, начало современной Западной Европы было связано с германскими племенами, которые принесли идею индивидуальной свободы на смену идее свободы полиса, которая составляла особенность жизни мира Античности. В дальнейшем христианство обуздало эгоизм индивида через воспитание рыцарства, внушило чувство чести и понятие о достоинстве человека. Поэтому в основе нового времени лежала идея "нравственного государства", охраняющего личную свободу. Государство для человека, а не человек для государства – основной принцип политического реформирования. Но Макиавелли вошел ядовитой примесью в политические идеи XYI века, церковь через иезуитство приняла макиавеллизм. И Макиавелли, и иезуиты в жертву материальному могуществу принесли нравственное достоинство каждой отдельной личности, и цель "нравственного государства" оказалась не достигнутой. В оценке Запада Грановский совершенно конкретен и очень близок славянофилам: "Решительный перевес положительных, применяемых к материальным сторонам жизни знаний над теми, которые развивают в сердцах юношества любовь к прекрасным, хотя, быть может, и неосуществимым идеалам добра и красоты, неминуемо приведет европейское общество к такой нравственной болезни, от которой нет другого лекарства, кроме смерти".[7]
Таким образом, Грановский, указывая на специфику национального бытия России, прежде всего говорил о необходимости просвещения народа через воспитание свободной, мыслящей личности, так как именно личность является подлинным субъектом истории. "Человек, – говорил Грановский, – как материал абсолютного духа, особенный, не похож на природу. Он способен на сопротивление, борьбу и лишения во имя высоких идеалов. Истории дан закон, которого исполнение неизбежно, но срок исполнения не сказан – десять лет или десять веков. Закон стоит как цель, к которой неудержимо идет человечество. Вот тут-то и вступает в свои права отдельная личность, здесь лицо выступает не как орудие, а самостоятельно, поборником или противником исторического закона, и принимает на себя по праву ответственность за целые ряды им вызванных или им задержанных событий".[8] Что касается роли в русской истории самого Тимофея Грановского, то можно сказать, что это была блистательная роль педагога и ученого с большой буквы, сослужившего огромную службу в деле внутреннего освобождения русского общества.
В западнической системе мировоззрения теории и взгляды Кавелина и Грановского постепенно становятся источником русского либерализма, впоследствии самостоятельного течения духовной жизни России. Деятельность Белинского и Герцена ознаменовала собой формирование идеи русского демократизма, ставшей источником народничества, также самостоятельного течения умственной жизни России второй половины XIX века. Если в начале своего пути Герцен был весьма близок к Грановскому и разделял его взгляды на роль индивидуума и личности в истории, восхищался Западной Европой, то позже, разойдясь с Грановским в споре о бессмертии души, после отъезда за границу в 1847 году, Герцен начинает менять свою точку зрения, отрезвленный событиями европейской революции 1848 года. Приехав на Запад, Герцен был поражен бесконечным эгоизмом европейцев. Хваленый принцип индивидуализма и свободы личности обернулся пошлостью и мелочностью мещанского быта. В 1859 году Герцен пишет о Европе: "Несмотря на умственное превосходство нашего времени, все идет к посредственности, лица теряются в толпе... Люди, как тварь, становились чем-то гуртовым, оптовым, дюжинным, дешевле плоше врозь, но многочисленнее и сильнее в массе. Индивидуальности терялись, как брызги водопада в общем потоке, не имея даже слабого утешения блеснуть и отличиться, проходя полосой радуги. Отсюда противное нам, но естественное равнодушие к жизни ближнего и судьбе лиц".[9]
