2017-11-01
218М А Ж О Р
Пьеса в четырех актах
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Крейцер Александр Осипович - председатель Правления трудовой коммуны имени Фрунзе. Высокий, стройный, в военной форме. Всегда в хорошем настроении, даже когда сердит. Уверенный в себе, с большой силой воли, 36 лет.
Захаров Алексей Степанович - заведующий коммуной, иногда в военной форме, но большей частью одет сборно. Худой, молчаливый, чрезвычайно спокойный человек. Он может часто проходить через сцену по своим каким-то делам без слов, иногда прислушиваться к происходящему. несмотря на немногословие, он деятельный воспитатель в коммуне, и его интеллект и воля должны чувствовать. 40 лет.
Торская Надежда Николаевна - учительница русского языка в рабфаке коммуны. Хороша собой, женственна, очень культурна. Бодрый характер. 23 года.
Дмитриевский Георгий Васильевич - главный инженер завода электроинструмента при коммуне. Высокий, худой, очень вежлив и всегда серьезен. 44 года.
Воргунов Петр Петрович - начальник механического цеха и заместитель главного инженера. Полный, массивный. Бритое лицо, выразительная мимика. Говорит басом. 55 лет.
Троян Николай Павлович - начальник сборного цеха завода. Усы и бородка, за которыми не следит. Очки. Всегда спокоен и молчалив. 40 лет.
Вальченко Иван Семенович - начальник инструментального цеха завода, красив, темная шевелюра, брит.
Григорьев Игорь Александрович - инженер, старший инструктор завода. Блондин, подстриженные усики и пенсне без оправы. Всегда оживлен. 29 лет.
Блюм Соломон Маркович - бывший заведующий производством коммуны, теперь заведующий снабжением. Небольшое ожирение, несколько отекшее лицо, лысина. Несмотря на все это, очень подвижен, всегда бодр и энергичен. 57
лет.
Белоконь - механик, усы закручены, ежик. 38 лет.
Воробьев Петр - шофер, блондин, веселый. 25 лет.
Черный - инструктор. Высокий, худой, черный и долговязый. 30 лет.
1-я уборщица.
2-я уборщица.
Пожарный.
Коммунары:
Шведов Марк - приземистый, широколобый, огромные глаза. 18 лет.
Жученко (Жучок) Ваня - секретарь совета командиров, большая наклонность к улыбке. Добродушен, но напускает на себя строгость по положению, часто ее не выдерживает и улыбается. Веснушки. 17 лет.
Одарюк Тимка - рыжий, некрасивый, стройный. 17 лет.
Клюкин Вася - командир первого отряда коммунаров, высокий, светлые локоны, интеллигентное лицо. 17 лет.
Забегай Коля - командир четвертого отряда. Образец постоянно бурлящей бодрости. 17 лет.
Ночевная Настя - командир отряда девочек, в отличие от других носит косу. Серьезный человек.
Зырянский Алешка - командир второго отряда, неподатлив и прям во всем. 17 лет.
Собченко Санька (Санчо) - командир пятого отряда, небольшого роста, остроносый блондин с непокорными вихрами. Живой, 16 лет.
Нестеренко Наташа - темные локоны, большие глаза. 17 лет.
Донченко Вера - полная, с круглыпм лицом, рыжеватая, спокойная девушка. 16 лет.
Гедзь Володя - курчавый юноша с вздернутым носом, несколько грубоват, силен. 18 лет.
Болтов Сергей - широкий нос, монгольское лицо, идеальная прическа. 16 лет.
Синенький Ваня - очень хорошенький, с чистым лицом, аккуратно причесанный мальчик, всегда весел, сигналист коммуны, часто носит с собой трубу-сигналку на синей ленте. 13 лет.
Романченко Федя - умен, проказник; когда находится в официальной обстановке, делается очень серьезен и старается говорить басом. 13 лет.
Вехов Игорь - молодой коммунар. Не беспризорный - из семьи. 15-16 лет.
Лаптенко Гриша - беспризорный, живые черные глаза. 14 лет.
Деминская.
Коммунары и коммунарки.
ОБЩИЕ УКАЗАНИЯ К ПОСТАНОВКЕ
Мы даем шестнадцать "говорящих" коммунаров, чтобы не затруднять театр. Всего в коммуне двести человек. Этот коллектив театр должен показать движением коммунаров в разное время при помощи разнообразия лиц и возрастов.
Прибилизительное отношение возрастов: шестнадцати - восемнадцати лет - пятьдесят процентов; четырнадцати-пятнадцати лет - тридцать процентов; двенадцати-тринадцати лет - двадцать процентов.
Из общего числа - девочек двадцать пять процентов.
Коммунары всегда одеты в форму. Во втором действии белые костюмы: штаны на выпуск и спрятанные в них рубахи со свободными воротниками (как в ковбойке). На левом рукаве вышитая золотом буква Ф. На голове тюбетейка. Узкий черный пояс.
В остальных действиях обычный костюм: ботинки, гамаши с коричневой каймой, черные суконные полугалифе и взятые в штаны суконние синие рубахи. Черный пояс. На левом руквае такой же знак. У часового и у дежурного командира на голове темно-синяя беретка, у дежурного, кроме того, шелковая красная повязка на рукаве.
С завода коммунары проходят в третьем действии в спецовках: синие штаны и такие же пиджачки, у многих довольно замасленные. Уже к концу третьего акта все должны переодеться в обычный костюм, только на пожар многие сверх обычного костюма надевают пиджачки.
У девочек такого же цвета костюмы, вместо сукна шерсть. Вместо спецовок синие халатики.
Как правило, все коммунары подятнуты, собраны в движениях, не опираются на стены, сходя по лестнице, не держатся за перила#1. Только младшие позволяют себе иногда сьехать по перилам.
Все причесаны, небольшие нарушения этого правила у младших#2.
Не должно быть толкотни, пробок в дверях.
АКТ ПЕРВЫЙ
Временная контора завода электроинструмента в коммуне имени Фрунзе.
Большая комната - класс, на стене доска. Два окна в задней стене открыты, справа видно новое здание, кое-где еще остались леса. Несколько вершин деревьев, конец лета.
Прямо, ближе к задней стене, стол главного инженера. За столом Дмитриевский. По эту сторону стола в кресле Воргунов. Они рассматривают большой чертеж.
Слева, ближе к зрителю, высокий стол, какие бывают в физических кабинетах.
За ним стоя работает Троян. На его столе собранные электросверла иэлектрорубанок, много, целые кучи разных деталей. К столу привинчены маленькие тисочки.
В банке с бензином лежат какие-то части.
Далеко от зрителей маленьй столик Григорьева, за которым он, впрочем, никогда не сидит. Справа чертежный стол Вальченко. Самого его сейчас нет.
В комнате много стульев самых разнообразных фасонов: канцелярских, столовых, клоссных, две-три табуретки. Все в большом беспорядке: на столах и на полу сор и окурки, некоторые стулья в известке.
На задней стене на синьке два больших чертежа.
Д м и т р и е в с к и й (кричит в окно): Соломон Маркович, Соломон Маркович! Подождите, не выезжайте. Зайдите на минуточку к нам.
Б л ю м (за окном): А что такое? Я же и так опоздал...
Д м и т р и е в с к и й: Соломон Маркович, очень нужно.
Б л ю м: Ну... хорошо.
Т р о я н (рассматривая на свет две шестеренки): В нашем городе он такого фрезя не достанет. Я уже искал.
В о р г у н о в (сдержанно опуская кулак на стол): Не могу понять. Не могу. Как могли допустить такую ошибку? Ведь это задача для грудных детей. Кто это придумал, что сюда подойдет фрез модуль один? Это вы, Григорьев?
Г р и г о р ь е в: Кажется, нет. Кажется, товарищ Троян высчитывал.
Т р о я н: Если кажется, нужно перекреститься, Игорь Александрович. Все зуборезные высчитывали вы, как вы могли это забыть? Вот же у меня расчеты. Вот! Это ваши цифры?
Г р и г о р ь е в (заглянув в бумажку): Как это могло быть? Поразительно...
Б л ю м (входит с толстым порфтелем): Ну, что такое? Когда же я выеду в город? Это не темпы, а мучительство. Разве так можно работать?
Д м и т р и е в с к и й: Соломон Маркович, маленькое недоразумение: для зуборезного "рейнекер" рассчитан фрез модуль один, а нужно ноль семдесят пять сотых.
Б л ю м: Новое дело! Пойдите достаньте. Модуль один доставали две недели, а теперь семдесят пять сотых... А кто же такой грамотный, извините?
Молчание.
Значит, кот Васька виноват? Ну и хорошо. Я поехал. Только, пожайлуста: мне, старику, прыгать по лестницам нельзя сказать, чтобы было приятно. Пока я дойду до машины, так вы мне закричите: не ноль семьдесят пять сотых, а ноль сто семдесят пять сотых. Так, пожайлуста, кричите в окно, я догадаюсь, в чем дело. Будем доставать.
