Главная дорога

Итак, три лье тянулась дорога и вдруг озадачила его. Поперек, ее

пролегла другая дорога, широкая и торная Давид постоял немного в раздумье и

присел отдохнуть у обочины.

Куда вели эти дороги, он не знал. Казалось, любая из них могла открыть

перед ним большой мир, полный опасных приключений и счастливых возможностей.

Давид сидел у обочины, и вдруг взгляд его упал на яркую звезду, которую они

с Ивонной называли своей. Тогда он вспомнил Ивонну и подумал о том, не

поступил ли он опрометчиво. Неужели несколько запальчивых слов заставят его

покинуть свой дом и Ивонну? Неужели любовь так хрупка, что ревность - самое

истинное доказательство любви - может ее разрушить! Сколько раз убеждался

он, что утро бесследно уносит легкую сердечную боль, возникшую вечером. Он

еще может вернуться, и ни один обитатель сладко спящей деревушки Вернуа

ничего не узнает. Сердце его принадлежит Ивонне, здесь он прожил всю жизнь,

здесь может он сочинять свои стихи и найти свое счастье.

Давид поднялся, и тревожные, сумасбродные мысли, не дававшие ему покоя,

развеялись. Твердым шагом направился он в обратный путь. Когда он добрался

до Вернуа, от его жажды скитаний ничего не осталось. Он миновал загон для

овец; заслышав шаги позднего прохожего, они шарахнулись и сбились в кучу, и

от этого знакомого домашнего звука на сердце у Давида потеплело. Тихонько

поднялся он в свою комнатку и улегся в постель, благодарный судьбе за то,

что эта ночь не застигла его в горьких странствиях по неведомым дорогам.

Как хорошо понимал он сердце женщины! На следующий вечер Ивонна пришла

к колодцу, где собиралась молодежь, чтобы кюре не оставался без дела.

Краешком глаза девушка искала Давида, хотя сжатый рот ее выражал

непреклонность Давид перехватил ее взгляд, не испугался сурового рта, сорвал

с него слово примирения, а потом, когда они вместе возвращались домой, - и

поцелуй.

Через три месяца они поженились. Отец Давида был отличным хозяином и

дела его шли на славу. Он задал такую свадьбу, что молва о ней разнеслась на

три лье в окружности. И жениха и невесту очень любили в деревне. По улице

прошла праздничная процессия, на лужайке были устроены танцы, а из города

Дре для увеселения гостей прибыли театр марионеток и фокусник.

Прошел год, и умер отец Давида Давид получил в наследство дом и овечье

стадо. Самая пригожая и ловкая хозяйка в деревне тоже принадлежала ему. Ух,

как сверкали на солнце ведра и медные котлы Ивонны! Взглянешь, проходя мимо,

и ослепнешь от блеска. Но не закрывайте глаз, идите смело, один только вид

сада Ивонны, с его искусно разделанными веселыми клумбами, сразу возвратит

вам зрение. А песни Ивонны - они доносились даже до старого каштана, что

раскинулся над кузницей папаши Грюно.

Но наступил однажды день, когда Давид вытащил лист бумаги из давно не

открывавшегося ящика и принялся грызть карандаш. Снова пришла весна и

прикоснулась к его сердцу Видно, он был истинным поэтом, потому что Ивонна

оказалась почти совсем забытой. Все существо Давида заполнило колдовское

очарование обновленной земли. Аромат лесов и цветущих долин странно тревожил

его душу. Прежде он с утра уходил в луга со своим стадом и вечером

благополучно пригонял его домой. Теперь же он ложился в тени куста и начинал

нанизывать строчки на клочках бумаги. Овцы разбредались, а волки, приметив,

что там, где стихи даются трудно, баранина достается легко, выходили из леса

и похищали ягнят.

Стихов становилось у Давида все больше, а овец - все меньше. Цвет лица

и характер у Ивонны испортились, речь огрубела. Ведра и котлы ее потускнели,

зато глаза засверкали злым блеском. Она объявила поэту, что его безделье

губит их стадо и разоряет все хозяйство. Давид нанял мальчика караулить

стадо, заперся в маленькой чердачной комнатке и продолжал писать стихи.

