Перевод: Kuromiya Ren

Миранда Хонфлер, Николетта Эндрюс «Торжество матери» («Ведьма озера» - 1)

Перевод: Kuromiya Ren

О, почему же листьев нет

На ветвях твоих, старый дуб?

И почему, когда в тени я твоей,

Так сильно я дрожу?

Пол Лоренс Данбар «Заколдованный дуб» (1913)

ГЛАВА 1

Скрываться всегда было сложно в это время года. Высокие золотые поля пшеницы, овса и ржи скосили, и их голые земли не скрывали ее. А еще то, что она другая, выделяло ее как свадебный венец, хоть радовало меньше.

Но у нее хотя бы было это – вид на мир снаружи между листьев, хоть лишь проблеск. Если она не вернется домой дотемна, мама снова накажет ее плетеной ивой, но она придет домой вовремя. Небольшой крюк при сборе ингредиентов не навредит.

Стараясь не наступить на горшки меда или подсохшие буханки хлеба, Бригида выглянула из-за большого дуба на границе, в его плоть попала молния великого Перуна. Вдали крупный мужчина шел рядом с лошадью, резкими движениями опускал кисть в ведро с побелкой. Под покрашенной в синий рамой окна он нарисовал на дубовой стене точки, на его пальцах сияли драгоценные камни и металлы в свете солнца, будто клинки.

Одна из их традиций, Бригида видела ее раньше. Они сообщали деревне о доступной для брака дочери, и это происходило близко к Торжеству матери, но у этой дочери хотя бы будет шанс выбрать того, с кем она разделит жизнь. Она станцует завтра ночью на празднике, сплетет венок изо ржи, сделает подношения в храме и будет с другими девушками и всей деревней. Праздновать вместе.

В лесу такого не было.

Ветер налетел на поля, склонял обрубки колосьев к деревьям. Сжимая флакон с водой Мрочного озера у шеи, Бригида отвернулась, прислонилась к дубу Перуна с тоскливым вздохом. У ведьм Мрока, как она, судьба была не такой. Их не хотели видеть в деревне, и они туда не хотели. Дубы были их деревней, магия – их женихом, озеро – их храмом и подношениями под луной.

Мама и мамуся были друг у друга, и им так нравилось, но кто был у нее?

Никто не жил в лесу, кроме нее и ее матерей, ведьм Мрока. До конца ее жизни там вряд ли появится кто-то еще, и ее матери намекнули прозрачно, как вода в реке Скаве, что ей не только нельзя было в деревню, но ей и не будут там рады.

Глубоко вдохнув, она оттолкнулась от дуба и ушла в лес. В деревне Чернобрега заканчивалась жатва, Завтра будет заслуженный отдых и праздник, но в доме Мрока всегда была работа.

Еще хватало времени собрать жимолость и рамшип, как сказала ей мама, но она уже задержалась у границы. Ее матери не одобрили бы это, могли наказать. Она вздрогнула.

Цветы жимолости, распустившиеся в сумерках, росли у края леса, но их сладкий запах встретил ее задолго до того, как светлые лепестки показались среди темно-зеленых листьев. Манящий запах обещал приятный вкус жимолости, мамуся давно показала ей это, а теперь, наверное, жалела.

Лишь миг. На это уйдет лишь миг, да? Разве это может навредить?

Хитро улыбаясь, Бригида сорвала цветок с лозы и сжала, чтобы отцепился лепесток. Она медленно потянула за край цветка, направила вкусный нектар, чтобы он собрался каплей на лепестке. Она сглотнула, поднесла угощение к губам, попробовала сладость. Она угостилась еще парочкой, но остановилась, чтобы оставить немного птицам.

Она могла говорить лишь с матерями, и эти простые радости были лучами солнца в ее жизни. В детстве она часами бывала с мамусей в этой роще, смеялась, играла и наслаждалась медовым нектаром этих цветов. Но накануне Торжества матери, когда все праздновали, мамуся становилась хмурой, хоть и изображала улыбку.

Бригида собрала еще цветов и сунула в фартук. Завтра, в день осеннего равноденствия, ей исполнится семнадцать. Мамуся не говорила об отце Бригиды, так что сомнений не возникало насчет причины, по которой она мрачнела в это время года. Что-то произошло с ним или с ней, или с ними обоими, но это было давно, и у Бригиды не было воспоминаний о нем.

Может, эти травы были для мамуси. Вода, в которой настоялись эти цветы, хорошо помогала от головной боли, и раз цветов было достаточно, ей будет проще пережить этот месяц.

Медовый свет полуденного солнца угас, а ей нужно было вернуться домой дотемна. Времени оставалось мало, ей нужно было поспешить.

Глубже в лесу раскинулись кустарники мирта, четырехлистного вороньего глаза и дикой смородины, и там было полно черных ягод вороньего глаза. Яд в них был хуже, чем у змей. Все старались не трогать их и черную смородину, боясь перепутать. Но она была ведьмой Мрока на своей земле, все это место было ее домом, она знала все тайны. Она сорвала черную смородину, проходя мимо, резкий вкус перебил сладость жимолости во рту.

Ежик робко встретил ее среди папоротника, она осторожно обошла его. Божья коровка опустилась на руку Бригиды. Было позднее время для них, но встреча всегда была приятной. Маленькие феи сияли неподалеку, суетились среди колючего крыжовника. Может, Бригида пропустила пару ягод, когда собирала их.

Виновато кривясь, она подошла со смородиной на протянутой ладони. Феи слетелись, взяли группами по ягоде. Семья помогала друг другу. Она надеялась, что за крыжовник ее теперь простят.

В лесу спалось хорошо, сколько она помнила: там были сны, а не кошмары, как предупреждал гримуар Мрока, и, если пожелает Святая Мокоша, так и останется. Тихо, спокойно, сонно. Феи процветали в здоровом лесу, но боялись жителей деревни, а те боялись их в ответ. Они прятались, когда люди были близко, как делала и она.

Но жители деревни не забредали в лес, особенно когда шла жатва, собирали все зерна и готовились к завтрашнему празднованию. Если в Чернобреге и можно было спокойно выдохнуть, то в эту ночь. Можно было даже заметить тень Великой Матери Мокоши.

Рамшип ждал ее, тоже ядовитый, еще и душистый. Мамуся порой делала из него зеленый пигмент для письма в гримуаре.

Бригида миновала облако эфемерных призраков снов, прошла к озеру, где группа фей летала рядом с ней, как они всегда делали, когда были только она, мама или мамуся.

Недалеко от озера феи запели вокруг плеч Бригиды, но от знакомой песни она замерла. Эту песню исполняли девушки в деревне, когда к их отцам не подходили возможные женихи.

И за их пением был ее голос. Она пела про себя.

«Моя осень еще не настала».

Глупости. Ее осень и не наступит, как знали все ведьмы Мрока. Ведьмы не выходили замуж. Для нее никого не будет, только лес. Она любила дом, и… ей придется смириться. Деревня была слишком опасной, и, как мама много раз говорила, ее там не хотели видеть.

- Прошу, не останавливайся из-за меня, - произнес мужской голос.

ГЛАВА 2

Феи разлетелись в стороны к листьям и деревьям. Бригида повернулась на голос, донесшийся из-за кустов сирени и рамшипа у черной стеклянной поверхности озера.

Юноша стоял перед некой деревянной подставкой. Его светлые волосы были растрепаны, то ли от его ладони в пятнах краски, то ли от ветра. Его широкие плечи выделялись на худом длинном теле.

Она посмотрела на меч на его поясе. Воин? Кто еще посмел бы зайти сюда, к ее озеру, на ее земли ведьмы, к могиле древней Иги Мрок, к месту, где благоговение и месть спали под водой?

Только ведьмы и редкие охотники на монстров приходили сюда, или воины, которые не понимали, кого преследовали.

А это… был житель деревни? Опасность, о которой всегда предупреждала ее мама?

Она сжала флакон с водой озера у шеи. Если он будет опасным, ей придется пройти в Мрочные воды, чтобы быть в полной силе.

Он проследил за ее взглядом на свой меч, и его глаза расширились. Он медленно потянулся к оружию, отвязал его от пояса и опустил клинок в ножнах на землю.

- Друг, - медленно и громко произнес он, поднимая руки. – Здесь не для того, - он покачал головой, - чтобы ранить тебя, - он указал на меч на земле и оттолкнул подальше сапогом.

