— Папа, мне приснилось, что ты мне купил маленькую шоколадку.
— Если будешь слушаться, тебе приснится, что я купил большую шоколадку.
Многие заметки совпадают по своей композиционно-синтаксической форме с прозаической строфой или фрагментом. Например:
Летающие ящеры некогда обитали на территории Северо-Восточнои Азии. К такому выводу пришли палеонтологи, сделав уникальное открытие — под сорокаметровой толщей осадочных пород близ города Синыйджу ими были обнаружены окаменевшие останки крылатого пресмыкающегося. По мнению ученых, это очень редкий вид представителей доисторической фауны... Возраст ископаемого животного — около 150 млн. лет.
Мнение англичан о том, что их почта чрезвычайно медлительна, вновь получило наглядное подтверждение. Как сообщила информационная служба телекомпании Би-би-си, на днях житель одного из городов Южного Уэльса получил открытку, которая была отправлена 64 года назад из города Тонтон.
По сравнению с приведенными примерами, устройство текстов большей протяженности гораздо сложнее. Фрагменты могут объединяться в более крупное речевое целое, составляющее произведение или значительные его звенья (главу, часть и т. д). При этом основной способ организации крупных текстов — семантико-синтаксическая связь зачинов фрагментов. В прозаической строфе зачин — ключевое предложение, своеобразное подлежащее, тема. Во фрагменте зачин играет аналогичную роль, но объединяет уже, как правило, несколько строф. Естественно поэтому, что, являясь ключевыми, опорными фразами, заключая в себе основные мысли-тезисы, зачины фрагментов образуют смысловой и синтаксический каркас текста, служат главным средством его организации, выступают своеобразными двигателями сюжета, развития мысли.
|
|
Это обусловлено характером человеческого восприятия, памяти, мышления и особенностями речи — прежде всего, ее прерывностью. Наша память не может удержать всю прозаическую строфу или тем более фрагмент и поэтому выделяет главное в тексте — зачин. Как установлено психологами, разбивка материала на части, его смысловая группировка неразрывно связаны с выделением смысловых опорных пунктов, углубляющих понимание и облегчающих запоминание материала. Формы смысловых опорных пунктов — это тезисы, составляемые испытуемыми как краткое выражение основной мысли каждого раздела.
Так как зачин несет в себе наиболее важную информацию, которая получает в дальнейшем (в последующих предложениях) конкретизацию, развитие и углубление, то возникает вопрос: нельзя ли использовать эту важную особенность зачинов для практических целей, например для автоматического реферирования? Ведь если зачины содержат основную информацию, заключенную в строфах, фрагментах, то вполне естественно предположить, что совокупность зачинов — это не что иное, как краткое содержание, реферат текста.
|
|
Исходя из таких предположений, С.Д. Шелов и автор этой книги провели эксперимент — сопоставили тексты оригинальных статей из отечественных журналов и соответствующих им рефератов. Статьи и рефераты сравнивались по предложениям, при этом фиксировалась, где это возможно, синтаксическая и смысловая близость соответствующих предложений.
Сопоставление позволило сделать вывод, что приблизительно 60% всех предложений проанализированных рефератов не что иное, как начальные предложения абзацев оригинальных статей. Иными словами, 60% текста вторичных документов составлены из первых предложений абзацев. При этом в чисто информационном отношении роль начальных предложений абзацев в формировании текста реферата еще больше. Дело в том, что даже когда для предложения реферата не находился его прообраз в оригинале, и тогда содержание данного предложения, как правило, повторяло содержание одного из начальных предложений абзаца, и лишь совершенно различное лексико-синтаксическое оформление той же в принципе мысли не позволяло отождествить эти предложения.
Крайне интересно также, что начальные предложения абзацев научных статей сами по себе обычно образуют связный текст, близкий по стилю к реферативному изложению. Этим свойством не обладают и, видимо, не могут обладать другие структурные части прозаической строфы. Выполняя роль детализации развития начального предложения или его обоснования, последующие предложения семантически тяготеют к начальному. Следовательно, связи, например, вторых предложений соседних абзацев между собой значительно слабее их связей с соответствующими первыми предложениями. В этих условиях естественно, что если вторые или последующие предложения абзацев и попадают в реферат, то обычно лишь в качестве сопровождающих начальные предложения соответствующих абзацев (80% случаев).
Составленный из начальных предложений абзацев текст наследует фундаментальные свойства оригинального текста. Материал весьма различных тематических областей подтверждает мысль об особой, организующей роли начальных предложений абзацев. И это касается не только научной речи. Это закон любой речи. Фрагменты соединяются в более крупные речевые целые (например, в главе) посредством зачинов. И убедительное доказательство этой закономерности — возможность передать с помощью зачинов строф и фрагментов содержание практически любого текста.
