2020-06-10
53Ольга Голотвина
Тьма над Гильдией
Гильдия – 2
Текст предоставлен правообладателем http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=176907
«Тьма над Гильдией»: Ленинградское издательство; Санкт‑Петербург; 2008
ISBN 978‑5‑9942‑0199‑2
Аннотация
Странные и жуткие события происходят в Аргосмире. Корабли на рейде гибнут от загадочного холодного огня, который не боится воды. Неведомая напасть перебрасывается на берег, множатся ее жертвы…
Что это – гнев богов или людские происки? Правы ли те, кто обвиняет в бедствиях города Гильдию Подгорных Охотников?
Да, неудачное время выбрал Шенги Совиная Лапа, чтобы привезти в Аргосмир трех своих учеников. В Гильдии молодым людям не рады и стараются не допустить их к вступительным испытаниям.
Впрочем, им хватит и других испытаний, жестких и непредвиденных, что обрушатся на них в Аргосмире…
Ольга Голотвина
Тьма над Гильдией
Посвящается Диане Лебедевой, поддержавшей меня в трудную минуту
ПРОЛОГ
(296 год Железных Времен)
Бродячие поэты, воспевая ночную гавань Аргосмира, любили сравнивать морскую гладь с полуночным лугом, на который опустились переночевать огромные птицы – чтобы наутро взмахнуть белыми крыльями и вновь отправиться в путь…
Может, порой вид гавани и вызывал такие романтические мысли. Но не в эту ночь.
Не в эту страшную ночь.
Черная, тяжелая, неподвижная вода походила на смолу, а корабли – в лунном свете на ее мертвой поверхности – на беспомощных насекомых, угодивших в смертельную ловушку. Очертания их каза– лись изломанными. Казалось, что если забелеют на реях треугольники парусов, если загремят в клюзах цепи, поднимая якоря, – все равно не сорваться морским странникам с недоброго рейда, не растаять во мраке.
Луна глядела с неба с жадным страхом, словно зевака, глазеющий на казнь.
Под этим желтым цепким взглядом вахтенный матрос с «Жемчужной чайки» чувствовал себя неуютно. Хоть бы ее облака закрыли, эту глазастую дуру!
Вахтенный не был ни трусом, ни суеверным человеком – ну, не более суеверным, чем прочие моряки. Так почему же так погано было у него на сердце? Хоть прыгай за борт – и саженками к берегу! С чего бы это? Вино в трактире было скверное или кабаний окорок несвежий? Или… Или муторно из‑за того сказителя?
Может, не стоило его бить? Может, он попросту придурок… или не знал, перед кем завел легенду о Земле Поющих Водопадов?
Ну и что? Должен был знать! Правильно они с парнями его отметелили! Небось во дворце, перед королем, не начал бы сказ о том, как был убит королевский прадед – в чужой постели ревнивым мужем! Припомнил бы другую историю, чтоб государь доволен остался! А морякам можно в душу плевать, да? Можно напоминать о проклятии Морского Старца?
Вахтенный страдальчески сморщился: башка раскалывается! Сволочь‑трактирщик, похоже, разбавил вино «водичкой из‑под кочки» или другой крепкой гадостью. А в душе все ворочаются слова сказителя, словно прибрежную гальку морем перекатывает.
Бредятина такая! Холодный огонь – а до костей прожигает, да еще воды не боится. Такое только в сказках и бывает! В глупых сказках, которыми лишь детишек стращать! А моряки – народ бывалый, их байками не запугаешь.
Не запугаешь? А за что тогда они били сказителя?
А за дело били! Не хрен перед дальним походом болтать про древние проклятья!
Холодный огонь… Это какая ж падла такую сказку выдумала?!
А хоть бы оно и не придумано! Хоть бы и впрямь Морской Старец прогневался на Ульгира и его невесту – так то ж в стародавние времена было! При чем тут «Жемчужная чайка», которая еще с якоря не снималась? А когда снимется – на борту будет жрец. Боги – они посильнее короля, даже подводного!
Тут мысли моряка тревожно зарыскали, как идущее против ветра судно. Если год за годом вверяешь жизнь морю, лучше быть почтительнее с тем, кто правит глубинами.
Небрежно насвистывая, вахтенный со скучающим видом направился к борту. Вроде бы ему захотелось поглазеть на спящую гавань. Вроде он совсем и не собирался, бросив в воду монетку, шепотом попросить защиты у Морского Старца…
Но взгляд, брошенный вниз, заставил моряка онеметь.
По черному борту поднималось лиловое свече‑ние. Ровное, чуть мерцающее, оно распространя– лось быстро, как огонь. Свечение было беззвучным и даже красивым, но матрос не оценил этой красоты. Страх оледенил сердце, сигнальным колоколом откликнулся в мозгу: смертельная опасность!
Вахтенный с усилием вдохнул воздух – и закричал, поднимая тревогу.
А мертвенный лиловый свет все выше бежал по борту корабля… переплеснулся на палубу, потек по бушприту, взметнулся на мачты…
Послышались крики. По палубе заметались фигуры – черные на лиловом. Но вахтенный уже не замечал ничего вокруг. Остекленевшие от ужаса глаза видели одно: замерцавшие лиловым сапоги, штанины, подол рубахи…
А потом грянула боль – стиснула, обняла, как страстная любовница. Мир заполыхал жутким лиловым пламенем.
Отчаяние бросило гибнущего человека вперед. Руки вцепились в планшир, тело перевалилось через борт. Даже в это страшное мгновение матрос изумился тому, как хрустнуло под пальцами дерево, – словно он оперся о трухлявый пень.
Волны приняли моряка, укрыли на миг с головой – и вытолкнули на поверхность. Соленая вода удесятерила боль, сделала ее ослепительной. Бедняга не понимал, плывет он или неподвижно висит в разъедающем тело и душу густом киселе. На самом деле он греб обожженными руками, греб тупо и размеренно.
Волна ударила его, развернула лицом к кораблю. То, что он увидел, стало вершиной кошмара. Корабль съежился, словно ноздреватый весенний сугроб, и развалился, превратился в кашу из обломков, над которыми реяло лиловое мерцание.
Совсем близко ударило по воде весло. Моряк не услышал этого, в его теле жили только руки.
Рядом качнулся борт лодки. Кто‑то схватил моряка за плечи, поволок наверх. Мир кружился, в кружение вплетались обрывки неясных голосов – и боль, боль, боль…
– Глянь, кровищи‑то… А ну, возьми мористее! Может, еще кого подберем!
– Ой, дядя, давай к берегу! Слыхал, что говорят о проклятии Морского Старца?
– Вякни еще, сопляк, самого за борт швырну! Рыбаки сроду никого без помощи не бросали!
Для измученного матроса эти речи были, словно чужеземный говор. Он и не пытался уловить в них смысл. Лежал на дне лодки, испачканном сочившейся кровью, глядел вверх и скулил от тягучего страдания.
И не понимал, какой он счастливчик.
Потому что выжил. Спасся.
Единственный из четырнадцати человек, что были в ту ночь на борту злосчастной «Жемчужной чайки».
1
Мир струился.
Мир был зыбким, неуловимым, нереальным. Полупрозрачные скалы наплывали на дрожащие барханы, смешивались, двоились, растекались темными струями по золоту песков. Она шевелилась, жила, эта невероятная смесь пустыни и гор.
И этот сумасшедший мираж не был беззвучным, о нет! Гул, подобный морскому прибою, со всех сторон обрушивался на смуглую черноволосую девочку лет пятнадцати, которая словно купалась в рокочущем мареве, распахнув глаза, жадно глядя вокруг, вся во власти исковерканного, но странно притягательного мира.
Вон та скала, похожая на верблюда, – далеко она или близко? Вон тот клочок облака – плывет он над пустыней или над горным ущельем? А ее собственные руки, поднятые к глазам, – они реальны? Или она сама – чье‑то безумное видение?
Но девочка недолго предавалась сумасбродным размышлениям. Из марева вынырнула полупрозрачная фигура, словно воздух сгустился, принял очертания человека… и вдруг резко, в одно мгновение рядом очутился подросток – тощий, белобрысый, растрепанный. На нем, как и на девочке, были холщовые штаны и серая рубаха; за плечами, как и у нее, висел дорожный мешок. Но у девочки на поясе красовался короткий меч в кожаных ножнах, а парнишка был безоружен. Его шею охватывала бурая полоса с металлической бляхой. Ошейник раба.