Она вздохнула с раздражением и скрестила руки.

- Я не глухая. И я знаю язык.

Его губы чуть изогнулись. Он склонил голову и приподнял бледную бровь.

- Ошибся. Прости.

Мама предупреждала ее о манипуляциях мужчин, особенно из деревни, и она не собиралась доверять медовому голосу или жестам, потому что у него было красивое лицо.

- Что ты тут делаешь? – осведомилась она.

Он склонил голову к деревянной раме, на которой стояла какая-то доска.

Она прищурилась, различила пару пятен цвета… Нет, серебристое, похожее на стекло, озеро, зелень рамшипа, травы и немного сирени под серо-голубым небом.

Зелень скрипела под ее сапогами, пока она приближалась, и картина стала четче. Она была яркой, красивее всех картин, которые она видела.

Мамуся учила ее делать пигменты и краски, они вместе рисовали цветы на стенах и дверях дома. Порой и на полках погреба. Но не такое.

- Еще не закончено, - резко сказал он, глядя на нее сияющими голубыми глазами, - но я получу завтра больше красок, так что уже скоро доделаю.

Больше красок?

- Рамшип, - прошептала она под нос.

- Хм? – его тихий голос был близко, и она взглянула на него. Он был в паре футов. Как зачарованная дурочка, она подошла к нему. Точнее, к его картине.

Она отошла на пару шагов, окинула его взглядом. Мужчины редко заходили к ведьмам Мрока за товарами, при ней – ни разу, но этот мужчина был хорошо одет. Его кафтан был ярко-желтым, на много оттенков темнее его золотистых волос. На его шее висела серебряная цепочка с большим темным янтарем, оберег от зла и темных сил. Хорошо сделанный. Он верил в магию. Точно был из деревни.

- Твоя песня, - сказал он тихо, задумчиво. – Она была красивой, - его голубые глаза были мягкими, он посмотрел в ее глаза. – Если продолжишь петь, я буду рисовать дальше, - он подмигнул.

Что это…? Все незнакомцы так свободно говорили с первой встречи? Многие жители деревни даже не видели ее, а те, кто замечал, делали вид, что не видели, или убегали. Ведьма Мрока ходила среди них только во временя Иги Мрок, первой в роду, ладони Мокоши, госпожи Мрочного озера, леди русалок ведьминых земель… и она приходила, когда женщина умирала несправедливо, и мстила.

Святая Мокоша была защитницей всех женщин, и с тех пор, как первая ведьма Мрока назвала это озеро домом, весь род служил Мокоше, богине смерти. Хоть в Чернобреге тоже поклонялись ей, жители поселения точно беспокоились из-за ведьм-отшельниц, которые жертвовали озеру убийц. Этот художник тоже должен был бояться.

К счастью, при ней женщин не убивали.

Небо заполнили облака, оно становилось серым под вечер. Бригида сглотнула ком в горле. Никто, кроме мамы и мамуси, не слышал раньше ее пение, тем более не считал его красивым. Но она не могла задерживаться, собирая жимолость и рамшип… о последнем она уже забыла.

Ее точно накажут этой ночью.

Хмурясь, художник склонил голову, глядя на нее.

Ее дыхание участилось. Мрочное озеро было домом для опасных русалок, но куда страшнее было то, что ходило по этим землям во тьме, призраки снов леса сбивали путников с пути. Будет плохо, если этот юноша столкнется с ними, если пострадает из-за наивности жителей, которые любили тыкать пальцами в те силы, которые не понимали.

Если сны леса найдут его тут, у него будут проблемы. Но если ее матери обнаружат его, будет даже хуже…

- Не задерживайся у озера после сумерек, - сказала она на прощание и пошла к дому.

- Ты придешь завтра на праздник? – окликнул он, отвернувшись от картины. – Ты должна прийти.

Она открыла рот, но не ответила. Матери запрещали ей приближаться к деревне, тем более, участвовать в праздниках. Она шла к дому, игнорируя его.

Два года назад в порыве глупости она сшила платье лилового цвета Мрока, но добавила коричневого с помощью коры рамшипа, и схожий шарф, чтобы скрыть ее рыжеватые волосы. Ей пришлось бы вывернуть платье наизнанку, чтобы слиться, как она надеялась, но никакая одежда не могла скрыть ее фиолетовые глаза.

Когда-то она позволяла себе думать, что можно прийти в Чернобрег, скрыв внешность, но мама и мамуся отговорили ее. Если так сделать, наказание мамы будет жестоким. Мама любила ее, но порой защита удушала. И хоть от ее наказания не было больно уже годами, разочарование мамы жалило.

Бригида обогнула озеро, направляясь к дому, спешно срывая рамшип на пути. Если Мокоша поможет, этого хватит для мамы.

Огонек мерцал вдали, свеча на окне вела ее домой, и она шла к ней сквозь листья мирта и высокую траву. У дома из ясеня было тихо.

Бригида замерла. Мамуся всегда напевала, а мама бормотала под нос, пока работала. Они уже ждали ее. Должны были.

Бригида три раза глубоко вдохнула, подняла голову и улыбнулась. Все было хорошо. И будет хорошо. Ей просто придется объяснить, почему она не уследила за временем… и не упоминать, что она встретила мужчину из деревни, о которых они ей говорили как об опасных, от которых нужно держаться подальше. Или что она снова смотрела на деревню… Или что делала что-то еще, кроме сбора ингредиентов.

С радостью, которую она не ощущала, Бригида открыла дверь и быстро закрыла ее.

- Солнце сегодня село рано, да? Я наслаждалась жимолостью, и вдруг стало почти темно.

Она отвязала фартук и повернулась к столу, где сидела мама с розгами из ивы на коленях, ее пальцы в зеленых пятнах и хмурый вид выделялись на фоне ее идеальной позы и темно-рыжей косы, из которой не выбилось ни волоска.

- И пока ты ленилась весь день, кто собрал рамшип? – мама приподняла брови.

- Я…

- И будет готовить его?

- Ну…

- И делать пигмент?

Мама делала так много работы по дому, что ей не должны были давать дополнительные дела. Хоть мамуся ухаживала за садом и животными, мама собирала и колола дрова, чинила все, сушила травы, готовила и убирала. Мама говорила с жителями деревни, которые искали лекарства, повитух или ритуалы погребения.

- Прости, - сказала Бригида, - я увлеклась.

Мама покачала головой.

- Тебя увлекли растения или деревня?

Рот Бригиды открылся. Она быстро закрыла его, вытащила собранные жимолость и рамшип на рабочий стол.

- Я не собираюсь ходить в деревню.

Это было правдой, но это не было ответом на вопрос мамы.

Мама недовольно выдохнула.

Рядом с рабочим столом стоял алтарь с подношениями Мокоше, от вышитых картин до мотков шерстяных нитей и букетика ржи. Сверху было многое, что делало ведьм Мрока изгоями. Коса Матери и Пояс Золотого паука с длинными красными льняными нитями, свисающими с него, часть наряда для исполнения их долга как Жнецов Смерти Мокоши. За ее годы она ни разу не видела, чтобы их услуги требовались, но жизнь как ведьмы Мрока уже делала изгоем, без похода по деревне с большой косой и поясом с красными нитями.

- О, оставь ее, Эва, - мягко упрекнула мамуся, сидя за пряжей, ее голос был бодрым и высоким, как всегда. Этой ночью она была сосредоточена на нитях, так что почти не участвовала в разговоре. – Мы хорошо ее научили. Теперь должны доверять ей.

- Я буду доверять ей, когда буду знать, что она не глазела на юношей деревни, - парировала мама, мамуся слабо улыбнулась и вернулась к пряже.

Мама знала о мужчине возле озера.

Бригида не могла дышать, посмотрела на розги на коленях Мамы. Да спасет ее золотой паук Мокоши.

- Я не глазела, мама. Я не думала, что житель деревни решится подойти к озеру, но он услышал мое пение, и…

С шорохом ткани мама встала со стула. Розги упали на пол.

- Что ты сделала?

Бригида вскинула брови, глядя в большие зеленые глаза мамы.

- Я… я…

- Ты говорила с мужчиной из деревни? Что он тут делал? Что он тебе сказал? – мама побелела. – Он мог тебе навредить!