Но Герцен не идет по пути полного отрицания эгоизма, напротив, он настаивает на том, что единственное лекарство от мещанства есть гармоническое соединение в человеке двух стихий, двух начал – эгоизма и его общественной природы. "Уничтожьте в человеке общественность, – писал Герцен, – и вы получите свирепого орангутанга; уничтожьте в нем эгоизм, и из него выйдет смирное жоко, поскольку меньше всего эгоизма у рабов". [10] По мнению Герцена, именно в русском народе коренится возможность гармоничного сочетания принципа личности и принципа общественности через развитие общины. Герцен считал необходимым закрепить общинное владение землей юридически, передав землю в собственность крестьянской общине. Свободный труд крестьян на благо общины является основой чисто русского национального бытия. Это реальный зародыш социализма, о котором Запад лишь мечтает. Вступая в спор со славянофилами и уваровцами, Герцен отрицает религиозность русского народа, утверждая: "Русский народ не столько религиозен, сколько суеверен. Он для очистки совести соблюдает внешние обряды культа; он идет в воскресенье к обедне, чтобы шесть дней больше не думать о церкви. Священников он презирает как тунеядцев, как людей алчных, живущих за его счет. Множество пословиц свидетельствует о безразличии русских к религии: "Гром не грянет – мужик не перекрестится", "На бога надейся, да сам не плошай". В прямом смысле у нас религиозны одни лишь раскольники".[11] Не согласен Герцен и с представителями Запада, которые устами де Кюстина говорили о рабстве русского народа как о его национальной отличительной черте. "Не народ, а чиновники царские, развращенные запретом всякого рода гласности, – резонно замечает Герцен, – вот кто действительно рабы, самый раболепный класс России. В России централизация, как снеговая вершина горы, все подавляет своим леденящим и единообразным грузом; чем более к ней приближаешься, тем менее обнаруживаешь следов жизни и независимости".[12]
Таким образом, использование славянофилами и Герценом одного понятия "общины" совершенно не свидетельствует об их идейной близости. Община Герцена – это прежде всего самостоятельная единица хозяйственной жизни, потом уже основа нравственного и социального бытия крестьян, она не опирается в своем существовании на религию, но, тем не менее, составляет отличительную, существенную особенность русского национального быта. Община, по Герцену, – это, прежде всего условие гармонического единства общественного и индивидуального начала человека, зародыш новой жизни России, ее самобытной истории.
Вообще, сравнивая идеи западного либерализма с идеями русского либерализма, многие исследователи подчеркивают изначальное тяготение русского либерализма к идеалам социализма и демократизма, поэтому А. Герцена нельзя назвать "чистым либералом" или "чистым демократом".
Герцен, еще мальчиком, на молебне в Кремле по случаю казни декабристов, поклялся отомстить за казненных и бороться с троном и алтарем за счастье народа до конца своих дней. Свою клятву Герцен сдержал. "Народ русский, – говорил он, – для нас больше, чем Родина. Мы в нем видим ту почву, на которой разовьется новый государственный строй, почву не только не заглохшую, не истощенную, но носящую в себе все зерна всхода, все условия развития. Будущность ее – социалистические установления – для нас логическое заключение".[13] В дальнейшем идеи общинного социализма будут развиты народниками, отстаивающими принципы анархизма.
Идеалы социализма разделяли и петрашевцы. Социализм они рассматривали не как выдумку отдельных умов, а как закономерный результат духовных исканий человечества. Будучи наследниками республиканских идей декабристов, они выступали за предоставление каждому народу свободы национально-государственного существования, осуждая национализм. Вера в народ сочеталась у петрашевцев с критическим к нему отношением. Например, описывая особенности национального характера, М. В. Буташевич-Петрашевский говорил: "Все мы, русские, – существа какие-то пришибленные, у нас всех ощутим недостаток самостоятельной личности в смысле гражданском, мы все трусы, хоть и храбры в кулачной драке и военной резне... Мы одарены религиозным благоговением ко всякой власти. На всякую административную тлю мы смотрим как на богов-громовержцев.
Мы, русские, – дилетанты, мы не затрудняем свою голову мышлением о том, чтобы определить для себя условия, обеспечивающие и способствующие ускорению общественного развития во всякой данной местности, где нам приходится жить и быть. Наполеона как уничтожить – русские знают, а как сдержать от предосудительных выходок полицейскую козявку – не знают. Это они считают черной работой...