Впрочем, в глазах отнюдь не было рабской угодливости. Выражение его лица легко читалось как «сейчас‑пришибу‑эту‑дуру‑на‑месте!».
– Нитха! – свирепым шепотом воззвал он. – Опять застряла?! Развлекаешься, да?
– Иду, – так же тихо откликнулась девочка, нагибаясь за лежащим у ног арбалетом. – А почему шепотом, Дайру?
– Дракон, зараза, никак не уберется. Осторожно, в скалу не вляпайся!
Предупреждение было не лишним: стоило девочке сделать два‑три шага, как отвесные скалы придвинулись, тяжело нависли над путниками. Пустыня же уплыла назад, сделалась прозрачной, растаяла.
– Я уж думал – тебя Твари схряпали, – продолжал злиться парнишка.
– Да я на чуточку и остановилась!
– «На чуточку…» Ищу тебя, ищу! И Нургидан вконец озверел.
– Не похоже, – бормотнула Нитха, кивком указав вперед.
В тени выщербленного утеса стоял юноша лет семнадцати. Темноволосый, стройный, с мечом у пояса. Озверевшим он не выглядел. Запрокинув голову, он провожал взглядом огромного буро‑зеленого дракона, который широкими кругами поднимался к серому небу.
Короткими перебежками, держась в тени скал, Нитха и ее белобрысый приятель перебрались к Нургидану. Тот обернулся:
– Каков красавец, а? Жаль, высоко летит, не достать.
И вновь перевел взгляд на дракона. В зеленых глазах юноши не было и тени страха. Это был взор хищника, который досадует, что не может сомкнуть клыки на горле жертвы.
– Эй‑эй, – встрепенулся Дайру. – Ты куда уставился? Опять на подвиги потянуло, геройская твоя морда? Учитель говорил про чешуйку дракона, а не про его башку.
– И про чешуйку‑то он пошутил, – вставила девочка.
– А мне плевать, что пошутил, – негромко сказал белобрысый Дайру. – Я, может, шутки начисто перестал понимать!
– Правильно! – поддержал Нургидан. – Надо ловить учителя на слове, а то он нас еще три года под крылышком продержит. А мы в Подгорном Мире уже все знаем!
И хозяйским взором окинул ущелье – до темной дымки вдали.
Напарники с молчаливым неодобрением уставились на зарвавшегося приятеля. Он, видите ли, в Подгорном Мире все знает! Это ж надо такое ляпнуть!
Пять веков прошло с тех пор, как неосторожное колдовство кучки отщепенцев‑магов смешало несколько миров, смяло в ком из прозрачных движущихся складок. Складка‑море течет рядом со складкой‑лесом, степь наплывает на развалины древнего города… Шагнешь в сторону – очутишься за тридевять земель…
Под взглядами друзей Нургидан отвернулся и начал независимо насвистывать.
– Он скоро карту Подгорного Мира составит! – съехидничала Нитха. – У нас в Наррабане говорят: «Думает верблюд, что это он ведет караван!»
– Знаток! – припечатал Дайру.
– Будем трепаться или пойдем искать логово? – поинтересовался Нургидан.
При слове «логово» ребятишек словно холодным ветром обдало.
То, что в замыслах представало увлекательным и несложным, вдруг обернулось к юным Подгор‑ным Охотникам беспощадной, клыкастой, смрадной пастью.
– Раз этот красавчик здесь круги нарезает – стало быть, рядом лежбище, – заговорил наконец Дайру. – На тебя вся надежда, Нургидан. На твое чутье.
Зеленоглазый Нургидан приосанился:
– Там чутья особого не нужно, от этих берлог такой вонищей несет! Пошли пока вдоль ущелья, а там видно будет.
И двинулся первым – легкой, упругой походкой. Напарники поспешили за ним.
– Слушай, Дайру, – на ходу спросила девочка, – а тебе‑то зачем так нужен этот браслет? Ну, мы с Нургиданом рвемся в Гильдию, все из себя такие взрослые и умные. А ты? Из‑под крыла учителя – да в лапы к хозяину!
Дайру вспыхнул, хотел огрызнуться, но взглянул в серьезное, сочувственное личико девочки – и понял, что эта маленькая язва говорит сейчас без тени насмешки.
– Мне долго в учениках торчать опасно. Вдруг хозяин заберет меня от Шенги…
– Но ведь Шенги ему платит!
Мальчик горько усмехнулся. Ситуация и впрямь была необычной: наставник платил за то, чтобы иметь право учить.
– Ты же знаешь их обоих, – хмыкнул он. – И Ба– видага, и сыночка его. Что им завтра в голову взбредет?
Нитха угрюмо глядела себе под ноги: ей больно было это слышать.
– Получу браслет Гильдии – ошейник с меня никто не снимет, – ровно продолжал подросток. – Буду таскать добычу для Бавидага. Но для меня все равно важно войти в Гильдию. Самому себе доказать, что чего‑то стою… сверх рыночной цены!
– Тихо! – врезался в его откровения яростный шепот Нургидана. – Рядом уже!..
* * *
Над тесной угрюмой расселиной сводом сомкнулись толстые сучья: дерево давным‑давно рухнуло на каменные «стены».
По древесному остову, припадая к мертвой коре, скользило гибкое хищное тело. Круглые желто‑зеленые глаза жадно смотрели вниз – на усыпанное обломками костей дно расселины, по которому брели три неизвестных мелких существа.
Старая, матерая тварь не первый год жила на «куполе» драконьего логова, кормилась остававшимися от «хозяина» объедками, а когда он надолго улетал, охотилась на местное зверье. Сейчас подвернулась подходящая добыча: ни брони, ни клыков, ни когтей…
Внизу трое подростков, вздрагивая от хруста под ногами, негромко переговаривались:
– А как мы ее найдем, чешуйку‑то? Там же темно!
– Не вздумай зажечь огонь! Сухой лишайник плетьми свисает… как полыхнет!
– Ребята, мне страшно, – тоненько пожаловалась девочка. – Будто кто‑то меня жесткой лапой трогает.
Ее напарники без улыбки переглянулись. Они знали: у Нитхи обостренное чутье на опасность.
– Ясное дело, – хмуро кивнул Нургидан. – Надо пошустрее крутиться, пока этот, с жесткой лапой, не прилетел.
– А уж учитель‑то нам устроит… – тоскливо ото‑звался Дайру, который самым серьезным источни‑ком неприятностей явно считал не дракона. – Ладно, ищем. Нургидан, постой у входа, повысматривай крылатого…
В другое время Нургидан вряд ли позволил бы собой командовать. Но сейчас его острое чутье было оглушено застарелым смрадом, царящим в драконьем логове. Лезть в эту вонючую мглу, перебирать кости, некогда извергнутые драконом, искать на ощупь чешуйку, которая неизвестно как выглядит: никто из учеников Шенги не видел дракона вблизи… Оно и понятно, раз живы еще.
На миг по позвоночнику скользнул холодок, но юноша повел плечом, дерзко усмехнулся и шагнул в полосу света.
Что‑то сильно толкнуло его сверху – повалило, ринувшись с ветвей. Он не успел выхватить меч, но, падая, вскинул перед собой руки, вцепился в мягкий желто‑бурый мех и с напряжением остановил перед своим лицом пасть убийцы. Желтые клыки лязгнули у горла. Зловоние из глотки твари смешалось с напряженным дыханием человека. Неистовая жажда убийства, затянутая в пятнистую шкуру, прижала юношу к камням.
На шум схватки выбежали друзья Нургидана.
– Каомра! – в ужасе выдохнула Нитха. – «Смерть‑кошка»!
Она не походила на кошку, эта тварь с мордой гиены и телом гигантской куницы, что извивалась сейчас у входа в драконье логово, норовя добраться до горла Нургидана.
Нитха вскинула арбалет.
– Не стреляй! – крикнул Дайру.
Но девочка уже сообразила, что стрелять нельзя. И еще она поняла: на камнях барахтаются уже не человек и зверь.
Два зверя!
На миг свирепый клубок распался. Друг против друга замерли два хищника. Гибкая куцехвостая каомра с выбегающими из пасти кривыми клыками – и громадный волк, мощный, поджарый, широкогрудый, бесстрашно скалящийся на свою противницу.
Мгновение молчаливого противостояния – и вновь яростная схватка!
Она закончилась быстро. Рычащий и визжащий ком вновь распался – и каомра, изрядно потрепанная, пустилась наутек. Она прихрамывала, но двигалась шустро.