Т р о я н: В городе нет.
Б л ю м: Что значит нет? На свете все есть, даже калоши номер пятнадцатый. (Собирается уходить).
Т р о я н: Подождите, Соломон Маркович, я заканчиваю проверку. Сейчас.
Б л ю м: Вот теперь подождите. В таких темпах работают только угорелые кошки...
Д м и т р и е в с к и й: Не волнуйтесь, Соломон Маркович.
Б л ю м: Как же не волноваться, Георгий Васильевич? Вот-вот должны приехать коммунары. А что у нас есть? Даже фундаментов нет, станки в ящиках. Это называется: мы пускаем завод первого сентября? А сейчас тринадцатое августа, слава тебе, господи. А что скажут коммунары? Сидели здесь вас шесть инженеров, а сделали для комара насморк.
Д м и т р и е в с к и й: Ничего, ничего, все будет хорошо. Садитесь лучше и расскажите нам о коммунарах.
Б л ю м: Ну что же, будем сидеть и разговаривать? Коммунары нам покажут, как разговаривать. Кто здесь сидел: инженеры или разговорщики?
Вот вы их увидите!
В о р г у н о в: Вы думаете, мы не видели беспризорных?
Б л ю м: Да, вы их не видели.
В о р г у н о в: Один даже у меня шапку сорвал с головы, да я отнял.
Б л ю м: Хэ-хэ, то шапка...
В о р г у н о в: А то что?
Б л ю м: Они из вас душу вытрясут, к вашему сведению.
Г р и г о р ь е в: А у вас уже вытрусили?
Б л ю м: А что вы думаете? Они за меня как взялись, так моя душа, знаете, где была? В подметках, если вы хотите знать. Ну, а потом я их узнал, так это же совсем иные люди.
Д м и т р и е в с к и й: Интересно вот что, Соломон Маркович, откуда у вас такая преданность коммунарам? Вероятно, вы хорошо жили, был у вас собственный заводик, правда?
Б л ю м: Ну а ака же? У Блюма был завод, фабрика, настоящий трест. Разве вы не слышали? Соломон Блюм и К. Откуда вы все так хорошо знаете?
Д м и т р и е в с к и й: А все-таки?
Б л ю м: Что "все-таки"? Ничего никогда у Блюма не было, кроме еврейского счастья - семеро детей. Работал всю жизнь на других, как угорелая лошадь, а что у меня теперь есть? Заводик.
Д м и т р и е в с к и й: Я слышал, вы работали у своего дяди управляющим.
Б л ю м: Желаю Вам иметь такого дядю. Разве это дядя, когда он не заплатил мне за год жалованья и уехал в Америку? Хороший дядя! Так я лучше буду работать у коммунаров. Они меня не обманут, я знаю. И пускай детки на моем труде учатся.
В о р г у н о в: Трогательная история.
Б л ю м: История ничего себе.
Т р о я н: Вот расчет. Правильно: семьдесят пять сотых.
Б л ю м (взял бумажку): Я тоже могу написать: ноль, запятая, семьдесят пять. Передайте это на память коту Ваське. (Возвратил бумажку Трояну).
Т р о я н: Можно передать, что ж...
Блюм, выходя, в дверях встречается с Вальченко.
Здоровается с ним и уходит.
Вальченко усаживается за чертеж.
Г р и г о р ь е в: Он у них здесь делом вертел. Заведующий производством. Спасите мою душу, инженер Блюм.
В а л ь ч е н к о: Он не инженер!
Г р и г о р ь е в: Как не инжерер? Да вот и сейчас он насчитал шесть инженеров, значит, и себя считал.
Д м и т р и е в с к и й: По снабжению он работает прекрасно! Прекрасно!
В о р г у н о в: Спекулянт!
Д м и т р и е в с к и й: Нет, про него нельзя это сказать.
В о р г у н о в: Советский спекулянт. Вынюхать, обмануть, с мясом вырвать...
В а л ь ч е н к о: Блюм - энтузиаст.
В о р г у н о в: Еще бы. Для того чтобы хватать каждого встречного за горло, необходимо быть энтузиастом.
Г р и г о р ь е в: Верно. Это верно. Он спекулянт. И производство у него было такое же. Что хочешь? Дубовая мебель, медные масленки и трусики. Спасите мою душу, комбинат! Все это в сараях, в подвалах. Столярный цех - это умора. Семьдесят метров длины и весь из фанеры. И чего там только нет, на десять пожаров хватит! А механическая? Станки! И где он их навыдирал? И прямо на полу, никаких фундаментов.
В а л ь ч е н к о: Да! Георгий Васильевич, фундаменты не делаются.
Д м и т р и е в с к и й: Почему?
В а л ь ч е н к о: Белоконь говорит, чертежей нет.
Д м и т р и е в с к и й: Игорь Александрович, что такое?
В о р г у н о в: Чертежей фундаментов до сих пор нет?
Г р и г о р ь е в: Петр Петрович, поймите же... "Гильдмейстеры" еще в пути. Габаритов...
В о р г у н о в:...Я вам сказал снять габариты на Кемзе. Я вам сказал, на Кемзе восемнадцать "гильдмейстеров". Сняты габариты?
Г р и г о р ь е в: Да ведь все некогда, Петр Петрович... Эти расчеты...
В о р г у н о в: Где эти расчеты? Модуль один насчитали?
Входит Белоконь.
В о р г у н о в: Где фундаменты?
Б е л о к о н ь: Чертежей же нет.
В о р г у н о в: Чертей же на вас нет. А леса, а грязь, а бочки? А
бетономешалку когда уберете?
Б е л о к о н ь: Плотники ушли, вы же знаете.
Д м и т р и е в с к и й: Но если фундаменты все равно не делаются,
можно заставить каменщиков убрать леса.
В о р г у н о в: Георгий Васильевич! А придут плотники, фундаменты сделают, а чернорабочие фрез рассчитают. А инженер Григорьев что будет делать? Плановое хозяйство? Социализм строите? Социалисты! Портачи!
Д м и т р и е в с к и й: Петр Петрович, ну чего вы так? Григорьев - молодой инженер, ошибся, бывает же...
В о р г у н о в: Не беда, что молод, а беда, что лентяй. Габариты может снять каждый грамотный человек, нужно распорядиться. Нужно меньше баб.
Г р и г о р ь е в: Спасите мою душу, Петр Петрович!
В о р г у н о в: Чтобы чертежи были к вечеру, понимаете?
За окном гудок автомобиля.
Д м и т р и е в с к и й: Позвольте, ведь Блюм на завод едет. (В окно.) Соломон Маркович...
Б л ю м (за окном): А что такое?
Д м и т р и е в с к и й: Зайдите.
Б л ю м: Но как же так можно?
Д м и т р и е в с к и й: Зайдите, нужно! Вы подождите, товарищ Воробьев. (К Белоконю). Пожалйлуста, товарищ Белоконь, проследите за уборкой. И здесь после рмонта такой ужас. Подгоните строителей. Ожидаем воспитанников. Надо столовую, спальни скорее.
Б е л о к о н ь: Побелку кончили, а убрать некому. Собственно говоря, это не моя обязанность.
В о р г у н о в: Не ваше призвание, хотите сказать?
Б е л о к о н ь: Я по механическому делу, а выходит уборщик...
Д м и т р и е в с к и й: Некогда разбираться с этим. Вы проследите.
Входит Блюм.
Б л ю м: Товарищи, нельзя же так. Я же просил, крикните в окно, ну, сколько теперь? Наверное, ноль пятьдесят или ноль черт его знает.
Д м и т р и е в с к и й: Соломон Маркович, вы будете на Кемзе?
Б л ю м: А если буду, так что?
Д м и т р и е в с к и й: Надо снять габариты нескольких станков.
Б л ю м: Новое дело. Какое же это имеет отношение к снабжению?
В а л ь ч е н к о: Потому, что вы будете на заводе.
Б л ю м: Мало ли где я бываю! Так я должен за всех работать? А где я возьму время?
Д м и т р и е в с к и й: Я вас очень прошу.
Б л ю м: Ну хорошо, давайте список, какие там станки.
Г р и г о р ь е в: Я сейчас запишу.
Б л ю м: Да, Георгий Васильевич, в той заявке на материалы много пропущено.
Д м и т р и е в с к и й: Не может быть. Дайте. (Протягивает руку.)
Б л ю м: Я никогда не записываю. Запишешь, потеряешь, а так лучше. (Быстро.) Латунь медная, калиброванная, четыре, четыре с половиной, шесть, шесть с половиной.
Сталь три, размер семь, одна четвертая, восемь и пять, одна четвертая.
