Наше гидро-метео-Даймище

Санкт-Петербург

2007

 

 

 

ã Григоров Николай Олегович

 

 

 

Наше гидро-метео-Даймище

 

 

Есть на земле кусочек света, Где речки Оредеж изгиб. Там, как грибы растут поэты. Я тоже скоро буду гриб. Мои стихи – моё богатство, И лишних слов не говоря, Примите в Сиверское братство Меня – поэта-кустаря.   А. Кобрин   Какой же здесь странный центр Всемирного притяженья? Какая здесь пролетала Таинственная НЛО? Трудно, конечно, дождаться Последнего воскресенья, Но не вернуться в Даймище Будет нам тяжело.   С. Рубашкин

 

Да, есть такое место на земле – Даймище. Довольно крупное село к западу от станции Сиверская в Ленинградской области. И речка Оредеж там течет, речка с красными берегами, что воспета многими поэтами. Но здесь не об этом речь. Если пройти чуть дальше Даймища и посмотреть на противоположный берег Оредежа, то можно увидеть какие-то строения – водонапорная башня, длинные бараки, а вот недавно построен и красивый современный коттедж. Это – база Гидрометеорологического Университета. Десять месяцев в году тут затишье. Редко-редко пройдет один пожилой человек – рабочий базы, Евгений Васильевич Савченко. Иногда с ним можно видеть и другого – тоже пожилого, поменьше ростом, это Борис Владимирович Кадик, заведующий базой. Вот и все постоянные обитатели.

Но вот заканчивается студенческая сессия, и в середине июня база преображается. Приезжают студенты. Заполняются бараки, звучат голоса, а по вечерам – песни, на поляне появляются треноги с теодолитами, выносятся приборы на метеоплощадку, толпятся студенты, распоряжаются преподаватели. Начинается студенческая практика. Так будет до конца июля. Впереди долгие шесть недель работы. Впереди жара и дожди, ночные дежурства, геодезическая съемка местности, запуск шаров-пилотов, откачка воды из скважин, поход в лодках на озеро… Множество работ предстоит выполнить будущим гидрологам и метеорологам. Некоторые из них никогда не видели метеорологических карт, не крутили винты настройки теодолитов, не умели разбираться в облаках. Теперь они должны всему этому научиться. И, как нельзя научиться плавать, сидя на берегу, так нельзя стать метеорологом или гидрологом, не пройдя полевой практики.

Практикой руководят преподаватели. Они тоже приехали из университета, и будут здесь работать со студентами до конца практики. Только работа у них здесь особенная. Рабочий день не нормирован. Но если в городе это может означать – отчитал лекцию, и уходи домой! – то здесь эти слова означают другое. Рабочий день преподавателя не кончается и не начинается, он продолжается непрерывно, до тех пор, пока последний студент не покинет базу. И неважно, что на учебу расписанием отводятся только шесть часов в день. В любое время дня и ночи могут возникнуть вопросы. У кого-то не получилась съёмка, и надо все делать сначала, пусть и до поздней ночи. У кого-то в комнате перегорела лампочка, а в соседней комнате студентка заболела, а студент потерял самый нужный для работы прибор… Поэтому все мы здесь на работе двадцать четыре часа в сутки. Даже когда отдыхаем – всегда надо быть начеку, всегда надо быть готовым разобраться в любой ситуации.

Я работаю в Даймище на практике уже 24 года. (Точнее сказать – 24 лета!) Нас, преподавателей, тут бывает по 20-30 человек каждый год, а студентов – до двухсот человек. И конечно, в полевых условиях люди быстро узнают и оценивают друг друга. За эти годы я познакомился со многими людьми, многих узнал и прикипел к ним душой. Вот поэтому и хочу я написать о них. Этот очерк будет о моих коллегах и друзьях, о тех, с кем я работал и, надеюсь, буду работать ещё. Честное слово, эти люди заслужили того, чтобы о них узнали.

Но пока я еще не приступил к работе над этим очерком, передо мной встал непростой вопрос. Действительно, почти все эти люди здравствуют и поныне. А ведь, между прочим, все мы не ангелы. У каждого из нас есть какие-то слабости, о которых мы не хотели бы рассказывать. Можно и обидеть человека. Что же, изображать всех идеальными образцами для подражания?

Поэтому сразу скажу своё мнение обо всех преподавателях и сотрудниках, работающих на базе. Это – за очень редким исключением – люди, глубоко преданные своему делу. Год за годом они ездят сюда, получая невысокую зарплату, мизерные командировочные. Значит, что-то всех нас влечет сюда, несмотря на крайнюю занятость, на нервную работу, на существенное сокращение летнего отпуска. Ответ прост – мы любим свою работу, любим студентов. Да, мы тратим свой отпуск, мы живем в бараках, мало получаем за свой труд. Мало?! Нет, немало! Есть другие ценности, которые не измеряются рублями. Дороже денег нам довольные глаза студента, узнавшего от нас, как можно предсказывать погоду, их благодарные улыбки, письма выпускников, окончивших Гидромет давным-давно.

Ну, скажете вы, притворяется он! Не могут, небось, твои преподы работать в другом месте, только и умеют, что языком болтать! Нет, мол, у них современной хватки, вот и прозябают в бараках! А так бы давно сбежали!

Сбежали бы? Так почему ж не бегут? Ну, я, ладно, а вот Владимир Алексеевич Иванов, золотые руки, может смастерить все, что угодно, может и шкафчик сделать такой, что купят за большие деньги, может дом построить от начала и до конца, почему он не уходит? По современным деньгам зарабатывал бы десятки тысяч! Почему Андрей Геннадьевич Саенко ушел из университета, проработал больше года на стороне, зарабатывая втрое больше, чем здесь, а потом все-таки вернулся? И первым делом поехал на практику, даже не будучи оформленным в командировку! Думаете, не способен? Ого-го! Нет в университете человека, способного так отремонтировать прибор или наладить компьютер. Почему Дмитрий Игоревич Исаев уже почти совсем ушел, уже и на практику решил не ехать, а потом все-таки поехал, и все-таки вернулся? Что, все они неудачники? А почему же студенты готовы за Исаевым и в огонь и в воду? (И действительно, прыгают за ним в речку!) Почему Юрий Александрович Кузьмин уже больше сорока лет проводит свой день рождения (у него как раз во время практики, 24 июня) у теодолитов со студентами? А вроде бы так это просто, сказать – хватит с меня, я уже пенсионного возраста, пусть поработают другие. Нет, не говорит!

Да, бывают здесь и случайные люди. Но долго они не задерживаются, проработают год-другой, и уходят. Основной же наш костяк работает десятки лет. Каждый из них заслуживает глубокого уважения. Поэтому буду писать о каждом из них так, как я помню сейчас. А мелкие недостатки можно простить каждому.

 

 

І

 

Как попасть на нашу базу? Для этого надо ехать с Балтийского вокзала Петербурга до станции Сиверская. Около 65 километров на поезде, больше часа езды. Хорошо бы заранее подгадать так, чтобы приехать за 5-10 минут до отправления автобуса № 500 до поселка Батово, это километров 15 от Сиверской. Расписание автобусов так и составлено. И если бы электрички всегда ходили вовремя, то было бы и совсем хорошо, но, как правило, они всегда опаздывают. Если опоздаешь ненадолго, минут на пять, автобус подождет, а если больше – дожидайся следующего. Можно поехать на автобусе № 502, он довезет вас до села Даймище. База – вот она, рядом, только речку надо перейти. Но моста нет. Был раньше пешеходный мостик, сами же студенты вместе с преподавателями сделали. А теперь надо сходить с автобуса на одну остановку раньше и идти два километра в обход по автомобильному мосту. Пешеходный мост обветшал, и его восстанавливать не стали, потому что иначе бы через нашу базу шел бы сплошным потоком народ в недавно построенное садоводство. Вместо моста у нас теперь отличные мостки для прыжков в речку.