- Нет, мама, он тут же опустил меч…

- У него был меч? Тут? – мама подошла на пару шагов, моргая большими глазами.

Бригида замотала головой.

- Не так. Он просто рисовал озеро, и…

- Он, - мама прикрыла глаза, глубоко вдохнула и резко выдохнула. – Я же говорила, что он – проблема, Лилиана, - сказала она поверх плеча мамусе, та весело пожала плечами.

- Юноша, покупающий краски, не кажется угрозой, - ответила мамуся певучим голосом.

Художник уже побывал тут, и ее мамы… скрывали его от нее? Мама и мамуся встретили друг друга, им повезло, но они следили, чтобы она не могла никого встретить?

Мама боялась, что она встретит мужчину, и что долгие годы без убийства будут прерваны смертью ведьмы Мрока. Бригиды. Мамуся как-то проснулась от кошмара, в котором мужчина сжимал шею Бригиды, потому они даже не обсуждали эту тему.

Но их защита не только изолировала ее от мужчин. Она изолировала Бригиду от всего.

- Он мог купить краски в деревне. Или заказать в городе Тарновиче, но он пришел сюда, - сказала мама. – Я говорила, что он подозрительный. Теперь мы знаем, зачем он тут, - мама с напряженным лицом повернулась к Бригиде и обняла ее.

Бригида прижалась головой к плечу матери, хоть ей хотелось возразить. Мама не услышит этого, как и мамуся. Они предупреждали ее насчет жителей деревни с детства, и даже самые невинные встречи считались риском и угрозой. Они не могли признать ее мечту, не видели дальше кошмара мамуси, и ей грозила одинокая жизнь.

Может, однажды придет ее осень, не только диковинки на каждом углу в лесу. Она не могла выйти замуж, конечно, но… не должна быть одна. Она могла с кем-то разделить жизнь, как делали мама и мамуся.

- Дитя, этот мир опасен для нашего вида, - прошептала мама, крепко обнимая ее. – Я знаю буйство крови молодых, но прошу, слушайся мудрости наших лет, потому что мы пережили то, что советуем тебе. Эти слова для твоей защиты, Бригида.

Она любила их обеих, но их взгляды не изменятся, даже когда будут доказательства, что они неправы. Она встретила сегодня мужчину из деревни, и он не был таким опасным, как заявляли всегда ее матери. И они говорили, что никто из деревни не хотел ее там.

Художник пригласил ее. Если мама и мамуся ошибались в двух пунктах, разве они не зря запрещали ей идти в деревню? Может, жители примут ее с радостью. Может, стену страха удастся убрать, и ведьмы Мрока смогут миновать дуб, ударенный Перуном, и выйти наружу, к другим, к неизвестности каждый день, а не только когда нужно было вершить правосудие Мокоши.

Если она ничего не сделает, земли ведьм, которые она так любила, станут ее клеткой, а дубы, ударенные Перуном, ее прутьями. И платье с шарфом останутся в свертке под ее кроватью.

Если она не докажет им, что кошмар был ошибкой.

Придя на праздник.

ГЛАВА 3

Каспиан опаздывал. Сильно.

Он вышел из тени дуба, ударенного Перуном, и поля перед ним не были полны шуршащей высокой ржи, которую он гладил пальцами. Только голая земля с короткими обрубками колосьев заполняли пространство. Запах свежесрезанной травы разносил ветер. Очистили почти все поле, осталось лишь немного пшеницы. Он подвинул картину на спину. Поправил ремешок сумки и ускорился. Если пропустит в этом году, папа оторвет ему голову, хоть он и был наследником.

Осенний свет был таким красивым утром, идеальное время для рисования озера. Он хотел лишь немного задержаться. Он месяцами пытался уловить необычное ощущение того места. Порой казалось, озеро знало о нем. Было просто изобразить темное бездонное озеро, отражение деревьев на поверхности. Но он хотел запечатлеть покалывание магии в воздухе, цвет биения его сердца в миг, когда он впервые увидел воду. Но поймать на картине магию того места было невозможно, как и пытаться нарисовать ноты ее песни…

Та девушка была настоящей или иллюзией леса? Годами его брат, Генрик, привозил краски из Тарновиче, но в последние годы тихие сплетни жителей деревни привели его к домику в, так называемом, Безумном лесу. Хоть он надеялся увидеть существ из легенд, он лишь замечал силуэты краем глаза. Ему было не по себе, но он не мог отвернуться от манящего леса. Сколько раз он ходил по диким зарослям, искал ведьм озера ради их краски? Он надеялся, что с их краской немного их магии пропитает его картину. И ни разу за месяцы он не видел ее.

Снопы ржи лежали рядами, бросали длинные тени, тянущиеся к замку. Двухэтажное здание возвышалось там, грозное творение из дуба и камня отражало мощь и силу его семьи. Таких замков было мало даже вне региона Рубина, и некоторые лорды все еще жили в домах чуть больше хижин, но его папа, когда был младше и сильнее, настоял, что все лорды Низины увидят силу семьи Волски.

Приземистые деревянные здания окружали замок, среди них были кузня, коптильня и амбары для зерна. Он прошел мимо них в один из амбаров, где запахи свежего сена и лошадей щекотали нос. Внутри было темно – идеально – и он опустил картину в пустом стойле.

Ей понравилось. Хоть деревья были изображены мутно, а отражение – слишком ярко, и картине не хватало эмоций, ей понравилось.

Если бы папа увидел, разбил бы картину.

Нужно было получше ее спрятать. Стараясь не размазать высыхающую краску, Каспиан устроил картину за золотыми стогами ржи. Позже он вернется за ней.

У дальнего края поля жнецы шутили и смеялись, на них была выгоревшая на солнце одежда, шляпы и шарфы, они носили рожь охапками, собирая в стога, чтобы потом убрать на хранение. Оставался один ряд, и за ним белые волосы папы были пятном краски на серых тучах, собирающихся над головой. Церемониальный серп сиял в его руке.

Если бы он не был будущим лордом Рубина, сегодня срезали бы не только рожь.

Ритуал урожая почти завершился. Вскоре придет время вручать церемониальный серп.

Каспиан побежал по полю. Если он не сильно опоздал, папа выслушает его, ведь сегодня был его последний шанс. Он оставил хлеб и мед Перуну у дуба, ударенного Перуном. Он принес сверток льна в храм Мокоши и попросил Ее о благословении. И на всякий случай он зажег свечу для Велеса, лорда мира мертвых, новый культ его поклонников разрастался с каждым месяцем все сильнее. Только бы папа послушал. Хоть раз.

Жнецы собрались полукругом перед папой, который выглядел сегодня здоровее, чем обычно. Они стояли спинами к нему, и Каспиан мог легко слиться с ними, пока приближался.

- Как думаешь, кого назовут лучшим жнецом? – спросил фермер.

- А есть сомнения? Джулиан чуть не стер ладони до кости, - второй мужчина попытался ткнуть Джулиана в ребра, но попал чуть выше бедра – Джулиан был выше остальных на голову. Может, потому его замечали девушки деревни.

Джулиан улыбнулся.

- Я трудился так же, как все вы.

Никто не верил той лжи. Он не только помогал жать в поместье Малицки, его доме, но и приходил сюда помогать с урожаем. Двойная работа в трудное время года.

Каспиан стирал засохшую краску с пальцев. Джулиана устраивала его роль, в отличие от Каспиана. Его жизнь была полной искусства, приключений и радости, давала ему свободу на исследование мира. Но в последнее время все испортило обучение, письма и тренировки с мечом. Словно спешили наверстать упущенное время. Из-за потерянного наследника.

Генрик отбыл внезапно. Если бы Генрик хоть предупредил, что хотел стать священником, он больше внимания уделял бы урокам. Не просто убегал бы, чтобы порисовать в новом месте, не задирал бы Стефана по любому поводу. Все было бы просто.

Но с тех пор, как Генрик ушел, ничего не было простым. Он не был таким умным, как Генрик, который быстро впитывал уроки. Он не очаровывал как Генрик, которого все любили, который в деревне и таверне бывал чаще, чем дома. Его не так уважали, и как воин Генрик был куда лучше. Но, как второй сын, он никогда не переживал из-за этого, особенно когда у Генрика все так хорошо получалось. Если наследник так подходил для правления, кто ожидал, что второму сыну нужно было беспокоиться об этом?

Но он стал наследником.