Выписанные подряд зачины фрагментов, как правило, оказываются соединенными цепной или параллельной связью. Иначе говоря, синтаксическая (цепная или параллельная) связь между зачинами фрагментов выступает в качестве главного способа организации текстов. Можно проверить эту закономерность на любом тексте.
Выпишем подряд зачины строф из "Степи" А.П. Чехова:
Из N., уездного города Z-й губернии, ранним июльским утром выехала и с громом покатила по почтовому тракту безрессорная, ошарпанная бричка, одна из тех допотопных бричек, на которых ездят теперь на Руси только купеческие приказчики, гуртовщики и небогатые священники. <...>
В бричке сидело двое N-ских обывателей: N-ский купец Иван Иваныч Кузьмичов, бритый, в очках и в соломенной шляпе, больше похожий на чиновника, чем на купца, и другой — отец Христофор Сирийский, настоятель N-ской Николаевской церкви, маленький длинноволосый старичок, в сером парусиновом кафтане, в широкополом цилиндре и в шитом, цветном поясе. <...>
|
|
Кроме только что описанных двух и кучера Дениски, неутомимо стегавшего по паре шустрых гнедых лошадок, в бричке находился еще один пассажир — мальчик лет девяти, с темным от загара и мокрым от слез лицом. Это был Егорушка, племянник Кузьмичова. <...>
Когда бричка проезжала мимо острога, Егорушка взглянул на часовых, тихо ходивших около высокой белой стены, на маленькие решетчатые окна, на крест, блестевший на крыше, и вспомнил, как неделю тому назад, в день Казанской Божьей Матери, он ходил с мамашей в острожную церковь на престольный праздник; а еще ранее, на Пасху, он приходил в острог с кухаркой Людмилой и с Дениской и приносил сюда куличи, яйца, пироги и жареную говядину, арестанты благодарили и крестились, а один из них подарил Егорушке оловянные запонки собственного изделия.
Мальчик всматривался в знакомые места, а ненавистная бричка бежала мимо и оставляла все позади. <...>
А за кладбищем дымились кирпичные заводы. <...>
За заводами кончался город и начиналось поле. <...>
Далее следует разговор пассажиров с заплакавшим Егорушкой, который мы пропускаем.
И, думая, что оба они сказали нечто убедительное и веское, Кузьмичов и о. Христофор сделали серьезные лица и одновременно кашлянули. <...>
Между тем перед глазами ехавших расстилалась уже широкая бесконечная равнина, перехваченная цепью холмов. <...>
Сжатая рожь, бурьян, молочай, дикая конопля — все, побуревшее от зноя, рыжее и полумертвое, теперь омытое росою и обласканное солнцем, оживало, чтоб вновь зацвести. <...>
Но прошло немного времени, роса испарилась, воздух застыл, и обманутая степь приняла свой унылый июльский вид. <...>
Как душно и уныло! <...>
Летит коршун над самой землей, плавно взмахивая крыльями, и вдруг останавливается в воздухе, точно задумавшись о скуке жизни, потом встряхивает крыльями и стрелою несется над степью, и непонятно, зачем он летает и что ему нужно. <...>
Для разнообразия мелькнет в бурьяне белый череп или булыжник; вырастет на мгновение серая каменная баба или высохшая ветла с синей ракшей на верхней ветке, перебежит дорогу суслик, и — опять бегут мимо глаз бурьян, холмы, грачи...
|
|
Но вот, слава Богу, навстречу едет воз со снопами. <...>
Здесь можно прервать выписывание зачинов. Закономерность уже ясна. Зачины последовательно и четко передают содержание повести: событие за событием, эпизод за эпизодом. Но самое интересное, что они оказываются тесно связанными по смыслу и синтаксически и образуют своеобразный рассказ в повести, четкий ее конспект. Конечно, он лишен многих художественных красок, деталей, нюансов, но суть содержания передает. Несомненно, это смысловой и синтаксический каркас повести; фрагменты соединяются друг с другом посредством своих зачинов. Но, может быть, такая четкая смысловая и синтаксическая организация текста — индивидуальная особенность А.П. Чехова?
Обратимся к творчеству Л.Н. Толстого. Возьмем, к примеру, рассказ "Кавказский пленник".
Служил на Кавказе офицером один барин. Звали его Жилин.
Пришло раз ему письмо из дома. <...>
Жилин и раздумался: "И в самом деле: плоха уж старуха стала; может и не придется увидать. Поехать; а если невеста хороша — и жениться можно".
Пошел он к полковнику, выправил отпуск, простился с товарищами, поставил своим солдатам четыре ведра водки на прощание и собрался ехать.