Прибыли в Батово. Дальше надо идти по шоссе до моста через Оредеж. Это место называется здесь Красной Горкой. Место красивейшее, недаром в выходные дни здесь обязательно останавливаются приезжие на автомобилях, и вдоль дороги стоит аппетитный запах шашлыков. Тут прекрасный пляж с характерным для Оредежа красным песком. Обрывистый берег метра три высотой, а в нем – норки ласточек-береговушек. Но мы идем дальше, вот по пути высоковольтная линия, а за ней уже видны ворота нашей базы.

 

Когда спускаюсь с поля я к мосту,

Что Оредеж пересекает бурно-милый

Эмоциям моим названья нет,

То счастья приступ, даже слишком сильный.

 

Когда я вижу этот к базе поворот

И поднимаюсь вверх по Красной Горке,

Всегда дивлюсь - как что-то здесь растет

На этой красной почве, на песочке?

 

Я обхожу ворота, что всегда закрыты,

Используя ту “тайную тропу”,

Чуть поднимаюсь – снова предо мною

Вся база, вновь которой я живу.

 

Когда я приезжаю сюда вновь –

Иду вдоль Оредежа, задевая ветки,

Здесь обретаю свой особый мир

И все волнения мне кажутся так мелки!

 

Эти стихи написала Марианна Махова, студентка. Я мог бы здесь привести много стихов, посвященных Даймищу, но все они уже собраны в сборник, который был опубликован в 2000 году. Там их и можно прочитать.

Что же, поспешим вслед за Марианной на нашу базу. Большая поляна, на которой растут лишь несколько берез, да одна прекрасная ель, которая помнит еще позапрошлый век. Если остановиться посередине поляны, то прежде всего заметишь два длинных строения вдоль речки. Это студенческие бараки. В них-то и живут студенты во время практики. Бараки ветхие, построены лет сорок назад. Неудивительно, что вопрос жилья встал очень остро. И вот был построен кирпичный двухэтажный дом. Строили его в безденежные девяностые годы, строили преподаватели – Дмитрий Игоревич Исаев и Владимир Алексеевич Иванов. Периодически, впрочем, руководство университета нанимало строителей. Материалов не хватало, денег тоже. Поэтому дом вышел довольно оригинальный, много возились с правильной вентиляцией и отоплением. Но сейчас там есть отапливаемые комнаты, и жить там можно, по сравнению с деревянными бараками, просто роскошно. Подумать только – во всех комнатах есть форточки, окно откроешь – свежий воздух идет, окно закроешь – не дует! В одном крыле нижнего этажа располагается мастерская. Здесь царство Евгения Васильевича Савченко, только он может входить сюда. Впрочем, он признал мастерство Владимира Алексеевича Иванова и в любое время дает ему ключ от мастерской. Я захожу сюда только с разрешения Евгения Васильевича, и не иначе, как в его присутствии.

Перед кирпичным домом умывальник. Это длинная труба с несколькими кранами, под которыми большое металлическое корыто. Вода течет из водонапорной башни, которая возвышается над базой метров на пятнадцать. Несколько лет назад её облюбовали аисты, натаскали веток, но гнездо так и не построили. Наверно, сочли место слишком беспокойным. Вода накачивается в башню насосом из подземной скважины, с глубины около 40 метров. Отсюда она поступает на всю базу. И, прежде всего, в столовую, которая расположена рядом с кирпичным домом. Это деревянное здание с кухней, как полагается, и с большим залом, где питаются студенты. Я еще застал в столовой дровяные плиты. Их приходилось разжигать задолго до приготовления пищи. Теперь там электрические плиты и процесс готовки стал намного проще. Правда, иногда отключают электричество, и тогда повара разжигают костер на улице. Конечно, обед на таком костре (на 200 человек!) приготовить трудно, но вот разогреть воду для чая – можно вполне.

С другой стороны кирпичного дома скрывается в ветвях деревьев еще один длинный барак. Сейчас он совсем обветшал, а когда-то и там жили студенты. Мало того, барак был утепленным, с печным отоплением, и потому назывался «зимним». Здесь раньше жили студенты-гидрологи во время зимней практики. Но как только был построен кирпичный дом, барак опустел. Теперь в нем хранится только оборудование. Да и то, едва ли не последний год мы им пользуемся, так он обветшал. Зарос наш зимний барак кустарником.

Рядом с зимним бараком еще одно маленькое строение. Это «комната гигиены». Вообще говоря, душевой у нас нет, но здесь установлены два кипятильника, есть тазы, можно худо-бедно помыться. Правда, и с этим проблемы. Во-первых, двух кипятильников на 200 человек мало, постоянно стоит очередь. Во-вторых, кипятильники установили настолько мощные, что нашего маломощного трансформатора, который питает всю базу, не хватает, вода идет чуть теплая. Так что по-прежнему, проблема мытья решается чаще всего в Оредеже.

А с другой стороны столовой виден целый ряд маленьких домиков. Их больше десятка, все они стоят вдоль одной линии. Это – рабочие помещения для студентов, камералки. Названы они так потому, что предназначены для «камеральной обработки полевых наблюдений». Жить в них нельзя, по сути дела, это только крыша со стенами и окнами. Но там стоят столы, табуретки, и в каждой камералке занимается по 15-20 человек. Вот первая камералка, она несколько отличается от других, потому что была построена чуть позже. Поэтому и номер у неё «нулевой». Здесь занимаются гидрологи. Здесь безраздельно царит Юрий Александрович Кузьмин, руководитель практики 2-го курса гидрофака. Вторая камералка когда-то принадлежала метеорологам. Но, поскольку в практике метеорологов был перерыв в середине 90-х годов, то камералку заняли гидрологи.

Следующие камералки уже принадлежат метеорологическому факультету. В третьей камералке традиционно помещается пункт выдачи учебного оборудования. Здесь хранятся запасные приборы, бланки для записи, и еще много чего. В четвертой камералке раньше были расположены дистанционные приборы, но сейчас эту эстафету перехватила пятая камералка, а четвертая превратилась в учебную.

Пятая камералка – наша. Когда двадцать четыре года назад наша кафедра стала участвовать в практике, нам отдали эту камералку, и мы с Борисом Игоревичем Глушковским сразу же приспособили её под свои нужды. Нужно было установить несколько розеток, разместить на столах пульты управления приборами, а часть камералки мы отгородили перегородкой и превратили в фотолабораторию. Тогда и стали студенты к нам приходить, чтобы проявлять и печатать фотографии, тогда стали выходить стенгазеты, где студенты отводили душу, изображая в фотографиях свою жизнь. Мы полюбили свою камералку, и когда тут окончательно прогнил пол, мы со студентами подняли камералку на цементные опоры и постелили новый пол. Правда, фотолабораторию пришлось сломать. К тому времени уже все перешли на цветные пленки, а вот теперь, и на цифровые фотоаппараты. А приобретенный опыт мы использовали еще трижды – теперь четыре камералки гордо красуются на цементных опорах и с новым полом.

Шестая камералка теперь занята студентами из группы «Ф» - физики. Эта группа тоже проходит через нашу кафедру, поэтому здесь занимаемся мы. Сначала группу физиков вела Ульяна Павловна Мясоедова, но четыре года назад она вышла замуж, и сейчас воспитывает уже второго ребенка. Мне довелось стать его крестным отцом. Ну, а группу «Ф» подхватил я.

В седьмой камералке были метеорологи, затем гидрологи, а вот в этом году снова туда вторглись метеорологи. Восьмая камералка, безусловно принадлежит гидрологам третьего курса. Девятая камералка совсем обветшала. Занятий в ней нет уже несколько лет, и вероятно, её придется снести. Десятая и одиннадцатая камералки отличаются от других. Это, собственно, металлические торговые павильоны, купленные когда-то институтом для учебных целей. Там раньше занимались метеорологи третьего курса. Потом – кого только там не было, были и гидрологи, были и физкультурники, которые установили там теннисный стол. Но вот в последние годы Дмитрий Игоревич Исаев положил на эти камералки свой цепкий хозяйский глаз, отремонтировал их, насколько возможно, и теперь там занимаются студенты его групп – гидрологи третьего курса. Двенадцатая камералка – тоже его.

