Тема: образование очага войны на Дальнем Востоке. Дальневосточный узел международных противоречий

В начале 1930-х гг. в развитии послевоенных международных отношений произошли качественные изменения, связанные с переходом от дипломатической к силовой ревизии Версальско-Вашингтонской системы. Первый шаг в этом направлении сделала Япония. Главным объектом агрессии стал Северо-Восточный Китай. (с.201)

Идеологические обоснования экспансии (паназиатская доктрина) и стратегические планы ее осуществления («Меморандум генерала Г. Танаки») были разработаны в 1920-е гг. В 1931 г. Япония приступила к их практической реализации. Выбор времени и места масштабной вооруженной акции нельзя назвать случайным. Он был обусловлен факторами как внутриполитического, так и международного характера. Мировой кризис нанес сокрушительный удар по экономике Японии и усилил экспансионистские тенденции и ее внешней политике. Взаимосвязь между этими двумя последствиями кризиса очевидна. Экономические потрясения в Стране Восходящего Солнца были столь значительными, потому что Япония в отличие от других капиталистических государств в огромной степени зависела от внешнего рынка (37% производимой продукции вывозилось за границу) и фактически полностью — от поставок основных видов сырья. Резкое сокращение мирового товарооборота, торговые и тарифные войны — все это приводило к обострению не только финансово-экономической, но и внутриполитической ситуации в стране. Стремительно возрастало влияние милитаристских группировок, предлагавших «перспективный» и сравнительно легкий выход из создавшегося положения — экспансию. Армия превращалась в самодовлеющую силу, которая вышла из-под контроля правительства, а затем и подчинила себе гражданские властные структуры. Политическая власть трансформировалась в государственную систему авторитарно-милитаристского типа.

В соответствии с известными стратегическими установками первоочередной целью военных действий являлся захват Маньчжурии (историческое название Северо-Восточного Китая, сохранившееся с XVII в. — со времен существования государства маньчжуров). И это также имело свое объяснение. Во-первых, несмотря на небольшую по китайским меркам численность населения (37 млн. человек), Маньчжурия представляла собой экономически наиболее развитый район Китая. Здесь были сконцентрированы основные отрасли добывающей промышленности, 70% железных дорог и около 40% внешнеторгового оборота Китая. К концу 1920-х гг. Япония, расширяя свои концессионные права, сосредоточила под своим контролем практически все экономически ресурсы Южной Маньчжурии. Во-вторых, эта территория рассматривалась как удобный плацдарм для дальнейшего продвижения во внутренние районы Китая. И, наконец, в-третьих, традиционно Маньчжурия считалась сферой влияния Российской империи, а затем СССР (северная часть) и Японии (южная часть). Интересы западных держав оценивались как малозначительные. (с.202) Такая расстановка сил давала возможность японским правительственным кругам изображать свою агрессию «антибольшевистским походом» и тем самым рассчитывать если не на благоприятное, то на снисходительное отношение к ней «цивилизованных государств» Запада. Определенные и, как показали последующие события, вполне оправданные надежды возлагались на использование в своих целях англо-американских противоречий на Дальнем Востоке.

Поскольку правительство Р. Вакацуки – К. Сидэхары, по мнению японских милитаристов, проводило «чрезмерно осторожную» политику, инициативу в развязывании военных действий взяли на себя офицеры Квантунской армии, расквартированной на арендованной китайской территории Гуандун (по-японски — Квантун). Поводом к началу боевых операций послужил так называемый «мукденский инцидент». В ночь с 18 на 19 сентября 1931 г., согласно официальной японской версии, на принадлежавшей Японии Южно-Маньчжурской железной дороге китайцы совершили «диверсионный акт», взорвав рельсы недалеко от города Мукдена (Шэньяна). На место взрыва были приглашены британский военный атташе и корреспонденты, которым показали трупы двух убитых китайских солдат, готовивших диверсию. Англичанин отметил, что он видел много странностей со стороны маньчжурского командования, но не верит, чтобы оно направило для подготовки взрыва пехотинцев, а не саперов. Через несколько часов вновь приглашенным журналистам и ошарашенному английскому атташе продемонстрировали тела тех же солдат, но уже переодетых в саперную форму. Впоследствии, когда комиссия Лиги наций проводила расследование японо-китайского конфликта, ее уведомили, что через 20 минут после «взрыва» по поврежденному участку железной дороги проследовал экспресс. Был вызван «очевидец» — японский лейтенант Кавамото, который доходчиво объяснил иностранным экспертам, что взорвали один рельс и поезд покачнулся, но затем, устояв, поехал дальше. Каким бы смехотворным ни казался «мукденский инцидент», но ровно через час после «диверсии» Квантунская армия приступила к широкомасштабным боевым действиям.