Сталь пять, размер девять, девять с половиной и одиннадцать с половиной.
Сталь шесть, размер шесть и шесть с половиной.
Лента тафтяная.
Ликоподий.
Крепежные части.
Метчики одна четверть и три четверти.
Провод ПШД ноль двадцать сотых.
Провод голый.
Пробки угольные.
Порошок графитовый.
Все смеются. Вальченко аплодирует.
Б л ю м: О, у меня память!
В о р г у н о в: А я бы предпочел, чтобы у вас был список. Что это вы из себя монстра какого-то корчите?
Б л ю м: Монстра? Как это?
В о р г у н о в: У нас не цирк. Это в цирке дресированные лошади и собаки считают до десяти, что ж, пожалуй, и занимательно. Дайте список, у нас серьезное дело. А фокусы эти оставьте для ваших беспризорных.
Б л ю м: Что вы ко мне пристали с беспризорными? Почему они беспризорные, скажи мне, пожайлуста? Они не беспризорные, а коммунары.
Г р и г о р ь е в: Что же, теперь хапрещается называть их беспризорными?
Б л ю м: А что вы думаете? Чего это вам так хочется говорить о том, что раньше было? Коммунары беспризорные, у Блюма был заводик. А если я спрошу, что вы раньше делали, так что? Я же никому не говорю "господин полковник"?
В а л ь ч е н к о: Да у нас и нет полковников.
Б л ю м: Да, теперь нет. Ну, и беспризорных, значит нет. Коммунары здесь хозяева.
Г р и г о р ь е в: Не слишком ли это силньо сказано?
Б л ю м: Чего я буду их выбирать? А он выбирал слова? Кошки, собаки, лошади, так это можно?
Д м и т р и е в с к и й: Соломон Маркович, нас не могут нанять беспризорные, или пусть там, коммунары.
Б л ю м: Хорошо, "пусть"...
Д м и т р и е в с к и й: Мы служим делу.
Б л ю м: Вы служите делу, а кто это дело сделал? Они же, коммунары! Они заработали этот завод. Вы не можете так работать, как они работали. На этих паршивых станочках, что они делали, ай-ай-ай...
Г р и г о р ь е в: Что же они делали, спасите мою душу? Масленки, что же тут особенного? Станочки. О Ваших станочках лучше молчать. Интересно, где вы выдрали всю эту рухлядь... Эпохи... первого Лжедмитрия?
Б л ю м: Какого Дмитрия, причем здесь Дмитрий? Ну пускай и Дмитрий, так на этой самой эпохе, как вы говорите, на этой рухляди они и сделали новый завод. А вы теперь будете работать на гильдмейстерах. Так кому честь?
Т о р с к а я (входит): У вас очень весело... но грязь невыносимая.
Г р и г о р ь е в: Простите, Надежда Николаевна, не ожидали вас.
В о р г у н о в: Вот именно. А для самого товарища Григорьева здесь достаточно чисто.
Т о р с к а я: Я получила телеграмму, Соломон Маркович. (Отдает Блюму телеграмму и отходит к столу Трояна.)
Б л ю м: Вот видите, вот видите? Вот, Георгий Васильевич.
Д м и т р и е в с к и й (читает): Сочи. Они в Сочи сейчас? Да...Коммуне Фрунзе, Блюму, копия Крейцеру. Лагери отправили, будем пятнадцатого. Поспешите спальни, столовую. Захаров. (Возвращает телеграмму.) Ну что же, распорядитесь.
Б л ю м: И габариты я, и фрез я, распоряжаться тоже я! Вы – главный инженер, начальник коммуны дает распоряжение, а вы его заместитель.
Д м и т р и е в с к и й: Я с ним даже не знаком. И какое мне дело до спален? Я не завхоз.
Г р и г о р ь е в: Приедут господа с курорта, обижаться будут.
Б л ю м: Да, с курорта, а почему нет?
Г р и г о р ь е в: Может быть, даже в белых боюках?
Т о р с к а я: Угадали, в белых брюках.
Б л ю м: Он думает: только ему можно, хэ-хэ... Ну, я поехал...
Входит Воробьев.
В о р о б ь е в: Соломон Маркович, едет или не едете? Стою, стою.
Б л ю м: О, Петя! Послезавтра коммунары приезжают. Вот кто рад, а? Наташа приезжает.
Т о р с к а я: Наташа о нем забыла. На Кавказе столько молодых людей и все красивые...
В о р о б ь е в: Как же это так, забыть! Письма, небось, писала. На Кавказе, знаешь, Надежда Николаевна, все большие пастухи, а здесь тебе шофер первой категории.
Т о р с к а я: Вы кажется, влюблены не сердцем, а автомобильным мотором.
В о р о б ь е в: Что ты, Надежда Николаевна! У меня сердце лучше всякого мотора работает.
Т р о я н: И охлаждения не требует?
В о р о б ь е в: Пока что без радиатора работает.
Б л ю м: Ну, едем, влюбленный.
В о р о б ь е в: Едем, едем...
Вышли.
В о р г у н о в: И здесь любовь?
Т о р с к а я: И здесь любовь. Чему вы удивляетесь?
В о р г у н о в: Да дело это нехитрое. Я пошел на завод.
Д м и т р и е в с к и й: И я с вами.
Выходят.
Т о р с к а я: Какой сердитый дед.
Т р о я н: Он не сердитый, товарищ Торская, он страстный.
Т о р с к а я: К чему у него страсть?
Т р о я н: Вообще страсть... К идее...
Т о р с к а я: Идеи разные бывают... Товарищ Троян, расскажите мне о ваших этих машинках. Я возвратилась с каникул и застала у нас настоящую революцию.
Т р о я н: Да, революция... Мы делаем революцию.
Т о р с к а я: Это электроинструмент?
Т р о я н: Да, такие штуки будет выпускать наш новый завод. Это новое в инструментальном деле. Электросверлилки, электрорубанки, электрошлифовалки. Задача, барышня, очень трудная. Видите, в этой штуке двести деталей, а точность работы до одной сотой миллиметра.
Т о р с к а я: Ой, даже не понимаю!..
Т р о я н: Мы все немножко боимся, как ваши мальчики справятся?
Т о р с к а я: Не бойтесь, товарищ Троян, они сделают.
Т р о я н: Я уже десять раз проверял. Если они настоящие люди, так они должны сделать.
Т о р с к а я: Они не только люди, они еще и коммунары.
Г р и г о р ь е в: Божественные коммунары!
К р е й ц е р (входит): Божественные не божественные, а будет скандал.
Здравствуйте. Здравствуйте, Надя. Получили телеграмму?
В а л ь ч е н к о: Только что. Здравстуйте, товарищ Крейцер!
К р е й ц е р: Ну, как у вас дела? Что-то медленно подвигаются, вижу. Вы знаете, коммунары этого не любят.
Г р и г о р ь е в: Товарищ Крейцер! Сегодня нас целый день пугают коммунарами. У меня уже поджилки трясутся.
К р е й ц е р: Правильно, пускай трясутся. Коммунары - это молодое поколение, новые люди. Они, знаете, волынить не любят. А у нас все на одном месте стоит...
В а л ь ч е н к о: Н-нет. Почему все? Мы идем вперед...
К р е й ц е р: Никуда вы не идете. Станки в ящиках, беспорядок...
В а л ь ч е н к о: Препятствий много, товарищ Крейцер.
К р е й ц е р: Вот видите: препятствий. А что вы делаете, чтобы препятствий не было?
В а л ь ч е н к о: Мы свое дело делаем.
К р е й ц е р: Какое свое дело?
В а л ь ч е н к о: Мы - инженеры. Стараемся устранить препятствия, по-скольку это в наших технических силах.
К р е й ц е р: Вот видите, у нас это как-то очень интеллигентно выходит. Поскольку в ваших технических силах. Есть у вас такие люди, что больше так... мешают работать?
В а л ь ч е н к о (уклончиво): И такие есть.
К р е й ц е р: И что вы делаете?
В а л ь ч е н к о: Все, что можем. Предупреждаем, добиваемся, требуем.
К р е й ц е р: Вы управляете, кажется, машиной?
В а л ь ч е н к о: Автомобилем? Да.
К р е й ц е р: Ну, вот представьте себе: едете вы на авто. А впереди корова. Понимаете, корова? Ходит это перед фарами, стоит, мух отгоняет. Вы гудите, гудите, предупреждаете, требуете. А она ходит на вашей дороге, корова. И долго вы будете гудеть? Нет. Надо слезть с машины, взять палку и прогнать. Палкой.
Т о р с к а я (смеется): Корова. Это очень правильно.
К р е й ц е р: Вот видите, девушка автомобилем управлять не умеет, а тоже говорит правильно.
В а л ь ч е н к о: Если всем шоферам гоняться за коровами, погонщиком сделаешься.