Тринадцатая камералка, раньше использовалась, как пункт приема метеорологических карт. До недавних пор над ней стояли столбы антенны, такой, какую рисуют, когда хотят изобразить полярную станцию. Этим занималась кафедра метеопрогнозов. Затем, когда случился скандал с одним из преподавателей кафедры (о чем речь впереди), эту эстафету передали нашей кафедре. Как раз в это время стояло на базе бесхозное здание – озонометрическая станция, маленькое двухэтажное кирпичное строение. Мы воспользовались моментом и захватили «озонку», которая как нельзя лучше отвечала всем нашим требованиям. А тринадцатую камералку теперь используем, как склад.

Четырнадцатая камералка почти совсем скрыта в лесу. В ней занимаются гидрологи третьего курса во время практики по гидрометрии.

Перед камералками – целый гектар поля огорожен решетчатым забором. Это метеоплощадка. Когда практики нет, то там стоят только столбы, назначение которых несведущему человеку трудно понять. Но во время практики там появляются метеорологические будки, на мачту торжественно водружается флюгер, появляются термометры, осадкомеры, и прочая метеорологическая техника. А так как студентов на базе много, то обычно разворачивается не одна стандартная площадка, а несколько. На каждой площадке занимается одна группа. Поэтому приборы дублируют друг друга.

К западу за метеоплощадкой, в глубине леса, стоит двухэтажный дом довольно странного вида. Это было помещение для наполнения водородом оболочек для шаров-пилотов и радиозондов. Поэтому его называли «водородкой». Тогда тут были только бетонные стены и крыша. Но вот на рубеже 80-х и 90-х годов выпуски радиозондов прекратились. Решено было перестроить «водородку» под жилой дом, а на втором этаже устроили просторную лабораторию для сложной электронной техники. Здесь во время практики постоянно живет и работает Наталья Константиновна Екатериничева. Как правило, с ней живут её внуки.

С той же стороны, только ближе к Оредежу видно еще одно деревянное здание. Этот дом построил для себя Владимир Яковлевич Шамис, преподаватель физкультуры. От дома Шамиса к Оредежу спускается лесенка, внизу – источник с чистой, вкусной водой. Вода течет тонкой струйкой, поэтому Шамис ставит под струйку ведро, которое всегда полно воды. Каждый может перелить из этого ведра столько, сколько ему нужно, и снова подставить ведро под струйку. Брать ведро от источника нельзя, это все мы знаем.

Посмотрим теперь в другую сторону, к востоку. Совсем рядом с входом, справа на горке, стоит типичный деревенский дом с забором. Там постоянно, летом и зимой, живет Евгений Васильевич Савченко, рабочий. Когда вы входите в ворота базы, к вам наверняка с лаем кинется его собака. Бояться её не нужно, полает и перестанет. Но хозяин знает – кто-то идет.

Сразу же при входе на базу вы увидите два довольно хороших деревянных дома. В первом живет заведующий базой, Борис Владимирович Кадик. Во втором – кабинет врача, на двери висит расписание приема, а уже при входе на крыльцо вы почувствуете характерный запах лекарств. К счастью, работы у врача немного, но иногда случаются простуды, отравления и травмы. Поэтому врач на базе присутствует каждый день.

Чуть ближе к лесу от этих домов находится склад, где хранятся постельные принадлежности и немногое количество разных материалов. Здесь зав базой выдает белье студентам и преподавателям, когда те приезжают на практику.

Рядом со складом – конюшня. Да, до недавнего времени там обитал живой конь. Если войти в конюшню, то можно заметить табличку: «Кличка – Зенит». Когда-то Зенит довольно резво разъезжал, запряженный в телегу или в сани, которые еще стоят рядом с конюшней. Но время шло. Наш Зенит состарился, его заменили моторы автомашин. Тем не менее он продолжал жить на базе в качестве почетного пенсионера. Ходил, где хотел, лежал, где хотел. Иногда во время практики забредал на метеоплощадку, тогда его приходилось выгонять оттуда. Ведь там почвенные термометры, а лошадиных копыт они не выдержат! Правда, не было случая чтобы Зенит что-то раздавил. Вот хлеб он у студентов выпрашивал, это верно! Во время обеда молчаливо стоял у столовой, требуя свою порцию. Сердобольные студенты давали ему куски.

– Не кормите вы лошадь хлебом! – возмущался преподаватель физкультуры Иван Петрович Тарасов. Он прошел войну и цену хлебу знал…

Последние годы совсем одряхлел Зенит. Но когда мой друг Глушковский спросил зав базой Кадика, не хочет ли он продать Зенита на ветчину, Кадик возмутился.

– Ты что, я Зенита люблю! – с возмущением сказал он.

Мы с тревогой думали, что будет, если Зенит вдруг упадет и больше не встанет. Куда его девать? Но он сам разрешил эту проблему. Ранней весной 2002 года Зенит исчез. Ушел. Никто его больше не видел. Волки съели? В этих местах волки бывают. Но тогда хоть какие-то следы должны было остаться. А тут даже костей не нашли. Прожил наш Зенит больше 20 лет.

Если пройти по тропинке между двумя студенческими бараками к берегу Оредежа, то слева, почти на самом берегу, вы увидите баню. Да, у нас есть своя небольшая баня. От бани к берегу речки ведут мостки.

Вот, кажется, и все, что у нас есть на базе. Теперь я начинаю вспоминать тех, кто там работает.

  

 

 

ІІ

 

 

Легко сказать – напишу о каждом! А с кого начать, спросил я себя. Спросил… – и почувствовал, что начать не могу. Тех, с кого следовало бы начать, тех, основателей базы, я не знал. На седьмом десятке я оказался слишком молод, чтобы писать о тех, первых. Да, я знаю, что был такой Александр Григорьевич Бройдо, автор учебника, по которому мы здесь занимаемся. Старенький учебник, издан лет 45 назад. Но настолько хорошо там описана методика проведения практики, что даем мы его студентам и по сей день. Потом был издан и другой учебник, под редакцией Елены Георгиевны Головиной и Веры Давыдовны Петрушенко, но лишь как дополнение к учебнику Бройдо. О Бройдо мне довелось только слышать. Говорили, что он вызывал всех студентов, как только заметит на небе что-то интересное или почувствует перемену погоды. И весь факультет стоял и слушал его, задрав головы вверх. Это он придумал круглосуточные дежурства и расписал их так, чтобы все студенты прошли работу на всех приборах. Но нет сейчас Бройдо. На базе работают его ученики, тоже ставшие ветеранами.

Рассказывали, что в 50-х годах на базе вел занятия Лев Григорьевич Качурин, бывший заведующий нашей кафедрой. Он инвалид войны, потерял ногу на фронте. Ездил сюда с сыном, ему тогда было около 10 лет. Сыну очень хотелось поплавать по Оредежу на плоту. И вот Лев Григорьевич сделал плот и сплавился с сыном по реке до Батово (это около 2 километров), положив протез на плот. Я представляю, что для этого нужна определенная смелость, ведь в случае аварии помочь инвалиду с ребенком было бы некому.

 

Если начинать с самых давних пор, какие сохранила память, то должен вспомнить о Василии Михайловиче Ушакове. Это был опытный синоптик-приборист, работал он на кафедре метеопрогнозов и выезжал на базу со своей женой, Тамарой Васильевной Ушаковой. Василий Михайлович несколько раз ездил на зимовку в Антарктиду. Судьба распорядилась так, что в конце 70-х годов он умер от сердечного приступа как раз во время практики. Его могила – на кладбище в Даймище, на памятнике изображены льды и пингвины. До сих пор в день его смерти туда приходят преподаватели, иногда даже приезжают из города.

 

Жену Василия Михайловича, Тамару Васильевну Ушакову, я помню очень хорошо. Эта на редкость интеллигентная женщина работала на практике до конца 80-х годов. Она считались у нас самым опытным метеорологом, и в затруднительных ситуациях мы всегда обращались к ней. Студенты любили её. Как сейчас, у меня перед глазами стоит картина – Тамара Васильевна сидит на низенькой лесенке у входа на метеоплощадку и с улыбкой объясняет студентам правила обращения с приборами. Её день рождения – 9 июля – отмечали всем коллективом. С её уходом практика потеряла очень многое. В конце 90-х годов у неё был инфаркт, сейчас она живет в городе со своей дочерью, которая тоже училась у нас в институте.[1]

 

Следующий – по возрасту – это Лев Адамович Троупянский, инженер кафедры общей метеорологии.[2] Я застал его уже пожилым человеком. В первый раз познакомился с ним в 1984 году, когда я с тремя студентами приехал на практику в начале мая, чтобы подготовить базу к практике. Я-то приехал всего на неделю, а вот Лев Адамович остался здесь до начала практики, то есть до середины июня.