Он проклинал Генрика за то, что взвалил на него такую ношу. Но как он мог винить Генрика за то, что его призвали на службу Перуну? Когда боги звали, человек должен был отвечать. Он не должен был проклинать Генрика… но порой хотел. Очень сильно.

Джулиан поднял кулак, словно хотел игриво стукнуть мужчину рядом с собой, но замер. И рука зависла в воздухе.

- Каспиан, - Джулиан чуть отошел, как и другие фермеры, открывая его папе.

Угольно-черные глаза папы посмотрели на него. У его рта и на лбу были глубокие морщины. Знакомый вид в эти дни. Каспиан мог лишь надеяться, что недовольство папы быстро пройдет.

Склонив голову, Каспиан занял место рядом с отцом.

- Снова был в Безумном лесу, - сказал быстро и пылко папа, обжигая его как огонь печи Святого Сварога.

- Да, папа, - с уважением ответил он. Каспиан встал прямо, опустив взгляд, чтобы его не отругали еще и за наглость.

- Где это?

Холодный пот выступил на его лбу, но он постарался отыскать в себе очарование.

- О чем ты?

Хорошо, что он спрятал картину. Она не была идеальной пока что, но он был близок к этому и не хотел, чтобы папа уничтожил почти готовое произведение.

Папа буркнул и повернулся к жнецам.

- Спасибо всем вам за труд при сборе урожая. Нас благословили им. Вы все старались, но больше всех – Джулиан, - он одарил Джулиана редкой полуулыбкой. Папа ясно давал понять, что предпочел бы такого трудолюбивого и харизматичного сына. Как Генрик.

Папа хотел, чтобы он был лидером. Но как он мог делать это, глядя снизу вверх? Генрик всегда был среди людей, часть общества. Откуда могло взяться уважение и доверие людей к Каспиану, если он не был уверен в себе?

Жнецы хлопали Джулиана по спине, он подошел за церемониальным серпом, делающим его главным жнецом, любимцем Мокоши. Завтра Джулиана коронуют, и вся деревня будет праздновать, а потом и пировать вечером.

Джулиан принял серп от папы, повернулся к другим фермерам с кривой улыбкой и трофеем. Как ему повезло не быть связанным долгом, работать столько, сколько он хотел, делать, что пожелает, жениться, на ком захочет. Как приятно было иметь выбор.

С Джулианом во главе жнецы срезали последние колосья ржи. Уважение Джулиана среди людей и папы было заслуженным.

И его не заслужить, если стоять и смотреть на них свысока.

- Позвольте мне присоединиться к сбору урожая, - сказал Каспиан, пока не усомнился.

- Это шутка? – папа поднял руку, чтобы ударить его, но Каспиан поймал его худое запястье. Он двигался, не думая, обычно он не посмел бы так перечить отцу. Но он все равно знал, что папа не прекратит ругать его.

- Я не могу управлять людьми, которые не доверяют и не уважают меня, - он не хотел трудиться так, но не мог связать роль будущего правителя с беспечной юностью, которая была у него не так давно. Только так он мог заслужить уважение и доверие, которые нужны были, чтобы сменить отца однажды.

- Ты не можешь быть лидером, если пренебрегаешь своими обязанностями. Почему ты не можешь быть как Джулиан? Он знает свое место и делает работу без жалоб, - папа оскалился, отдернул руку и закашлялся.

Каспиан сжал плечи отца, кости под туникой, которая раньше хорошо сидела на нем, а теперь свисала с худого тела. Папа согнулся, задыхаясь, стало видно его острые ключицы. Вес потери ощущался невероятно сильно.

Каждый громкий вдох папы был кинжалом в живот. Мама предупреждала его не злить отца, но он снова забылся и высказал свое мнение. Так папа не протянет и до зимы.

- Вам нужно прилечь, папа. Я прослежу за остальным, - он водил ладонью круги на спине отца.

Папа шумно вдохнул.

- Я смогу умереть спокойно, когда ты женишься. До этого я буду на ногах.

Они закрыли тему, но он не мог теперь давить на отца. Холодная рука Велеса уже сжимала его, желала утянуть в мир внизу.

Его ладонь замерла на спине отца. Сколько он помнил, Роксана, его юная суженая, всегда тянула его за рукав, ходила за ним, как цыпленок за курицей. Всю жизнь она была ему как сестра. И даже теперь мысли о брачной ночи с ней вызывали тошноту.

- Не говори так. Ты словно на смертном одре. В следующем году…

- У меня нет следующего года, - отец выпрямился и опустил худую ладонь на плечо Каспиана.

В угасающем свете дня лицо папы было осунувшимся. Ветер трепал его длинные белоснежные волосы.

Было ясно, чего ожидал отец, и хороший сын выполнил бы это без возражений. Жениться на женщине, которую выбрали родители, чтобы укрепить Рубин и деревню Чернобрег? Ладно. Он сделал бы это легко…

Будь это не Роксана.

Роксану он помнил, будучи крохой.

Она тянула его за уши, чтобы он шел быстрее, пока он носил ее по полям ржи на спине.

Он дул на ее разодранные коленки, пока она плакала от того, что споткнулась о свои ноги в амбаре.

- Как я могу жениться на ней, папа? – спросил он, качая головой. – Она ребенок.

- У нее уже шла кровь годы назад. Пора. Ты знал, что этот день настанет, будучи еще мальчиком.

«Этот день» были двумя бессмысленными словами в его жизни. Он не видел будущее с Роксаной. Он знал смех Роксаны, когда они ловили лягушек вместе, ее вопли, когда она выронила мед из рук, ее жалкие попытки ударить по пугалу его тренировочным мечом. И она была для него семьей так же, как родные по крови. Он видел в ней сестру, а брак все это исказит.

- Дай мне еще год, - сказал Каспиан. – Генрик может вернуться, - это было желание, а не вероятное событие, но он сказал это. Он провел пальцами по волосам и отошел от папы.

- Генрик не вернется, и ты это знаешь. Ты – мой наследник, и когда я умру, тебе защищать нашу деревню.

Серпы срезали рожь, колосья падали с шелестом, и их связывали в снопы.

- Для этого мне не нужна жена.

Пару недель назад тут шуршало золото. Теперь все было срезано, посчитано. Кроме последнего кусочка. Что особенного было в том месте, кроме того, что это край поля, что там рожь косили последней?

Жнецы приблизились, почти завершили церемонию. Если бы Генрик не ушел служить Перуну, если бы папа не умирал…

- Стены строятся за деньги, и мечи со щитами у кузнеца стоят денег. И ты не можешь кормить стражей своими картинами. Лорд Гробовски с каждым днем все сильнее, - отец ткнул костлявым пальцем в его грудь. – Наша семья была на этих землях с незапамятных времен. Ты – мой сын, ты связан долгом защищать это место. И приданое Роксаны поможет.

Последние колоски ржи покачивались на ветру, были тяжелыми от зерна. Джулиан поднял серп высоко над головой, срезал последнюю рожь. Колоски рухнули на землю.

- Ты женишься на ней послезавтра. И я не потерплю возражений, - сказал папа.

Джулиан принес папе последний сноп ржи, подарил его с теплой улыбкой.

* * *

Каспиан сжал горсти свежего сена и отбросил. Поиски были тщетными. Картина озера пропала.

Он опустил голову, сжал кулаки на бедрах. Отведя отца в замок, он вернулся за ней. Сено срезали недавно, свежий запах пропитал амбар. Конюхи постоянно приходили и уходили, так что найти ее мог один из них.

Может, так даже лучше. Отцу стало хуже, и на плечи Каспиана ложилось все больше. Как только он сменит отца, не будет времени на рисование, так что заканчивать картину будет глупо.

Было эгоистично идти в лес утром. Это лишь разозлило отца и ухудшило его состояние. Зачем пытаться изобразить чувства краской, если после смерти отца такой возможности уже не будет? Лорд Гробовски навис над ними как ворона, ждал малейшую слабость, чтоб захватить регион Рубин. И вместо сильного и надежного Генрика у людей был… он. Вся решимость Каспиана уйдет только на то, чтобы наверстать их разницу.

Мужчина кашлянул.

- Ищешь что-то?

Стефан прислонялся к двери амбара, жилистые руки были скрещены на груди, угасающий свет дня очерчивал его. Стефану нравилось шутить. Может, он нашел картину и спрятал, чтобы позлить его.