Победитель‑волк скачками понесся следом.
– Нургидан, стой! Вернись! – заорал ему вслед Дайру.
Нитха молча хлопнула мальчика по плечу. Дайру обернулся – и окаменел…
Да, дракон умеет пикировать на добычу, взметая вокруг вихри и издавая устрашающий рев. Но может бесшумно спланировать на мягких кожистых крыльях – ни былинки не стронет, ни листочка не потревожит.
Хозяин логова сидел на краю древесного «свода» и, склонив огромную плоскую голову, с интересом разглядывал перетрусивших гостей. В круглых янтарных глазах не было ни гнева, ни ярости: кто же гневается на внезапно подвернувшийся обед?
Ребятишки шагнули друг к другу, сразу перестав быть взрослыми, умными и отважными. Нитха держала наготове арбалет, понимая, что помочь он может не больше, чем простая палка. Куда стрелять? В глаз? Мозг стрела не заденет, а вряд ли дракон с одним глазом будет к ним снисходительнее, чем дракон с двумя глазами.
Могучий ящер завозился на своем «насесте», поудобнее свесив длинный чешуйчатый хвост. Дерево колыхнулось под весом чудовища, накренилось, и дракон мягко съехал на дно ущелья. Теперь грозная голова была совсем близко от добычи. Янтарные глаза скользнули по закаменевшим человеческим детенышам: ну, кого первого жрать будем?
Из‑за плеча Дайру метнулась серая молния: волк бесстрашно прыгнул, целясь клыками в горло дракона.
Самый грозный хищник Подгорного Мира даже не соизволил открыть пасть. Лишь мотнул гибкой сильной шеей – и удар массивной головы отшвырнул вытянувшегося в прыжке волка. Так умелый воин щитом отбивает летящий дротик.
Волк отлетел к склону ущелья, ударился о скалу. На миг Нитха отчаянно скосила глаза и увидела растянувшегося на камнях темноволосого подростка.
Оглушен? Мертв?
И тут девочка забыла даже о друге, потому что ее беззвучно окликнула смерть.
Пасть распахнулась. Она была бездонной и жаркой, с решеткой из клыков и длинным раздвоенным языком. Она завораживала, эта пасть, она притягивала взор, она выпивала жизнь, она… она…
Между беспомощными детьми и чудовищем взметнулся коричневый плащ. Невысокий коренастый человек, одним толчком отшвырнув обоих подростков, встал перед разверстой пастью ящера. Короткий взмах руки – и голову дракона окутало облако желто‑бурой пыли.
Эффект оказался потрясающим. Раздался вой, превратившийся в тонкий визг, – неужели жуткая драконья глотка могла издавать такие жалкие, беспомощные звуки? Могучий хищник растянулся на дне ущелья, забил хвостом – от замшелых валунов осколки полетели! – и начал тереть нос передними лапами. Точь‑в‑точь щенок, сунувшийся понюхать ежика.
– Уходим! – загремел властный голос. – Быстро! Нургидану помогите, обормоты!
* * *
– Ну и кто из вас, мерзавцев, окажется самым на– хальным и осмелится объяснить мне, за каким‑растаким демоном вас понесло в драконье логово?
«Самым нахальным мерзавцем» оказался Нургидан. Опустив глаза, он мрачно пробубнил:
– Мы чешуйку искали. Драконью.
– Ага. Чешуйку. – Шенги Совиная Лапа, знаменитый Подгорный Охотник, изо всех сил старался держаться спокойно. – И что ж вы в логово полезли? Изловили бы дракона за хвост да надрали мешок чешуи, герои сопливые!
Нургидан молчал, дерзко отвернувшись.
Учитель взял его за плечо, развернул к себе.
Подросток скосил глаза на лежащую на своем плече руку: длинные, жесткие черные пальцы с шишковатыми неровными суставами; мелкий сетчатый рисунок на коже, похожий на змеиную чешую; изо‑гнутые грозные когти с сизым металлическим отливом.
Несмотря на невеселую ситуацию, Нургидан подавил вздох зависти. Он не считал уродливой лапу, заменявшую Шенги правую руку: великолепное, мощное оружие, которое всегда со своим хозяином! Мальчик отдал бы год жизни за такую лапищу! Но учителю она досталась после стычки с древним демоном, вряд ли Нургидану когда‑нибудь так повезет.
Эти мысли тут же вылетели из головы, потому что Шенги снова заговорил – с мягкостью, от которой ученики поежились:
– Кстати, просветите меня, глупого: а на кой она вам, чешуя эта самая?
– Ты же сам сказал! – пискнула Нитха, которая не хотела, чтобы Нургидан отдувался за всех троих. – Ты же говорил, что раньше уж мы драконью чешуйку добудем, чем ты нас, таких зеленых, к гильдейскому испытанию допустишь!
– Я так говорил? – удивился учитель. – М‑да, вроде говорил… Так вам бы, паршивцам, не спеша найти заброшенное логово, хозяин которого давно издох! Вы что, головастики бесхвостые, не знаете, что на дракона и десятку воинов идти глупо?
Обычно во время разносов Дайру невидимкой держался за спинами друзей. Но на сей раз верх взяла тяга к точности:
– Учитель, а почему в силуранских балладах по‑ется, что Керутан Разбитый Щит один на один победил дракона?
– Вот как? – Голос Шенги заструился ядом. – Оказывается, великий силуранский герой три года под чужим именем жил у меня в учениках?! Сам Керутан! Какая честь для меня!
– Учитель, – поспешил Дайру перевести разго‑вор, – а что ты кинул дракону в морду? Семена силуранского гадючника? Ведьмин спорыш?
– А вот и нет! – оживилась Нитха. – Это табак, вот! У нас в Наррабане мужчины растирают его в пыль и вдыхают. Или сжигают и глотают дым.
– Зачем? – изумился Дайру.
– Для удовольствия. У нас говорят: «Пять наслаждений есть для мужчины: конь, клинок, вино, табак и женщина…»
– Именно в таком порядке? – хмыкнул Дайру.
– Ненормальные! – убежденно высказался Нургидан. – Я всегда говорил: у вас в Наррабане все ненормальные!
– Молчать, – тихо сказал учитель. Спор оборвался, словно его мечом обрубили. – Ладно! Понадобилась вам эта чешуйка. Очень, очень хорошо. И как вы ее добывали? Ты, краса и гордость Наррабана, опять застряла между складками! Любовалась! Наслаждалась! И нечего тут виновато сопеть… А ты, волчья морда, оборотень блохастый, с какой стати на дракона прыгнул? Хотел предложить ему Поединок Чести? Сравни его клыки – и свои клычишки! Не сверкай на меня глазами, не сверкай, мы с драконом тебя не боимся!.. А главное – слышите, вы, искатели приключений на свою задницу? – чешуйку вы так и не нашли! Прогулялись на потеху окрестным тварям…
И тут к разгневанному учителю шагнул Дайру. Без единого слова протянул руку.
На ладони лежала большая роговая пластинка – мутно‑зеленая, полупрозрачная, потрескавшаяся по краям.
Шенги замолчал посреди фразы. Медленно протянул левую руку – но не дотронулся до чешуйки, оставил ее на ладошке ученика.
– Не забыл, – потрясенно шепнул Шенги. – Даже перед драконьей пастью не обронил… Да что вы за команда такая! – закричал он вдруг. – Все у вас делается не по‑людски, через неуказанное мес‑то – а ведь получается! Получается, забери вас Се– рая Старуха! – Охотник успокоился и с новым интересом оглядел приободрившихся ребятишек. – Может, и впрямь я вас слишком долго кормлю из пригоршни. Пора, пора вас к Лаурушу на испытание… Ох, мама моя родная, боги мои безымянные! Это какой же подарочек я делаю собственной Гильдии!
2
– Когда Безликие творили гурлианцев, они были не в духе. Вот и вышло невесть что, сборище негодяев, мерзавцев и трусов! Уж мы с королем Лаограном вас били, били…
Призрак гордо сложил руки на груди и завис над самым полом. На перечеркнутом шрамом лице с вислыми усами был написан хмурый вызов.
Нургидан, развалившийся на скамье, даже не глянул в сторону привидения. Подобные речи он слышал три года – изо дня в день. Сначала негодовал, гневался, потом привык. Верно говорит Дайру: глупо злиться на того, кого убили два с половиной века назад.
