Ориентированность духовной жизни Московской

Русская общ. мысль эпохи восходящего

Развития религиозной культуры

(XI–XVI вв.)

Введение

Ориентированность духовной жизни Византии и Киевской Руси

на идеалы иррациональной культуры

Ориентированность духовной жизни Московской Руси на идеалы

рационалистической культуры

Обзор условий места и времени, определявших развитие

русского исторического процесса

Обзор условий места и времени, определявших развитие

русской общественной мысли

А) Движение общественной мысли под влиянием борьбы

религиозной власти со светской

Б) Движение общественной мысли под влиянием борьбы

дворянства с боярством

В) Движение общественной мысли под влиянием борьбы

дворянства с духовенством

Г) Движение общественной мысли под влиянием борьбы

царя с боярством

  

Заключение

 

Лекция 1.

(10.04.20г.)

Введение

Русь располагала своей письменностью («Словом о полку Игореве»); богатой житийной литературой («Жития святых»); популярными произведениями народного творчества (былинами, повестями, апокрифами и духовными стихами); имела очерк русской истории «Повесть временных лет»; поучительные сборники для домашнего или келейного чтения; «Слово о законе и благодати» первого русского митрополита Илариона (эпоха Ярослава Мудрого); Проповеди Кирилла Туровского и рассуждения Климента Смолятича, писавшего от Платона и от Аристотеля. Везде по этим памятникам средневековой культуры рассыпаны золотые зерна мудрости. Многое в них было заимствовано из Византии. Но сквозь эти влияния пробивались своеобразные черты русской архитектуры и иконописи. И в них уже тогда можно рассмотреть духовные прозрения, которые можно назвать, как это сделал позже Евгений Трубецкой, умозрением в живописных и архитектурных формах[1].

Но это были только зерна и через них еще не проглядывали плоды зрелой богословской мысли; была лишь мысль немая, запечатленная в молчании, прикрытая византийским красноречием и формальной обрядностью; ее существование доказывало, что Русь не имела элемента, очень важного для духовного становления народов Запада, — потребности в абстрактном мышлении.

Причиной этой немоты было то, что Киевская Русь приняла христианство в период упадка языческой культуры, всеобщей разочарованности в духах и богах, а для такого настроения более всего подходила идея отрешенности от всего земного. Она и реализовалась потом 1) в безымянной иконописи, 2) в отказе от музыкального сопровождения церковных служб (за исключением маленьких колоколов и одноголосного пения), 3) в застылости архитектурных форм и в скудной на цвет раскраске храмов (использовался чисто-белый цвет, своим строгим видом храм взывал к высоким чувствам человека и вносил покой в душу, разрушенную временем распада), и наконец, 4) в уходе от зрелой теоретической мысли, от мысли рационалистического типа к мысли иррационального типа, от утонченного богословия к бытовому исповедничеству, от разума к чувству и сердцу, чтобы излить свой сердечный жар и свою человеческую муку, — в невероятно сильной потребности приблизиться к образу неподвижной вечности. Во всем этом и заключается разгадка древнерусского сфинкса, исполненного мудрости, но немого и косноязычного на выражение, слишком долгого и затяжного его молчания.

В итоге Средневековая Русь располагала лишь бледными намеками на зрелую теоретическую мысль, поэтому не удивительно, что Киевская и Московская ее разновидности не знали, собственно, ни богословия, ни философии, им вообще была чужда стихия абстрактного мышления.

Откуда взялась и как сформировалась эта потребность в немоте мысли, в нежелании движения к абстрактному мышлению?

Ориентированности духовной жизни Византии

и Киевской Руси на идеалы иррациональной

Культуры

Если сравнивать Византию с Римом, то пульс теоретической мысли бился как раз не в Византийской, а в Римской церкви, и такой разворот событий не был случайным. Он определялся, с одной стороны, неравномерностью развития исторического процесса, а с другой — состоянием античной (светской) культуры того времени. 

Античная культура находилась тогда в стадии упадка, а упадок сопровождался нарастанием влияния иррационального типа мышления. Однако этот процесс не был бесконечным. Когда названная культура рухнула, закончилось и влияние иррационального мышления. Жизнь потребовала перехода от светской (античной) культуры к религиозной, а вместе с этим и перехода от иррационального типа мышления к рационалистическому. Закладывая основы своей веры, христиане должны были опираться на идеалы рационалистического мышления и распространять их по всему христианскому миру.