- Ты нашел ее? Где она?

- Что юный лорд Рубина оставил бы в моем амбаре? – издевался Стефан, хитро глядя карими глазами. Он прошел мимо Каспиана, поднял тюк люцерны, как делал уже тысячу раз. Он не ухмылялся.

- Ничего. Забудь, - сказал Каспиан. Он не мог сказать Стефану о картине, ведь тот начнет шутить.

Лошади выглянули из стойл, вытягивали шеи, ожидая ужин.

- Я так понимаю, церемония прошла не так хорошо? – Стефан бросил в стойло немного люцерны.

Каспиан вздохнул и провел рукой по волосам.

- Я снова пытался поговорить с отцом о том, что не хочу жениться на Роксане.

Стефан тихо присвистнул.

- Это точно прошло плохо.

Демон, черный конь, ткнул Каспиана в плечо, поймал губами его ухо. Он отодвинул коня, но сам зря встал рядом с Демоном.

- Хочешь поменяться со мной местами? – спросил Каспиан, шутя лишь отчасти.

Стефан бросил еще люцерны в стойло Демона, конь пропал внутри. Стефан стряхнул пыль с ладоней.

- Я хотел бы посмотреть, как ты драишь стойла, но Альберт порежет меня своим ножом мясника, если я посмею тронуть хоть один золотой волосок на голове Роксаны.

Каспиан тяжко вздохнул.

Стефан хлопнул его по плечу.

- Бывают вещи хуже, чем брак с юной невестой, друг мой.

Он выбрался из хватки Стефана. От него это слушать было хуже. Стефан не понимал, как Каспиан чах в оковах. Только Генрик знал, как это, и ему хватило смелости сбежать. Проделать свой путь.

Каспиан скривился. Если бы только ему хватило смелости…

- Если будешь только ныть о свадьбе, займись этим в другом месте. У меня большие планы на завтра, и это не случится, если я не закончу работу, - Стефан игриво ткнул его в плечо и взял два ведра, полных воды.

Большие планы? Стефан порой пропадал с тех пор, как стал широкоплечим и с болтливым ртом, и в его планы точно была вовлечена девушка с сияющими глазами.

- Давай помогу, - Каспиан потянулся к ручке ведра.

- Чтобы навлечь гнев твоего отца? Нет уж, - Стефан легко поднял ведра и понес к поилке.

Он просто откладывал неминуемое. Он мог попытаться понять людей, которыми ему суждено было править. Но если отец узнает об этом, больше такого не будет. Присутствие отца написало над этими землями, и его второй наследник во всем был не таким. Он или научится быть хорошим лордом, пока не поздно, или его будет ждать судьба неумелого правителя. И он бросит семью, сбежит с земель Волски, укроется в лесу…

Глупые мечты. Он не убежит. Если он не станет лордом Рубина, то титул и этот регион, скорее всего, перейдут лорду Гробовски, жестокому мужчине, правящему железным кулаком, доводящему людей до голодания своей бессердечностью.

Он пока не подходил для роли, но мог сделать все, что было в его силах, чтобы защитить свой народ от такой судьбы.

Задерживаться не было смысла. Скоро отец заметит его отсутствие. И Стефан был – хоть и неприятно – прав: если он испачкает одежду, нося ведра воды, мама отчитает его за поведение, не подобающее будущему лорду Рубина. И Стефана отругают. Пора было идти домой.

Угасающее солнце озаряло поля оранжевым сиянием. Его длинная тень тянулась перед ним, пока он шел по двору к замку. Гуси вопили, пока мальчик гнал их в сарай. Звенело железо в кузне. Пахло жареным мясом из кухни. Все были заняты, и на то был повод – жнецы после тяжелого труда были очень голодны. Слуги, готовящиеся к завтрашнему празднику, приветствовали его улыбками и быстрыми «здравствуйте». Нужно было сделать венки, приготовить еду, нарубить дров.

Дубовые ступени, ведущие в замок, скрипели под его весом, и его ладонь легла на холодную ручку. Какофония голосов доносилась из бреши в двери. Он вдохнул и вошел. Жнецы собрались выпить за длинными столами, с ними были и стражи, закончившие смену. Они заслужили отдых после труда.

Служанка наполняла их кружки пивом, заигрывала с ними. Он хотел отчасти присоединиться к ним, сделать вид, что все так же, как было до того, как Генрик ушел. Тогда жизнь была полной потенциала, роскоши положения второго сына, не скованного правлением.

Во главе стола Джулиан поднял кружку в тосте, и Каспиан юркнул в коридор. Дверь кабинета отца напротив была, к счастью, закрыта, но он слышал громкий кашель оттуда. Он поспешил мимо и к лестнице.

Он чуть не врезался в юную служанку, несущую поднос с творогом и ржаным хлебом. Хлеб накренился, и Каспиан поспешил поймать буханку, не дал упасть на пол.

- Не нужно было ловить, - сказала она, чарующе краснея. – Тогда я была бы счастлива в любви, - до того, как Генрик ушел, этот румянец всегда интересовал его, но в последнее время даже милые девушки его не радовали.

Но ранее днем было то, чего он не ожидал. Те чарующие лиловые глаза были…

- Каспиан, подойти на минутку, милый, - донесся певучий голос мамы.

Он опустил хлеб на поднос, оставил служанку, улыбнувшись ей, и присоединился к маме.

Она сидела перед пряжей, щурилась в последних лучах солнца, падающих в узкие длинные окна во всю стену. Верная тень мамы, Искра, лежала у ее ног. В большой груде белой шерсти было сложно узнать собаку.

Служанка шагала за ней, зажигала факелы.

Мама поманила его ближе. Он подошел, Искра приоткрыла глаз. Она защищала госпожу. Когда мама отправлялась на переговоры в регионе, Искра всегда сопровождала ее. Они редко были порознь.

Когда он был мальчиком, Искра казалась огромной. Теперь ее голова едва доставала до его пояса. Когда ладони мамы стали такими маленькими? В детстве он поражался, какими нежными были ее ладони, и как тепло и уютно в них было. Она давно так не держала его за руку, но теперь его ладонь могла уместить ее ладони.

Она склонила голову, глядя на гобелен.

- Что думаешь?

Мама работала над ним с прошлой зимы, гобелен был почти готов. Он был на две головы выше Каспиана, полным янтарного, золотого и красного цвета. Мужчины и женщины работали на полях, окруженные снопами золотой ржи, другие танцевали по краю в алых платьях и камзолах. В центре была светловолосая пара в венках, они держались за руки и давали обет. Идеальная картинка, идеально сплетенная.

У мамы был талант от Мокоши. Она прекрасно вышивала. Она и поддержала его интерес к искусству.

Но увидев себя и Роксану… он помрачнел. Леди Рубина, мама помогала хранить мир между лордами Низины с ее уравновешенной головой и медовым языком, но было сложно представить Роксану в этой роли. У нее не было дара мамы к дипломатии. Он пытался уговорить маму, чтобы она переубедила отца, но она отказалась. Жаль, он не унаследовал дар мамы со словами.

Она потянула его за руку.

- Не тяни. У тебя глаза художника. Ну как?

Он глубоко вдохнул.

- Красиво, мама.

Она просияла, погладила его на гобелене.

- Я закончу до свадьбы, благодаря Роксане.

- Она заглядывала? – слова застряли в его горле. Роксана приходила все чаще в последнее время. Мама должна была увидеть, что Роксана не справится с ее ролью, но она любила ее как дочь и не собиралась отменять свадьбу.

- Мм, - отвлеченно сказала мама, продолжив работу над гобеленом. Тихий стук ее работы раньше успокаивал, но теперь каждая нить была петлей на его шее. – Она хотела дождаться, пока ты вернешься с церемонии, но уже темнело, и я отправила ее домой, - мама недовольно хмыкнула.

Искра зевнула, встала, потянулась, покрутилась на месте и устроилась между ним и мамой.

Солнце почти полностью село за горизонт. Хоть что-то хорошее. Он избегал Роксану изо всех сил с тех пор, как начались приготовления к свадьбе. Оставался еще день. Еще день свободы, и он больше не сможет ее избегать.

Поцеловав маму в щеку, он оставил ее с работой и пошел в свои покои наверху.