На Кавказе тогда война была. <...>
Дело было летом. <...>
Ехать было двадцать пять верст. <...>
Солнце уже и за полдни перешло, а обоз только половину дороги прошел. <...>
Выехал Жилин вперед, остановился и ждет, пока подойдет к нему обоз. <...>
Остановился, раздумывает. И подъезжает к нему на лошади другой офицер, Костылин, с ружьем, и говорит:
— Поедем, Жилин, одни. Мочи нет, есть хочется, да и жара. <...>
Продолжение диалога пропускаем.
И пустил лошадь налево, на гору. <...>
А Костылин, заместо того чтобы подождать, только увидал татар, закатился что есть духу к крепости. <...>
Жилин видит — дело плохо. <...>
"Ну, - думает Жилин, знаю вас, чертей: если живого возьмут, посадят в яму, будут плетью пороть. <...>
А Жилин хоть невелик ростом, а удал был. <...>
На лошадь места не доскакал Жилин — выстрелили по нем сзади из ружей и попали в лошадь. <...>
Хотел он подняться, а уж на нем два татарина сидят, крутят ему назад руки. <...>
Один татарин подошел к лошади, стал седло снимать, — она все бьется, он вынул кинжал, прорезал ей глотку. <...>
Сняли татары седло, сбрую. <...>
Сидит Жилин за татарином, покачивается, тычется лицом в татарскую спину. <...>
Ехали они долго на гору, переехали вброд реку, выехали на дорогу и поехали лощиной.
Хотел Жилин примечать дорогу, куда его везут, да глаза замазаны кровью, а повернуться нельзя.
Стало смеркаться; переехали еще речку, стали подниматься по каменной горе, запахло дымом, забрехали собаки. <...>
Татарин отогнал ребят, снял Жилина с лошади и кликнул работника. <...>
Развязали Жилину руки, надели колодку и повели в сарай; толкнули его туда и заперли дверь. <...>
Здесь кончается первая глава рассказа. Как видим, зачины Л. Толстого также довольно точно и подробно передают сюжетную канву "Кавказского пленника". Значит, текстообразующая роль зачинов не вызывает сомнений. Кстати, один из способов беглого чтения ("по диагонали"), к которому прибегают нередко ученики перед экзаменом, — это, по-видимому, прочитывание именно зачинов — наиболее информативных частей текста.
Итак, фрагменты посредством связи зачинов объединяются в более крупные речевые целые — главы. Поэтому в чисто формальном плане главу можно определить как совокупность тесно связанных по смыслу и синтаксически фрагментов. Но что представляет собой глава как единица более крупного текстового целого — части или законченного произведения? Возьмем для анализа первую часть романа Л. Толстого "Воскресение".
Если раньше мы рассматривали поверхностную (синтаксическую) структуру, то сейчас для полноты анализа обратимся к семантической (смысловой) организации произведения.
Главные единицы анализа — высказывание и его семантические составляющие — субъект и предикат. Субъектами высказываний являются, как правило, персонажи, центральные или эпизодические. Поступки, действия субъектов, их переживания, ощущения, описания обстановки выражаются в предикатах. В зависимости от функции, выполняемой в дискурсе, предикаты можно подразделить на:
— акциоиальные (Пакц) — предикаты действия: субъект непосредственно участвует в событии;
— статальные (Пс) — предикаты состояния: субъект воспринимает событие;
— адвербиальные (Падв) — описательные предикаты: описание обстановки, Персонажей, пейзаж и т. д.
Роман (I глава) открывается знаменитым вступлением — картиною весны:
Как ни старались люди, собравшись в одно небольшое место несколько сот тысяч, изуродовать ту землю, на которой они жались, как ни забивали камнями землю, чтобы ничего не росло на ней, как ни счищали всякую пробивающуюся травку, как ни дымили каменным углем и нефтью, как ни обрезывали деревья и ни выгоняли всех животных и птиц, — весна была весною даже и в городе. Солнце грело, трава, оживая, росла и зеленела везде, где только не соскребли ее, не только на газонах бульваров, но и между плитами камней, и березы, тополи, черемуха распускали свои клейкие и пахучие листья, липы надували лопавшиеся ночки; галки, воробьи и голуби по-весеннему радостно готовили уже гнезда, и мухи жужжали у стен, пригретые солнцем. Веселы были и растения, и птицы, и насекомые, и дети. Но люди — большие, взрослые люди — не переставали обманывать и мучить себя и друг друга. Люди считали, что священно и важно не это весеннее утро, не эта красота мира Божия, данная для блага всех существ, — красота, располагающая к миру, согласию и любви, а священно и важно то, что они сами выдумали, чтобы властвовать друг над другом.
Это — концепт, своеобразный камертон, настраивающий читательское восприятие, авторское объяснение развивающихся в романе событии, обобщающее их, придающее им высший, религиозно-философский смысл.
Второй абзац переводит изложение в конкретный план, иллюстрирующий общую мысль вступления.