Но по привычке все же лениво огрызнулся:
– Твой Лаогран давно помер. И Гурлиан, между прочим, вы с ним так и не завоевали. Так что насчет трусов язык‑то придержи.
В ответ раздалось разъяренное шипение. На миг повернув голову, Нургидан убедился, что его собеседник не только шипит, но и вид принял змеиный. Здоровенный такой удав, грозно поднявшийся на хвосте.
«Ладно, пусть шипит! Что ему, бедняге, и осталось‑то?»
Некоторым людям не везет в жизни. А десятни– ку по прозвищу Старый Вояка не повезло в смерти. В военной неразберихе случилось так, что тело грайанского захватчика осталось без честного по– гребального костра. Не смогла душа попасть в Бездну, не очистилась для будущего рождения. И третье сто– летие неуспокоенный дух мается возле места своей гибели – у развалин башни – и клянет бывших врагов.
Раньше‑то брань слушать было некому: жители Издагмира обходили развалины стороной. Так из‑за призрака это место и прозвали – Грайанская башня.
Три года назад Шенги решил обосноваться в Издагмире. И прикинул, что развалины еще очень даже ничего. Подлатать немного – и выйдет снос– ное жилье, причем наверняка дешево купить можно. А призрак… а что – призрак? Авось уживемся!
Старый Вояка был в ярости: гурлианцы вторглись в его владения! Но Шенги не обращал внимания на выходки вздорного «соседа». А уж когда Охотник обзавелся учениками… о‑о, тогда несчастный призрак понял, что больше ему в башне не хозяйничать! Ну, как тут останешься загадочным и жутким, если твои стоны и вопли сразу подхватывают три нахальных голосишка! Передразнивают, паршивцы! Насмехаются!
Что делать бедному призраку? Бежать прочь, оста‑вив стены, ставшие за века родными? Пугать по ночам на пустыре поздних прохожих? Ну нет, не дождутся проклятые гурлианцы!
По гигантской змее прошла рябь – и вот уже на месте удава стоит невысокий круглолицый человек с чудовищной лапой вместо правой руки.
Удивленный тем, что шипение прекратилось, Нургидан обернулся – и вскочил со скамьи, словно его подняли пинком.
– Учитель, я… я…
– Что это ты тут лоботрясничаешь? Очень, очень интересно… – начал призрак голосом Шенги – но не выдержал тона, расхохотался грубо и отрывисто.
– Зараза грайанская! – завопил Нургидан, по‑краснев и сжав кулаки. – Гад дохлый!
Призрак торжествовал: наконец‑то удалось вывести из себя дерзкого сопляка!
– Что тут за балаган? – донеслось от двери. – Очень, очень интересно.
На пороге стоял Шенги.
Старый Вояка тут же прекратил ржать и принял свой обычный облик. Вислоусая физиономия выражала глубочайшее почтение.
– Опять фокусы, десятник? – поинтересовался Шенги, вешая плащ на гвоздь у двери.
– Нет, господин мой! – преданно отчеканил Старый Вояка. – Никаких фокусов, господин мой!
Злость отпустила Нургидана. Мальчишка фыркнул.
Учитель покосился на него:
– А чья сегодня очередь готовить обед?
– Э‑э… вроде моя.
– И чем мы сегодня будем наслаждаться?
– Похлебкой. Чечевичной. С телятиной.
– Так почему ты до сих пор не на кухне?
– Я уже там! – с фальшивым энтузиазмом ото‑звался Нургидан, который терпеть не мог возиться со стряпней.
Но все же, спускаясь с крыльца и бредя к пристройке‑кухне, мальчишка злорадно ухмылялся. Ну и вытянулся Старый Вояка – как перед командиром! А ведь еще недавно призрак ненавидел Шенги больше, чем прочих обитателей башни.
Нургидан знал, отчего покойный грайанец растерял нахальство.
В начале лета капризы Подгорного Мира забросили Шенги и его учеников в чужие земли. Там судьба свела их со знатным грайанцем, Хранителем крепости Найлигрим. Пережили вместе много приключений, довелось и спасать друг друга. А на прощание высокородный господин стал прикидывать, что подарить на память новым друзьям…
Конечно, эта идея пришла в голову Дайру. Умен белобрысый, умен! Рассказал Хранителю о призраке грайанского десятника, который отравляет жизнь соседям. И намекнул: пусть, мол, господин выдаст пергамент… ну, что Шенги является сотником грайанской армии. По правде‑то служить он не будет и жалования не потребует. Вообще никто этот пергамент не увидит, кроме вредного привидения, которое умеет читать.
И теперь драгоценный пергамент, оправленный в деревянную рамку, висит на втором ярусе башни. Шенги понемногу собирает библиотеку, гостей туда не водит. А призрак там часто шастает – и явно прочел все, что надо, потому как проникся к Шенги почтением необыкновенным. Небось и сейчас в струнку тянется!
* * *
Призрак грайанского десятника и в самом деле вытянулся в струнку и ел глазами начальство. А Шенги неторопливо отдавал распоряжения:
– Мы отправляемся в путь завтра. Остаешься в доме за хозяина.
– Слушаюсь, господин мой!
Шенги, словно уже прощаясь, обвел взглядом большую комнату со сводчатым потолком: очаг с кованой решеткой, длинный стол, широкие скамьи, тростниковые циновки на полу, бегущую на второй ярус крутую лестницу, вырубленную в стене… Это был первый собственный дом в жизни бродяги Охотника, и Шенги его любил.
– Если явятся воры – твои действия? – вопросил он командирским тоном.
Вместо ответа призрак обернулся жуткой тварью, рыжей с черными полосами. Тварь походила на кошку, но грозные клыки и мощные когтистые лапы убивали мысль о милой домашней мурлыке.
– Лихо! – оценил Шенги. – Сам придумал или впрямь где‑нибудь такое водится?
– В Наррабане, – ответил зверь знакомым голосом. – Называется – тигр. Я там в молодости наемником был, в Наррабане‑то… насмотрелся.
– Очень, очень впечатляет! – одобрил хозяин дома. – А ну, взрычи!
Багровая пасть распахнулась. Грайанскую башню сотрясло громовое рычание.
В этот самый миг дверь без стука отворилась. На пороге стоял юнец лет восемнадцати, смазливый и расфранченный. В руках он держал букет ярких цветов.
Увидев прямо перед собой чудище и услышав грозный рык, гость в ужасе попятился, оступился и кубарем полетел с крыльца. Сразу вскочил на ноги (одежда в беспорядке, золотистые волосы всклокочены, букет имеет плачевный вид) и бросился к воротам.
Шенги через плечо глянул без всякого сочувствия на паническое отступление гостя и, вновь обернувшись к Старому Вояке, кивнул:
– Вот‑вот, молодец, так и действуй!
* * *
Прихрамывая, молодой человек вывалился за ворота – и столкнулся с Дайру, который как раз подходил к дому.
– Хозя‑аин! – потрясенно и сочувственно взвыл Дайру. – Молодой господин! Да как же так… Да кто ж тебя… Изволь повернуться, я сзади пыль отряхну!
Оказавшись за спиной пострадавшего щеголя, Дайру скинул с лица подобострастное выражение. Отряхивая с малинового камзола пыль, он с трудом сдерживал желание наподдать юнцу посильнее.
Дайру всей душой ненавидел двух человек: своего хозяина и его сына, вот этого хлыща. Пожалуй, молодого господина ненавидел даже крепче: когда‑то жестокий, вздорный подросток постоянными издевательствами толкнул Дайру на побег.
До чего зло пошутила судьба! Помогла бежать, хранила в пути до Издагмира, подарила счастье стать учеником знаменитого Подгорного Охотника. А потом взяла и столкнула лицом к лицу с хозяином, который переехал жить в Издагмир – другого места на свете не нашлось! Спасибо учителю, уломал господина, деньги три года платит. А не то – страшно подумать, как разделались бы оба хозяина, старый и молодой, с беглым рабом!
– Во‑от, так, хорошо, теперь камзольчик почище выглядит, а все ж не мешало бы пойти домой и переодеться. А что это господин изволит в руках держать?
Витудаг Ранний Путь глянул на останки некогда роскошного букета.
– Цветы! Наррабанские! – гневно‑рыдающим тоном поведал он. – Из оранжереи Хранителя города! А у вас тут чудовища всякие!
– Чудовища? У нас?! А‑а, наверное, призрак шалит! А господин плюнул бы ему в морду да и шел бы себе дальше. Грайанский десятник – он безобидный.