Но такого не случилось.

С конца III века Римская империя вступила в эпоху кризиса рабовладельческого строя, в результате усилилась неравномерность развития ее западных и восточных районов. Часть ее населения оказалась в более благоприятных исторических условиях, а другая — в менее благоприятных [2]. И когда ресурсы империи исчерпались, она раскололась на Западную и Восточную части (395 год н. э., после смерти императора Феодосия), вместе с нею раскололась и христианская церковь.

Та часть населения, которая проживала в западных районах, объединилась под эгидой католической церкви, ориентирующейся (вероятно, спустя 80 лет, после гибели западной римской империи) на идеалы рационализма, разума и философии, поэтому ее монахи должны были знать язык Вергилия, через него приобщаться к идеям римского права и к эллинской философии[3] и территориально двигаться на Запад, где потом сформируются страны Западной Европы и где, с наступлением эпохи светской культуры, этот рационализм достигнет классических форм.

Но та часть населения, которая проживала в восточных районах, объединилась под эгидой православной церкви. Последняя ориентировалась не на идеалы рационализма, разума и философии, как католическая церковь, а на идеалы иррационализма, чувства и сердца. Поэтому их выражением была не теоретическая мысль (хотя бы в виде совокупности философских понятий), а художественная мысль в виде поэтических, музыкальных и живописных образов.

Поскольку дорога на Запад православным была закрыта (может быть, это было их спасением), территориально они могли двигаться только на Восток, в сторону культур, ориентирующихся на иррационализм[4]. Вплоть до Китая, где они встретились с даосизмом, и до Руси. Русское язычество приходило в упадок и русичам были ближе всего идеалы иррационализма. Поэтому, когда встал вопрос о переходе к другой вере, будущие православные не без удовольствия отдали предпочтение византийскому православию, пропитанному духом иррационализма и распада общественной жизни. 

Таким образом, христиане в целом имели дело с двумя, диалектически взаимосвязанными типами мышления — рационалистическим и иррационалистическим. Зерна этих типов мышления были рассеяны всюду, по всей территории христианского мира, однако католики были расселены там, где ведущей противоположностью (не по их воле) оказался рационализм, а православные — там, где господствовал иррационализм. Естественно, что католики склонились к использованию возможностей рационализма, а его непременным спутником во все времена выступала идея разума и философии, а православные могли рассчитывать только на возможности иррационализма[5], а его непременным спутником во все времена выступала идея чувства и сердца, поэтических, музыкальных и живописных образов.

Однако ни Византия, ни Киевская Русь не выдержали испытания временем.

После раскола Римской империи, Византия существовала еще в течение тысячелетия, с V по XV века. В VI веке она достигла пика развития, после чего начался ее упадок. Ощущая слабость империи, ее атаковали арабы, славяне и лангобарды[6]. К VII-IX векам они сократили территорию империи до основной части Балканского п-ова и М. Азии, а в 1204 году крестоносцы захватили Константинополь и привели Византию к полному истощению сил[7]. На завоеванной крестоносцами территории была основана Латинская империя, а на незавоеванной — ряд греческих государств, как Никейская и Трапезундская империи и Эпирское государство. Правда, в 1261 году Византия кое-как восстановилась, и в этом виде просуществовала почти 200 лет, но взятие турецкими войсками Константинополя (1453) положило конец Византии.

Киевская Русь существовала с IX – до нач. XII веков. Но уже к XI веку ее ресурсы были исчерпаны и начался распад государства — феодальная раздробленность, образование княжеств, не способных к жизни в пределах единого государства (как в Советском Союзе конца XX века), и разрушение Киева под ударами монголо-татаров (1240).

Когда названные государства рухнули, закончилось и влияние их культур как носителей иррационального мышления. Жизнь потребовала перехода к культуре, опирающейся на противоположный, рационалистический тип мышления[8], но ни Византия, ни Киевская Русь уже не могли выполнить эту задачу: Византия исчезла, а Киевская же Русь находилась в такой полосе развития, когда каждый шаг приближал ее к естественному концу.