К р е й ц е р: Боитесь потерять квалификацию? Чудаки. Ну, как дела, Николай Павлович?
Т р о я н: Да как вам сказать? Это верно, что коровы ходят перед фарами.
К р е й ц е р: Верно? Ну?
Т р о я н: Не умеем мы как-то... это самое... с палкой.
К р е й ц е р: Вы больше насчет убеждения, теплые слова: "товарищ корова", "будьте добры", "пропустите"...
Т р о я н: Не то, что убеждения, а так больше... помалкиваем. Коровы, знаете, тоже разные бывают.
К р е й ц е р: Иная боднет так, что и сам убежишь и машину бросишь?
Т р о я н: В этом роде. В этих вопросах теория познания еще многого не выяснила.
К р е й ц е р: Темные места есть?
Т р о я н (улыбается): Да, имеются. Шоферу кажется, что это корова, а на поверку выходит - вовсе не корова, а какой-нибудь старший инспектор автомобильного движения.
К р е й ц е р (громко смеется, смеются и другие): Вот вы и есть интеллигенты. Приедут коммунары, они вам покажут, как коров гонять. А где Дмитриевский, Воргунов?
Т р о я н: На заводе. Хотите пойти?
К р е й ц е р: Пойдем. Пойдемте, товарищ Вальченко.
Крейцер, Троян, Вальченко, Торская занялись чертежами и деталями на столе Трояна.
Г р и г о р ь е в: Надежда Николаевна, вы давно работаете в этой коммуне?
Т о р с к а я: Три года.
Г р и г о р ь е в: Спасите мою душу! Это же ужасно.
Т о р с к а я: Ну что вы, чему вы так ужасаетесь?
Торская усаживается на стул Вальченко.
Г р и г о р ь е в: Молодая красивая женщина, сидите в этой дыре, с беспризорными, далеко от всякой культуры.
Т о р с к а я: В коммуне очень высокая культура.
Г р и г о р ь е в: Спасите мою душу! А общество, театр?
Т о р с к а я: В театр мы ходим. Да еще как! Идут все коммунары с музыкой, в театре нас приветствуют. Весело и не страшно.
Г р и г о р ь е в: Ведь здесь одичать можно, видеть перед собой только беспризорных...
Т о р с к а я: Забудьте вы о беспризорных. Среди них очень много хороших юношей и девушек, почти все рабфаковцы, комсомольцы... У меня много друзей.
Г р и г о р ь е в: Уже не влюбились ли вы в какого-нибудь такого Ваську Подвокзального?
Т о р с к а я: А почему? Может быть, и влюбилась.
Г р и г о р ь е в: Спасите мою душу, Надежда Николаевна, не может быть!
Т о р с к а я: Почему? Это очень вероятно...
Г р и г о р ь е в: Значит, вы уже одичали, вы ушли от жизни. Сколько в жизни прекрасных молодых людей...
Т о р с к а я: Инженеров...
Г р и г о р ь е в: А что вы думаете! Инженеров. Разве мы вам не нравимся? А?
Т о р с к а я: Значит, коммунары и я - это что-то вне жизни? А где жизнь?
Г р и г о р ь е в: Жизнь везде, где культура, понимаете, культура, чувство.
Положил руку на ее колено. Торская внимательно посмотрела на него.
Т о р с к а я: Видитн ли, то, что вы делаете, не культура, а просто хамство. Уберите руку.
Т о р с к а я: Ах, извините, Надежда Николаевна. Я уже начинаю увлекаться вами...
Т о р с к а я: Кончайте скорее.
Г р и г о р ь е в: Как вы сказали?
Т о р с к а я: Кончайте скорее увлекаться.
Г р и г о р ь е в: Спасите мою душу, Надежда Николаевна, ведь это не так легко. Вы мне очень нравитесь.
Т о р с к а я: Какое событие! Я должна многим нравиться, что ж тут такого?
Г р и г о р ь е в: Надежда Николаевна, поверьте: ваши глаза, походка, голос...
Т о р с к а я: Даже походка? Странно...
Г р и г о р ь е в (взял ее за руку): Ваша рука...
Т о р с к а я: Отстаньте.
Вошел Вальченко.
В а л ь ч е н к о: Я, кажется, помешал?
Т о р с к а я: Отчего вы такой сердитый, товарищ Вальченко?
В а л ь ч е н к о: Я не сердитый. Это вам показалось после воодушевления Игоря Александровича.
Т о р с к а я: О, товарищ Григорьев на вас не похож. Он энтузиаст. Он приходит в восторг от походки, глаз, голоса...
В а л ь ч е н к о (сквозь зубы): Бывает!
Г р и г о р ь е в: Надежда Николаевна!
Т о р с к а я: Скажите, товарищ Вальченко, а вы бы не могли прийти в восторг от таких... пустяков?
В а л ь ч е н к о (смущенно): Да, я думаю.
Т о р с к а я: Вот видите, товарищ Григорьев, у вас есть хороший пример.
Г р и г о р ь е в: Давайте прекратим эту затянувшуюся шутку.
Т о р с к а я: Прекратить? Есть прекратить, как говорят коммунары.
Г р и г о р ь е в: Вы слишком презираете людей, Надежда Николаевна.
Т о р с к а я: Ну, это тоже слишком громко сказано.
Входят Дмитриевский, Троян и Воргунов.
Т р о я н: Откуда взялся этот Белоконь?
Г р и г о р ь е в: Белоконя я рекомендовал Георгию Васильевичу как прекрасного механика. Я с ним работал.
Т р о я н: Помилуйте, какой же он механик? Он уже две недели возится с автоматом...
Д м и т р и е в с к и й: Он хороший механик, но станок никому не известен. Во всем городе нет.
В о р г у н о в: Автоматов в городе нет, а таких механиков можно найти на любой толкучке.
В а л ь ч е н к о: Чего вы не выгоните его, Петр Петрович?
В о р г у н о в: Не люблю заниматься пустяками...
Т о р с к а я: Чудак вы, Петр Петрович.
В о р г у н о в: Вот видите: "чудак".
Т о р с к а я: Это вы от тоски в печаль ударились... Пройдет. Я вас приглашаю встречать коммунаров. У них музыка хорошая.
В о р г у н о в: Музыка!
Т о р с к а я: Вы принимаете приглашение?
В о р г у н о в: Нет, я, знаете, на такие нежности не гожусь.
Т о р с к а я: Вы невежливы.
В о р г у н о в: Что это такое? Вы меня сегодня второй раз бьете? Это правильно. А все-таки увольте - не люблю вокзалов.
Т о р с к а я: Ну, как хотите. До свидания, товарищи. (Вышла).
Вошел Одарюк.
О д а р ю к: Где я могу найти Соломона Марковича?
Общее смущение. Григорьев почти повалился на шкаф.
Дмитриевский привстал за столом, Воргунов в кресле круто повернулся.
Д м и т р и е в с к и й: Соломона Марковича?
О д а р ю к: Да. Я привез лагери.
Д м и т р и е в с к и й: А вы кто такой?
О д а р ю к: Коммунар. Одарюк.
Занавес
АКТ ВТОРОЙ
Вестибюль главного здания коммуны#3. С правой стороны марш широкой лестницы ведет наверх. Вверху площадка во всю ширину сцены. В обе стороны отходят коридоры верхнего этажа. В задней стене два окна. Левая часть сцены занята вешалкой, отделенной от передней части сцены массивным барьером. Передняя половина сцены представляет широкую, светлую, освещенную верхним окном площадку. Справа дверь в столовую. Это показано надписью на дверях. Слева две-три ступеньки к выходу во двор и широкие зеркальныеи двери, по бокам которых два больших зеркальных окна. При входе на лестницу телефон. Вестибюль в полном беспорядке: валяются рогожки, окрашенные масляной краской, панели сейчас забрызганы известью, на всем следы только что законченной штукатурки, ведра, щетки, штукатурные козлы. Наружные двери распахнуты.
Б л ю м (пробегает из столовой наружу): Ах, боже мой, что делается!
На верхней площадке появляются Торская и Вальченко.
Т о р с к а я: Как же так? Который сейчас?
В а л ь ч е н к о: Чего?
Т о р с к а я: Который час?
В а л ь ч е н к о: Четверть одиннадцатого.
Т о р с к а я: Ну, что это такое? Говорили, поезд придет в четыре часа, а сейчас говорят: уже на вокзале.
В а л ь ч е н к о: Чего вы так волнуетесь, Надежда Николаевна?
Т о р с к а я: Да кто это сказал?
В а л ь ч е н к о: Что?
Т о р с к а я: Кто это выдумал, что они уже приехали?
В а л ь ч е н к о: Право, не знаю, кажется, по телефону сказали.
Т о р с к а я: Ах, какой вы: "кажется". Берите трубку.
