В семнадцать совсем уже были мы взрослые —

В землянке

Огонек чадит в жестянке,Дым махорочный столбом...Пять бойцов сидят в землянкеИ мечтают кто о чем. В тишине да на покоеПомечтать оно не грех.Вот один боец с тоскою,Глаз сощуря, молвил: "Эх!" И замолк, второй качнулся,Подавил протяжный вздох,Вкусно дымом затянулсяИ с улыбкой молвил: "Ох!" "Да",- ответил третий, взявшисьЗа починку сапога,А четвертый, размечтавшись,Пробасил в ответ: "Ага!" "Не могу уснуть, нет мочи! -Пятый вымолвил солдат. -Ну чего вы, братцы, к ночиРазболтались про девчат!"

И откуда

Вдруг берутся силы

В час, когда

В душе черным-черно?..

Если б я

Была не дочь России,

Опустила руки бы давно,

Опустила руки

В сорок первом.

Помнишь?

Заградительные рвы,

Словно обнажившиеся нервы,

Зазмеились около Москвы.

Похоронки,

Раны,

Пепелища...

Память,

Душу мне

Войной не рви,

Только времени

Не знаю чище

И острее

К Родине любви.

Лишь любовь

Давала людям силы

Посреди ревущего огня.

Если б я

Не верила в Россию,

То она

Не верила б в меня.

 

 

В дни войны

Глаза девчонки семилетней
Как два померкших огонька.
На детском личике заметней
Большая, тяжкая тоска.
Она молчит, о чем ни спросишь,
Пошутишь с ней, – молчит в ответ.
Как будто ей не семь, не восемь,
А много, много горьких лет.
(А. Барто)

 

 

Что мы знаем о войне?! – Немного…
По рассказам бабушек и мам
Знаем, что надежда и тревога
Об руку ходили по домам.

Слухи зависали, как знамена.
Дымом застилался горизонт.
Многоверстный и многоименный
Жаждал крови ненасытный фронт.

А из тыла за волной волна
Шла латать верховные промашки:
Всасывала мальчиков война –
И выплевывала мертвые бумажки.

Каждый шаг – к победе ли, к беде, –
Сводки измеряли расстоянием.
Даже самый распобедный день
Был кому-то вечным расставанием.

Годы возвращающий экран,
Очевидцев честные романы –
Все равно останутся обманом:
Ссадины не заменяют ран.

Только изредка за толщей дней
Вдруг всплеснёт сирены голос лютый,
Замирая криками детей –
И застынет сердце на минуту…

 

 

В дни войны

Глаза девчонки семилетней
Как два померкших огонька.
На детском личике заметней
Большая, тяжкая тоска.
Она молчит, о чем ни спросишь,
Пошутишь с ней, – молчит в ответ.
Как будто ей не семь, не восемь,
А много, много горьких лет.
(А. Барто)

 

Фотокарточки довоенные…
Папа, мама, братишка и я…
Вот я плачу, а тут с мороженым…
Вот мы с Зойкой держим кота.
Я в матроске, с косою до пояса,
На качелях у коки в саду.
Здесь мы все на веранде обедаем…
В довоенном ушедшем раю…
Вот в снегу я, катаюсь с горки…
Вот на даче…цветы…река…
Это – бабушки, это – дедушки,
Только все зачеркнула война…
Это мама поет под гитару,
Здесь вот с братиком на руках…
Я в блокадной холодной комнате
Над альбомом сижу в слезах…
Как недавно все это было…
Только все разорила война.
Довоенные фотокарточки,
Слабый отсвет былого тепла…

 

 

Мечты блокадного мальчишки
На окнах – надоевшие кресты...
И сутки не смолкает канонада,
А светлые мальчишечьи мечты
Ведут меня по дедовому саду.

Так хочется дотронуться рукой
До яблочной прозрачно-спелой кожи,
Увидеть вновь улыбки и покой
На лицах торопящихся прохожих!

Так хочется, чтоб мамочка моя,
Как прежде, заразительно смеялась,
Израненная взрывами земля
В цветочных росах снова искупалась!

Бумажным лёгким змеем с ветерком
Умчаться ввысь распахнутого неба.
И съесть – взахлёб!
До крошки! Целиком!
Буханку вкусно пахнущего хлеба!       (Сон Светлана)

 

     Мечты блокадного мальчишки
На окнах – надоевшие кресты...
И сутки не смолкает канонада,
А светлые мальчишечьи мечты
Ведут меня по дедовому саду.

Так хочется дотронуться рукой
До яблочной прозрачно-спелой кожи,
Увидеть вновь улыбки и покой
На лицах торопящихся прохожих!

Так хочется, чтоб мамочка моя,
Как прежде, заразительно смеялась,
Израненная взрывами земля
В цветочных росах снова искупалась!

Бумажным лёгким змеем с ветерком
Умчаться ввысь распахнутого неба.
И съесть – взахлёб!
До крошки! Целиком!
Буханку вкусно пахнущего хлеба!       (Сон Светлана)

 

Вернулся…

Мы папу не видели
Очень давно,
С тех пор
Как на улицах
Стало темно...