Необъявленная война Японии в Северо-Восточном Китае продолжалась всего лишь 3,5 месяца. Уже в первую неделю японцы заняли все крупные города и стратегические пункты Южной Маньчжурии. В середине октября был установлен контроль над большей частью североманьчжурской территории, включая города Харбин и Цицикар — центры советского влияния в Китае. В начале января 1932 г. японские войска захватили город Цзиньчжоу (с.203) на советско-китайской границе. Это означаю, что вся Маньчжурия — как Южная, так и Северная — перешла под военное управление Японии.

Успех японского «блицкрига» объяснялся двумя главным причинами. Во-первых, 100-тысячное войско маньчжурского правителя маршала Чжан Сюэляна не оказало никакого серьезного сопротивления 14-тысячной Квантунской армии. Такая «тактика» была согласована с центральным Нанкинским правительством Чан Кайши, который считал Японию менее опасным врагом, чем КПК. Как раз в это время Гоминьдан готовил «4-й карательный поход» против коммунистов и созданных ими «советских районов». В борьбе с Японией предполагалось использовать исключительно политико-дипломатические методы, опираясь на поддержку Запада и Лиги наций. Во-вторых, японская агрессия в Китае разворачивалась при полном попустительстве западных демократий, надеявшихся, что она приведет к военному столкновению Японии с Советским Союзом.

Ситуация коренным образом изменилась, когда воодушевленные своими победами японцы стали расширять сферу экспансии и 29 января 1932 г. атаковали Шанхай — крупнейший порт и торгово-финансовый центр Китая. В этом городе были сосредоточены важнейшие экономические интересы западных держав. Поэтому они без промедления предприняли дипломатические и военные меры для пресечения агрессии. Не дожидаясь ответа на решительные протесты, направленные японскому правительству, США, Англия и Франция сконцентрировали свои азиатские эскадры в районе Шанхая, американцы перебросили в порт 31-ю пехотную дивизию, активизировала боевые действия против японцев китайская 19-я армия. Все это заставило Японию отступить и к лету 1932 г. статус-кво был восстановлен. Несмотря на кажущуюся незначительность, «Шанхайский кризис» занял особое место в истории международных отношений 1930-х гг. Он показал, что западные демократии обладали достаточными возможностями для эффективной борьбы с агрессивными силами, если возникала непосредственная угроза их интересам.

Тем временем Япония, завершив операции по захвату Маньчжурии, приступила к планомерному «обживанию» региона, превращая его в свою полуколонию (за 2 года японцы построили здесь более 1000 км стратегических железных дорог, 40 аэродромов, около 100 промышленных предприятий). Япония превращалась в континентальную державу. Стремясь облагородить открыто империалистические действия, японская пропаганда изображала их «меры по оказанию помощи маньчжурскому народу в реализации (с.204) права на самоопределение». В доказательство этих «благородных устремлений» 9 марта 1932 г. было провозглашено образование независимого государства Маньчжоу-Го (в переводе с китайского «Маньчжурская империя»). Главой нового государства стал свергнутый революцией 1911–1912 гг. последний император из Цинской династии М. Генри Пу И. 15 сентября 1932 г. Япония первой (что вполне объяснимо) признана Маньчжоу-Го, подписав с Пу И соглашение о «продлении пребывания японских войск для защиты его (не Пу И, а Маньчжоу-Го) безопасности».

Такова была хроника событий, которые привели к возникновению очага войны на Дальнем Востоке.

В реакции западных держав на эти события выделялись два наиболее значимых момента, существенно ограничивавших противодействие агрессии: политика, направленная на «умиротворение» Японии, и серьезные разногласия в решении дальневосточных проблем.

