2015-05-25
250
— Ты действительно надеешься найти здесь что-то полезное? То, что поможет нам?
Я потянул ее за руку.
— Не что-то, а кого-то.
Наша библиотека была прекрасна. В детстве я провел здесь множество часов и унаследовал от матери веру в то, что все библиотеки — это храмы человеческой культуры. Ее здание было одним из немногих переживших наступление Шермана и великий пожар. Не считая особняка Равенвуда, библиотека и дом, в котором размещалось Историческое общество, считались самыми старыми в городе. Стены этого двухэтажного викторианского строения были увиты плющом, аккуратно подрезанным у дверей и окон. В залах пахло деревом, старыми книгами и пластиковыми обложками. Моя мама говорила, что в старых книгах чувствовался запах времени.
— Я не понимаю, зачем мы пришли в библиотеку.
— Это не просто библиотека. Это владения Мэриан Эшкрофт.
— Как? Она библиотекарь? Знакомая дяди Мэкона?
— Моя мама и Мэриан были лучшими подругами и соавторами исторических исследований. Мэриан знает о Гэтлине столько же, сколько знала моя мама. И еще она умнейший человек.
Лена бросила на меня скептический взгляд.
— Умнее дяди Мэкона?
— Ну, хорошо. Она самая умная из гэтлинских смертных.
Я никогда не понимал, почему такая женщина, как Мэриан, оставалась в нашем унылом городишке. Однажды, когда они с мамой обедали в служебной комнате, Мэриан сказала мне: «Многие люди считают свои города убогими лишь потому, что не знают их». Смысл этой фразы до меня тогда не дошел. Кстати, я часто — возможно, в половине случаев — недопонимал ее слова. Но наверное, именно поэтому она и ладила с моей мамой. Ведь смысл маминых слов для меня тоже нередко оставался загадкой. Это были две самые умные и самые интеллигентные женщины в Гэтлине.
Когда мы вошли в пустой читальный зал, Мэриан задумчиво расхаживала вдоль стеллажей, громко цитируя слова безумной женщины из греческой трагедии. Я заметил у нее на ногах вязаные чулки и домашние тапочки. Горожане навещали библиотеку исключительно редко — время от времени лишь какой-нибудь леди из ДАР требовалось заполнить бреши в генеалогическом древе. Поэтому Мэриан управляла своим хозяйством в довольно свободной манере.
— Ты слышала что-то?
Я зашагал на звук ее голоса.
— Или вовсе не знаешь…
Мы обогнули угол стеллажа. Мэриан стояла у полки с художественной литературой и, покачиваясь, держала в руках большую стопку книг. Она повернулась ко мне и продолжила цитату:
— …что беда ужасная грозит тому…
Лена остановилась за моей спиной. Мэриан посмотрела на нее поверх квадратных очков с красными линзами.
— …кто мил нам обеим?
Казалось, что она витала в каком-то воображаемом пространстве. Я знал этот взгляд с детских лет. У нее имелись цитаты на все случаи жизни, и она выбирала их не наугад, а вполне осмысленно. Но какая беда могла угрожать мне? И был ли я действительно мил им обеим? Смысл цитаты и ее связь с Леной вызывали у меня сомнения.
Хотя я не читал древнегреческих трагедий, мне захотелось показать себя знатоком литературы.
— Это из «Эдипа»?
Склонившись над стопкой книг, я обнял Мэриан. Она прижала меня к себе так сильно, что я чуть не задохнулся. Край громоздкой биографии генерала Шермана вонзился мне под ребра.
— Из «Антигоны», — поправила меня Лена.
«Зря пускаешь пыль в глаза».
— Какая умница, — с улыбкой произнесла Мэриан.
Я скривил лицо в гримасе, но Лена лишь пожала плечами.
— Плоды домашнего обучения.
— Приятно познакомиться с девушкой, которая читала «Антигону».
— Из всей трагедии мне запомнилось только то, что она не хотела быть погребенной заживо.
Мэриан одарила нас лучезарной улыбкой. Она сунула мне полстопки книг, передала вторую половину Лене и подбоченилась, как модель с обложки журнала. Красивые зубы, коричневая кожа! Она на самом деле была больше похожа на модель, чем на провинциального библиотекаря. Ее великолепная экзотическая внешность свидетельствовала о смеси многих кровей — обычная история для Юга. Люди приезжали сюда из Вест-Индии, с Кубы, из Англии, из Шотландии, со всех концов Америки. Здесь смешивалось множество наций, и порою требовался целый лес фамильных древ, чтобы разобраться в корнях того или иного семейства.