С одного взгляда на Витудага было ясно: этот не рискнет плюнуть в морду ни настоящему, ни призрачному чудищу.
– Цветы‑то, цветы! – успокаиваясь, пожаловался юнец. – Знаешь, сколько заплачено садовнику Хранителя?!
– Это для барышни Нитхи, да? – прикинулся непонятливым Дайру.
– Ну, не для тебя же!
Все правильно. Не первый месяц слоняется вокруг Грайанской башни влюбленный идиот. На порог его Нитха неохотно пускает – мол, не к лицу скромной наррабанской девушке принимать в доме воздыхателей. Так этот недотепа забрасывает ее страстными посланиями. Через Дайру, между прочим, передает! Знал бы, придурок, с какими комментариями его письма читаются вслух!
А Дайру от этой влюбленности – прямая выгода. Злопамятный гаденыш перестал требовать у отца, чтобы тот забрал раба от Подгорного Охотника. Хоть и дурень дурнем, а смекнул, как выгодно иметь своего человека возле любимой девушки: и письмецо передаст, и приглядит, не вертятся ли вокруг соперники. Так Дайру и превратился из непокорного мерзавца, которого надо дрессировать плетью, в слугу‑наперсника, помощника и советчика.
Другой вопрос, что именно этот советчик советует.
Вот и сейчас – отвел коварно заблестевший взгляд, сказал мягко:
– Пусть мой господин не жалеет о букете, все равно барышня не оценила бы… У них там обычаи другие, заморские.
– Да? – заинтересовался Витудаг, отшвырнув смятый букет и пытаясь вытряхнуть песок из волос. – Какие?
– Ох, дикие! Рассказывала, например, госпожа, что наррабанские девушки ценят в мужчинах отвагу и выносливость. Поэтому парень приходит к возлюбленной не с цветами, а с пучком крапивы. Голыми руками несет! Показывает волю и презрение к боли. И силу любви, ясное дело: ведь это он из‑за своей красавицы руки жжет!
У Витудага отвисла челюсть. А Дайру вдруг сообразил, кому именно хозяин прикажет нарвать крапивы, и поспешно сообщил, что, увы, торопится: должен сопровождать Шенги во дворец Хранителя Издагмира. Всякие вопросы в связи с завтрашней поездкой в столицу.
– Да, в столицу… – вспомнил Витудаг. – Отец велел, чтоб завтра ты зашел к нему. Будут поручения.
Дайру поклонился, скрывая кислую мину.
– И барышня Нитха во дворец пойдет? – вернулся Витудаг к увлекательной теме.
– Нет, господин. Барышня пошла в храм наррабанского бога – тот, за городской стеной.
* * *
Издагмир, Придорожный Город, оправдывал свое название. Сквозь городские ворота чередой тянулись крестьянские телеги, возки богатых путешествен– ников, но главное – купеческие подводы, нагру– женные доверху и окруженные охраной из верховых наемников. Издагмир жил за счет проезжих, встре– чая их с распростертыми объятиями, всячески убла‑жая – и дружелюбно, ненавязчиво облегчая их кошельки.
Впрочем, не ко всем проезжим Издагмир был одинаково приветлив. Во‑он, на обочине дороги – три размалеванных цирковых фургона. И толпа вокруг. И стражники – чем‑то им циркачи не уго‑дили!
Нитха загляделась на фургоны – и чуть не угодила под копыта пегого коня. Тут же смуглая жесткая рука схватила девочку за плечо, рванула в сторону. Высокий худощавый старик сверкнул на раззяву темными орлиными глазами.
Всадник гортанно выбранился с седла:
– Куда суешься, гиенье отродье? Эй, старик, присмотри за своей девкой, разорви вас обоих Гхурух!
Родной язык! Нитха встрепенулась, но пальцы старика крепче сжали ее плечо. Спутник девочки спокойно встретил сердитый взгляд всадника и без запинки процитировал:
– «Оскорбивший высшего по рождению оскорбляет богов, ибо сами боги оберегают чистоту крови в жилах…»
Возможно, всадник и не узнал строку из «Тропы благочестия и добродетели» – где уж ему, простому наемнику, стерегущему купеческое добро! Зато он ни на миг не усомнился в том, что человек, бросивший ему в лицо эти размеренные слова, и впрямь очень знатен. Настолько знатен, что боги охраняют его достоинство и честь.
Коротко вскрикнув, всадник соскользнул с седла и под изумленными взглядами своих товарищей по отряду растянулся в дорожной пыли.
– Отпусти его, Рахсан‑дэр, – негромко сказала Нитха. Она не просила – приказывала.
– Ступай, – милостиво бросил Рахсан‑дэр лежащему у его ног человеку. И, потеряв интерес к наемнику, строго обернулся к девочке. – Постоим немного, госпожа моя. Я разволновался из‑за твоей неосторожности, мое старое сердце заболело.
«Врет, – раздраженно подумала Нитха. – У него сердце как у бегового верблюда!»
Девочка вспомнила, как старый вельможа для разминки рубился на кривых саблях с охранниками‑хумсарцами. Один – против двоих! И чернокожие гиганты не справились со своим жилистым, крепким господином. Ну, может, поддавались немного, но все равно старый Рахсан‑дэр не очень нуждался в охране!
Эти мысли никак не отразились на виновато‑сочувственной мордашке девочки.
Ни в коем случае нельзя ссориться с Рахсан‑дэром! Его с таким трудом удалось отговорить сопровождать Нитху в Аргосмир! Правда, девочка подозревала, что старик все равно потащится следом, но хоть будет держаться в стороне. И с карманными деньгами здорово получилось. Стоило самой предложить посетить храм Гарх‑то‑Горха да ввернуть в разговор пару цитат из «Тропы», как старый Рахсан расчувствовался и сам спросил, не нужны ли юной госпоже деньги на дорогу. И не мелочишку отсыпал, а весь кошелек отвязал от пояса, тяжелый такой!
А Рахсан, поглядывая на смиренное личико девочки, думал: как обманчива внешность! Сама кротость, покорность, счастье дома, утешение родителей! А на самом деле…
Всему виной ее смешанная кровь! Зачем понадобилось ее отцу брать второй женой желтоволосую пленницу‑силуранку? Вот к чему это привело! Дев‑чонка наслушалась рассказов матери о том, как та в молодости была Подгорной Охотницей, и сбежала из дома! Одна! Через море! Через чужие страны! К герою легенд, бывшему маминому напарнику!
До сих пор Рахсан‑дэр не мог свыкнуться с невероятностью этого поступка. Это же не какое‑нибудь разбойничье отродье! Это дочь Светоча! Принцесса!
В старые времена девушку из знатной семьи за меньшую провинность зарыли бы живую в землю. Но Светоч соизволил отнестись к отчаянной выходке дочери весьма снисходительно.
Рахсан‑дэр вспомнил добродушное, расплывшееся в улыбке круглое лицо, темные маслины глаз, в которых за весельем пряталась тревога.
«Друг мой Рахсан, обе мои жены нарожали мне одиннадцать детишек. Если хоть кто‑то из них оказался достаточно дерзок, чтобы вырваться из плена высокого рождения… ведь это плен, мой друг… – Глаза стали печальными, губы дрогнули. – Что ж, отвага должна быть вознаграждена. Но я не оставлю мое дорогое зернышко на произвол рока в чужом краю. Отправляйся за ней, Рахсан, найди мою младшенькую. Если попадет в беду – выручи и привези домой. Но если доберется до цели через три страны и море… Что ж, тогда – видит Единый‑и‑Объединяющий! – я породил редкую женщину. Женщину с мужской душой. Тогда не мешай ей, Рахсан. Но останься рядом и позаботься, чтобы моя дочь не забыла язык, религию и обычаи родной страны!»
И вот уже три года Рахсан‑дэр, исполняя повеление своего владыки, не жалеет сил, чтобы эта невозможная девица хоть немного, хоть в душе осталась истинной наррабанкой.
Что ж, пора возвращаться к своим нелегким обязанностям!
– Нитха‑шиу, – начал старик, направляясь к воротам, – завтра ты отправляешься в столицу Гурлиана. Понимаешь ли ты, какое символическое значение имеет эта поездка?
– Угу.
– Что – «угу»?
– Понимаю.