– Зачем же так рано? – помнится, спросил я его.

– А как же? – отвечал он. – Надо подготовить все приборы, проверить крепления мачт, сделать поверку. Ведь у нас шесть площадок, и надо, чтобы на всех площадках приборы показывали одинаково! Работы много.

Действительно, работал он много и добросовестно. В технике он был не очень силен, в электронике не разбирался совершенно. Он и сам признавал это. Нас с Борисом Игоревичем Глушковским он уважительно называл «электронщиками». С облегчением он отдал нам сложную технику, сосредоточившись на более простых вопросах. Но дело в том, что во время практики вопросов возникает очень много, поэтому Лев Адамович был занят постоянно. Он всегда внимательно читал дневник дежурного преподавателя во время круглосуточных дежурств. Достаточно было написать: «перегорела лампочка в фонарике № 6». Будьте уверены, к вечеру фонарик будет отремонтирован и проверен. Да и писать было не обязательно – Лев Адамович и так проверял все приборы. Он сам провел освещение на метеоплощадку, так что можно было работать и без фонариков. Это очень пригодилось в сложные 90-е годы, когда нам не под силу было покупать даже запасные батарейки для фонариков.

Как и всякий добросовестный хозяйственник, Лев Адамович был весьма прижимист. За это мы часто поругивали его.

– Представляете, попросил у него белой краски, лесенку подкрасить. Нету, говорит! А ведь привёз из города, я знаю!

– Датчик новый для анеморумбометра не дал! У него целый комплект запасной есть! Ремонтируйте старый, говорит!...

Но зато у Льва Адамовича всегда все было в запасе. Он прекрасно понимал, что можно давать в неопытные студенческие руки, а чего нельзя. В своей камералке он устроил два отделения. В первое, побольше, он пускал всех, в том числе и студентов из числа постоянных своих помощников. Во второе, поменьше, он не пускал никого. Там он хранил инструменты и всё самое ценное.

В конце 80-х годов Лев Адамович ушел на пенсию. О дальнейшей его судьбе знаю, что вскоре после падения «железного занавеса» он эмигрировал в Америку. Сейчас, говорят, его уже нет в живых. Но многое из того, что сделал этот трудолюбивый человек, работает у нас и по сей день.

   

Было бы несправедливо не упомянуть еще одного преподавателя – Бориса Яковлевича Толстоброва, бывшего доцента нашей кафедры. Но Борис Яковлевич – настолько заметная и неоднозначная фигура, что о нём нужно рассказать подробнее.

Он окончил Гидромет и работал на нашей кафедре экспериментальной физики атмосферы до начала 80-х годов. Когда я пришел в институт в 1970 году, он уже был кандидатом наук, доцентом, руководил научно-исследовательской темой. Планировал защитить докторскую диссертацию. Но этому воспротивился Лев Григорьевич Качурин, наш зав кафедрой. Мне, тогда молодому инженеру, трудно было судить, кто прав, кто виноват, но докторскую Борис Яковлевич так и не защитил. Отношения с Качуриным у него испортились. И, хотя положение у него было достаточно прочное, чтобы вести самостоятельную работу, он ушел от нас заведовать вновь созданной кафедрой информационно-измерительных систем.

Борис Яковлевич был весьма деятельным, честолюбивым человеком. Он избирался председателем профсоюзного комитета института, некоторое время работал деканом метеорологического факультета, а затем – проректором по учебной работе. Говорят, в молодости даже избирался депутатом райсовета.

Когда Лев Григорьевич Качурин по возрасту не мог дальше избираться на должность заведующего нашей кафедрой, Борис Яковлевич подал заявление на эту должность. Возник крупный скандал. Не мог Лев Григорьевич допустить, чтобы его бывший подчинённый, с которым он был в ссоре, стал его начальником. Коллектив кафедры раскололся на две части. Одни (в том числе и я) поддерживали Толстоброва, другие яростно противились. Наш ректор разрубил этот гордиев узел, предложив должность заведующего кафедрой Анатолию Дмитриевичу Кузнецову, молодому преподавателю. Эта кандидатура всех устроила, и Анатолий Дмитриевич успешно заведует кафедрой и по сей день.

А вот Бориса Яковлевича уже нет в университете.[3] Он ушел на пенсию где-то в конце 90-х годов. У него двое детей, дочь Наташа и сын Максим. Оба учились у нас в институте, обоих я хорошо помню. Наташа была очень симпатичной девушкой, старательной студенткой. Максим намного младше её, учился у нас в середине 90-х годов. Был у него звонкий голос, пел он песни так, что было слышно по всей базе.

 

Вместе с Толстобровым работал на практике инженер Николай Николаевич Бердовский. Очень способный инженер и очень загадочный человек. Молчаливый, сосредоточенный, малообщительный. Никто никогда не видел, как он ест. Мы в шутку говорили, что он подзаряжается, сунув два пальца в розетку. Никогда он не интересовался девушками, только однажды проявил какой-то интерес к молоденькой лаборанточке. Но дальше этого дело не пошло. Совершенно не честолюбивый, Николай Николаевич проработал инженером всю жизнь. Работает и сейчас, но на практику уже давно не ездит.

 

Работал у нас на практике и доцент-аэролог Михаил Александрович Герман. Затем, где-то в середине 70-х годов он стал заведующим кафедрой космических и авиационных методов исследования, и перестал ездить на базу. О Михаиле Алексадровиче знаю только одно – говорят, любил он прекрасный пол, и любовь эта часто бывала взаимной. Девушки упоминали его в песнях, к сожалению, не сохранившихся. Запомнились только две строчки на известный мотив:

 

Герман! Тебе не хочется покоя! Герман! Как хорошо на свете жить!

 

Михаил Александрович умер в середине 80-х годов.

 

После Михаила Александровича Германа преподавателем-аэрологом в Даймище стал Вячеслав Николаевич Киселев. Я уже не застал его там, хотя он всего на год старше меня. В начале 80-х годов Вячеслав Николаевич ушел в плавание на научно-исследовательском судне, на практику ехать не смог, да так и перестал ездить. Практику по аэрологии для студентов 3 курса вели доцент Лев Иванович Гашин и зав лабораторией Валентин Владимирович Лазарев.

Лев Иванович Гашин был, что называется, нормальным доцентом. Дело своё он знал хорошо, вел научно-исследовательскую работу, связанную с обледенением судов. Ездил в экспедиции на судах, а в начале 80-х годов поехал на полтора года преподавать в Мозамбик.

– Коля, – сказал он мне, – придётся тебе читать за меня лекции! Читаешь ты хорошо, справишься?

А я тогда еще не был преподавателем. Был старшим научным сотрудником. И весь мой преподавательский опыт – практические занятия в лаборатории. Ну, прочитал пару лекций для заочников. Но преподавать – это было моей мечтой, поэтому я охотно согласился. В 1983 году я впервые прочитал курс лекций по гидрометеорологическим измерениям. Через год Гашин возвратился, а я уже вошел во вкус лекторской работы.

– Лев Иванович, – попросил я его, – а что если я и дальше буду читать этот курс? Ведь я не преподаватель, вы можете записывать себе эти часы!

– Ладно, – сказал он, – пусть у тебя будет хорошая практика!

Так и остался я читать курс, и читаю его по сей день, за что вспоминаю Льва Ивановича добрым словом. Довелось мне работать с ним и в Даймище, вместе запускали радиозонды и шары-пилоты. Потом обрабатывали наблюдения.