Хотя мы жили в глухом углу, как говорила Эмма, Мэриан всегда выглядела так, словно по-прежнему училась в Дьюке[25]. Ее наряды и украшения казались чужеземными. Необычный облик дополняла короткая стрижка. Даже подпись у нее была особенная — украшенная петлями и росчерками. Мэриан походила на гэтлинцев еще меньше, чем Лена, хотя она прожила здесь столько же лет, как моя мама. Точнее, на один год больше.
— Я так соскучилась по тебе, Итан. А ты, наверное, племянница Мэкона? Лена Дачанис? Та самая знаменитая девушка, недавно приехавшая в город? Девушка, разбившая окно! О да! Я уже наслышана о тебе. Наши местные леди очень разговорчивы.
Мы последовали за Мэриан к передней стойке и сложили книги в сортировочную тележку.
— Не верьте всему тому, что говорят обо мне, доктор Эшкрофт.
— Пожалуйста, называй меня Мэриан.
Я едва не выронил книгу из рук. Все жители города, кроме моей семьи, называли ее «доктор Эшкрофт». Я не понял, по какой причине Лена получила почти мгновенный доступ в наш внутренний круг.
— Хорошо, Мэриан, — с улыбкой согласилась Лена.
Наверное, сейчас Лена впервые столкнулась с прославленным южным гостеприимством — пусть со стороны такой же отщепенки, но все же. Мы с Липком были не в счет.
— Остался один вопрос, который мне хотелось бы задать. Разбивая шваброй окно, ты действительно пыталась уничтожить юное поколение ДАР?
Поманив нас за собой, Мэриан начала опускать на окнах жалюзи.
— Конечно нет! Если бы я погубила их, то кто бы обеспечил мне бесплатный пиар?
Откинув голову назад, Мэриан рассмеялась и обняла Лену за талию.
— У тебя хорошее чувство юмора. Без него жить в этом городе невозможно.
— Да, в последнее время я слышу много шуток, — со вздохом ответила Лена. — К сожалению, они в основном обо мне.
— «Обычно шедевры остроумия существуют дольше монументов силы».
— Цитата из Шекспира?
Мне явно не хватало эрудиции.
— Близко. Это сказал сэр Фрэнсис Бэкон. Некоторые ученые считают, что он-то и сочинил пьесы, подписанные именем Шекспира. Если они не ошибаются, то, я полагаю, ты прав в своей догадке.
— Мне в таких вопросах с вами не тягаться.
Мэриан взъерошила мои волосы.
— Как ты вырос! Когда я видела тебя в последний раз, ты был на полтора фута ниже. Чем тебя кормит Эмма? Наверное, на завтрак, обед и ужин одни пироги? Такое впечатление, что мы не виделись сотню лет.
— Это моя вина, — ответил я. — Просто с некоторых пор… у меня отпало желание читать.
Она знала, что я говорю неправду. Но понимала мои чувства. Мэриан подошла к двери, сменила табличку «Открыто» на «Закрыто» и повернула ключ в замке. Громкий щелчок напомнил мне о сегодняшнем странном случае с открывшейся дверью в кабинет отца.
— Разве библиотека работает не до девяти часов?
Если я ошибся с графиком, Эмма впоследствии могла догадаться о моей встрече с Леной.
— Не сегодня. Главный библиотекарь только что объявила сокращенный рабочий день. Иногда она становится очень своевольной и нарушает гэтлинские правила.
— Спасибо, тетя Мэриан.
— Я знаю, ты не пришел бы сюда без веской причины, — подмигнув, ответила она. — Мне кажется, что этой причиной является племянница Равенвуда. Почему бы нам не пойти в служебную комнату и не попить чайку? По-моему, это будет вполне приятным следствием.
Ну да. Причина, следствие. Я вспомнил, что она любит каламбуры.
— Мы хотели бы задать вам несколько вопросов.
Я сунул руку в карман и нащупал медальон, завернутый в носовой платок легендарной пророчицы Суллы.
— «Вопрос объемлет все. Знать можно нечто. Ответ, увы, ничто».