В этот период православная церковь Киевской Руси распалась на множество отдельных частей и в каждой из них утвердился местный интерес. Монастыри, основанные князьями и боярами, стали ориентироваться на вкусы своих владельцев; некоторые церкви вышли из состава епархий; само же духовенство попало в зависимость к лицам, не имевшим прямого отношения к религиозным делам[9].

В результате церковь потеряла интерес к участи мастеров, возводивших храмы. Творцы божественных обликов разбрелись по необъятной территории страны, потеряли связь друг с другом и утратили навыки творческой работы; они даже отучились делать кирпич и вести его кладку, готовить раствор и возводить церковные храмы, и когда русским мастерам заказывали культовые строения, они делали их так, что рушились потолки и падали стены[10].

Забыли свое искусство и русские иконописцы. С трудом освоившие византийские традиции, они теперь не помнили канонов образа Иисуса Христа; даже фигуры апостолов исчезли из их изображений; некогда единый образ Богоматери растворился в многочисленных образах Смоленской и Владимирской, Казанской и Курской, Устюжской и Тихвинской Богоматерей; при этом образ самого Бога превратился, по выражению Н.М. Никольского (1877–1959), в точного двойника русского князя XIII-XIV вв., которому приходилось постоянно изворачиваться перед монголо-татарами, хитрить с Москвой, разбираться в мелких дрязгах с соседями и устранять причины неприятных столкновений с черным людом[11].  

Ориентированность духовной жизни Московской

Руси на идеалы рационалистической

культуры

 

Собрать Русь должно было Московское государство, причем с помощью и при поддержке церкви и боярства.

Время для решения этой задачи созрело.

К XV веку время князей, ориентировавшихся на частную жизнь, прошло. Боярское сословие разбудило в себе дух коллективизма и сплотилось вокруг Москвы, оно помогло организовать крепкое государство, победило страх перед внешней опасностью, поставило вопросы формирования национального самосознания и объединения страны[12].

В этот же период из русского духовенства выдвинулись настоящие подвижники своего дела. Они поняли, что их культура должна соответствовать новым общественным целям, что навыки для создания такой культуры у них потеряны, что надо учиться этому у мастеров, приглашенных из-за рубежа. И они учились. Учились не ради денег, а сознавая свой гражданский долг. Все это изменило настроение русских людей, поэтому не удивительно, что вслед за новыми настроениями появилась и новая форма духовной культуры.

В дни национального унижения все русское было обесценено, но в XIV веке русские перестали мириться со своим унижением и предприняли решительные меры по восстановлению былой славы своего Отечества.

Заново освоив искусство пластического мышления, иконописцы ввели в свои произведения оригинальные мотивы, переработали художественный идеал, нашли выразительные средства, достойные этого идеала, и в конце концов создали образ святого, перед которым померкли многие образцы западной религиозной красоты[13].  

Не уступили иконописцам и отечественные зодчие, они создали тип церковной архитектуры и колоколов, соответствующих особенностям русского темперамента[14].

Становлению Московской государственности помогло изменение международной обстановки.

В предчувствии скорой гибели Византия и ее церковь изменили своим древним традициям, они стали все больше склоняться к нормам западно-римской империи, а это не нравилось русскому государству, почувствовавшего дух своего возрождения. Измена греков в 1439 году[15] оказалась как нельзя кстати, она заставила Русь пересмотреть отношение к греческой церкви, начать освобождение от ее влияния, чтобы двигаться к утверждению русской, по понятиям тогдашней Москвы, истинно православной, но уже рационалистически настроенной веры, к возвращению своей церкви в русло древне-византийской модели соотношения ветвей центральной власти. Именно о такой вере и заявлял Иван IV (1530-1584), когда говорил, что «наша вера — не греческая, а русская».

Что заставило Московскую Русь уйти от идеалов иррациональной культуры и развернуться к идеалам   рационалистической культуры?