Его дверь была открыта…

Он точно закрывал ее, уходя утром. Мерцала тускло свеча. Слуги побывали внутри, убрали в комнате.

Половица скрипнула. Стойте. Кто-то был сейчас в его комнате.

Он открыл дверь до конца.

Золотой занавес волос Роксаны сиял как янтарь в свете свечи. Она повернулась к нему, розовые губы приоткрылись, ее глаза, как у лани, расширились.

- Каспиан, ты напугал меня! – возмутилась она высоким голосом.

- Ты не должна тут быть. Это неприлично, - громко ответил он, оглядываясь на коридор. Сейчас он был бы рад, если бы родители отругали его, отправив Роксану при этом домой.

- Я ждала тебя весь день, - заскулила она, нижняя губа дрожала. Она играла. Когда она не получала то, чего хотела, она делала вид, что плакала, и тогда все получалось. Не в этот раз. Не в его последнюю ночь свободного человека.

- Иди домой, Роксана, - тяжко вздохнул он.

Она прошла к нему, топая, сжав в кулаки бледные ладони. Молния Перуна… она собиралась закатит истерику, и ему придется поддаться, только бы спастись от ее фальшивых слез.

- Я унесла твою картину в твою комнату. Ты не можешь проявить хоть немного благодарности? – она махнула на его мольберт, где стояла картина озера. Она ее забрала.

Он смотрел на картину, а не ей в глаза. Роксана гордо демонстрировала не законченную картину на мольберте. Обычно он прятал это под кроватью.

- Как ты ее нашла?

Роксана опустила голову, занавес волос скрыл ее лицо, шаркая ногой по полу.

- Я шла домой, но увидела, как ты зашел в амбар. Я знала, что твоему отцу не нравятся твои картины, но ты трудишься над ними. Было бы обидно, если бы он уничтожил их.

- Не стоило. Теперь темно… мне придется проводить тебя домой, - он снял картину и собирался убрать ее из виду.

- Думаешь, он живет тут? Тот лебедь? – с тоской спросила Роксана.

В детстве она нашла раненого лебедя, они вместе пытались выходить птицу.

Пытались… но без толку.

Каспиан потянул себя за ухо. Его терзала вина, как собака кость. Может, он был слишком жестоким с ней. Хоть она вела себя по-детски, у нее было большое сердце.

Слезы блестели на ее длинных ресницах, но в этот раз настоящие. Он обвил рукой ее плечи, притянул к своей груди, и она уткнулась лицом в его грудь, маленькие руки обвили его пояс, как в тот день. Ее волосы задели его подбородок, напоминая пух того лебедя. От нее пахло сладким хлебом и солнцем.

Она шмыгнула носом, но не отодвинулась.

- Ты так красиво нарисовал озеро. Я хочу сама его увидеть, а еще лебедей и их птенцов… Ты отведешь меня, Каспиан?

Было приятно слышать похвалу в адрес картин, и он знал, что Роксана говорила искренне. Но когда Роксана называла картину красивой, это не вызвало трепет в его сердце… как когда она это сказала. Та загадочная юная ведьма с озера. Глаза выдали ее, такого же цвета как у ткачихи. Он слышал о третьей, самой юной ведьме, но не видел ее до этого.

Он сможет увидеть ее снова? Он пригласил ее на праздник завтра, но не было уверенности, что она придет. Как ее мог привлечь праздник в деревне, когда вся природа лежала у ее ног, зачарованный лес, магия, с которой обычный мир не мог сравниться? Для нее его жизнь была бы до смешного скучной. Его жизнь и он сам.

Он отодвинулся от Роксаны, но ее ладонь сжимала край его туники. Почему он думал о невозможном? Он женится на Роксане Малицки. Хотел он того или нет, как только он произнесет клятву, для другой женщины в его мыслях не будет места. Никогда. Лебедь мог хотеть плавать, а угорь – летать, но они оставались собой, и ему все равно придется жениться на Роксане, чего бы он ни хотел.

Он убрал ее ладонь от своей туники.

- Ты боишься леса. Зачем мне тебя туда вести?

Роксана прижала ладонь к его груди.

- Я знаю, что ты не видишь во мне жену, - тихо сказала она. – Но моя мама говорит, чувства придут со временем, - она посмотрела на него из-под длинных ресниц, улыбаясь.

Это ощущалось неправильно. Но ему хотелось отчасти, чтобы это было не так. Чтобы он мог смотреть на нее, как мужчина на женщину.

Но ее глаза были красными, опухшими от слез, и щеки были в мокрых следах. Он видел только девочку, сжимающую птенца лебедя. Она всегда будет для него маленькой девочкой, но его свадьба послезавтра, оставался всего день, чтобы нарисовать свое будущее с новой точки зрения.

- Идем, - тихо сказал он. – Я отведу тебя домой.

ГЛАВА 4

В этом году была очередь Бригиды.

Она сжимала веретено с льняной пряжей, пока шла среди мшистых камней к берегу реки Скавы на закате. Древние дубы обрамляли берега, их широкие стволы накрывали быструю реку тенью.

Поля Чернобрега всегда были плодородными, и каждый урожай ведьма Мрока делала подношение Великой Матери. Каждая ведьма Мрочного озера служила Иге Мрок, леди русалок, которая всегда служила Мокоше, Великой Матери, богине плодородия, смерти, защитнице людей, путников, ткачей, сила, дающая жизнь сила, супругами которой были Перун, правящий сверху, и Велес, правящий снизу.

Мама и мамуся медленно учили ее всему, что нужно знать, чтобы верно служить Иге Мрок и Мокоше. Она научилась всеми, знала, как идеально исполнять свои обязанности, служить спящему лесу и его обитателям и деревне рядом.

Процессия фей трепетала за ней, озаряя шуршащие заросли, и на другой стороне реки корона из листьев стража леса, лешего, возвышалась над водой, его кожа из коры почти не отличалась от дубов на его земле. Он легко мог оторвать человеку конечности, обратить лес против него, но род Иги Мрок всегда разделял с ним ценное понимание. И сегодня она стояла при нем без страха.

Она подошла к камням-близнецам Мокоши на берегу реки, склонилась и опустилась на колено, протянула веретено с пряжей. Белые нити трепетали на ветру, дрожали от нежного дыхания Перуна, соблазненные его мягким шепотом.

- О, Великая Мать, Госпожа земли, мы благодарим тебя. За поля, за овец, за зерно, за нить, лен и шерсть, за смерть и жизнь, которые Ты даруешь и забираешь. Это подношение мы делаем в твою честь, Мокоша.

Не было ни звука, и даже голос Перуна среди деревьев утих.

Бригида встала, протянула руки над камнями-близнецами, и веретено из ее рук упало в реку.

Скава приняла подношение и понесла по течению. Оно покачивалось, стукалось за камни под водой, а потом скрылось за поворотом. Как только веретено пропало, снова зашептал голос Перуна.

Леший за рекой склонил большую голову из коры и листьев Бригиде, и она ответила тем же. Он отвернулся к лесу и пропал за листвой.

Феи рассеялись, и лишь несколько осталось в воздухе с ней. Две опустились на ее плечо, на лиловую сторону ее платья. Они потянули за ткань, болтая и хихикая.

Она улыбнулась.

- Вы знаете, да? – спросила она тихо у двух фей. Может, нижний слой, коричневый от рамшипа, был не таким и скрытным.

Платье было чуть тесным в груди, но она перевязала грудь, и все получилось. С подходящим шарфом в мешочке на поясе ей оставалось дождаться покрова ночи, который скроет ее фиолетовые глаза, и тогда она пойдет в деревню.

Она скажет, что потеряла счет времени, задремала где-то на папоротнике. Ее семья всегда стояла на страже ради Мокоши как богини смерти, но ни одна женщина в Чернобреге не умерла от рук мужчины за семнадцать лет, при Бригиде, и она не будет первой. Как только она, ведьма Мрока, которая даже в скрытном наряде будет выделяться в деревне, вернется безопасно домой, мама и мамуся согласятся, что кошмар мамуси был ошибкой.

Да, она научилась своим обязанностям, верно служила, но не собиралась чахнуть в домике одиноко. Жизнь должна быть смехом и любовью, общими радостями и сложностями, связью, которая делала путь стоящим усилий, как у мамы и мамуси. Так или иначе, но она попробует пересечь долину между лесом и деревней. Это будет первым шагом. И все начнется этим вечером.