В а л ь ч е н к о: Зачем?
Т о р с к а я: Да что с вами, Иван Семенович?
В а л ь ч е н к о: Со мной, собственно говоря, ничего. Я хотел поговорить с вами, Надежда Николаевна.
Т о р с к а я: Поговорите сначала с Западным вокзалом.
В а л ь ч е н к о (быстро спускается с лестницы. У телефона): Западный вокзал. Да. Дежурного. Товарищ дежурный? Скажите пожайлуста, правда ли говорят, прибыл поезд с коммунарами? Да? Прибыл? Спасибо. (Повесил трубку).
Т о р с к а я: Ну что вы сделали? Что вы сделали?
В а л ь ч е н к о: Как что сделал? Узнал: прибыли.
Т о р с к а я: Надо же узнать, где они? Выехали или вышли с вокзала?
В а л ь ч е н к о (снимает трубку): Западный вокзал. Дежурного. Товарищ дежурный, простите пожайлуста, это из коммуны имени Фрунзе. Где сейчас коммунары? (К Торской). Спросить - выехали? А на чем они могут выехать?
Т о р с к а я: Ах ты, господи, на чем? На трамвае, на автобусах.
В а л ь ч е н к о (в телефон): Вышли? На чем вышли? На трамвае или автобусе? Пешком? С музыкой? Ага, спасибо. (Повесил трубку).
Т о р с к а я: Боже мой, какой ужасный человек! Не спросили, когда вышли?
В а л ь ч е н к о: Вышли пешком, с музыкой. Наверное, недавно.
Т о р с к а я: "Наверное" - ну что это такое?
В а л ь ч е н к о: Надежда Николаевна! Я хотел у вас спросить у вас об одной вещи... Вы только не сердитесь.
Со двора вошел Воргунов.
Т о р с к а я: Петр Петрович, вы знаете, коммунары приехали.
В о р г у н о в: Вы знаете, что сверлильные поставили черт знает где?
Т о р с к а я: Мне сейчас не до ваших сверлильных.
В о р г у н о в: А мне не до ваших нежностей.
Т о р с к а я: Всего хорошего. (Реверанс, направляется к выходу.)
В о р г у н о в: Оревуар. (Реверанс.) Вы куда, Иван Семенович? Постойте, об этом вы еще успеете.
В а л ь ч е н к о: О чем?
В о р г у н о в: А вот об одной вещи. Скажите, где Григорьев?
В а л ь ч е н к о: В конструкторской нет.
В о р г у н о в: Это совершенно невозможное животное. Сверлильные вчера сволок на фундамент для шлифовальных. А у вас что делается?
В а л ь ч е н к о: А что?
В о р г у н о в: Где вы этого идиота нашли? Рыжий такой? Вы ему поручили наметить сталь?
В а л ь ч е н к о: Да, наметить сталь серой и желтой краской.
В о р г у н о в: Ну, так он ее выкрасил с одного конца до другого.
В а л ь ч е н к о: Да что вы? (Выбежал в дверь.)
Воргунов подмыается наверх. Со двора входят Блюм и Белоконь.
Б л ю м: Вы понимаете, в половине десятого они вышли с вокзала. Через четверть часа они будут здесь. Это вы так встречаете коммунаров? Это называется, вы произвели уборку? В спальнях грязнь, в столовой ужас, а здесь что, может, вы скажете, что это порядок? Где ваши убиральщицы?
Б е л о к о н ь: Товарищ Блюм! Я не завхоз и не дворник, а механик.
Б л ю м: Я спрагиваю - где ваши убиральщицы?
Б е л о к о н ь: У меня только две уборщицы, что я могу сделать?
Б л ю м: Так где же они? Может, они в доме отдыха или у них мертвый час? Это же ужас что такое! Столовую уберите!
Белоконь побежал наверх. Блюм направляется к выходу. В дверях Воробьев.
В о р о б ь е в: Соломон Маркович, так как же, едем на вокзал?
Б л ю м: Чего я на вокзале не видел? Носильщиков? Коммунары уже давно вышли с вокзала. Ах, боже мой, боже мой...
В о р о б ь е в: Соломон Маркович, так я один поеду навстречу. Узнаю, чи далеко, и вам скажу.
Б л ю м: Ты мне фигели-мигели не рассказывай. Он узнает и мне скажет! Тебе Наташу нужно посмотреть?
В о р о б ь е в: А что же, нельзя, что ли?
Б л ю м: Ну, поезжай. Вам только разные глупости, а что здесь грязь до самой прически, так вам все равно.
В о р о б ь е в: Я машину начистил... блестит... Так я поехал.
Вышел. Блюм побежал и немедленно выбежал наружу.
Сверху спускаются Белоконь и две уборщицы.
Б е л о к о н ь: Как можно скорее уберите столовую, через полчаса чтобы было готово.
1-я у б о р щ и ц а: То коридор, теперь столовую...
Б е л о к о н ь: Пожайлуста, без дискуссий! (Вышел.)
2-я у б о р щ и ц а: За полчаса? Ах ты, пижон дохлый! За полчаса!
В о р г у н о в (с верхней площадки): Товарищи, черт бы вас подрал...
1-я у б о р щ и ц а: А ты чего ругаешься, как каменщик? Я из тебя сама
чертей натрясу.
В о р г у н о в: Уважаемые, дорогие товарищи...
1-я у б о р щ и ц а: Вот так-то лучше.
В о р г у н о в: Четыре дня вы обещаете убрать в конструкторской, четыре дня! От ваших обещаний ни черта толку.
2-я у б о р щ и ц а: Вот уберем столовую...
В о р г у н о в: Нельзя, голубки мои, надо немедленно.
1-я у б о р щ и ц а: Да ведь нам приказано.
В о р г у н о в: К чертовой матери с приказаниями. Нате вот вам пятерку и немедленно уберите.
2-я у б о р щ и ц а: Да чего тебе так периспичило?
В о р г у н о в: Жениться собираюсь! Понимаете?
2-я у б о р щ и ц а: Ну раз такое дело, мы тебе и без пятерки.
1-я у б о р щ и ц а: А на свадьбу позови, смотри.
В о р г у н о в: Первые гости будете...
Ушли наверх. Вбежал и пробежал наверх Блюм. Со двора входят Торская и Григорьев.
Г р и г о р ь е в: У меня лишний билет.
Т о р с к а я: Случайно оказался лишним?
Г р и г о р ь е в: Что вы, Надежда Николаевна! Не случайно. Нарочно взял.
Т о р с к а я: Нарочно?
Г р и г о р ь е в: Я был уверен, что вы не откажетесь, ведь подумайте:
Московский Художественный театр, "Федор Иоаннович", Качалов; Москвин... Я был уверен...
Т о р с к а я: Товарищ Григорьев, вы сообразите: неужели бы я стала ожидать, пока у вас окажется лишний билет? Это в Московский Художественный, "Федор Иоаннович"?
Г р и г о р ь е в: Да. Это же замечательно...
Т о р с к а я: Да я давно поручила товарищу Вальченко...
Г р и г о р ь е в: В таком случае извините. Выходит так, что вы ему доверяете больше.
Т о р с к а я: Ничего я ему не доверяла. Он взял билет на свои деньги.
Г р и г о р ь е в: Надежда Николаевна!.. (Оглянулся.) Надежда Николаевна, если бы вы поняли мое положение...
На верхней площадке Блюм.
Т о р с к а я: Соломон Маркович, помогите товарищу Григорьеву в его тяжелом положении. У него лишний билет на "Федора Иоанновича".
Б л ю м: А кто это такой - Федор Иванович?
Т о р с к а я: Он не имеет никакого отношения к снабжению, но билет вы возьмите.
Б л ю м: Ах, я уже не знаю. Это тот самый, который зарезал царевича Дмитрия. Ну, вы же знаете, я такими людьми не не интересуюсь. Но билет я возьму. Может быть, дочка пойдет. Она все романы с убийством любит. Да, скажите, пожайлуста, вы не видели уборщиц? Это черт знает что такое...
Блюм уже внизу. На верхней площадке Воргунов.
В о р г у н о в: Товарищ Григорьев, я не понимаю, что это такое? Вы приходите на работу в одиннадцать часов...
Г р и г о р ь е в: Петр Петрович, с этими трамваями...
В о р г у н о в (кулаком по барьеру): Товарищ Григорьев, я прошу вас не молоть глупости. Мы все приезжаем трамваями. А куда вы стащили сверлильные? Что это, вредительство, черт бы вас побрал, или последний идиотизм? Когда это кончится?
Г р и г о р ь е в: Петр Петрович, вы могли бы при посторонних...
В о р г у н о в: К чертовой матери посторонних. Посторонние вам мешают работать. Вас ждут в конструкторской, а вы здесь с посторонними. Пожайлуста и немедленно дайте оюбяснение главному инженеру.