Соединенные Штаты официально осудили нападение Японии на Северо-Восточный Китай. 7 января 1932 г. государственный секретарь Г.Л. Стимсон направил японскому и китайскому правительствам ноты, основные положения которых позднее получили известность как «доктрина непризнания», или «доктрина Стимсона». Согласно этой доктрине США отказывались признавать любые территориальные и политические изменения, противоречащие принципам «открытых дверей» и «равных возможностей», договорным правам Соединенных Штатов или их граждан в Китае. Несмотря на жесткий тон посланий, их значение не следует преувеличивать. Администрация США не шла дальше юридического непризнания последствий японской агрессии и не предлагала никаких ответных мер. Более того, «доктрина Стимсона» не внесла сколь-либо значимых изменений в американскую политику «умиротворения». Показательно, что в том же 1932 г. президент Г. Гувер заявил: «Если бы Япония откровенно провозгласила главной целью своих действий стремление восстановить порядок в Китае и не допустить его большевизации, то Соединенные Штаты не могли бы выставить серьезных возражений».

Великобритания, придерживаясь выработанного в 1920-е гг. курса, продолжала лавировать между США и Японией, между политикой «открытых дверей» и политикой «сфер влияния». Однако в условиях японской экспансии тактика лавирования была равнозначна прямому поощрению агрессора. Британское правительство критически отнеслось к американской «доктрине незнания». Министр иностранных дел Англии Дж. Саймон в ряде своих выступлений заявлял, что «Япония лучше, чем кто-либо (с.205) соблюдает в Маньчжурии принцип "открытых дверей" и поэтому Великобритания будет применять по отношению к ней исключительно дружелюбно-примирительные методы». Прояпонские высказывания главы Форин оффиса удивляли даже самих японцев. На одном из заседаний Совета Лиги наций после очередной декларации Дж. Саймона представитель Японии Ё. Мацуока отметил: «Британский министр иностранных дел сумел за полчаса выразить несколькими фразами все то, что я пытался изложить на своем плохом английском языке в течение последних 10 дней» Близкую к английской позицию занимало и правительство Франции. Особые симпатии агрессия Японии в Северо-Восточном Китае вызывала у французских военных. Начальник генерального штаба армии генерал М. Вейган охарактеризовал ее как «попытку укрепить устои цивилизации на Востоке в борьбе против большевизма».

Таким образом, споры между западными державами шли не о том, как противодействовать японской экспансии, а о том, какой из вариантов политики «умиротворения» является наиболее приемлемым.

В решении дальневосточной проблемы большие надежды возлагались на Лигу наций. 21 сентября 1931 г. китайское правительство обратилось в международную организацию с официальной жалобой на агрессивные действия Японии. Совет Лиги наций в сентябре, октябре и декабре того же года принял три резолюции почти идентичного содержания, призывавшие прекратить вооруженные столкновения и отвести войска с занятых территорий. В этих постановлениях японская агрессия осуждалась лишь косвенно, ответственность за возникновение очага военной опасности разделялась поровну. Если первая резолюция была одобрена единогласно, против второй голосовал лишь один японский представитель, то третья оказалась настолько «нейтральной», что за нее отказался голосовать и китайский делегат. Единственным позитивным моментом в декабрьской резолюции стала статья о создании Исследовательской комиссии под руководством британского дипломата лорда В.Р. Литтона. Комиссии Литтона поручалось изучить положение дел на мест и дать рекомендации Лиги наций для принятия ею окончательного решения. В октябре 1932 г. комиссия представила свой доклад. В целом в нем содержалась реалистическая оценка ситуации в Северо-Восточном Китае: констатировалось, что Япония совершила агрессию, нарушив Устав Лиги наций, договор «девяти держав» и пакт Бриана–Келлога; подчеркивалось, что Маньчжурия является неотъемлемой составной частью Китайской (с.206) республики, хотя Япония и имеет здесь «особые интересы»; государствам — членам Лиги наций рекомендовалось не признавать Маньчжоу-Го; предлагалось созвать международную конференцию для определения статуса маньчжурской территории (либо возвращение Китаю, либо ее интернационализация). Глава японской делегации Мацуока (по совместительству работавший директором Южно-Маньчжурской железной дороги) категорически отверг все выводы и предложения международных экспертов, заявив, что проблема Маньчжурии — это «дело жизни и смерти для его страны».