Мальчик тоже оказался по натуре поэтом, но, не умея в стихах выражать свои

чувства, проводил время в мечтательной дремоте. Волки не замедлили

обнаружить, что стихи и сон - по существу одно и то же, и стадо неуклонно и

быстро сокращалось. С той же быстротой ухудшался характер Ивонны. Иногда она

останавливалась посередине двора и принималась осыпать громкой бранью

Давида, сидевшего под окном на своем чердаке. И крики ее доносились даже до

старого каштана, что раскинулся над кузницей папаши Грюно.

Господин Папино - добрый, мудрый нотариус, вечно совавший свой нос в

чужие дела, видел все это Он пришел к Давиду, подкрепился основательной

понюшкой табака и произнес следующее:

- Друг мой Миньо! В свое время я поставил печать на брачном

свидетельстве твоего отца. Мне было бы очень тягостно заверять документ,

означающий банкротство его сына. Но именно к этому идет дело. Я говорю с

тобой, как старый друг. Выслушай меня. Насколько я могу судить, тебя влечет

только поэзия. В Дре у меня есть друг - господин Бриль, Жорж Бриль. Дом его

весь заставлен и завален книгами, среди которых он расчистил себе маленький

уголок для жилья. Он - человек ученый, каждый год бывает в Париже, сам

написал несколько книг Он может рассказать, когда были построены катакомбы,

и как люди узнали названия звезд, и почему у кулика длинный клюв. Смысл и

форма стиха для него так же понятны, как для тебя - блеянье овец. Я дам тебе

письмо к нему, и он прочтет твои стихи. И тогда ты узнаешь, стоит ли тебе

писать, или лучше посвятить свое время жене и хозяйству.

- Пишите письмо, - отвечал Давид. - Жаль, что вы раньше не заговорили

со мной об этом.

На рассвете следующего дня он шел по дороге, ведущей в Дре, с

драгоценным свертком стихов подмышкой. В полдень он отряхнул пыль со своих

сапог у дверей дома господина Бриля. Этот ученый муж вскрыл печать на письме

господина Папино и, сквозь сверкающие очки, поглотил его содержание, как

солнечные лучи поглощают влагу. Он ввел Давида в свой кабинет и усадил его

на маленьком островке, к которому со всех сторон подступало бурное море

книг.

Господин Бриль был добросовестным человеком. Он и глазом не моргнул,

заметив увесистую рукопись в четыре пальца толщиной. Он разгладил пухлый

свиток на колене и начал читать. Он не пропускал ничего, вгрызаясь в кипу

бумаги, как червь вгрызается в орех в поисках ядра.

Между тем Давид сидел на своем островке, с трепетом озирая бушующие

вокруг него волны литературы. Книжное море ревело в его ушах. Для плавания

по этому морю у него не было ни карты, ни компаса. Наверно, половина всех

людей в мире пишет книги, решил Давид.

Господин Бриль добрался до последней страницы. Он снял очки и протер их

носовым платком.

- Как чувствует себя мой друг Папино? - осведомился он.

- Превосходно, - ответил Давид.

- Сколько у вас овец, господин Миньо?

- Вчера я насчитал триста девять. Моему стаду не посчастливилось.

Раньше в нем было восемьсот пятьдесят овец.

- У вас есть жена и дом, и вы жили в довольстве. Овцы давали вам все,

что нужно Вы уходили с ними в поля, дышали свежим, бодрящим воздухом, и

сладок был хлеб, который вы ели. Вам оставалось только глядеть за своим

стадом и, отдыхая на лоне природы, слушать, как в соседней роще свистят

черные дрозды. Я пока что не отклонился от истины?

- Все это было так, - ответил Давид.

- Я прочел все ваши стихи, - продолжал господин Бриль, блуждая взором

по своему книжному морю и словно высматривая парус на горизонте. - Поглядите

в окно, господин Миньо, и скажите мне, что вы видите вон на том дереве.

- Я вижу ворону, - отвечал Давид, посмотрев, куда ему было указано.