– Сомневаюсь… Я проштудировал труд мудрого Гитхи‑дэра из Горга‑до по истории Гурлиана. И не нашел упоминания о том, что гурлианскую столицу посетил кто‑нибудь, в чьих жилах текла священная кровь наррабанских Светочей. Послы были, однако до сих пор Аргосмир не удостаивался чести узреть отпрыска наррабанских владык.
Эта серьезная тема так захватила старого вельможу, что он перестал замечать свою спутницу. И на– прасно! Ему бы очень не понравились взгляды, которые девчонка бросала на толпу вокруг цирковых фургонов.
Нитха не хотела огорчать доброго (хотя и занудного) старика, но любопытство горячим шариком каталось в груди. И она решилась: пригнувшись, юркнула за телегу, скользнула наперерез возку и исчезла.
А вельможа увлеченно продолжал:
– Чтобы в Аргосмире осталась о тебе благоговейно‑почтительная память, ты, госпожа моя, должна каждое мгновение помнить три вещи. Первое: ты дочь Светоча. Второе: ты по праву добавляешь к своему имени слово «шиу» – девственница. Третье: ты уважаешь гурлианских богов, но чтишь только Гарх‑то‑Горха, Единого‑и‑Объединяющего, по чьему всесильному повелению возникли младшие боги и наш мир. В мудрой и прекрасной поэме «Златая нить» (имя автора которой, увы, затерялось во тьме ушедших времен) сказано… ах, чтоб тебя перевер‑нуло, да подбросило, да об ослиное копыто расшибло!
Разумеется, эти грубые простонародные слова никогда не оскверняли собой страницы дивной древней поэмы. Просто Рахсан‑дэр заметил исчезновение своей подопечной. Искать негодную девчонку было поздно, и старый вельможа, раздраженно махнув рукой, отправился домой – вернее, к дому, который за три года привык считать своим.
* * *
Сгрудившиеся вокруг фургонов зеваки бурно обсуждали передрягу, в которую вляпались циркачи. Так что Нитха, протолкавшаяся вперед, сразу разобралась в ситуации.
Цирк не пропускали в Издагмир из‑за детеныша дракона. (Уже интересно!)
Оказывается, в одном из фургонов ехал драконенок. В клетке. Стражники прицепились – мол, везете в город опасного хищника! Укротитель расшумелся: зверюшка безобидная, потому что еще маленькая! В доказательство потянул животное за цепь – а драконеныш возьми да тяпни хозяина. Маленький, а клычата уже неплохие!
– Все равно тварь безобидная! – надрывался укротитель, лохматый верзила с такой плоской физиономией, словно на ней посидел слон. – Даже крылья еще не прорезались!
Нитха, которой не приходилось видеть драконьих детенышей, распахнула свои и без того огромные глазищи на черное чешуйчатое существо, стоящее на задних лапах в проеме клетки.
И впрямь малыш, не выше самой Нитхи. Крыльев действительно нет. Шея короткая и наверняка не такая гибкая, как у взрослых драконов. Маленькие глазки горят красными угольками, а на макушке – надо же! – третий глаз! (У взрослых драконов девоч‑ка такого не видела. Впрочем, взрослые драконы и не позволяли разглядывать свою макушку.) Из разинутой пасти несется негромкое, но грозное шипение.
Шипение это еле слышно из‑за густого баса стражника:
– Безобидная тварь, да? А руку ты сам себе зубами просадил?
Зеваки загоготали. Из левого рукава куртки укротителя был вырван клок, в прореху виднелась кровь.
– Плевать! – хмыкнул циркач. – В нашем ремесле не такое бывает. А управляемся мы с ним запросто. А ну!.. – обернулся он через плечо.
Худая женщина с алыми от румян щеками по‑спешно подала ему горящий факел.
При виде огня драконенок шагнул назад, откинулся, опираясь на длинный хвост.
Циркач, ругнувшись, шагнул к клетке и ткнул факелом в морду детеныша.
Шипение перешло в визг. Драконеныш шарахнулся в дальний угол клетки и свернулся в кольцо, спрятав обожженную морду в лапы. Гибкая спина задергалась, как лопатки плачущего ребенка. Тонкая цепь змеей бежала от него через клетку – к ручище укротителя.
– У‑у, гиенье семя! – выразительно произнесла Нитха. Она терпеть не могла, когда при ней мучили животных.
Плоскомордый не расслышал слов девочки, хотя она стояла рядом. Он с торжеством обернулся к стражникам:
– Ну? Видели, как я с ним?
– Видели, – презрительно ответил один из стражников. – И видели, как он – с тобой! Маши факелом, не маши – он тебя уже хватанул. А завтра кого из зрителей за башку хапнет! Так что поворачивай оглобли да объезжай Издагмир окольными путями.
Циркачи протестующе взвыли.
– То есть как это – «объезжай»? – переорал всех укротитель. – Да мы по деревням и на корку хлеба не заработаем!
– Не хотите объезжать – платите, – сказал второй стражник негромко.
Но циркачи услышали – и разом замолкли.
– К тому и шло, – со злостью сказал укротитель и сплюнул. – Сколько?
– Два золотых.
Толпа ахнула. Циркачи запричитали. Плоскорожий укротитель закатил глаза:
– Да я сроду столько золота в руках не держал!
– Не моя печаль. Не нравится – проваливай. А хо– чешь в Издагмир въехать бесплатно, так это пожалуйста, только сначала мы с напарником твою зверюгу истребим! – Стражник покосился на своего приятеля, который был вооружен боевым топором.
Толпа притихла в тревожном ожидании. Спина драконенка перестала вздрагивать – словно и он, звереныш несмышленый, почуял беду.
– Может, скинешь малость? – протянул укротитель.
Стражник молчал, гордый и неприступный, как крепость на утесе.
Худая размалеванная женщина подошла сзади к укротителю и, привстав на цыпочки, что‑то ему зашептала.
– А‑а, пропади все к демонам! – взревел плоскомордый. – В болото все! Да под кочку! Да в тину! Нате! Рубите! Растет, зараза, жрет – как в прорву! Кусается! – Он отчаянно дернул цепь, заставляя драконенка выйти из клетки. – Два золотых? Руби!
Стражники переглянулись. Они явно рассчитывали на другой исход переговоров. Но отступать было нельзя, и тот из них, что повыше, неохотно взялся за топор.
И тут у него на локте повисло какое‑то визжащее существо. Оно держалось крепко – не стряхнуть! – и вопило, что драконеночка ни за что, ни за что нельзя убивать! Это жестоко!..
Нитха не схлопотала по шее только потому, что стражники ее узнали. Во‑первых, заморская прин‑цесса, а во‑вторых, ученица Подгорного Охотника. Ну, что принцесса, это еще полбеды: Наррабан далеко, и не пойдет он войной из‑за тумака, отвешенного нахальной девчонке. А вот Охотники – народ опасный. Они за Гранью всяких магических штучек нахватались, лучше с ними не связываться.
Поэтому Нитхе было очень вежливо сказано:
– Малышка, ступай к своему учителю и попроси его, чтобы он тебя выпорол.
Нитха на эти слова не ответила – просто их не услышала.
Были бы здесь верные напарники, Нургидан и Дайру, они бы все поняли и утащили девочку прочь, на ходу приговаривая что‑нибудь успокаивающее. Потому что знали характер Нитхи. Защищаясь, любого зверя прикончит и бровью не поведет. На охоте и пристрелит дичь, и освежует. Но если над какой‑нибудь зверушкой кто‑то начнет издеваться для забавы – о‑о, как вскипит горячая наррабанская кровь! И плевать тогда Нитхе, кто перед ней – соседский мальчишка, вздумавший спалить на костерке пойманную мышь, или взрослый верзила, который хлещет плетью свою лошадь.
Вот и сейчас: в горле клокочут наррабанские проклятия, сердце заходится от жалости к беззащитному чешуйчатому малышу, и не укусить стражника, не садануть его каблуком по ноге – крепко держит, шакал! Обреченного звереныша вытащили из клетки, он визжит, пытается вырваться. Что же делать?.. Пальцы торопливо развязывают кошелек, сыплют деньги в угодливо подставленные пригоршни циркача, в широкие ладони стражников…
И вдруг все разом заканчивается.
Можно больше не вопить и не брыкаться, потому что жесткие лапы больше не стискивают плечи. В левой руке – наполовину опустевший кошелек, в правой – конец тонкой цепи. А перед глаза– ми – потрясенная рожа укротителя.
И до Нитхи наконец доходит, что она купила дракона.