Шаропилотные наблюдения очень интересны. Нужно непрерывно следить за выпущенным шаром в теодолит, постоянно подкручивать винты, наводя теодолит на шар, и периодически диктовать помощнику углы – горизонтальный и вертикальный. Наблюдатель не может оторваться от окуляра в течение всего периода наблюдения, а это иногда 30-40 минут, или даже больше. Руки его тоже заняты, он крутит винты. А лето, как назло, выдалось комариное. И кусают комары бедного наблюдателя, а тот не может даже рукой взмахнуть! Поэтому мы назначали на каждый теодолит не двоих студентов, а троих - наблюдатель, помощник, и гоняльщик комаров, который махал веткой вокруг несчастного наблюдателя. Вся база хохотала над этим зрелищем.

В начале 90-х годов Лев Иванович ушел на пенсию и вскоре умер. Ему было всего 62 года. Говорят, что причиной его болезни была плохая акклиматизация после поездки в Мозамбик. Так это, или нет, не знаю.

 

Валентин Владимирович Лазарев, зав лабораторией. На практике он выполнял преподавательскую работу. Но если Гашин вел, в основном, шаропилотные наблюдения, то Лазарев специализировался по выпуску радиозондов. Это достаточно сложное дело. Надо подготовить сам радиозонд – картонную коробочку с аппаратурой. Надо подготовить резиновую оболочку, а затем надуть её водородом так, чтобы она достигла 1,5 – 2 метра в диаметре. И самое главное – надо принимать радиосигнал. Для этого у нас была специальная станция «Малахит», маленький фургончик с антенной на крыше. В кабину фургончика Лазарев сажал двоих студентов, а сам во время выпуска забирался на крышу и направлял антенну на радиозонд. Это самый ответственный момент всей операции. Дальше антенну можно наводить, крутя ручки настройки в кабине. Сигналы записывались, а потом студенты их расшифровывали. Надо было узнать температуру, влажность, скорость и направление ветра на разных высотах. Студенты иногда тратили на эту работу несколько дней. Но сам Валентин Владимирович рассказывал, что когда он работал, то радиозонд нужно было обработать не позже, чем через два часа после выпуска, и сразу же передать данные в эфир. Иначе вся работа теряет смысл. Кому нужны данные о позавчерашней погоде?

Сам Лазарев был опытным аэрологом. Всю методику знал четко, и от студентов требовал того же. О нём сохранился стих:

 

Осточертели мне радиозонды И опротивела вся эта обработка. Кто "ловит шарики", кто просто загорает, Я ж пялюсь в окуляр, как идиотка.   А небо ясное, прекрасная погода, И завтра выходной почти - суббота! И Лазарев сказал мне: "Иванова! Чего стоишь, когда полно работы?"

 

Дальше цитировать не буду, тем более, что полный текст есть все в том же сборнике стихов о Даймище.

В начале 90-х годов мы прекратили выпускать радиозонды. Запротестовала служба аэродрома в Сиверской – столкновение самолёта с коробочкой радиозонда приведет к катастрофе. Выпуски были обусловлены такими требованиями, что наш институт был не в силах их выполнить. Мы пробовали таскать радиозонд на веревочке, не выпуская его, заставляли студентов наводить антенну и обрабатывать данные. Но это были уже не выпуски, а жалкая пародия. Лазарев перестал ездить на практику, да и сама практика 3-го курса метфака была закрыта. Так продолжалось до 1996 года, пока Анатолий Дмитриевич Кузнецов, наш зав кафедрой, не ввёл для 3-го курса новую практику. Я был назначен её руководителем.

Сам Лазарев ушёл на пенсию, вскоре заболел тяжелой болезнью курильщиков – облитерирующий эндоартерит. Умер он уже после 2000 года.

 

Вместе с Лазаревым и Гашиным ездили на практику Виктор Яковлевич Порожняков и Юрий Германович Осипов. Оба они старые антарктические «волки», так что опыта им не занимать. В течение некоторого времени ездил в Даймище доцент Павел Михайлович Мушенко.

 

Не могу не упомянуть Марину Васильевну Шленёву, которая также проводила практику по аэрологии. Я застал её уже очень пожилой, но два-три сезона мы с ней вместе работали в Даймище. О её дальнейшей судьбе я расскажу в своём месте.

 

ІІІ

Теперь об одной из главных практик в Даймище – практике по общей метеорологии для студентов второго курса метфака. Её бессменным руководителем после Бройдо почти сразу же стала доцент кафедры общей метеорологии Елена Георгиевна Головина. Вообще же работает она в Даймище с 1972 года. Под её руководством, помимо Льва Адамовича и Тамары Васильевны работали Вера Давыдовна Петрушенко, Тамара Давыдовна Жуковская, Александр Федорович Попов, Лидия Андреевна Соколова, Татьяна Петровна Степанюк, Дмитрий Федорович Тимановский и многие другие преподаватели. Но здесь я пишу только о тех, кто ездил на практику в течение многих лет и отдал этому делу порядочный кусок своей жизни. Так что простите меня – те, кто не найдет здесь своих фамилий.

Итак, сама Елена Георгиевна. Как-то раз я спросил её, не состоит ли она в родстве с Федором Головиным, знаменитым русским мореплавателем начала Х1Х века.

– Да, – ответила она, – между нами есть дальнее родство. И не только с Федором Головиным, мы в родстве со многими известными людьми.

Так я узнал, что Елена Георгиевна принадлежит к старинному дворянскому роду. Мы с ней познакомились еще в 1974 году, когда вместе работали со студентами на картошке. Современным студентами приходится объяснять, что это такое. Это значит – весь курс (а то и не один!) в принудительном порядке на сентябрь посылают в колхоз убирать картошку. Ну, а мы с Еленой Георгиевной были в числе руководителей. Нас, как и студентов, тоже не спрашивали, хотим мы или нет. Послали, и все тут.

С Еленой Георгиевной мы как-то сразу подружились. Оказалось, что мы оба кончили один и тот же вуз – физфак Университета, только Елена Георгиевна на три года раньше меня. Энергичная, веселая, с легким общительным характером, она обращалась со студентами с юмором, но умела настоять на своём. Я тогда только учился сложному искусству руководителя, и пример Елены Георгиевны был для меня весьма кстати.

С 1984 по 1995 год мы с Борисом Игоревичем Глушковским были прикомандированы к практике по общей метеорологии. То есть, Елена Георгиевна была, по сути дела, нашим начальником. Дай Бог всякому такого начальника! В наши дела с приборами она совершенно не вмешивалась, а необходимые организационные вопросы решались легко и ко взаимному удовлетворению. Даже если она бывала чем-то недовольна, то умела высказать это в такой форме, что обижаться было невозможно. Это качество проявляется у неё и в отношении к студентам. Своих студентов Елена Георгиевна любит и в каждого вкладывает часть своей души. Мне часто приходится рецензировать дипломные работы её студентов. И вот, бывает, звоню ей поздно вечером, чтобы выяснить какой-то вопрос, а она отвечает: «Да вот мы с ней (с ним) как раз сейчас это и обсуждаем!» Дома её застать можно только после 11 вечера. Да и то не всегда.

Праздновали мы её юбилей в столовой нашего второго корпуса. Ну, что должен делать юбиляр – сидеть, улыбаться, благодарить всех! Нет, Елена Георгиевна срывается с места и бежит на кухню – кому-то посуды не хватает!

Меня всегда поражала её энергия. И лекции читает, и практику ведет, целое направление в науке открыла (а как же, «Погода и здоровье человека»!), по 5-6 дипломников каждый год, а еще надо студентов из Польши принять, и самой в Польшу съездить, и в планах еще десяток задумок! А ведь все эти годы у неё на руках была тяжело больная мать. Многие из окружающих и не знали об этом.

В 2007 году впервые за много лет Елена Георгиевна не ездила на практику. Её заменила Вера Давыдовна Петрушенко. И хотя Вера Давыдовна тоже опытнейший преподаватель, отсутствие Елены Георгиевны было заметно.

Мне кажется, что сверхэнергичность Елены Георгиевны иногда ей же самой и мешает. Ну, в самом деле, в сутках-то всего 24 часа, как за это время можно и защиту своих дипломников послушать, и съездить в Даймище разместить студентов на базе? Кому-то надо сказать «нет». Но мечется бедная Елена Георгиевна, стараясь успеть повсюду.