Григорьев направляется наверх.
Б л ю м (к Торской): Попало, хэ-хэ-хэ! Ох, и характер!.. Петр Петрович, вы там не видели уборщиц?
В о р г у н о в (спускается на несколько ступенек): Уборщицы убирают в конструкторской.
Б л ю м: Они должны убирать не в конструкторской, а здесь и в столовой.
В о р г у н о в: А они в конструкторской. Совершенно необьяснимое явление в природе.
Б л ю м: Ох, как захвачу их оттуда, так с них будет шерсть сыпаться. Господи, какой я злой, какой я злой, если бы кто-нибудь знал. (Побежал наверх.)
В о р г у н о в: Надежда Николаевна, вы простите, но из-за вас наши молодые инженеры прямо испортились.
Т о р с к а я: Что же делать? Испортились?
В о р г у н о в: Как что делать? А вы не догадываетесь?
Т о р с к а я: Я немножко догадаываюсь. Вы их пересыпьте нафталином...
В о р г у н о в: Да? Это было бы хорошо... Наши люди совершенно не способны провести черту: здесь дело, а здесь любовь. У них если любовь, так непременно с гражданскими мотивами или там с политикой, а дело летит к черту, потому что любовь мешает: бросают работу и бегают на свидания.
Т о р с к а я: Петр Петрович, только из уважения к вам я обещаю: разговаривать с молодыми инженерами исключительно о фрезах, болванках и об инструментальной стали.
В о р г у н о в: Ну, вот я же и говорю. Разговаривайте о чем хотите: о слинянии душ, о соловьях, о воробьях, при чем тут инструментальная сталь? И самое главное - не в рабочее время: ведь для всей этой чепухи отведено специальное время - вечером или там по утрам...
Т о р с к а я: Я постараюсь, Петр Петрович...
Входит Одарюк.
О д а р ю к: Уже музыку слышно.
Т о р с к а я: Да ну? (Подходит к двери и слушает.)
В о р г у н о в: Вот еще: эта музыка...
О д а р ю к: Вы инженер?
В о р г у н о в: Инженер.
О д а р ю к: Вы будете управлять заводом?
В о р г у н о в: Почти.
О д а р ю к: А почему станки стоят на дворе и упаковка сорвана? А кто виноват?
В о р г у н о в: Папа с мамой виноваты. Им не нужно было жениться и плодить портачей. Вот. (Вышел.)
О д а р ю к: Что он, чудак?
Т о р с к а я: Это Воргунов. Он интересный человек.
О д а р ю к: Он наш?
Т о р с к а я: Он должен быть нашим.
О д а р ю к: Придется в работу брать?
Т о р с к а я: Ох, трудно его брать в работу!
Вбегает Воробьев.
В о р о б ь е в: Идут. Совсем близко. Ездил встречать. Как раз возле парка встретил. Ну и идут, барт, во! В белых костюмах, черт, красота...
О д а р ю к: Возле парка?
В о р о б ь е в: Да уже к лесу подходят, совсем близко.
Одарюк выбежал.
Т о р с к а я: И Захаров с ними?
В о р о б ь е в: А как же, с Верой Донченко рядом. Вера сегодня дежурная.
Т о р с к а я: А Наташа?
В о р о б ь е в: Наташа? Аж страшно. Такая красивая, куда мне! Загорела, глаза, брат, блестят, На меня только так - повела. А Алешка мне кулак показал, так я и уехал.
Т о р с к а я: Все-таки, что вы будете делать с Наташей?
В о р о б ь е в: Вот, брат, Надежда Николаевна, скажи, что делать?
Тут, понимаешь, такое дело, хлопцев боимся.
Т о р с к а я: Отчего?
В о р о б ь е в: Хлопцы еще ничего как следует не знают. Из девчат, и то не все. А у нас же любовь, если бы ты знала! А боимся хлопцев, знаешь, аж шкура болит со страху. Жучок, как стал председателем, так сразу Наташу в оборот: ты что это с Петькой романы затеваешь? Я тебя, говорит, с совет командиров выволоку. Вот какое дело...
Т о р с к а я: Чудаки. Вот я поговорю с Алексеем Степановичем.
В о р о б ь е в: Да что ж с того? Товарищ Захаров все равно в совет командиров передадут. Я уже думаю так: у меня и квартира в городе хорошая и все. Скажу Наташе, пускай прямо ко мне переходит.
Т о р с к а я: Побоится Наташа.
В о р о б ь е в: Вот в том-то и дело.
Т о р с к а я: Да и зачем же ссориться с коммунарами? Они ведь и помогут чем-нибудь.
В о р о б ь е в: Да вот же...
Близко взорвался марш оркестра.
Т о р с к а я: Идут...
В о р о б ь е в: Это, значит, из лесу вышли.
Выходят. Сверх спускается Блюм с уборщицами. Услышал музыку и остановился.
Б л ю м: Ну, доигрались... Разве это коммуна? Это же сумасшедший дом!
1-я у б о р щ и ц а: Так что?
Б л ю м: А я знаю что? Лечить надо... Ах, ты господи! Подите скорее, уберите там самый маленький класс. А то и трубы некуда будет сложить.
Ушли наверх. Звонок телефона. Со двора входит Одарюк и берет трубку.
О д а р ю к: Да, коммуна Фрунзе. Что? Два грузовика отправили? А я не знаю... Стойте? Разгрузить? Разгрузить будет кому. Коммунар Одарюк. А я говорю, будет кому. Значит, знаю. Откуда знаю... Вот сейчас двести коммунаров подходят. Ах, коммунары... (Повесил трубку.)
Сверху спукаются Воргунов, Блюм, Троян.
В о р г у н о в: Десять тысяч лет будем жить, а от глупостей не избавимся. Для чего это встречать, парады разные. Приехали - ну и приехали.
Б л ю м: Нельзя же, Петр Петрович, они же два месяца не были дома. Мы должны же их встретить, посмотреть...
В о р г у н о в: Все равно: если они мне станки поломают, головы пооткручиваю.
Т р о я н: Какая у них музыка... Никогда не работал с молодежью.
Интересно.
Б л ю м: Так интересно, Николай Павлович, знаете, как будто в книжке.
Т р о я н: Жизнь должна быть лучше книжки, Соломон Маркович.
Т р о я н: Я же и говорю: куда там книжки годятся.
О д а р ю к: Звонили сейчас: два грузовика со станками отправлены.
В о р г у н о в: А не говорили, грузчики поехали?
О д а р ю к: Грузчиков при станках нет. Спрашивали, кто разгрузит?
В о р г у н о в: Кто же разгрузит?
О д а р ю к: Я сказал, коммунары подходят.
В о р г у н о в: Коммунары разгрузят? Это "вандереры". Каждый ящик сорок пудов.
О д а р ю к: Ну, так что ж такое?
В о р г у н о в: Глупости, побьют... Ах, черт!
Вышли. Сверху сбегает Вальченко. На верхней площадке остановились
Дмитриевский и Григорьев.
Г р и г о р ь е в: Хозяева приехали, Георгий Васильевич...
Д м и т р и е в с к и й: Да, думали ли когда-нибудь, что будем служить беспризорным? А ведь в самом деле хозяева. Уличные дети, воришки, отбросы - хозяева. а ведь это, собственно говоря, красиво, Игорь Александрович.
Г р и г о р ь е в: Я не такой эстет, чтобы в этом видеть красоту. Ведь их еще нужно переделывать. Перевоспитывать, все-таки это, наверное, звереныши.
Д м и т р и е в с к и й: Ну что ж, переделаем...
Вышли.
Пробежали наружу уборщицы. Марш очень громко у самых дверей. Слышна команда, марш оборвался. Обрывки короткой речи. "Интернационал". Команда: "Под знамя смирно!" Знаменный мплют. В тот момент, когда верхушка знамени показывается в дверях, салют прекращается. Команда: "Разойдись!" Шум. В вестибюль входят: Вера Донченко в красной повязке дежурного, держа руку в салюте, за нею со знаменем Гедзь и два коммунара-ассистента с винтовками.
Д о н ч е н к о (опуская руку): Ой-ой-ой, кужа же теперь.
Г е д з ь: И не прибрали.
Д о н ч е н к о: Подождите здесь, я пойду посмотрю. (Убежала наверх.)
1-й а с с и с т е н т: И в столовой не убрано.
Г е д з ь: Честное слово, как им не стыдно?
В двери по два, по три входят коммунары-музыканты с трубами, фанфарами.
За ними коммунары.
О т д е л ь н ы е г о л о с а в х о д я щ и х:
- Черт, насилу выбрался, завалили!
- А то инженеры, видел?
- И цветники наши пропали...
- Ого, вот где порядок.
- То станки здоровые.