- Вот птица, - сказал господин Бриль, - которая поможет мне исполнить

мой долг. Вы знаете эту птицу, господин Миньо, она считается философом среди

пернатых. Ворона счастлива, потому что покорна своей доле. Нет птицы более

веселой и сытой, чем ворона с ее насмешливым взглядом и походкой вприпрыжку.

Поля дают ей все, что она пожелает. Никогда она не горюет о том, что

оперение у нее не так красиво, как у иволги. Вы слышали, господин Миньо,

каким голосом одарила ее природа? И вы думаете, соловей счастливее?

Давид встал. Ворона хрипло каркнула за окном.

- Благодарю вас, господин Бриль, - медленно произнес он. - Значит,

среди всего этого вороньего карканья не прозвучало ни единой соловьиной

ноты?

- Я бы не пропустил ее, - со вздохом ответил господин Бриль. - Я прочел

каждое слово. Живите поэзией, юноша, и не пытайтесь больше писать.

- Благодарю вас, - повторил Давид. - Пойду домой, к моим овцам.

- Если вы согласитесь пообедать со мной, - сказал книжник, - и

постараетесь не огорчаться, я подробно изложу вам мою точку зрения.

- Нет, - сказал Давид, - мне надо быть в поле и каркать на моих овец.

И со свертком стихов подмышкой он побрел обратно в Вернуа. Придя в

деревню, он завернул в лавку Циглера - армянского еврея, который торговал

всякой всячиной, попадавшей ему в руки.

- Друг, - сказал Давид, - волки таскают у меня овец из стада. Мне нужно

какое- нибудь огнестрельное, оружие. Что вы можете предложить мне?

- Несчастливый у меня сегодня день, друг Миньо, - отвечал Циглер,

разводя руками. - Придется, видно, отдать вам за бесценок великолепное

оружие. Всего лишь на прошлой неделе я приобрел у бродячего торговца целую

повозку разных вещей, которые он купил на распродаже имущества одного

знатного вельможи, я не знаю его титула. Этот господин был отправлен в

ссылку за участие в заговоре против короля, а замок его и все достояние -

проданы с молотка по приказу короны. Я получил и кое-что из оружия, -

превосходнейшие вещицы. Вот пистолет - о, это оружие, достойное принца! Вам

он обойдется всего лишь в сорок франков, друг Миньо, и пусть я потеряю на

этом деле десять франков. Но, может быть, вам требуется аркебуза...

- Пистолет мне подойдет, - отвечал Давид, бросая деньги на прилавок. -

Он заряжен?

- Я сам заряжу его, - сказал Циглер, - а если вы добавите еще десять

франков, дам вам запас пороха и пуль.

Давид сунул пистолет за пазуху и направился домой. Ивонны не было, в

последнее время она часто уходила к соседкам. Но в кухонном очаге еще тлел

огонь. Давид приоткрыл печную дверцу и кинул сверток со стихами на красные

угли. Бумага вспыхнула, пламя взвилось, и в трубе раздался какой-то

странный, хриплый звук.

- Карканье вороны, - сказал поэт.

Он поднялся на свой чердак и захлопнул дверь. В деревне стояла такая

тишина, что множество людей услышало грохот выстрела из большого пистолета.

Жители толпой бросились к дому Давида и, толкаясь, побежали на чердак,

откуда тянулся дымок.

Мужчины положили тело поэта на постель, кое-как прикрыв разодранные

перышки несчастной вороны. Женщины трещали без умолку, состязаясь в

выражении сочувствия. Несколько соседок побежали сообщить печальную весть

Ивонне.

Господин Папино, любознательный нос которого привел его на место

происшествия одним из первых, подобрал с пола пистолет и со смешанным

выражением скорби и восхищения стал разглядывать серебряную оправу.

- На этом пистолете, - вполголоса заметил он кюре, отводя его в

сторону, - фамильный герб монсеньера маркиза де Бопертюи.

-------------------------------------------------------------

1) - Случайная, мимолетная любовь (франц.).

2) - Пароль (франц.).