«Доклад Литтона» (после его доработки в специально созданной Комиссии 19-ти) лег в основу резолюции, принятой Чрезвычайной сессией Ассамблеи Лиги наций 24 февраля 1933 г. Несмотря на жесткие формулировки, значение этого документа, выдержанного в духе «доктрины непризнания» США, умалялось тем, что в нем отсутствовали какие-либо упоминания о применении санкций против Японии как «страны-агрессора». Тем не менее японское правительство в знак протеста против такого решения 27 марта 1933 г. объявило о своем выходе из Лиги наций. Тем самым оно «уведомило» мировую общественность, что будет продолжать свою экспансионистскую политику на Дальнем Востоке.

«Миротворческий» подход западных держав и Лиги наций, отказавшихся от решительных мер по пресечению агрессии, содействовал не ослаблению, а усилению напряженности в дальневосточном регионе. Не дождавшись реальной помощи от Запада, правительство Чан Кайши в целях предотвращения «большой войны» с Японией вступило с ней в переговоры. В мае 1933 г. в городе Тангу близ Пекина было подписано «соглашение о перемирии», по которому Япония добилась от Нанкина не только признания де-факто «политических изменений» в Маньчжурии, но и создания контролируемой японской администрацией зоны на севере провинции Хубэй. «Соглашение в Тангу» следует оценить не только как беспрецедентные в мировой практике уступки одного государства другому, но и как своего рода «жертвоприношение» агрессору, что подталкивало его на новые захватнические акции. Тогда же весной 1933 г. Квантунская армия вторглась в провинцию Жэхэ. т.е. вступила во Внутренний Китай — сферу влияния западных держав. О том, что Япония не остановится на достигнутом и что ее конечной целью является подчинение всей Восточной Азии, свидетельствовали так называемые «декларация Амо» и «доктрина Хироты». В апреле 1934 г. в связи с появлением информации об «оказании технической помоши Китаю со стороны и наций и о поставках ему военных материалов западными (с.207) фирмами» заведующий отделом печати японского министерства иностранных дел Н. Амо выступил с заявлением. В нем декларировалось, что японское правительство не может безразлично относиться к активности западных государств в Китае, так к несет «особую ответственность за поддержание мира в азиатском регионе» и не позволит, чтобы «Китай обращался за помощью к каким-либо другим державам, кроме Японии». Через несколько дней с разъяснением правительственной позиции к международной общественности обратился министр иностранных дел К. Хирота. Повторив основные положения «декларации Амо» он добавил, что Япония будет решительно противостоять намерениям Запада использовать Китай в «своих эгоистических целях». Последовали энергичный протест США и вялые представления Англии и Франции. Политика «умиротворения» в очередной раз продемонстрировала свою несостоятельность в сдерживании агрессии.

Образование очага войны на Дальнем Востоке непосредственно затрагивало интересы безопасности Советского Союза. Присутствие японских войск в Северной Маньчжурии (что, к слову сказать, являлось грубейшим нарушением Портсмутского договора 1905 г.) создавало реальную угрозу вторжения на территорию СССР, имевшего с Северо-Восточным Китаем самую протяженную сухопутную границу в 3,5 тыс. км. Именно в это время в правительственных кругах Японии стали разрабатываться планы нападения на Советский Союз, о чем свидетельствуют материалы Токийского процесса над главными японскими военными преступниками, проходившего в 1946–1948 гг. Генерал Минами, занимавший пост министра обороны в 1930–1931 гг., заявил на процессе: «Маньчжурия рассматривалась как военная база в случае вооруженного столкновения с СССР». Генеральный штаб японской армии в начале 1930-х гг. уточнил план подготовки к войне («План Оцу»), по которому из 30 формировавшихся дивизий 24 предназначались для ведения боевых действии против Советского Союза.