А толпа молчит в почтительном восхищении, потому что купить дракона – это о‑го‑го!
* * *
– Ну что, Заплатка, завтра в путь? – негромко спросил Шенги, развешивая на заборе плащ, чтобы проветрить перед дорогой. И тут же оглянулся: не слышит ли кто‑нибудь, как Подгорный Охотник разговаривает с собственной одежкой?
Но рядом – никого. Нургидан на кухне, остальные разошлись по делам. Впрочем, даже если бы ребятишки и услышали странные слова учителя – вряд ли стали бы смеяться. Помнят, как попала к Шенги эта вещь…
Охотник провел ладонью по добротному коричневому сукну, стряхнул с бурой меховой опушки застрявший стебелек, расправил витые золотые шнуры с кистями. Хорошая, дорогая вещь… но почему на капюшоне зеленая заплатка? Словно хитрый глаз, который вот‑вот подмигнет.
Под заплаткой нет дыры. Спороть бы эту тряпочку, невесть зачем пришитую к капюшону… а рука не поднимается. Потому что это лишь одна из странностей плаща, который до недавнего времени принадлежал Ралиджу Разящему Взору из Клана Сокола…
Неожиданный, загадочный подарок… и подарок ли?
Шенги нахмурился, рассеянно поглаживая бурый мех и вспоминая, как «Дикий гусь» оставлял за кормой остров Эрниди, где пришлось многое пережить. Ралидж, помнится, стоял у борта и кутался от пронзительного ветра в коричневый плащ с золотыми шнурами.
А потом каждый вечер в течение всего пути Шенги, укладываясь спать в своей каюте, неизменно обнаруживал этот самый плащ, аккуратно свернутый, в изголовье койки вместо подушки. И ругал учеников, пытаясь дознаться, кто это вздумал ради дурацкой шутки так вольно обращаться с чужим имуществом.
Когда на горизонте уже показалась земля, Шенги, смущенный и злой, в очередной раз притащил беглый плащ законному владельцу. И Сокол, как всегда, не рассердился. Только тронул витой золотой шнур и сказал негромко, укоризненно:
«Что ж ты, Заплатка? Хозяина вздумал поменять?»
Шенги улыбнулся шутке Сына Клана. Но Ралидж поднял на него глаза, в которых была только легкая печаль.
«Этот плащ – не простая тряпка. Он сам выбирает себе владельца. Мы с ним побывали в разных переделках. Теперь меня, похоже, ожидает мирная жизнь в глухомани… а его, стало быть, тянет на приключения? Что ж, раз он так решил… Был мой – теперь твой будет!»
Чудачество высокородного господина?
Но Шенги не давали покоя воспоминания.
Вот их первая встреча с Соколом. Арака спру– томышей… Ралидж рубит в крошево летучих тва– рей. А коричневый плащ, словно сам собой сорвав‑шись с плеч бойца, взмывает в воздух и, накрыв двух отвратительно верещащих хищников, сбивает их на траву…
Порыв ветра? Или сам Сокол ловко швырнул плащ на стаю? Может быть…
А вот когда вся компания была в плену у речных пиратов… как быть с рассказом Дайру о мертвом часовом? Чем был задушен тот мерзавец – разве не золотыми шнурами отобранного у пленников плаща? Пьяный идиот хотел примерить добытую вещь – и запутался в шнурах‑завязках? Ой, вряд ли…
А когда внезапно угодили за Грань, в Подгорный Мир – без оружия, без еды, почти без снаряже– ния! – разве не оказался под рукой сверток с великолепным мечом Сокола? И во что этот меч был завернут, разве не в коричневый плащ с заплаткой на капюшоне?
Да, чудеса… Но Шенги эти чудеса очень даже нравятся!
Плащ привольно раскинулся на заборе – словно человек развел руками. Мол, гадай не гадай, а я тут при чем? Капюшон сполз набок, зеленый «глаз» глядит насмешливо и дерзко.
– Сокол говорил, что ты в любой беде помощ– ник, – вслух сказал Шенги, уже не боясь, что его услышат. – Это дело хорошее. Но если ты, чтоб тебя моль сожрала, учинишь хоть какую‑нибудь гадость мне или ученикам… не посмотрю, что мне тебя хороший человек подарил. Ждет тебя тогда горькая и ужасная судьбина, понял? На тряпки тебя пущу, полы мыть да сапоги от грязи обтирать!
* * *
Учитель ушел к Хранителю города. Оставшийся в одиночестве Нургидан угрюмо гремел посудой на кухне.
Юноша вообще не любил хлопотать по хозяйству. С первого дня ученичества при каждом удобном и неудобном случае спихивал свою работу на Нитху или Дайру. Но к стряпне он питал особую неприязнь. Еще полбеды, когда приходилось упаривать кашу из репы или варить похлебку из овощей и пряных трав. Но возиться с мясом, вот как сейчас…
Густой запах тек по пристройке‑кухне, дразнил чуткие ноздри юноши, будоражил… Даже не голод мучительно сосал изнутри – что‑то иное, затаенное, выглядывало из глубин души, словно зверь из чащи.
Зверь?
Юноша поднес руку к горлу, тронул загорелую кожу. Кончики пальцев ощутили зарождающееся внутри неслышное рычание.
Зверь!
Мясной дух будил жутковатые мысли. Язык прошелся по губам, словно слизывая засохшие на них капельки крови. Перед глазами всплывали обрывочные, но четкие видения: недобрый, захлестывающий душу бег сквозь темную чащу… искаженное ужасом лицо ночного путника… кровь, хлещущая из разорванного горла жертвы… и луна, круглая, наглая, властная луна!..
Но ведь этого не было! Никогда Нургидан не носился по ночному лесу и не рвал глотки встречным бедолагам! Хотя могло сложиться и так…
Рука, словно в спасение, вцепилась в висящий на шее амулет – серебряный треугольник с загадочными знаками. Если б не эта вещь – был бы Нургидан рабом луны. И когда она, проклятая, распахивала бы в небе свой огромный глаз, лицо Нургидана превращалось бы в клыкастую пасть, руки – в покрытые шерстью лапы, а душа… душа, наверное, на время полнолуния умирала бы. Слепая жажда крови гнала бы его убивать любого, кто попадется на пути. Нитху? Дайру? Учителя?
Оборотень!
Черным словом будь помянут тот миг, когда властитель Замка Западного Ветра впервые увидел темнокосую, зеленоглазую красавицу – и захотел назвать ее женой, еще не зная, что за кровь течет в ее жилах…
Нургидан гордо поднял голову. Даже в мыслях нельзя оскорблять мать! К тому же она ни в чем не виновата. Она жертва древнего проклятия, как и весь ее род.
Юноша заметил, что серебряная пластинка врезалась в ладонь, и разжал пальцы.
Талисман дал ему свободу! Теперь он может в ночь полнолуния оставаться человеком. А может среди бела дня обернуться двуногим чудовищем с волчьей пастью и когтистыми лапами. Или настоящим вол‑ком – это уж как ему вздумается!
От размышлений его отвлек шум со двора… нет, из башни! Рычание, вопли, грохот…
Когда Нургидан взбежал на крыльцо, дверь распахнулась навстречу, едва не ударив парня по лицу. Он увернулся – и тут же на него прыгнул человек в темной одежде и натянутой до бровей шляпе‑дождевке. Низко свисающие поля закрывали лицо.
Тяжелый удар сбил Нургидана с ног. Не вставая, юноша подсек противника под колени. Непрошеный гость рухнул на Нургидана, оба покатились по ступенькам.
Незнакомец вывернулся, вскочил. Нургидан рванул его за ногу. Удерживая равновесие, незнакомец взмахнул руками (что‑то легкое, вспорхнув, пролетело над головой Нургидана), рывком выдернул ногу из захвата и пнул юношу в грудь. Удар был или очень точен, или очень удачен: Нургидан задохнулся, тщетно пытаясь глотнуть воздух, а тем временем темная спина исчезла за калиткой.
Не сразу Нургидану удалось восстановить дыхание. Охваченный злобой, парень поднялся на ноги и отряхнул пыль с одежды. Он ненавидел оказываться побежденным, но догонять «гостя» было поздно.
Нургидан обернулся к крыльцу. Что это валяется на ступеньках? Не эта ли штука вылетела в драке из рук сбежавшего гада?
Подняв несколько пергаментных страниц, сшитых вместе вощеной нитью, Нургидан недоуменно пробежал их глазами, хмыкнул и поднялся на крыльцо.