Давно у неё накоплен материал для докторской диссертации. Но ведь всё это надо оформить, написать, защитить! Это требует немалого времени. А времени и так не хватает! И вот, по квалификации Елена Георгиевна давно уже доктор, профессор, а формально – лишь кандидат наук, доцент.

А как она старается показать своим студентам что-то сверх программы, сводить их в интересные места, благо их так много кругом! Иногда мы с ней специально освобождали полдня, чтобы сходить со студентами в Музей Станционного Смотрителя в Выре или в усадьбу Набокова в Рождественно. И всегда она расскажет об этих местах не хуже любого экскурсовода, а иногда и от себя что-то прибавит. У неё всегда под руками книги об истории и природе этих мест, которые она покупает в музее-усадьбе Набокова, хотя стоят они недешево.

Кстати, о книгах – многие из них написаны местным краеведом, архитектором Александром Александровичем Сёмочкиным. Когда вы будете в музее Набокова, то, возможно, встретите его. Ведь он директор этого музея, и сам же и восстановил его буквально из пепла. Но Александр Александрович настолько интересный и значительный человек, что здесь в нескольких словах о нём не скажешь. Поэтому я всех отсылаю к его книгам[4], где он рассказывает о природе, истории и жителях этих мест.

 

Вера Давыдовна Петрушенко, ближайший и бессменный помощник Елены Георгиевны. Работает в Даймище вот уже больше 30 лет. По характеру она полная противоположность Елене Георгиевне, хотя между собой они очень дружны. Неторопливая, обстоятельная, всегда у неё на всё хватает времени, всегда всё стоит на своих местах. Её комната – образец чистоты и порядка. Войдешь к ней, так даже стыдно станет за свой беспорядок. И это не показное, это многолетняя привычка, которая становится натурой человека. Такой же порядок у неё и в делах. Все документы, инструменты и приборы Вера Давыдовна держит на своих местах и всегда может быстро найти всё, что нужно. Со студентами она доброжелательна, но очень требовательна, по нескольку раз заставляет пересчитывать результат, пока всё не будет сделано без ошибок. Иной преподаватель махнёт рукой, в лучшем случае скажет: «Вот здесь у тебя ошибка, ты, наверно, не учёл вот эту поправку. Ну, ладно!..» Никогда Вера Давыдовна так не поступит. Вместе со студентом она разберётся, почему неправильно, заставит учесть все поправки, и с улыбкой закончит объяснение своей любимой фразой: «Понятно, да?» До поздней ночи сидит она со студентами в камералке, пока не добьется от них правильных результатов.

Мы с Верой Давыдовной познакомились тогда же, когда и с Еленой Георгиевной – на картошке. То ли она сменила Елену Георгиевну, то ли Елена Георгиевна приехала ей на смену, я уже не помню. Но помню, как Вера Давыдовна собирала картошку вместе со студентами, как она ободряла городских девочек, вынужденных впервые в жизни работать на поле по 8-9 часов. Помню, как мы с ней вышли как-то на поле после дождя, и она по-детски восторженно воскликнула: «Радуга! Радуга! Какая красота!»

Но вот если мы с Еленой Георгиевной сразу перешли на «ты», то так обратиться в Вере Давыдовне мне даже и в голову не приходит. Что-то в наших отношениях есть такое, что не допускает фамильярности. И лишь в очень редких случаях мы обращается друг к другу по имени, а так – только по имени-отчеству.

У Веры Давыдовны свой стиль преподавания. Она заставляет студентов читать литературу, подробно объясняя, где что надо прочесть. Не всем это нравится. Иногда слышишь от студентов: «Ну вот, спросил Веру Давыдовну, а она опять говорит – читайте наставление!» Но сказать, что Вера Давыдовна сама не объясняет студентам, конечно, нельзя. Как раз наоборот! Объясняет она много и очень подробно. И не только объясняет, но и показывает. Просто всегда есть такие, кто не очень-то внимательно слушает. А требует она очень строго.

Вера Давыдовна окончила Гидромет, была здесь, на практике, в числе первых студентов. Прекрасно помнит Бройдо. После окончания Гидромета несколько лет проработала метеорологом на Сахалине. Погоду она чувствует, может её предсказывать по местным признакам, то есть практически без приборов. У метеорологов это считается высшим мастерством. Среди нас она считается самым опытным специалистом после ухода Тамары Васильевны Ушаковой. Иногда я спрашиваю студентов на практике: «В какую группу вы попали?» И если слышу в ответ: «К Вере Давыдовне», говорю: «Вам повезло!» И студенты обычно отвечают: «Да, мы знаем!»

Много лет подряд Вера Давыдовна проработала заместителем декана младших курсов. Помнит очень многих студентов, со многими выпускниками переписывается. И все они, я уверен, с благодарностью вспоминают эту маленькую женщину, которая так многому их научила.

 

Тамара Давыдовна Жуковская работала на практике до середины 90-х годов. Затем эмигрировала в Америку вместе с повзрослевшим сыном. Тамара Давыдовна мне запомнилась тем, что ходила с чайником в лес за черникой. Собирать ягоды она любила, набирала полный чайник. Иногда приезжала сюда в августе в трудные 90-е годы. Тогда многие сотрудники, в том числе и я семьей, отдыхали в августе здесь, на базе. Плата была скорее символической, а место прекрасное. Удобства, правда, не очень. Но те, у кого не было дачи, могли отдохнуть здесь. На складе до сих пор лежит коробка с надписью «Т.Д. Жуковская». Сама она давно уже за океаном, а её нехитрый дачный скарб так и лежит здесь.

 

Татьяна Петровна Степанюк, инженер. Ездила на практику до конца 80-х годов. Вместе со Львом Адамовичем Троупянским она обеспечивала приборную часть практики. В её обязанность входило документальное обеспечение – бланки, ленты самописцев, чернила, мензурки и прочая мелочь, без которой измерения невозможны. У неё всегда было много работы при подготовке практики. Надо было ничего не забыть, все разложить по местам. Во время практики она всегда была в своей камералке №3, и к ней то и дело посылали студентов.

– Идите к Татьяне Петровне, возьмите ленту для гелиографа! Сейчас будем его изучать!

Потом, во время круглосуточных дежурств, студенты уже не нуждались в таких напоминаниях и сами приходили к ней тогда, когда нужны были те или иные материалы.

С уходом Татьяны Петровны и Льва Адамовича руководство института решило, что два инженера на практику – это роскошь. Стали посылать только одного. Это были молодые люди, которые рассматривали свою должность, как временную. Работали они год-два, и за это время не успевали даже как следует инвентаризовать имущество. Приезжали они точно к началу практики, а не за месяц, как Лев Адамович. Все запасы Льва Адамовича быстро истощились. Стал ощущаться дефицит приборов и расходных материалов. Купить что-то к этому времени было уже почти невозможно, у нас иногда не было денег даже для покупки батареек для фонариков. И это еще полбеды. Стал ощущаться дефицит кадров, людей. Никто не хотел идти в инженеры, никто не хотел тратить на практику месяц своего летнего отпуска. И вот, Елена Георгиевна осталась без инженеров.

– Ну что же, – говорили нам на Ученом Совете, – преподаватели должны сами заботиться о своих приборах! Кто, как не преподаватель, знает их лучше всех?

Однако, учить студентов – это одно, а заниматься ремонтом и снабжением – это другое. И на преподавателей легла двойная нагрузка. Теперь нельзя было послать студента к Татьяне Петровне, нужно было за каждой мелочью идти самому. И вот, бежит иногда Елена Георгиевна за каким-нибудь перышком для самописца, которое отказало, как всегда, в самый неподходящий момент, а вся группа ждёт её на метеоплощадке.