С началом японской агрессии в дальневосточной политике СССР произошли существенные изменения. Особое внимание уделялось вопросам укрепления региональной обороноспособности страны: осенью 1931 г. было приято решение о строительств тихоокеанского флота, увеличилась численность советских вооруженных сил на Дальнем Востоке, активизировалось хозяйственное освоение района. Однако сил для отражения возможного нападения было явно недостаточно. Поэтому столь большое внимание придавалось дипломатическим средствам и методам. (с.208)

В этой сфере принципиально важным явлением стала смена приоритетов. Несмотря на повторявшиеся время от времени декларации о солидарности с КПК и Китайской революцией, идейно-классовая мотивация дальневосточной политики Советского Союза отошла на второй план (тем более, что в борьбе с Гоминьданом коммунистические силы терпели поражения и встал волос о самом существовании компартии Китая). Главенствующее место во внешнеполитических планах партийно-государственного руководства СССР заняли геостратегические установки. Выделялись две основные задачи: 1) нормализовать отношения с Китайской республикой, оказывать ей посильную помощь в противодействии японской агрессии, представлявшей угрозу и для Советского Союза; 2) не допустить прямого вооруженного столкновения с Японией, втягивания СССР в японо-китайскую войну и в интересах сохранения мира идти на определенные уступки японскому правительству. Чрезвычайная сложность поставленных целей заключалась в том, что реализация первой затрудняла достижение второй, и наоборот. Тем не менее, этот противоречивый курс активно претворялся в жизнь.

С одной стороны, Советский Союз морально и материально поддерживал гоминьдановские войска во время боевых операций в Северной Маньчжурии, приютил на своей территории более 20 тыс. военнослужащих (за что получил от Нанкинского правительства «компенсацию» в 10 млн. долл.) и отказался выдать китайских повстанцев Японии, добился восстановления в декабре 1932 г. дипломатических отношений с Китаем. Все это вызывало негативную реакцию в японских правительственных кругах. Однако, с другой стороны, Советский Союз уже в октябре 1931 г. объявил о своем нейтралитете в японо-китайском конфликте, отказался участвовать в комиссии Литтона и присоединиться к резолюции Лиги наций, осуждавшей агрессию Японии в Китае; Разрешил использовать КВЖД для перевозки японских войск и военных материалов, что являлось нарушением советско-китайских соглашений 1924 г.; трижды предлагал правительству Японии Подписать пакт о ненападении, одновременно отвергнув предложение Китая о заключении подобного договора.

Главным препятствием на пути смягчения напряженности в советско-японских отношениях являлась проблема КВЖД. Япония, стремившаяся осуществлять полный контроль над Маньчжурией, не желала мириться с присутствием СССР в северной ее части. Угрозы «отрубить щупальце большевистского спрута», сосредоточение войск на границе и постоянные провокации на КВЖД — все это заставило Советский Союз вступить в переговоры (с.209) о продаже железной дороги. Они продолжались с мая 1933 по 1935 г. и завершились подписанием соглашения о выкупе КВЖД формально Маньчжоу-Го, а фактически Японией за 140 млн. иен (47,5 млн. золотых руб.), что было гораздо ниже ее реальной стоимости. Показательно, что в 1930–1931 гг. центральное правительство Китая предлагало иену в 225 млн. руб. И тогда глава советской делегации Л.М. Карахан, аргументируя свой отказ, заявил: «Это дешевле, чем на слом». Иными словами, Советский Союз «подарил» Японии Китайско-Восточную железную дорогу в обмен на юридически не оформленный отказ японского правительства от вооруженного нападения. Продав КВЖД, СССР лишился весьма прибыльного предприятия, а его политико-экономическое влияние в регионе фактически было сведено к нулю. Однако стратегический выигрыш компенсировал и превзошел тактический проигрыш. Советский Союз реализовал свои главные геополитические цели, нормализовав отношения с Китайской республикой и сняв угрозу войны с Японией.

Формально и СССР, и западные демократии проводили на Дальнем Востоке политику «умиротворения». Отличие состояло в том, что Запад, имея возможность пресечь агрессию, направлял ее на Советский Союз, а СССР, не имея такой возможности, обеспечивал путем уступок свою безопасность и одновременно содействовал обострению «межимпериалистических противоречий». В этом контексте советская дипломатия переиграла дипломатию западную, сохранив позиции СССР как самостоятельного центра дальневосточной и мировой политики.

Возникновение очага войны на Дальнем Востоке положило начало процессу разрушения важнейшей составной части послевоенного международного порядка — Вашингтонской договорной системы. Еще более напряженная обстановка складывалась в это время в Европе.