- А кто это толстый, сердитый такой?
- Ой, Соломон Маркович, плачет, понимаешь.
- Что? И знамени нету места?
- Вот так завод!
- Берите ведра, тряпки!
- Поход продолжается!
- Сейчас пойдем на завод.
- Станки заграничные, видел: Берлин.
- У, Берлин...
- Конечно, Берлин.
- А это знаешь? Универсально-фрезерные.
- Ничего подобного.
- Универсально-фрезерные!
- Поход продолжается, ха-ха!
- А где обоз, не знаешь?
- Я ничего не понимаю.
Шум. Кто-то поет мотив знаменного салюта. Два-три коротких звука в трубу.
Неожиданно забил барабан.
Ж у ч е н к о: Что же тут стоять? А где дежурная?
Г е д з ь: Пошла посмотреть.
И з м у з ы к а н т о в: Жучок, куда же инструменты?
Ж у ч е н к о: Сейчас.
На верхней площадке Донченко.
Д о н ч е н к о: Знамя и музыканты, идите сюда. Остальные подождите здесь, никуда не ходите. Синенький здесь?
С и н е н ь к и й (с сигналкой): Здесь, а что?
Д о н ч е н к о: Иди сюда. Жучок, иди, посоветуемся.
Жученко и Синенький взбежали наверх. На площадке они открывают совещание. Знаменщики и музыканты проходят в оевый коридор второго этажа. Со двора, окруженная толпой ребят, входит Торская.
О т д е л ь н ы е в о з г л а с ы:
- Надежда Николаевна, здравствуйте.
- Товарищ Торская, напрасно с нами не поехали.
Т о р с к а я: Хорошо было?
Г о л о с а:
- Ого, хиба ж так?
- А чего у вас тут все разорено?
Т о р с к а я: Федя, чего ты такой серьезный?
Р о м а н ч е н к о: Чего серьезный? Не серьезный. (Подает руку.) Здравствуйте. Вы здесь без нас еще не женились?
Т о р с к а я: Нет, Федечка, не женились.
Р о м а н ч е н к о: То7то. А вы знаете, Вера Донченко чуть-чуть не женилась в Тифлисе.
Д о н ч е н к о (сверху): Смотри, Федька, я тебе уши нарву.
Р о м а н ч е н к о: Видите, видите, значит, правда.
Т о р с к а я: Разве тебе за правду всегда уши рвут?
Р о м а н ч е н к о: Почти всегда. А это правда. Чуть-чуть не
женилась. Там такой к ней черный прилепился. Куда они ни пойдет, а он все... (Федька танцует, показывает, как приглашают на лезгинку). А у Верки сердце, знаете, так и прыгает. (Показывает кулаком, как прыгает сердце.) Видите, видите?
Вера сбегает вниз и хватает Федьку за уши.
Р о м а н ч е н к о: Дежурный командир, а дерется, Запиши себя в рапорт...
Ж у ч е н к о (сверху): Слушай, пацаны. Слушайте: обоз прибыл и стоит возле черной лестницы. Сейчас будет сигнал на работу. По сигналу разгрузите обоз и корзинки внесите в спальни. Каждый отряд пускай сейчас же выделит уборщиков, переодевайтесь и немедленно приступайте к уборке.
Г о л о с: А где убирать?
Ж у ч е н к о: По старым отрядным участкам.
Г о л о с а: Правильно.
Г о л о с д е в о ч к и: А где ведра и тряпки?
Ж у ч е н к о: Все получайте у коменданта. Синенький, давай сигнал.
Синенький трубит сигнал на работу. Выбегает во двор и повторяет сигнал.
После сигнала кое-кто вбегает со двора, кричит.
Г о л о с а:
- Какая работа?
- Куда заиграли?
Ответы:
- К обозу...
- На уборку.
Большинство разбегается: часть во двор, кое-кто по коридорам.
В вестибюле остаются Жученко, Зырянский, Одарюк.
З ы р я н с к и й: Я этому Вехову чуть морду сегодня не набил.
Ж у ч е н к о: Ты всегда паришься.
З ы р я н с к и й: И в спаьню его не пущу, пусть идет к маменьке.
О д а р ю к: Ох, и ленивый же парень.
З ы р я н с к и й: Вышли на вокзал, прохожу по вагонам – баритон лежит. Чей? Вехова. А тут, понимаешь, публика лезет. Я его взял. Спрашиваю, как ты баритон бросил, а он мне: "У меня не десять рук". Не могу я этого видеть.
Ж у ч е н к о: В совет надо.
Входят Шведов, Забегай и Блюм.
Б л ю м: А, товарищ Жученко, здравствуйте! Здравствуй, товарищ Зырянский! Если бы вы знали, как я рад, что вы уже приехали.
Ж у ч е н к о: Так как же, Соломон Маркович? Завод не пущен, станки на дворе.
О д а р ю к: И без упаковки.
Б л ю м: Вы знаете, что здесь делается? Это не коммуна, а сумасшедший дом. Начальства - так звезд на небе немного меньше, а денег сколько выбросили! Помните, как мы с вами зарабатывали? Каждую копеечку берегли. А теперь - ф-ф-фу! Везут, везут, все заграничное. Один станочек пятнадцать тысяч рублей.
Ш в е д о в: Вот красота!
З ы р я н с к и й: Наши соломорезки побоку.
Б л ю м: Вот вы говорите: соломорезки. Это правда, что станочки были старенькие, а все-таки мы на них шестьсот тысяч рублей заработали. Как зарабатывать, так никого не было, а как тратить да разные фигели-мигели, так сразу нашлись хозяева...
Ж у ч е н к о: Зато завод какой...
Входит Воробьев.
В о р о б ь е в: Здравствуйте.
З ы р я н с к и й: Только ты, Петька, брось эти дела с Наташей. Чего ты пристал к девочке?
В о р о б ь е в: Да как же я пристал?
З ы р я н с к и й: Ты здесь шофер и знай свою машину. Рулем крути сколько хочешь, а головы девчатам крутить - это не твоя квалификация. А то я тебя скоро на солнышко развешу.
Б л ю м: Так они же влюблены, товарищи.
З ы р я н с к и й: Как это - влюблены? Вот еще новость. Я тоже влюблюсь! И всякому захочется. Наташке нужно рабфак кончать, а этот принц на нее вытаращился.
Ж у ч е н к о: Действительно, Петр, ты допрыгаешься до общего собрания.
В о р о б ь е в: Странные у вас, товарищи, какие-то правила. Наташа ведь взрослый человек и комсомолка тоже. Что же, по-вашему, она не имеет права?
Ш в е д о в: Она коммунарка! Как это - взрослый человек? Права еще придумал...
Ж у ч е н к о: Выходи из коммуны и влюбляйся сколько хочешь, а так мы коммуну взорвем в два счета.
З ы р я н с к и й: Вас много охотников найдется с правами...
Б л ю м: Но если бедная девушка полюбила, так это же нужно понять...
З ы р я н с к и й: Так и знай - на общее собрание!..
З а б е г а й: Ты, Петр, с ними все равно не сговоришься. Это же, понимаешь ты, не люди, а удавы. Ты лучше умыкни.
В о р о б ь е в: Как это?
З а б е г а й: А вот, как у диких славян делалось. Умыкни. Раньше это, знаешь, подведут лошадей к задним воротам, красавица это выйдет, а такой вот Петя, который втрескался, в охапку ее - и удирать.
Ж у ч е н к о: А дальше?
З а б е г а й: А дальше мы его нагоним, морду набьем, Наташку отнимем. Это очень веселое дело.
Б л ю м: Зачем ему на лошадях умыкивать! У него же машина. И на чем вы догоните? Другой же машины нету... Однако глупости по бокам. Тебе, Петя, сейчас нужно ехать на вокзал. Вот тебе квитанция, привези багаж. Это Захаров сказал...
В о р о б ь е в: Есть.
Ж у ч е н к о: Ну, ребята, идем на уборку, а то ребята обижаться будут.
З ы р я н с к и й: Ой, я и забыл, нам же столовую убирать. (Побежал наверх.)
Блюм вышел наружу. На сцене остается один Воробьев.
Пробегает уже в трусиках Федька Романченко.
В о р о б ь е в: Федя, голубчик, иди сюда.
Р о м а н ч е н к о: А чего тебе? Наверное, Наташу позвать?
В о р о б ь е в: Да, Федя, позови Наташу...
Ф е д я: А покатаешь?
В о р о б ь е в: Ну, а как же, Федя!
Ф е д я: Есть позвать Наташу.
В о р о б ь е в: Ну, чего ж ты кричишь?
Федька побежал наверх. Со двора входят Захаров, Дмитриевский, Троян, Григорьев.
З а х а р о в: Значит, все ясно. Завтра начинаем работу. Работы хватит?