Она встретит того художника, поговорит с ним. Может, станет его другом, встретит остальных. Станет частью рощи, не будет одиноким деревцем.

Она решительно кивнула, прошла к границе леса с полем, сжимая порой флакон с озерной водой. Издалека она слышала, как люди пели и смеялись за работой в поле, выучила их песни. Она видела телеги и торговцев, прибывающих и уезжающих, полные украшений. Они привозили кухонную утварь, которую полностью скупали жительницы деревни. Она ощущала вкусный запах мяса из коптилен, который доносился далеко и был таким сильным, что она почти ощущала вкус.

И этой ночью она будет в центре всего этого.

Перед ней стояли горшочки меда, старые буханки хлеба – подношение перед дубом, ударенным Перуном, а впереди был дом с белыми точками в стороне от сияния костра. Костер в честь урожая точно был на площади.

Скрываясь за стволом, Бригида сняла платье, вывернула его, чтобы было видно сторону с коричневым цветом рампшипа. Из мешочка она вытащила шарф, постаралась убрать под ткань свои волосы, как делали в деревне, волны ткани ниспадали на ее спину. Теперь она выглядела как жительницы деревни, если не приглядываться пристально.

Она посмотрела на открытые корни дуба, глубоко вдохнула и перешагнула их.

Дрожь пробежала по ее спине. На миг она замерла между мирами, дрожала, ее тянуло, но она сжала флакон озерной воды и вышла из леса.

Она замерла, стоя обеими ногами вне земель ведьм, стояла в тени дерева, и перед ней было голое поле без колосьев. Оно было таким открытым, лишь ограды разделяли имения. Несколько коров лениво паслись на полях справа. Прятаться было негде. Карканье вороны заставило ее посмотреть наверх, птица хлопнула крыльями и полетела к костру.

Сверху спустилась серебряная нить, на ее конце висел паук перед ее лицом, следил за ее первым шагом в неизвестное.

- Спасибо, - прошептала она. С поддержкой Мокоши она кивнула на прощание пауку и устремилась к площади деревни, как мотылек к огню.

Быстрые ноты гуслей сопровождали пение и ритмичные хлопки, пока Бригида приближалась к площади деревни. Дома были из камня и дуба, в отличие от ее маленького дома. Яркие подсолнухи украшали дворы, венки изо ржи украшали двери. Мужчины носили бочки пива, смех и музыка заполняли улицы.

На площади проносились танцующие, окруженные хлопающими людьми, которые пили, смеялись и ели. Все было вокруг большого костра, искры взлетали к темнеющему небу.

Краснощекие мужчины рассказывали истории, выпивая прозрачную горилку, янтарное пиво или вишневку. Мамуся делала свою наливку из дикого меда – медовку – и порой пила немного за ужином с мамой. Как тогда дрожал домик от смеха! Они вдвоем могли затмить всю деревню.

- Кто ты, девушка? – крикнул крупный мужчина из небольшой группы смеющихся мужчин неподалеку. Хаос и шум расцвели над площадью. Огонь отражался от колен на его ладонях, его пальцы были пухлыми. Он вряд ли мог уже снять те кольца. – Ты не отсюда, - он плюнул на землю.

Ее ладонь легла на флакон под тканью платья, но она заставила себя опустить руку. Она представится, и ей не навредят.

- Я…

Тонкая рука обвила ее плечи, девушка с дружелюбной улыбкой появилась рядом с ней, светлые волосы были заплетены в корону с цветами на голове.

- О, папа! Ты слишком стар, чтобы лезть к девушкам! И ты не хочешь, чтобы мама узнала, - она с вызовом вскинула бровь.

Мужчина – отец этой девушки – указал на нее.

- Не рассказывай, Нина. И держись подальше от незнакомцев…

- Она – не чужак, папа! Бойся, Мокоша услышит о том, что ты не гостеприимен, - Нина взяла ее за руку, не дожидаясь ответа. – Идем, потанцуем, - ее глаза сияли, улыбка была дикой. Она направилась к быстрым танцорам, ожерелье из красных бусин прыгало на груди.

Бригида с трудом дышала.

- Но я не…

Нина пожала плечами, склонила голову и подмигнула.

- Ты со мной. Просто слушай хлопки, и ты поймешь, что делать!

Нина обвила рукой руку Бригиды, закружила ее, она попала к другому танцору, еще и еще. Ноги Бригиды, обычно твердо стоящие на земле, этой ночью двигались сами, прыгали под ритм хлопков, затерялись в нотах гуслей и пении, пробуждающем кровь.

Темный янтарь вспыхнул сбоку в свете огня, она оглянулась, но все было размыто в пылу танца с новым партнером. Музыка утихла до медленной бодрой мелодии, толпа выжидающе повернулась.

В дальнем конце площади появилась карета с ослом, ехала к свистящей и вопящей толпе. Впереди сидела краснеющая девушка с венком изо ржи, ее соломенные пряди подпрыгивали, она махала толпе. Все смотрели на нее, мужчины и женщины, включая красивого юношу с зелеными глазами рядом с ней, его церемониальный наряд был украшен рожью, в руках серп напоминал скипетр.

Телега остановилась перед костром, и юноша ловко спрыгнул с телеги, помог девушке слезть.

Заиграла мелодия. Мужчина в церемониальном наряде протянул руку девушке в короне из цветов, золотая рожь играла с синим олеандром, заправленным за его ухо. С телом Перуна, зелеными, как весна Мокоши, глазами и черными волосами Велеса он напоминал полубога. И девушка не уступала, ее волосы были украшены сплетенной короной из цветов, и они выглядели как Дева и ее супруг, стоя напротив друг друга.

Люди собирались, женщины с одной стороны, мужчины – с другой, их одежда была радугой цветов – красные, как мак, жилетки, зеленые, как лес, накидки, расшитые цветами воротники и белые юбки, кружащиеся, когда женщины двигались.

Все эти люди, эти спутанные корни… в коричневом платье и шарфе она пришла в Чернобрег, думая, что сольется, но нужна была не обычная одежда, чтобы быть местной. Все тут были частью старой рощи, а она была пересажена, и ее корни не доставали глубоко.

- Моя Нина недостаточно хороша, юный лорд? – сказал краснощекий мужчина невнятно другому танцору – блондину-художнику? – и все охнули, когда мужчина бросился среди них, схватил художника за тунику и ударил своим кулаком с кольцами.

Он попал по челюсти художника, и тот отлетел на землю, кулон из темного янтаря выпал из-под туники на вытоптанную траву.

Он сплюнул кровь, откатился, не дав ударить его еще раз.

- Вы пьяны, Дариуш Баран. Идите домой и проспитесь, - прокричал он, его голос был низким, но собранным.

Дариуш бросился на него еще раз, но художник уклонился, и Дариуш рухнул лицом на стол горилки.

- Папа, прошу, хватит! – кричала Нина со слезами на темных глазах. Она протянула руку к мужчинам, с которыми он пил. – Можете отвести его домой? Мама позаботится о нем.

Они кивнули, пьяно прошли к товарищу, который не двигался, упав на кружки, бутылки и пролитую горилку. Они взвалили его руки на плечи и увели его с площади.

Когда Бригида посмотрела на художника, он глядел на нее большими глазами, которые были такими голубыми, как василек.

Люди замерли, а он кашлянул, посмотрел на сбитые кружки и бутылки.

- Наш друг уже потратил достаточно горилки этой ночью, да? – крикнул он всем, улыбаясь тем, кто обернулся. – Кто не празднует, того ударит молнией Перун, так что пейте вдоволь!

Люди завопили радостно в ответ. Художник кивнул гусляру и певцам.

- Музыку, - попросил он.

Гусляр заиграл другую мелодию, певцы присоединились.

Художник посмотрел на нее васильковыми глазами, всего на миг, а потом повернулся к женщине с короной изо ржи. Девушка смотрела вслед Дариушу, заламывая нервно руки.

- Роксана, - сказал он. Девушка моргнула, чуть взбодрилась.

- Думаешь, он вернется? – спросила Роксана с дрожью, ее голос был тихим, как сонных шепот деревьев.

- Может быть. Я отведу тебя домой, - нежно сказал он, протянул руку дрожащей Роксане.

Она обвила его руку своей и улыбнулась.

- Мне нужно отдохнуть для завтра, верно? Наша свадьба будет роскошной.