Этого мало. В 90-е годы на руководителей практик возложили еще одну обязанность – получать деньги на питание студентов и вносить их в столовую базы по мере надобности. Пришлось нам осваивать профессию бухгалтеров и инкассаторов. А деньги были не такие уж маленькие, и возили мы их просто в карманах, на электричках. А уж где хранили! – об этом я лучше умолчу, чтобы не смешить читателей. К счастью, это кончилось несколько лет назад, когда был организован спортивный лагерь в Даймище.[5]

Но и это не все. Стала ветшать наша база, стали подгнивали камералки, пришли в ветхость бараки. Денег для строительства, и даже для маломальского ремонта в институте не было. Пришлось нам овладевать профессией ремонтников! Тут, конечно, было не обойтись без помощи студентов. И вот, практически все мужчины-преподаватели стали волей-неволей учить студентов-мальчиков ремонтному делу. Каждый внес вклад по способностям. Особенно отличились гидрологи Исаев и Иванов, о них речь впереди. Наша кафедра перестроила «водородку» под лабораторию для сложной электронной техники, в нижнем этаже устроили две жилые комнаты. Построили себе дома для жилья Владимир Яковлевич Шамис, Альберт Саидович Галеев, Исаев и Иванов. Я с помощью студентов отремонтировал четыре камералки, настелили новый пол и перекрыли крышу. Для девочек у нас своя строительная специализация – маляры. Красим мачты, будки, красим бараки и камералки. Ну, а Иванов и Исаев построили для студентов кирпичный дом. Сначала там была просто кирпичная кладка, потом построили мастерскую, а затем уже нарастили второй этаж. Теперь студенты-гидрологи живут в более-менее приличных условиях.

Однако, всё это полумеры, нужно, конечно, капитальное строительство. И вот, в 2004 году появились кое-какие деньги, решено было построить новый хороший дом! Выстроили. Стоит двухэтажный красавец-дом напротив столовой, обит виниловой вагонкой, с ондулиновой крышей, со стеклопакетами. Внутри – теплые туалеты, душевые кабины! Красивая винтовая лестница ведет на второй этаж, комнаты там просторные, светлые… Не дом, а мечта! На гостиницу «три звезды» вполне потянет.

Вопрос лишь один – кого туда селить? Студентов? Есть опасение, что дикая студенческая орда за один сезон все перепортят. Преподавателей? Но комнаты там на 3-4 человек, а мы как-то привыкли ютиться по одному, пусть даже и не с такими удобствами. Возникла идея – сдавать комнаты, зарабатывать деньги. Хорошая идея. Только вот одно мешает – практика! В самые лучшие летние месяцы здесь студентов, как пчел в улье. Значит, остаётся август, поздняя весна и ранняя осень. Так и простоял дом пустой, а студенты и по сей день живут в бараках.[6]

Дело, собственно, ясное – надо строить новое помещение для студентов с учетом соответствующих требований. Пусть и не такое роскошное, но удобное и теплое.

Однако мы отвлеклись. Татьяна Петровна уже давно не ездит на практику, но в институте продолжает работать. Между прочим, пишет стихи, хорошие лирические стихи. Выпустила уже два сборника. И если вам попадется в книжном киоске Университета книжка за подписью «Татьяна Аман», знайте – это её девичья фамилия, и её стихи.

 

Лидия Андреевна Соколова. Я помню её 19-летней девушкой, она в 1970 году работала в машинописном бюро института. Очень была симпатичная девушка Лида, многие парни ухаживали за ней. Одновременно она училась на заочном отделении, потом, после окончания, работала какое-то время на нашей кафедре. Но наш зав кафедрой Л.Г. Качурин не поверил в неё и не стал продвигать дальше. Тогда Лидия Андреевна ушла на кафедру общей метеорологии, скоро стала преподавателем, и в этом качестве появилась в Даймище где-то в конце 80-х годов. Ездила со своим сыном Сашей, и с собакой-боксером по кличке Бой. Мы уже знали – если Бой привязан около камералки, значит, Лидия Андреевна там. В 90-е годы она отдыхала в Даймище в августе, с ней бывала и её мама, приветливая, приятная женщина.

В середине 90-х годов Лидия Андреевна второй раз вышла замуж. Её муж, тоже выпускник нашего института, занялся бизнесом, в семью пришел достаток. Родился ребенок. И Лидия Андреевна из Университета ушла, только иногда приезжает в Даймище вспомнить былые годы.

 

Дмитрий Федорович Тимановский., зав лабораторией кафедры общей метеорологии. В Университет он пришел уже после выхода на пенсию. В Даймище он появился через несколько лет после ухода Льва Адамовича, в начале 90-х, и занимался снабжением и наладкой приборов. Казалось, что с приходом Дмитрия Федоровича наши трудности с приборами кончились. За его плечами был огромный опыт работы, в том числе и зимовки в Антарктиде. Это был исключительно добросовестный человек. Здесь, в Даймище, он не только наладил все приборы, но и пытался вести научную работу. Сам подключил самописец к пиранометру – прибору для измерения рассеянной радиации, а датчик пиранометра покрыл красной краской, чтобы он регистрировал красную часть спектра. Как я уже сказал, в 90-е годы был жесткий дефицит приборов и материалов. Но Дмитрий Федорович умел всё изготовить из подручных средств. И всё бы хорошо, но – увы! – возраст… После 2000 года ему стало трудно ездить на практику. И вот, летом 2006 года пришла в Даймище скорбная весть – умер Дмитрий Федорович в возрасте 76 лет.

 

В 80-х годах ездил на практику по общей метеорологии доцент Александр Федорович Попов. Флегматичный, невозмутимый мужчина, он приезжал со своими двумя дочерьми, девочками лет 10-15. Тогда он, единственный среди нас, был обладателем автомобиля. Правда, на своей «Волге» Александр Федорович ездил редко. В начале 90-х годов он ушел от нас в Санкт-Петербургский Университет.

 

Будет неправильно, если я не напишу еще об одном преподавателе. Назовём его здесь Жорес-Маликом[7]. Работал он на кафедре метеопрогнозов, но был прикомандирован к практике по общей метеорологии. Так же как и другие, он вел группу студентов, но в его обязанности входило принимать метеорологические карты, давать обзоры и прогнозы погоды, и обеспечивать на базе радиовещание. Поэтому жил он не в общем бараке, а в отдельном домике, называемом «радиорубкой». Каждое утро, в 7-30 (ни секундой раньше или позже!) Жорес-Малик включал позывные «Маяка». Затем из репродукторов раздавался его голос:

– С добрым утром, товарищи студенты и преподаватели! Сегодня 5 июля, четверг. Температура воздуха +18 градусов. Температура воды в реке Оредеж 17 градусов. Через 5 минут начинается физзарядка!

Далее следовала весёлая музыка, записи Жорес-Малик подбирал сам.

Где-то около 2 часов дня Жорес-Малик созывал всех студентов метфака – и второй и третий курс – на обзор погоды. На специальном стенде напротив камералок он вывешивал карты погоды, принятые по радио. И начинал обзор. Слушать его было интересно, он был грамотный специалист. Всем циклонам и антициклонам он давал собственные названия, в зависимости от того, откуда они пришли. И выходило, что «Скандинавский циклон», не дойдя до нас, повернул на север, а «Черноморский антициклон» прочно стоит на месте и не даёт «Средиземноморскому циклону» пройти своей обычной дорогой на восток.

Студенты его любили, а студентки – особенно. Был он южных кровей, что чувствовалось и по его имени и по его внешности. И не раз девчонки шептались между собой:

– Смотри-ка, а Ирка опять из радиорубки идёт! Вот неймётся ей!..

Да, был за Жорес-Маликом такой грех. Но никто на него не жаловался, и на такие шалости у нас смотрели сквозь пальцы, тем более, что специалистом он был хорошим. И вроде бы неплохим семьянином. Правда, первая его жена исчезла при загадочных обстоятельствах, оставив ему сына, которому к тому времени было уже 10 лет. Мальчик выезжал с ним, участвовал в наших спортивных состязаниях. От второй жены у него было две дочки, и жена с детьми приезжала к нему на выходные. Помнится, он поставил для детей качели около своего домика, и сам качал маленькую дочку.

Поговаривали, что Жорес-Малик готовит докторскую диссертацию, и уже почти написал её.

И вот этот перспективный преподаватель, этот прекрасный специалист, вдруг он совершил поистине чудовищное преступление!

Я хорошо помню тот день в конце 1986 года, когда меня остановил сотрудник нашей кафедры Боря Екатериничев и спросил, какого мнения я о Жорес-Малике, и не замечал ли я за ним чего-нибудь странного?