— Гомер?
— Еврипид. Если ты не начнешь угадывать имена классиков, мне придется организовать в вашей школе литературный кружок. Иначе как можно добиться от вас правильных ответов?
— Но вы сами сказали, что ответы не важны.
Она открыла дверь с табличкой «Личный архив».
— Разве я такое говорила?
У нее, как и у любого хорошего библиотекаря, всегда был готов ответ на каждый вопрос. В этом отношении она походила на Эмму. И на мою маму.
Я давно не бывал в архиве Мэриан. Насколько мне известно, она впускала туда только нас с мамой. В этой комнате они обсуждали свои исследования и писали книги. Сюда не дозволялось входить даже моему отцу. Я вспомнил, как однажды Мэриан остановила его на пороге, пока моя мама работала внутри с какими-то документами.
— Слово «личный» означает ограниченный доступ.
— Это библиотека, Мэриан, — обиженно сказал мой отец. — Библиотеки создаются для того, чтобы делать знание публичным.
— В нашем краю библиотека предназначена для другой цели. Чтобы члены общества анонимных алкоголиков могли проводить здесь собрания, если их прогонит баптистская церковь.
— Мэриан, не капризничай и впусти меня. Это только архив.
— Ты зря считаешь меня обычным библиотекарем. На самом деле я провожу секретные исследования, и это моя лаборатория.
— Не сходи с ума! Вы просто разглядываете там потрепанные старые газеты.
— «Раскрыв свои тайны ветру, не удивляйся потом, что о них узнали деревья».
— Халил Джибран, — выпалил отец.
— «Трое могут сохранить секрет лишь в том случае, если двое из них мертвы».
— Бенджамин Франклин.
Наконец мой папа понял, что в архив его не пустят. Мы с ним отправились домой и по пути купили мороженое «Роки-роуд». После этого случая я остро почувствовал, какая неординарная натура моя мама. Одержимые страстью к исследованиям, они творили в своей секретной лаборатории, писали книгу за книгой, а однажды даже составляли шорт-лист для наградной комиссии «Голоса Юга» — местного аналога Пулитцеровской премии. Отец всегда гордился мамой и часто восхищался ею во время наших прогулок. «Какой живой ум!» — повторял он. Папа боготворил ее — особенно когда она была полностью погружена в работу над каким-нибудь проектом. В такие периоды моя мама казалась существом не от мира сего, но именно за это отец любил ее до умопомрачения.
И вот теперь я стоял на пороге архива. Без папы, без мамы и без мороженого «Роки-роуд». Прошло всего лишь несколько лет, а все изменилось, хотя время в нашем городе, казалось, застыло навечно. В комнате, обшитой деревянными панелями, не было окон. Мебель соответствовала возрасту здания — одного из трех старейших в Гэтлине. Центр занимали четыре длинных дубовых стола. Они стояли параллельно друг другу, образуя два ряда с небольшим проходом. Стены сплошь были увешаны книжными полками с коллекционными томами. «Амуниция и пушки Гражданской войны», «Королевский хлопок: белое золото Юга». В глубине помещения виднелась небольшая комната с металлическими шкафами, в которых хранились свитки, манускрипты и тщательно составленные картотеки.
Мэриан занялась чайником и электрической плиткой. Лена подошла к стене, где в стеклянных рамках висели карты Гэтлинского края — старые и сморщенные, как лица Сестер.
— Смотри! Особняк Равенвуда!
Она провела пальцем по запыленному стеклу.
— А вот Гринбрайр. На карте даже отмечена граница между ними.
Меня заинтересовал небольшой столик в дальнем углу комнаты. Он был покрыт слоем пыли и обрывками паутины. На нем лежала открытая хартия Исторического общества. В переплете торчал карандаш. На страницах брошюры виднелось несколько обведенных имен. Рядом лежала карта, нарисованная на большом листе полупрозрачной кальки. Под ней была разложена карта современного Гэтлина. Похоже, кто-то пытался реставрировать план старого города. К кальке оказалась прикреплена фотография той самой картины, которую я видел на портрете в холле Равенвуда. Женщина с медальоном.
«Женевьева! Это точно Женевьева! Лена, мы должны рассказать о ней Мэриан. Расспросить о ее истории».
«Ты с ума сошел! Мы никому не можем доверять. Нам и самим непонятно, откуда взялись те видения».