Свадьба? Бригида напряглась, мышцы затвердели, как сухое дерево. Художник женился? Она сжала губы, изображая улыбку, не зная, почему. Она встретила его лишь раз, он был любопытным, беспечным, влюбленным в природу. Он пригласил ее на праздник сам… и она не догадывалась, что его ждала свадьба.

А было именно так.

Она приподняла брови. Не важно.

Художник подражал выражению лица Роксаны, сопроводил ее, оглянувшись через плечо пустыми глазами.

Ладонь нежно сжала ладонь Бригиды.

- Не давай ему портить твой вечер, - тепло сказала Нина, едва слышная за пением и гуслями. – Поверь, наша деревня не всегда такая.

Мама говорила ей о жестокости мужчин, она такого еще не видела. Удар возник из ниоткуда, на его месте мог бы подойти простой вопрос.

- Ты одна из ведьм, да? – прошептала она. – Я видела двоих, когда была там…

Нина знала, могла всем рассказать. Все тело Бригиды стало неподвижным, как в смерти.

- Но я слышала, что их три, и у тебя те же лиловые глаза, что у ткачихи.

Ткачиха. Она говорила о мамусе.

Слабо дыша, Бригида опустила голову и сглотнула, громкая песня пропала за ее мыслями. Это… возможно, вот-вот ее теория будет проверена. Или ее примут, как она надеялась, или… она лично узнает о жестокости мужчин, а они о гневе Мрока.

- Не переживай, - тихо сказала Нина. – Я никому не скажу. Вы помогли мне больше, чем ты думаешь.

Нина была в доме. Мама продавала лекарства, так что это не поражало, но редкие совались в лес, к озеру и ведьмам, если не нуждались в чем-то сильно. В чем нуждалась Нина?

И сколько других могли так сказать? Сколько людей узнали ведьму Мрока, но просто приняли, ничего не сказав?

Нина с печальной улыбкой кивнула на танцующих.

- Идем. Еще не кончилось Торжество Матери. Станцуем на радость Мокоше?

* * *

Напевая песню из деревни, Бригида шла по мокрым от дождя полям в темноте, светила лишь луна и огоньки из домов фермеров неподалеку, направляя ее. Черный силуэт леса нависал впереди, тьма скрывала ее личность.

Вечер оказался счастливым, без проблем. Жаль, что она не смогла поговорить с художником, но Нина отвлекла ее, желала все объяснить насчет праздника, засыпала ее вопросами о жизни в лесу, об озере и лесе. Они смеялись и танцевали, и хоть энергия Нины была безграничной, ноги не могли выдержать всю ночь плясок.

Что она скажет маме и мамусе, чтобы ей дали снова увидеть Нину? Хоть вечер прошел хорошо, мама и мамуся не будут рады. Деревня всегда была под запретом, и хоть жители приняли ее, это не превратит грядущие укоры в праздник.

Она должна была как-то убедить их, что это хорошо. Что это безопасно, но…

Она уже пыталась сказать маме и мамусе, как сильно хотела друзей, с которыми можно было поговорить и посмеяться. Мама говорила, что она могла смеяться и общаться с ними. А при упоминании любви она слышала лекции про опасных мужчин, кошмар мамуси, и что ей еще рано думать о любви… когда многие девушки в деревне уже были замужем.

И когда она упоминала одиночество, она всегда слышала «Потерпи» и «Мы с тобой». Мама и мамуся нашли друг друга, но не все могли рассчитывать на удачу. Когда ей будет восемьдесят, они будут рядом? Или она будет одинокой старушкой, полной сожалений из-за потраченных лет?

Нет, правда не поможет. Мама и мамуся не послушают. Должно быть другое, то, что они послушают.

Ну… Нина приходила в домик за лекарством. Может, если другие жители будут чаще их видеть, мама станет спокойнее? Точно было много историй о том, какими необычными были ведьмы Мрока, но если их будут видеть чаше, расстояние уменьшится, да? И если они приходили за лекарствами, можно было меняться на то, что нужно было для дома. На куриц, еще одну козу, может, на хороший камень, чтобы укрепить камин.

Это она скажет маме и мамусе. Идеально.

Среди голых полей цвели редкие полевые цветы или рос мирт. Маленький гном-полевик не мог найти, за чем укрыться. Ему нужно было попасть в амбар с последним снопом, но он, видимо, задержался в полях.

Дуб, ударенный Перуном, возвышался впереди, божественная крона листьев покачивалась в свете луны, темный силуэт становился все больше, пока Бригида не оказалась почти под деревом.

Стекло звякнуло о стекло.

Бригида схватилась за флакон озерной воды, прищурилась, глядя на тьму.

Под дубом, ударенным Перуном, среди подношений из меда и хлеба сидел блондин. Художник.

Ее сердце колотилось. Что он тут делал? Разве он не должен был проводить Роксану домой? Кого он тут искал? Не ее ведь?

С места на земле он игриво поклонился и сделал глоток.

Кому он кланялся? Она оглянулась, но там никого не было.

На его лице уже проступили следы кулака – у Дариуша было много колец – и грязь жадно впилась в сапоги. Было тихо, она должна была что-то сказать? Стоять молча в лесу ведь не было необычно? Но в деревне все болтали. Она не хотела выглядеть еще более странной, чем была.

- Предлагаешь себя Перуну? – она скрестила руки.

- Если бы он меня забрал, - художник допил содержимое бутылки и потянулся за следующей. Он пришел подготовленным.

- Как видишь, - она указала рукой на землю, - он предпочитает хлеб и мед, ты не подходишь.

- Каспиан, - сказал он тихо и медленно, словно шепот водопада вдали, но ниже. Он замер на миг, не двигалась и она, они были двумя тотемами из камня в ночи. Она сглотнула, во рту пересохло. Он кашлянул, сдвинул подношения с места рядом с ним.

Смело. Вот бы Перун не увидел. И наглый, ведь она слышала о его свадьбе. Она скрестила руки еще раз и вскинула голову.

- Бригида, - она посмотрела на пустое место и приподняла бровь. – Ждешь свою суженую?

Закрыв глаза, он шумно выдохнул и отвел взгляд, уперся локтями в колени.

- Я проводил ее и пришел сюда. Это моя последняя ночь свободного человека. Я хотя бы залью свою печаль.

- Если сделаешь это тут, полевик может захотеть преподать тебе урок. И я ему не помешаю.

- Пусть приходит, - прохрипел Каспиан, голос оборвался. – Это лучше, чем завтра.

Его суженая сияла ярче всех на празднике, и никто не мог отвести от нее взгляда. И она ощущала, что девушка была искренней.

По сравнению с ее одиночеством, его судьба казалась приятной.

- Радуйся. Могло быть хуже.

Каспиан печально покачал головой.

- Ты не понимаешь… Я знал ее всю жизнь. Она мне как младшая сестра, - он прислонился к стволу, отклонил голову и закрыл глаза. – Ни ее родители, ни мои не слушают возражений, потому что это соединит альянс.

О, жениться на том, кто был как семья? Это было другим делом. Оказаться с тем, для кого он хотел счастливого будущего, еще и брак приносил ожидания. Если так, то ему было очень плохо.

Он сделал еще глоток из бутылки. Что она могла сделать, сказать ему? С мамой и мамусей было свободно, ничто не мешало ей обнять их и утешить. Но с другими, с… ним в воздухе что-то было между ними, препятствие. Она не могла легко его пересечь, хоть жители деревни вели себя легко друг с другом.

- Так ты погубишь себя выпивкой, - сказала она, опустилась на колени рядом с ним на границе его мира и ее.

- Вот бы тебя услышала Мокоша, - мрачно пробормотал он.

Так он точно доведет себя выпивкой до смерти.

Нет. Она забрала его бутылку и выбросила в поле. Вдали разбилось стекло.

Неужели она это сделала?

Бригида глубоко вдохнула, но не поддалась желанию сжаться. Это был ее шанс завести друзей, и она не будет отворачиваться от него. Так было правильно.

Хмурясь, Каспиан повернул голову.

- А полевик…?

- Пусть приходит, - бодро ответила она и расслабила плечи.

Каспиан тихо рассмеялся, провел рукой по своим золотистым волосам.

- Все ведьмы такие, как ты?

- Все мужчины такие, как ты? – парировала шутливо она.