– А что Жорес-Малик? – спросил я. – Ну, девочек он любит, это все знают. А вообще-то он хороший семьянин и отец!

– Хороший отец?! – Боря прямо задохнулся. – Да он сына своего убил!

– Как?! – не поверил я. – Не может быть, он же так любит его!

Увы, Боря оказался прав. Вскоре история с убийством стала широко известна, и во всех углах института только и говорили, что о Жорес-Малике.

История была совершенно загадочная и какая-то мистическая. Рано утром, часов в шесть, отец поднял сына с постели, заявив, что они идут искать клады. Десятилетнего мальчика увлечь нетрудно. С собой он взял лопату и топор. Они пошли за ограду кладбища, ближайшего к их дому. Там он и убил своего сына. Топором… После этого сам пошел в милицию и заявил об убийстве. Говорят, бормотал: «Что я наделал!... Что я наделал!...»

Тело мальчика нашли, вина Жорес-Малика была полностью доказана. Мотивы убийства остались загадкой. Сам Жорес-Малик говорил, что он не хотел, чтобы его сын мучился так же, как он. (А как он мучился? Вроде вполне благополучный человек!) Психиатрическая экспертиза гласила – нормальный. Проверяли версию о том, что он, возможно, убил свою первую жену, а мальчик что-то знал об этом. Никаких подтверждений этому не нашли. Вторая жена Жорес-Малика просила о снисхождении к нему…

Был суд, Жорес-Малику дали 12 лет. В институте все осуждали его, некоторые считали, что мало дали. Но вот моя дипломница, которую распределили на Север, говорила:

– Я еду в те места, где много заключённых. Может, я увижу там Жорес-Малика? И если он попросит меня купить ему сигарет, я не смогу ему отказать!

Вот, таковы женские сердца…

Ну, а мы Жорес-Малика больше не видели. Ни в институте, ни на практике. Говорят, что он уже освободился (12 лет давно прошли), но, конечно, преподавателем работать никогда не сможет.

Прием карт пришлось взять на себя нам с Борисом Игоревичем. К сожалению, кафедра метеопрогнозов больше не посылала на практику своих преподавателей. Обзор погоды стали делать студенты третьего курса.

 

Ольга Валерьевна Тенилова. Появилась на практике в середине 90-х годов. Симпатичная молодая женщина с общительным характером, она сразу стала своей в нашей компании. Помимо преподавания, Ольга Валерьевна много занималась организацией досуга студентов. Это она ввела в нашу жизнь вечера поэзии и авторской песни, КВН и другие праздники, без которых студенческая жизнь была бы пресной. В 2002 году она настояла на том, чтобы мы отметили 40-летие переезда базы в Даймище. Когда мы стали получать гранты от городской администрации на проведение спортивного лагеря, Ольга Валерьевна взялась за организацию экскурсий. С тех пор каждый выходной у нас бывают автобусные экскурсии – в Суйду, в домик няни Пушкина, в имение Ганнибалов, и даже более далёкие – в Копорье, в дом-музей Рериха в Изваре, в Новую Ладогу. Что касается «ближних» пешеходных экскурсий в Выру и в Рождественно, то они теперь стали еженедельными.

С 2007 года Ольга Валерьевна руководит практикой под названием «Экологический туризм». Более подходящую кандидатуру я не мог бы назвать. Но… практика метфака потеряла прекрасного преподавателя! К тому же практика «туристов» длится всего две недели, так что теперь Ольга Валерьевна приезжает на более короткий срок.

 

ІV

Практика третьего курса метеорологического факультета. Я уже писал о том, что практика по аэрологии, которой руководил Лев Иванович Гашин, была закрыта в начале 90-х годов. В течение нескольких лет студенты третьего курса метфака на базу не ездили.

Вообще, 90-е годы – это период упадка практики. Конечно, это связано с недостатком денег, с упадком всей системы образования, а по большому счету – с процессами, происходящими во всей стране. В 1996 году дошло до того, что и второй курс метфака на практику не выезжал! Весь метфак представляли шестеро студентов третьего курса и четыре преподавателя. Я был назначен руководителем этой вновь созданной практики, именовавшейся «Гидрометеорологические измерения и приборы». Кроме меня, в практике участвовали Борис Игоревич Глушковский, Наталья Константиновна Екатериничева и Андрей Геннадьевич Саенко. Позже на практику стала выезжать Ульяна Павловна Мясоедова.

Но для нас с Борисом Игоревичем это была не первая практика в Даймище. Как я уже писал, в 1984 году мы были прикомандированы к практике второго курса по общей метеорологии. В нашу задачу входило обучение студентов работе со сложной электронной техникой. Мы быстро разработали методику, и дело пошло! Студенты с удовольствием работали с приборами, разбирались в обилии кнопок и переключателей, а самых способных мы заставляли разбираться в схемах приборов. Расстилаешь на столе схему размером с хорошую газету, в глазах рябит от обилия деталей.

– Видишь на схеме вот этот резистор (транзистор, конденсатор и т.п.)?

– Ну, да.

– А ну-ка, найди его в приборе!

Иногда поиски затягивались, приходилось давать кое-какие подсказки. Или, например, поиск неисправностей в приборе.

– Ну, изучили анеморумбометр? Нормально работает?

– Да вроде нормально…

– Так, а теперь идите, погуляйте!

Студенты выходят из камералки, а в это время Борис Игоревич или я «ломаем» прибор, вводя какую-нибудь типичную неисправность. Затем следуют слова:

– Анеморумбометр сломан! Найти неисправность, устранить и доложить!

И начинают студенты ковыряться в приборе. В это время мы с коварными улыбочками следим за их действиями. Оставить студентов без присмотра нельзя – в некоторых приборах напряжение до 4000 вольт, да и мало ли что взбредет в неопытные студенческие головы. Иногда неисправность находили быстро.

– Вы предохранитель вынули! Где он?

– А вот тут какой-то завалялся!.. – и вынимаю предохранитель из кармана. А сам внимательно смотрю за студентами – ведь это не единственная «бяка» в приборе!

  Все это напоминало весёлую игру, и студенты охотно включались в неё. Результатом этой игры должно было стать умение студентов работать с нашими приборами и проводить измерения во время круглосуточных дежурств. Желательно было даже умение устранять мелкие неисправности в приборах.

Особым вниманием у нас пользовалась группа «И» - измерители. Сложные измерительные приборы – это специфика их работы. Поэтому студентов-измерителей мы тренировали как следует. Среди них попадались способные студенты. Помню, в 1985 году была у нас Света Логинова. А тут как на грех, ночью разразилась гроза, ударила молния, и у нас вышел из строя прибор для измерения дальности видимости. Видя моё огорчение, Света принялась утешать меня.

– Ничего, Николай Олегович, починим, это же даже интересно!

– Света, да ведь там, может, силовой трансформатор сгорел! Как его починишь, надо перематывать!

– Ну, так это ещё интереснее!

Прибор всё-таки пришлось тогда заменить, благо, у нас был запасной. А Светлана Вадимовна Смирнова (бывшая Логинова) защитила кандидатскую диссертацию, мне довелось быть у неё оппонентом. Сейчас живет и работает в Москве, подумывает о защите докторской.

Многие наши студенты никогда не видели паяльника, не знали, что такое тестер. Обучали и этому.

– Вот, видите провода? Смотрите, я сейчас их спаяю друг с другом. Так… видели? Попробуйте разорвать!

Берет девушка в руки провод, тянет… Нет, не хватает сил!

– Ну, а теперь вы спаяйте из этого провода колечко!... Сделали? А сейчас я попробую разорвать!

– Ой, что вы делаете?! Ах!.. – пайка не выдержала! Ну, значит, всё снова!...

Двенадцать лет – с 1984 по 1995 год мы с Борисом Игоревичем работали в составе практики второго курса, а с 1996 года – на практике третьего курса. Но здесь я должен рассказать о моём старом друге, коллеге и помощнике Борисе Игоревиче Глушковском.

Борис Игоревич ровно на 10 лет старше меня. Познакомились мы с ним в 1970 году, когда я впервые пришел работать в Гидромет. Он к этому уже давно работал там инженером. Знакомство наше началось с того, что у меня