 

[1] Наряду с этим нередко встречаются обращения к общефилософской и космологической проблематике. Так, например, указывается на Климента Смолятича, который вроде бы был «книжником и философом», равного которому в русской земле не бывало. Некий пресвитер Фома в специальном послании даже упрекал его в стремлении «показать себя философом» и за то, что, пренебрегая священным писанием, он обращается к Омиру, Аристотелю и Пла­тону. Митрополит Климент оправдывался, что поль­зуется Гомером, Платоном и Аристотелем только как средством для более глубокого понимания священных книг. Князя Владимира Васильевича летопись изобра­жает не только высоко образованным человеком, но сообщает также, что он «глаголяще ясно от книг, зане бысть философ велик». Есть и другое чрезвычайно ин­тересное упоминание о некоем черниговском боярине Федоре, который будто бы обучил княжну Ефросинью настолько, что она «хотя не в Афинах учися, но афинейски премудрости изучи», т. е. усвоила «философию, риторию и всю грамматикию»... (Но в источниках XI-XIII вв. главным образом представлена все-таки не философская. — В.Т.), а общественно­-политическая мысль, обращавшаяся к важнейшим со­бытиям современности. Таковы «Русская Правда», «Повесть временных лет», «Слово о полку Игореве» и другие документы, в которых наряду с описанием раз­личных сторон политической жизни во весь рост поста­влены важнейшие для того времени вопросы о единстве, национальной независимости и величии русского госу­дарства... Так, «Слове о Законе и Благодати» (1051) киевского митрополита Иллариона предлагается своеобразная религиозно-социологическая концепция, согласно которой история человечества движется через смену форм религии. Противопоставляя иудаизм (Вет­хий Завет) христианству (Новый Завет), автор выводит из этого противопоставления два различных принципа общественного устройства: «закон» и «благодать». На первом основывается подчинение народов друг другу, на втором — их полное равноправие. Характеризуя Ки­евскую Русь как общество, основанное на принципе «благодати», митрополит Илларион стремится теорети­чески обосновать государственную самостоятельность и международную значимость русской земли (Галактионов, Никандров. История русской философии, 1961. С. 86-87.).

[2] B 330 году римский император Константин Великий объявил своей столицей город Византий, переименовав его в «Новый Рим» (Константинополь — неофициальное название). Марксистские историки объясняли это тем, что с конца III века в результате кризиса рабовладельческого строя стало сильнее проявляться экономическое и политическое обособление восточных областей Римской империи от западных. Вследствие предшествующего многовекового исторического развития они отличались более высоким уровнем развития экономики и центр экономической и политической жизни империи всё больше перемещался на Восток (См.: Всемирная история: в 10 т / Отв. ред. Н. А. Сидорова; Гл. ред. Е. М. Жуков. — М.: Госполитиздат, 1957. — Т. 3. — С. 84. — 896 с.).

[3] См.: Левицкий С.А. История русской философии. Т. 1. С. 3 в комп. вар-те.

[4] Не удивительно, что русские монахи больше тяготели к знанию церковнославянского древнеболгарского языка в македонском наречии, понятным тогда народу, чем к греческому. (В IV-VI веках госуд. языком Византии был латинский, с VII-XV вв. — греческий.) Возможно, они считали греческий язык излишне рационалистическим, поэтому дальше чаще переводов не шли. Не изумляет и то, как близко к сердцу они принимали образ Христа в его восточной интерпретации: богослужение на латинском языке казалось им чересчур холодным и бесчувственным, поэтому они искали и находили путь к богу в немоте мысли, строгости устава и неукоснительном соблюдении обряда, которые и подчеркивали зрелость их богословского мышления (См.: Левицкий С.А. История русской философии. Т. 1. С. 3 в комп. вар-те.).

[5] Об этой особенности русской мысли наиболее выразительно высказался А.Ф. Лосев. "В XIX столетии, — писал он, — Россия произвела на свет целый ряд глубочайших мыслителей, которых по гениальности можно поставить рядом со светилами европейской философии. Однако никто из них не оставил после себя цельной, замкнутой философской системы, охватывающей своими логическими построениями всю проблему жизни и ее смысла...". За этой разорванностью, по его мнению, скрывается более широкая проблема, — соотношение рационального (логического) и иррационального (до-логического) типов мышления: "почти вся русская философия являет собой до-логическую, до-систематическую, или, лучше сказать, сверх-логическую, сверх-систематическую картину философских течений и направлений" (Его: Русская философия (1918). С. 68; о разорванности здесь же. С. 69-70.).