«Лена, положись на мое чутье».
— Что это за вещи, тетя Мэриан?
Доктор Эшкрофт повернулась ко мне. Ее лицо помрачнело.
— Наш последний проект. Мы с твоей мамой не успели завершить его.
«Откуда у моей мамы фотография той странной картины?»
«Понятия не имею».
Подойдя к столу, Лена склонилась к снимку.
— Мэриан, что вы планировали делать с этой фотографией?
Доктор Эшкрофт передала нам по чашке сладкого чая. Это была еще одна особенность Гэтлина. Здесь все злоупотребляли сахаром и постоянно сыпали его куда только можно.
— Ты узнала картину? Она принадлежит твоему дяде. На самом деле Мэкон и прислал мне этот снимок.
— А кто изображен на картине?
— Женевьева Дачанис. Я думала, тебе это известно.
— Нет. К сожалению, нет.
— Разве твой дядя не рассказывал тебе о вашем генеалогическом древе?
— Мы мало говорим об умерших родственниках. Никто не хочет напоминать мне о погибших родителях.
Мэриан подошла к одному из металлических шкафов и, выдвинув ящик, начала перебирать документы.
— Женевьева Дачанис была твоей прапрапрапрабабушкой. Очень колоритная и интересная личность. Задумав наш новый проект, мы с Лилой попытались нарисовать ваше семейное древо. Твой дядя помогал нам, пока…
Она опустила голову.
— Все это закончилось прошлой весной.
Неужели моя мама была знакома с Мэконом Равенвудом? Почему же он говорил, что знал ее только по книгам?
— Лена, я могу показать тебе твою генеалогию.
Мэриан разложила на столе несколько пожелтевших страниц. На них были изображены семейные древа Лены и Мэкона. Мне бросилась в глаза интересная деталь.
— Смотрите, как странно! Все женщины в семействе Лены имеют фамилию Дачанис. Они не меняли ее, даже когда выходили замуж.
— Это особенность моей семьи. После брака женщины сохраняют свою фамилию. Так всегда было, и так всегда будет.
Мэриан посмотрела на Лену поверх очков.
— Такая традиция характерна для общин, где женщины обладают особым авторитетом.
Я решил сменить тему разговора. Мне не хотелось копаться в деталях семейной традиции, которая наделяла родственниц Мэкона властными полномочиями, — тем более что речь шла и о Лене.
— Почему вы с мамой составляли генеалогическое древо Дачанис? Что это был за проект?
Мэриан помешала чай ложечкой.
— Еще сахара?
Я тоже поболтал ложкой в чашке.
— Нас в основном интересует этот медальон.
Доктор Эшкрофт указала на другую фотографию Женевьевы. На этом снимке она тоже была с камеей.
— Он связан с одной историей. На самом деле это была не простая история, а любовная.
Она печально улыбнулась.
— Твою маму всегда тянуло к романтике.
Мы с Леной переглянулись. Мы оба знали, о чем говорит Мэриан.
— Вам, наверное, будет интересно услышать, что главными участниками истории являлись представители семейств Уотов и Дачанис. Он был солдатом Конфедерации, а она — прекрасной хозяйкой Гринбрайра.
Мне вспомнились видения. Пожар в Гринбрайре. Как странно, что последняя книга моей матери была посвящена отношениям между Женевьевой и Итаном — между прапрапрапрабабкой Лены и моим прапрапрапрадедом. Мама погибла, так и не закончив рукопись. У меня закружилась голова. Все это соответствовало правилам Гэтлина. Здесь события повторялись по несколько раз и ничто не случалось единожды.
Лена побледнела. Она прислонилась ко мне и положила ладонь на мою руку. Я почувствовал знакомые уколы электричества.
— Вот письмо, которое побудило нас заняться этим исследованием.
Мэриан аккуратно разложила на соседнем столе два старых пергаментных листа. Мне было приятно, что на рабочем месте моей мамы все осталось как было. Я считал ее стол своеобразным мемориалом — более правильным, чем могила с надгробной плитой, усыпанная белыми и красными гвоздиками. На похоронах даже леди из ДАР бросали гвоздики. Мама ненавидела эту традицию. Тем не менее на свадьбы, похороны или празднование рождения ребенка собирались все жители города: баптисты, методисты и пятидесятники.