За порогом его встретили злорадные вопли:
– Упустил! Упустил! Гурлианец паршивый! Недотепа! Я его на тебя гнал, а ты…
Неизвестно, в каком виде Старый Вояка пугал незваного гостя, но разнос Нургидану он учинил в привычном облике грайанского десятника.
– Растяпа! Мокрый хвост! При короле Лаогране я таких на плацу до обморока гонял!
Нургидан побагровел и, чтобы скрыть смущение, поинтересовался:
– Ты его хоть разглядел?
– Ворюгу‑то? У него дождевка рожу закрывала. Да и уходил он, почти у дверей был.
– Ворюга? – Нургидан только сейчас сообразил, что незнакомец приходил не на чечевичную по‑хлебку с телятиной. Встревоженно окинул взглядом комнату, заметил откинутую крышку сундука. – Он что‑то спереть успел?
– А я тебе докладывать обязан? Сотник ты мне, что ли?
Нургидан поспешно склонился над сундуком. На скорую руку переворошил его содержимое, затем небрежно бросил в сундук пергаментные страницы и захлопнул крышку:
– Ладно, учитель придет – разберется!
* * *
Кто думает, что это просто – провести дракона по городу, тот пусть сам попробует!
Нет, хищник‑то вел себя паинькой, топал на четырех лапах за новой хозяйкой. Даже цепь ни разу не натянул! Зато толпа, которая тащилась сзади, походила на вражеское войско, что вознамерилось захватить Издагмир. Нитха боялась обернуться, но и боковым зрением видела: вот разносчик с тачкой, заглядевшись на шествие, въехал в распахнутые двери посудной лавки – мамочка, ну и грохоту! А вот пышно одетая толстуха, вывернувшись из‑за угла, чуть не наткнулась на дракона и с воплями пустилась наутек.
А позади – глубокомысленные разговоры: мол, интересно, сколько этакая скотина стрескает за раз? А ежели, скажем, дернется – порвет цепь или нет? А правда ли, что усмирить дракона может только дев‑ственница – или это про единорогов говорится?
Хвала богам, что Грайанская башня не так уж далеко от городских ворот. Ужас, что творилось бы, если б Нитха со своей свитой потащилась через весь город! Пожалуй, Хранитель решил бы, что в Издагмире поднялся мятеж!
Но любой пытке приходит конец. С невероятным облегчением Нитха нырнула в калитку и залепетала невнятные объяснения потрясенному Нургидану.
Дракон, невозмутимо войдя следом, осмотрел двор, направился к старой яблоне у колодца и кольцом свернулся в тени.
Нургидан с каменным лицом захлопнул калитку перед любопытными горожанами. Затем медленно обернулся к Нитхе – и бедняжка с содроганием поняла, что ничего еще не кончилось. Все только начинается.
– Ты – купила – дракона? – с расстановкой спро‑сил Нургидан. – И притащила – его – сюда?
Короткое молчание – и грозовой шквал!
Без всякого почтения к высокому рождению Нитхи напарник высказал все, что думал о ее умственных способностях. Попутно прошелся насчет правящей династии, породившей на свет такую непроходимую дуру. (В Наррабане его казнили бы за любую фразу из этого монолога – на выбор.) Объяснил, на какой цепи и в каком подвале держал бы он Нитху, если бы судьба послала ему несчастье быть родственником этого кошмарного создания. Высказался насчет ременной плети в качестве лекарства для безголовых девиц. Попытался предположить, какой номер заморская коза выкинет в следующий раз.
Нитха подавленно молчала. Она понимала: когда придут учитель и Дайру, придется выслушать это с самого начала – со всеми вариантами и словесными украшениями.
Внезапно девочка вскрикнула, глазами указала в сторону забора.
Нургидан обернулся. Глаза его гневно засверкали.
Над каменной оградой торчала голова особо любопытного зеваки.
– А ну, брысь! – взревел Нургидан. – Дракона науськаю!
Особо любопытного со стены словно метлой смахнуло.
– Вот видишь, – подхалимски прощебетала Нитха, – и от дракона польза есть! Как улепетнул этот настырный…
– Если б не ты с твоим драконом, – резонно возразил Нургидан, – этот настырный вовсе бы тут не появился… Нет, как раз перед поездкой в Аргосмир! Не хочешь проходить испытания – так и скажи, а за дракона прятаться нечего!
Спасительная мысль мелькнула в черноволосой головке Нитхи. Не выдавая радости, девочка сказала спокойно, как о давно решенном:
– Я его не для себя купила. Подарю Хранителю города. Почтеннейший Тагиарри любит животных.
– Почтеннейший Тагиарри любит мелких животных, – беспощадно уточнил Нургидан. – А крупных предпочитает в виде чучел.
Нитха не хотела отказываться от богатой идеи:
– Тогда пошлю его моему царственному отцу. Напишу, что это мой трофей из Подгорного Мира. И отправлю Рахсан‑дэра сопровождать подарок! Ой, как хорошо! Как говорят у нас в Наррабане, ловкач одним камнем двух птиц собьет!
– Тогда поторопись, – угрюмо посоветовал напарник. – Эту тварь небось не прокормить.
Нитха встрепенулась:
– Умница! Правильно! Он же у меня голодный!
Стремглав бросилась к пристройке‑кухне и вернулась с большим куском мяса на кости.
– Рехнулась! – взвыл Нургидан. – Отдай телятину, кобра наррабанская! Мы‑то что есть будем?!
– Похлебку похлебаете! Отвяжись, у меня животное не кормлено!
Драконенок выжидающе поднял голову.
– Руку отхватит, – предупредил Нургидан. Смерил взглядом расстояние до воткнутого в колоду топора – и успокоился. Уж он‑то сумеет остановить чудовище!
Нитха, пропустив предупреждение мимо ушей, вплотную подошла к черной чешуйчатой твари.
– А кого я сейчас кормить буду? Мое сокровище сейчас кормить буду! – заворковала она. – Солнышко, хочешь мяса на косточке?
«Солнышко» поднялось во весь рост, разинуло пасть, усаженную внушительными клыками.
– Еще как хочу! – отчетливо прозвучало из черной глотки.
* * *
– Вы когда‑нибудь научитесь слушать, что говорит учитель? Вы… стадо олухов! Это, по‑вашему, детеныш дракона, да? – Шенги гневно указал на чешуйча– тое существо, которое увлеченно догладывало теля‑чью кость. – Где вы видели такого детеныша дракона?
– А мы их и вовсе никаких не видели, – ти– хо буркнул Нургидан. Очень тихо.
Но Шенги услышал.
– Если б ты меньше шлялся по девочкам и больше времени посвящал учебе, то вспомнил бы про народ ящеров, который живет в Подгорном Мире!
Нитха виновато ойкнула: она помнила про народ ящеров, но ей задурили голову циркачи и стражники. Теперь‑то она видит: ничего общего с драконом! И шея короткая, и крыльев нет, и третий глаз на макушке!
Нургидан глядел непонимающе: он и впрямь больше интересовался подружками, чем рассказа‑ми учителя о Подгорном Мире. Не считал нужным забивать себе голову. Драться он научился не хуже учителя, а будет надо что умное припомнить – на это есть Дайру.
А Дайру тут как тут – высунулся из‑за плеча учителя, блистает знаниями:
– Народ ящеров проживает на болотах, размножается кладкой яиц. В брачный период ящеры объединяются в стаи – одна самка и четверо‑пятеро самцов. Чешуя детенышей черного цвета, но с возрастом…
– Цыц! – Когда Шенги не в духе, лучше не привлекать его внимания. – Тебя не спросили!
– Учитель, – всхлипнула Нитха, – ты на меня очень сердишься?
– Девчонка, – холодно ответил Шенги, – заметь, я был очень сдержан. Даже ни разу не употребил слово «идиотка», хоть оно и вертелось на языке. С тобой после разберемся, а сейчас важнее решить, что делать с этим малышом. – Шенги обернулся, голос его стал мягче. – Так ты знаешь наш язык, приятель?
Ящерок неуверенно перевел взгляд с недоглоданной кости на Шенги и обратно. Словно прикидывал, не отберет ли человек у него лакомство. А затем внятно ответил:
– Умею, почтеннейшая публика!
– Почему – публика? – удивился Нургидан.
– А которые не циркачи, те – публика, – снисходительно разъяснил ящерок.
–