Маме работать
Вечернюю смену,
Мама ушла,
Поручила мне Лену.
Мы с Ленкой одни
Остаемся в квартире.
Вдруг входит военный
В зеленом мундире.
— К кому вы пришли? —
Я спросил у майора.—
Мама с работы
Вернется не скоро.
Вдруг — я смотрю —
Он бросается к Ленке,
Поднял ее,
Посадил на коленки.
Он и меня тормошит
Без конца:
— Что ж ты, сынок,
Не узнаешь отца?

Я майора обнимаю,
Ничего не понимаю:
— Вы на папу не похожи!
Посмотрите — он моложе! —
Вынул я портрет из шкапа —
Посмотрите — вот мой папа!
Он смеется надо мной:
— Ах ты, Петька, мой родной!

Потом он как начал
Подкидывать Ленку —
Я испугался:
Ударит об стенку.
(А. Барто)

 

 

Война

В классе очень холодно,
На перо дышу,
Опускаю голову
И пишу, пишу.

Первое склонение —
Женский род на «а»,
Сразу, без сомнения,
Вывожу — «война».

Что всего существенней
Нынче для страны?
В падеже родительном:
Нет — чего?— «войны».

А за словом воющим —
Мама умерла...
И далекий бой еще,
Чтобы я жила.

Шлю «войне» проклятия,
Помню лишь «войну»...
Может, для примера мне
Выбрать «тишину»?

Но «войною» меряем
Нынче жизнь и смерть,
Получу «отлично» я —
Это тоже месть...

О «войне» тот горестный,
Гордый тот урок,
И его запомнила
Я на вечный срок.

(Людмила Миланич)

 

Оборванного мишку утешала
Девчушка в изувеченной избе:
"Не плачь, не плачь... Сама недоедала,
Полсухаря оставила тебе...

... Снаряды пролетали и взрывались,
Смешалась с кровью черная земля...
Была семья, был дом... Теперь остались
Совсем одни на свете - ты и я..."

... А за деревней рощица дымилась,
Поражена чудовищным огнём,
И Смерть вокруг летала злою птицей,
Бедой нежданной приходила в дом...

"Ты слышишь, Миш, я сильная, не плачу,
И мне дадут на фронте автомат.
Я отомщу за то, что слезы прячу,
За то, что наши сосенки горят..."

Но в тишине свистели пули звонко,
Зловещий отблеск полыхнул в окне...
И выбежала из дому девчонка:
"Ой, Мишка, Мишка, как же страшно мне!.."

... Молчание. Ни голоса не слышно.
Победу нынче празднует страна...
А сколько их, девчонок и мальчишек,
Осиротила подлая война?!

 

Стихи о почтальонке
Ей пятнадцати нет. Девчонка.
Невысока и очень худа.
Письмоносица, почтальонка,
По прозванию Нюрка-беда.

В зной и в слякоть, в метель со стужей
С сумкой кожаной наперевес
Разнести Нюрке почту нужно
По пяти деревенькам окрест.

Дома двое младших братишек,
Мать болеет почти уж год.
Слава Богу, отец с фронта пишет –
Ждут и верят, что он придет.

Он придет, и все будет как прежде,
Как в далеком-далеком вчера.
Не лиши только, Боже, надежды…
И опять на работу пора.

Ребятишкам – картошка в печке,
Ей с утра – с сумкой наперевес.
А что впроголодь…Бегать легче
По пяти деревенькам окрест.

В деревнях – старики да дети,
Бабы – в поле, то сеют, то жнут.
Почтальонку вдали приметят
И с сердечной тревогой ждут.

Треугольник – живой! Удача!
Коли серый казенный конверт –
Замолчат, закричат, заплачут…
И померкнет в глазах белый свет…

Защемит у девчонки сердчишко
От людского горя и бед…
Тяжела эта сумка слишком,
Если там от беды привет.

Вести черные – похоронки,
Горя горького череда.
Письмоносице, почтальонке
Без вины дали имя – Беда.

Малолетка еще, девчонка –
Только в косах полно седины.
Письмоносица, почтальонка,
Разносящая вести с войны.
(Т. Черновская)

Давно ль
Полоскали вы
Куклам платочки?
А здесь, у корыт,
Во дворе госпитальном
Своими ручонками
В мыле стиральном
До ссадин больных
На изъеденной коже
Смываете
С жёсткой солдатской
Одёжи
Кровавую потную
Глину
Большого похода,
Солдатские прачки
Весны сорок пятого года.
Вот вы предо мною
Устало стоите.
Вздымается
Дымная пена
В корыте...
А первое
Мирное
Синее небо —
Такое забудешь едва ли,
Не ваши ли руки
Его постирали?

 

 

Моя сестра

Была обыкновенная
Она ещё вчера.
Теперь сестра военная,
Военная сестра.

Сестре на складе выдали
Большие сапоги.
В один сапог — мы видели —
Влезают две ноги.

Нога мала, — смущённые
На складе говорят.
И выдали суконную
Шинель до самых пят.