 

[6] От Византии были отторгнуты Месопотамия, Сирия, Палестина и Египет. В результате Византийская церковь потеряла древнейшие Антиохийский, Иерусалимский и Александрийский патриархаты, утратила вселенский характер и стала равна Константинопольскому патриархату. Константинополь лишился также доступа к папирусу, который производился исключительно в Египте, что привело к удорожанию книг и, как следствие, упадку образованности. Арабские завоевания стали причиной слома мироощущения. В итоге изменилось восприятие действительности: исчезли многие литературные жанры, процветавший прежде жанр истории уступил место пророчеству — утратив культурную связь с прошлым, византийцы охладели к своей истории и жили с постоянным ощущением ужаса и конца света. Даже античные памятники, привезенные в Константинополь еще в IV веке, и те стали внушать горожанам иррациональные страхи (https: //arzamas.academy/materials/859).

[7] Это сделали участники 4-го крестового похода (1202-1204). Сам поход состоялся по инициативе рим. папы Иннокентия III и был направлен против Византии.

[8] О зарождении рационализма в Византии см. подр.: Удальцова З.В. Византийская культура. М.: Наука, 1988. 288 с. Глава 5. Расцвет культуры XI-XII веках. Зарождение рационализма. С. 125-190.

[9] Никольский Н.М. История русской церкви. 3-е изд. М., 1985. С. 63-64.

[10] Трубецкой Е. Три очерка о русской иконе: Умозрение в красках. Два мира в древнерусской иконописи. Россия в ее иконе. М., 1991. С. 86.

[11] См.: Никольский Н.М. История русской церкви. С. 71.

[12] И такое положение боярство сохранило вплоть до XVII столетия. Его представители владели землей (основным источником богатства); занимали ключевые посты в административной, военной и придворной иерархии; в их руках находилась духовная власть (церкви и духовенство) и они имели самые большие личностные привилегии.

[13] Заметим, кстати, что наша иконопись до сих пор беспокоит европейцев: французский живописец, график и мастер декоративного искусства А. Матисс (1869–1954) не случайно приходил в восторг от иконописи XV–XVI столетий и призывал художников учиться искусству не в Италии, а в России, так как первая, по его понятиям, в художественном отношении дает меньше, чем вторая (См.: Корнилович К. Окно в минувшее. Л.,1968. С. 142–143.)

[14] Из истории известно, что древние римляне возвещали о себе Богу едва слышным колокольчиком, европейцы XI–XV вв. — большими колоколами, а русские мастера, не удовлетворенные их звонами, произвели на свет самые большие, самые тяжелые, самые звонкие колокола и тем самым открыли миру более совершенную манеру религиозного общения с Богом. Это удивительное явление христианской культуры вполне объяснимо. С конца XII в. в религиозной жизни Европы начался кризис, который закончился в XVI столетии церковным расколом, выходом протестантизма из католичества. Поэтому в XV в., когда Русь переживала пик своей религиозной культуры, когда над ее просторами растекался мощный колокольный звон, католики и протестанты уже давно смирились с иной музыкой. Они прекрасно сознавали, что их негероическим делам больше соответствует иной колокольный звон, и со временем приглушали силу его звука. Приезжая на Русь, они поражались неистовой любви православных к могучему звону и догадывались, что колокол есть выражение крепости национального духа, средоточия тайны изящного и зрелости их немой мысли (См.: Трубецкой Е. Указ. соч.; Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры: В 3 т. Т. 2, ч. 1. С. 17–42; Т. 2, ч. 2. С. 5–20. М., 1993–1995.).

[15] На Флорентийской унии (1439) было принято решение об объединении православной и католической церквей с признанием главенства римского папы, но при сохранении православием своих обрядов и богослужения (См.: СЭС., с. 1377.). Причиной принятия этой унии явилось безвыходное положение Византии. Осаждаемая турками, она стремилась получить помощь у Запада. За помощь папа запросил объединение церквей под эгидой римской церкви. Уния была принята, но помощи Византия так и не получила. Сами же византийцы отказались принять ее...