Чтобы внести свою собственную лепту в сокровищницу человеческих знаний, дать самодеятельный толчок общечеловеческому развитию, русский народ должен преодолеть свои пороки, должен усвоить, вместить в себя всю предшествующую образованность, должен понять все интересы жившего до него человечества и пережить все его страдания путем собственного тяжелого опыта".[14]
Итак, попробуем обобщить систему ценностей, на основе которой была построена концепция национальной идеи западников, используя при этом приведенный материал и интересную статью современного исследователя В. Г. Щукина. Во-первых, выше всего западники ценили человеческую личность, индивидуальность, которая поет свою партию в общем народном хоре. Во-вторых, они приветствовали и настаивали на прогрессе – постоянном обновлении устаревших форм жизни. В-третьих, очень высоко в человеке они ценили разум, рассудок, рациональность его деятельности. В-четвертых, западники чтили добросовестность, педантизм, спокойную, размеренную, комфортную жизнь. В-пятых, совершенный человек, с точки зрения западников, должен быть уравновешенным, терпимым, трудолюбивым, пунктуальным, развивать в себе тонкий эстетический вкус и чувство меры. Западники проявляли слабость к модной одежде, изысканной кулинарии и прекрасному полу. Культ дружбы и веселых пиров, где господствовали дух иронии и веселья, был характерен для западников. [15]
В целом, обозревая перипетии общественно-политической борьбы 30-40-50-х годов XIX века, можно сделать следующие выводы.
1. Формирование парадигмы национальной идеи происходит посредством прямого столкновения мнений различных группировок, частично через печать, частично в дискуссиях в салонах и светских кружках. Вовлечение общества в решение национального вопроса больше, чем это было в первой четверти XIX века.
2. Три самостоятельных субъекта общественной жизни: славянофилы, западники и представители теории официальной народности формулируют три различные концепции национальной идеи, которые качественно отличаются друг от друга.
3. Несмотря на различие, все три концепции национальной идеи имеют общие параметры, по которым их можно объединить в одну парадигму. Парадигма может быть названа идентификационной, поскольку национальная идея разворачивается на основе решения вопросов: что есть Россия, в чем ее суть и какова специфика национального бытия. В данном случае "национальное" отождествляется со всем тем, что отличает Россию от Запада. Вопрос о государстве, который занимал значительное место в политической парадигме, сейчас лишь элемент общей системы, каждый компонент которой подвергнут анализу с точки зрения его специфики.
4. Отличительные черты национального бытия фиксируются посредством отдельных категорий. Например, категория целостности разработана славянофилами, которые полагали специфику русского национального бытия в органической целостности "мира" и человека. Категория народности специфически освещается Шевыревым и Уваровым. Они считали непременными признаками народности православие и самодержавие. Категория индивидуальности наиболее полно отражена у западников, которые подчеркивали, что деспотическое подавление личности в России есть отличительная черта, определяющая сущность национального бытия России. В каждой концепции национальной идеи представлен образ России будущего – страны самобытной и процветающей.
5. Специфическим элементом национального бытия России все три субъектами общественного сознания считают крестьянскую общину – "мир". Славянофилы, западники, и консерваторы видят в общине или основание, или зародыш самобытной русской жизни.
6. Фундаментальной антиномией парадигмы является антитеза Россия – Запад, поскольку самоидентификация России осуществляется через противопоставление России Западу. Синтез коллективных и индивидуальных начал жизни обозначен как главная проблема национального бытия.
[1] Иванов-Разумник Р.И. История русской общественной мысли. СПб., 1914. С. 299.
[2] Указ. соч. С. 306-307.
[3] Указ. соч. С. 339.
[4] Каменский З.А. Грановский Т.Н. М.: Мысль, 1988. С. 120.
[5] Каменский З.А. Указ. соч. С. 90-91.
[6] Каменский З.А. Указ. соч. С.107.
[7] Левандовский А.А. Время Грановского: У истоков формирования русской интеллигенции. М.: Молодая гвардия, 1990. С.299.
[8] Левандовский А.А. Указ. соч. С. 63-64.
[9] Герцен А.И. Соч.: В 2т. М.:Мысль, 1986. –Т.2. С. 273.
[10] Бессонов Б.Н. Судьба России: Взгляды русских мыслителей. М.: Изд-во Луч, 1993. С. 27.
[11] Бессонов Б.Н. Указ. соч. С.30.
[12] Бессонов б.н. Указ. соч. С.31.
[13] Бессонов Б.Н. Указ. соч. С. 32.
[14] Философские и общественно-политические произведения петрашевцев. М.: Наука, 1983. С. 192
[15] Щукин В.Г. Культурный мир русского западника // Вопросы философии. –1992. –№ 5. –С. 77-78.