Ей все шинели мерили,
Но меньше так и нет.
И там сестре не верили,
Что ей семнадцать лет.

У ней косичка белая
Вчера ещё была.
Моя сестрёнка — смелая,
Хоть ростом так мала.

Когда летал над крышами,
Над нашим домом враг —
Она всегда с мальчишками
Влезала на чердак.

Шумел пожар над городом,
Дрожал огромный дом.
Она стояла гордая
С пожарным рукавом.

В дымящие развалины
Влетала, как стрела,
Откапывала раненых,
В укрытие несла.

Теперь сестра учёная,
Военная сестра,
На ней шинель с погонами,
Сестре на фронт пора.

Она в подарок платьице
Своё мне отдала.
У мамы слёзы катятся:
— Уж больно ты мала!

А сердце-то, как правило,
По маленьким болит. —
Сестра ремни поправила
И тихо говорит:

— Что голову повесила?
Я, мама, на посту —
И добавляет весело: —
На фронте подрасту!
(З. Александрова)
(Из "Мурзилки" военных лет.)

 

Спою тебе, родной

Синеглазая девчонка
Девяти неполных лет...
Льётся песня нежно, звонко
На больничный белый цвет.

И под звуков переливы
Чьи-то братья и отцы
Вспоминают дом счастливый,
Просят спеть ещё бойцы.

«Я спою, — в ответ девчонка, —
Низко голову склонив,
— Вот, пришла нам похоронка...
Но я верю: папа жив!

Может, кто из вас случайно
Папу где-нибудь встречал?
Где-то там, в сторонке дальней,
Вместе с папой воевал?»

И как будто виноваты
В том, что живы до сих пор,
Вдруг отводят все солдаты
От девчонки малой взор.

Проглотив слезу украдкой,
Вновь поёт до хрипотцы,
И, по-взрослому, солдаткой
Кличут девочку бойцы.

Бесконечно петь готова
Песни раненым она,
Но при этом спросит снова,
А в ответ лишь тишина.

И однажды, как награда,
Весь изранен, но живой,
Папа, милый! Вот он, рядом!
«Я спою тебе, родной!»

(Л. Шмидт)

 

В семнадцать совсем уже были мы взрослые —

Ведь нам подрастать на войне довелось...

А нынче сменили нас девочки рослые

Со взбитыми космами ярких волос.

 

Красивые, черти! Мы были другими —

Военной голодной поры малыши.

Но парни, которые с нами дружили,

Считали, как видно, что мы хороши.

 

Любимые нас целовали в траншее,

Любимые нам перед боем клялись.

Чумазые, тощие, мы хорошели

И верили: это на целую жизнь.

 

Эх, только бы выжить!.. Вернулись немногие.

И можно ли ставить любимым в вину,

Что нравятся девочки им длинноногие,

Которые только рождались в войну?

 

И правда, как могут не нравиться весны,

Цветение, первый полет каблучков,

И даже сожженные краскою космы,

Когда их хозяйкам семнадцать годков.

 

 

ДВА ВЕЧЕРА

Мы стояли у Москвы-реки,

Теплый ветер платьем шелестел.

Почему-то вдруг из-под руки

На меня ты странно посмотрел —

Так порою на чужих глядят.

Посмотрел и — улыбнулся мне:

— Ну какой же из тебя

Солдат?

Как была ты, право,

На войне?

Неужель спала ты на снегу,

Автомат пристроив в головах?

Я тебя

Представить не могу

В стоптанных солдатских сапогах!..

 

 

ТЫ ДОЛЖНА!

Побледнев,

Стиснув зубы до хруста,

От родного окопа

Одна

Ты должна оторваться,

И бруствер

Проскочить под обстрелом

Должна.

Ты должна.

Хоть вернешься едва ли,

Хоть "Не смей!"

Повторяет комбат.

Даже танки

(Они же из стали!)

В трех шагах от окопа

Горят.

Ты должна.

Ведь нельзя притворяться

Перед собой,

Что не слышишь в ночи,

Как почти безнадежно

"Сестрица!"

Кто-то там,

Под обстрелом, кричит...

 

* * *
Ах война, что ж ты сделала подлая:
Стали тихими наши дворы,
Наши мальчики головы подняли,
Повзрослели они до поры,

На пороге едва помаячили
И ушли за солдатом - солдат...
До свидания мальчики! Мальчики,
Постарайтесь вернуться назад

Нет, не прячьтесь, вы будьте высокими
Не жалейте ни пуль, ни гранат,
И себя не щадите вы, и все-таки
Постарайтесь вернуться назад.

Ах война что ж ты подлая сделала:
Вместо свадеб - разлуки и дым.
Наши девочки платьица белые
Раздарили сестренкам своим.

Сапоги - ну куда от них денешься?
Да зеленые крылья погон...
Вы наплюйте на сплетников, девочки,
Мы сведем с ними счеты потом.

Пусть болтают, что верить вам не во что,
Что идете войной наугад...
До свидания, девочки! Девочки,
Постарайтесь вернуться назад.