Д м и т р и е в с к и й: Работы хватит... но только... мальчики же не умеют...
Б л ю м: И откуда вы знаете, что они умеют? Надо учить. Я раньше не умел танцевать польку, а теперь уже сорок лет умею. Человек всегда сначала не умеет, а потом, так с ним уже и разговаривать невозможно: он все умеет...
З а х а р о в: Молодец, Соломон. Вот он верит в коммунаров.
Б л ю м: А мало они разве работали? Ого... Как звери!..
Г р и г о р ь е в: Трусики работать - небольшая хитрость...
Б л ю м: Я готов это слушать, но только не от вас, товарищ Григорьев.
Г р и г о р ь е в: Почему?
Б л ю м: Потому что не сошьете пару трусиков, к вашему сведению. Вы же не умеете...
Т р о я н: Технология трусиков и мне неизвестна...
Б л ю м: Но если вы способный человек, так я вас за два дня выучу.
З а х а р о в: Трусики забудем. Все будет хорошо. Я пошел умываться. Пока. (Ушел через столовую.)
Т р о я н: Мне коммунары понравились... Дисциплина.
Г р и г о р ь е в: Спасите мою душу... Какой толк с этой дсициплины! Увидите, как станки полетят. Они и красть будут...
Т р о я н: Нет.
Г р и г о р ь е в: Будут.
Б л ю м: Это знаете что? Это авансовая клевета!
Д м и т р и е в с к и й: Давайте не предвосхищать событий.
Б л ю м: Мне нравится: события. Какие же это события? Это просто же безобразие!
Входит Воргунов.
Б л ю м: Скажите, Петр Петрович, коммунары будут красть?
В о р г у н о в: Товарищ Блюм, насчет кражи я и за себя не ручаюсь...
Г р и г о р ь е в: Как вам понравились хозяева, Петр Петрович?
В о р г у н о в: Вы мне сегодня нравитесь, во всяком случае, меньше. Я бы вам советовал поспешить со сверлильными.
Г р и г о р ь е в: Петр Петрович, все будет сделано. Не беспокойтесь.
В о р г у н о в: Разрешите уж мне беспокоиться.
Всех уходят наверх.
Н а т а ш а (выходит из столовой): Петечка!
Воробьев обнимает ее, хочет поцеловать.
Н а т а ш а: Да что ты, увидят...
В о р о б ь е в: Наташа, знаешь что?
Н а т а ш а: У меня в голове такое делается. Ничего не знаю. Уже хлопцы догадаываются. Прямо не знаю, куда и прятаться.
В о р о б ь е в: Наташа, едем сейчас ко мне.
Н а т а ш а: Как это так?
В о р о б ь е в: Прямо ко мне на квартиру. Наташа, едем.
Н а т а ш а: Да что ты, Петр?
В о р о б ь е в: Наташа, а завтра в загс, запишемся - и все.
Н а т а ш а: А здесь как же?
В о р о б ь е в: Да... Черт... Никак. Вот просто едем. Честное слово, хорошо. Они хватятся, а тебя нет.
Н а т а ш а: Да они же прибегут за мной.
В о р о б ь е в: Куда там они прибегут? Они даже не знают, где я живу. Едем!
Н а т а ш а: Вот, смотри ты! Да как же? Я в белом платье.
В о р о б ь е в: Самый раз. На свадьбу всегда в белом полагается.
Н а т а ш а: А знаешь, верно. Ой, какой ты у меня молодец!
В о р о б ь е в: Чудачка, ведь шофер первой категории.
Н а т а ш а: А увидят?
В о р о б ь е в: Наташенька, ты же понимаешь, на машине, кто там увидит?
Н а т а ш а: Сейчас ехать?
В о р о б ь е в: Сейчас.
Н а т а ш а: Ой!
В о р о б ь е в: Ну, скорее. Вон машина стоит, видишь, садись и айда.
Н а т а ш а: Подожди минуточку. Я возьму белье и там еще...
В о р о б ь е в: Так я буду в машине. А ты им записочку какую-нибудь оставь. Все-таки, знаешь, ребята хорошие.
Н а т а ш а: Записочку?
В о р о б ь е в: Ну да. Они, как там ни говори, а смотри, какую красавицу сделали. Напиши так, знаешь: до скорого свидания и не забывайте.
Н а т а ш а: Напишу.
Наташа убежала наверх. Воробьев вышел наружу. Входят один за другим пять мальчиков в трусиках и голошейках с тряпками и ведрами. Впереди со щеткой Зырянский. В вестибюле остановились.
З ы р я н с к и й: Я так считаю: за час должны кончить столовую.
Г о л о с: Можно и за час. А чего это Соломон Маркович плакал?
З ы р я н с к и й: Только окна как следует мыть, а не то что размазал и бросил.
Д р у г о й г о л о с: Тебя сразу не нашел, думал, ты утопился в Черном море.
Отряд ушел в столовую. Сверху спускается Вальченко, неловко останавливается и оглядывается.
З ы р я н с к и й (из дверей столовой): А вы кто такой?
В а л ь ч е н к о: Я - Вальченко, инженер. Я здесь работаю.
З ы р я н с к и й: У нас в коммуне?
В а л ь ч е н к о: Да, у вас.
З ы р я н с к и й: Так вы кого-нибудь здесь ожидаете? Или позвать, может?
В а л ь ч е н к о: Нет, собственно говоря, для меня никого звать не нужно.
Наверху показалась Наташа, увидела Зырянского, спряталась в коридор.
З ы р я н с к и й: Влюбленные уже забегали, никакого спасения.
В а л ь ч е н к о: Товарищ коммунар, я вас не понимаю.
З ы р я н с к и й: Влюбленные, что ж тут непонятного? Я тебе задам! (Грозит пальцем.)
В а л ь ч е н к о: Я вас не понял сразу.
З ы р я н с к и й: Если им волю дать, этим влюбленным, жить нельзя будет. Их обязательно ловить нужно.
Торская входит.
Т о р с к а я: Алешка все влюбленных преследует. Если вы влюбитесь, Иван Семенович, старайтесь Алешке на глаза не попадаться, заест.
З ы р я н с к и й (уходя в столовую): Влюбляйтесь, не бойтесь.
В а л ь ч е н к о: Я вас ожидаю.
Т о р с к а я: А зачем я вам? Насчет инструментальной стали?
В а л ь ч е н к о: Как?
Т о р с к а я: А может быть, вам нужно знать мое мнение об установке диаметрально-фрезерного "рейнекелис"?
В а л ь ч е н к о: Надежда Николаевна, вы все шутите.
Т о р с к а я: Нет, я серьезно. Да постойте, Иван Семенович, постойте, голубчик. Как вам понравились наши коммунары?
В а л ь ч е н к о: Коммунары мне понравились. Красиво это. И музыка, и все. Только вот... все-таки, знаете, мальчики...
Т о р с к а я: Что вы там лепечете? Какие мальчики? Они комсомольцы...
В а л ь ч е н к о: Нет, я так, знаете, конечно, это хорошо, что они комсомольцы...
Т о р с к а я: Ах вы, чудак... Так что вам от меня нужно? Имейте в виду, что я имею разрешение говорить с вами только о слиянии душ...
В а л ь ч е н к о: От кого разрешение?
Т о р с к а я: От вашего Вия.
В а л ь ч е н к о: Какого Вия?
Т о р с к а я: А вот у Гоголя в одном производственном романе говорят (басом): "Приведите Вия". Это значит пригласить самого высокого специалиста. И у вас такой Вий тоже есть...
В а л ь ч е н к о (смеется): Ах, Воргунов...
Т о р с к а я: Так вот... Вий распорядился, чтобы с молодыми инженерами я говорила только о слинянии душ. Можно еще о воробьях, но это уже в крайнем случае. Дело, видите ли, в том, что молодые инженеры оказались скоропортящимися. Знаете - не ближе одиннадцатого к паровозу. Это так пишут на вагонах, когда перевозят вас, молодых инженеров, и другие скоропортящиеся предметы: молоко, сметана, вообще...
В а л ь ч е н к о: Нет, Надежда Николаевна, вы меня таким, скоропортящимся, не считайте. Напротив...
Т о р с к а я: Бросьте, бросьте... Так давайте о слиянии душ... Что вы знаете об этом предмете?
В а л ь ч е н к о: Как вам сказать? А знаете что, по этому поводу мне приходят в голову некоторые мысли...
Т о р с к а я: Этого не бойтесь Это не вредно. На практике вы знакомы с этим?
Сверху спускается Наташа.
Н а т а ш а: Надежда Николаевна, миленькая, передайте эту записку Жученку.
Т о р с к а я: А ты куда это с узелком?
Н а т а ш а: Ой, Надежда Николаевна! Уезжаю.
Т о р с к а я: Уезжаешь?
Н