Так, в конторе губернской тюрьмы считалось священным и важным не то, что всем животным и людям даны умиление и радость весны, а считалось священным и важным то, что накануне получена была за номером, с печатью и заголовком бумага <...>
Это подчеркивается вводным так и повторением ключевых слов (священно и важно), осуществляющим теснейшую связь абзацев. В результате художественное (семантическое) пространство резко сужается (от весны в городе, людей вообще к конторе губернской тюрьмы).
Далее в главе концептуальные элементы носят характер неназойливых вкраплений — художественных деталей описания, но в то же время косвенно они развивают тему вступления и таким образом выполняют художественную функцию. Так, далеко не случайно подчеркивается темный вонючий коридор женского отделения (2 абз.) или (из камеры) хлынул еще более вонючий, чем в коридоре, воздух (4 абз.). Концептуальные элементы пронизывают словесную ткань, заставляя звучать нравственную ноту и скрепляя повествование единством модального отношения к описываемым событиям. Таким образом, концепт выполняет важнейшую роль в семантической организации произведения.
Не менее важна роль других средств. Вернемся к началу главы. Второй абзац первой главы начинает конкретное изложение, тесно связанное с вступлением: накануне получена была бумага... Это первый акциональный предикат, открывающий повествование. Далее серия акциональных предикатов передает последовательно действия персонажей, составляющие вехи повествования.
Акциональные предикаты сопровождаются тесно связанными с ними адвербиальными и статальными предикатами, описывающими обстановку, персонажей и в той или иной степени замедляющими повествование. Они выполняют художественную, эстетическую функцию, наделяя персонажей теми или иными чертами (поступки, поведение, одежда и т. д.).
Таким образом, семантическая организация главы держится на двух осях — вертикальной и горизонтальной. Первую образуют акциональные предикаты. Они движут повествование, обозначают последовательность действий, составляют каркас текста, организуют временное пространство произведения. Неакциональные предикаты организуют не время, а пространство произведения — как внешнее (обстановка, пейзаж), так и внутреннее (восприятие персонажами происходящего, речевой портрет, мысли, чувства героев). Неакциональные предикаты располагаются, условно говоря, по горизонтали — на одной линии с теми или иными акциональными предикатами, дополняя их, конкретизируя, наполняя деталями и подробностями. Неакциональные предикаты по природе своей не движут действие, они являются функцией художественного пространства (внешнего и внутреннего). В совокупности акциональные и Неакциональные предикаты образуют единство времени и пространства— хронотоп. Схема семантической структуры I главы дана на с. 76.
Роль субъектов в анализируемой главе, как, видимо, вообще в художественном тексте, аналогична роли субъекта в высказывании: субъекты замещают в речи предметы действительности. Будучи источником действий, субъекты организуют внешний, событийный план художественного текста. Это своеобразные узловые точки, центры, вокруг которых развертываются события.
Однако при всей его важной роли в произведении субъект выполняет лишь внешнюю функцию — организует сюжет. В принципе субъект лишен каких-либо свойств. Эти свойства возникают лишь благодаря соединению с предикатом Роль субъекта в художественном тексте двоякая: он выступает одновременно в функции деятеля, организующего внешнюю структуру текста, и в функции объекта художественного изображения. В последнем случае косвенно, через предикаты, субъект может рассматриваться как часть внутреннего, семантического пространства.
В целом I глава организована по вертикально-горизонтальному типу. Вторая глава организована семантически четко и просто, что, впрочем, характерно для всех глав романа. Первая ее фраза заключает в себе обобщающую мысль (История арестантки Масловой была очень обыкновенная история), которая последовательно раскрывается далее. Текст главы семантически организуют предикаты. Однако существенное отличие ее от первой главы заключается в том, что это не акциональные, а адвербиальные предикаты. Именно они выделяют периоды очень обыкновенной истории арестантки Масловой: была дочь незамужней дворовой женщины...; шестой ребенок... была девочка; ребенку было три года, когда...
Адвербиальные предикаты создают описательно-исторический фон и выполняют повествовательную функцию, т. е. ведут сюжетную линию, поэтому вертикальную ось второй главы (ретроспективной) образуют именно адвербиальные предикаты. Акциональные же предикаты оформляют эпизоды, составляющие побочную линию речи — повествовательную, иллюстративную, поясняющую. И естественно, что они находят свое место на горизонтальных осях. Таким образом, при общей для обеих глав вертикально-горизонтальной организации семантики радикально меняется роль предикатов: адвербиальные предикаты принимают на себя функцию акциональных, а последние играют роль адвербиальных. Весьма не случайно в этом плане, что предложения с адвербиальными предикатами являются зачинами прозаических строф и фрагментов. Аналогично построены главы VI, VII и некоторые другие.
Что касается субъектов, то уже в начальных главах вырисовывается центростремительная тенденция: повествование сосредоточивается вокруг главных субъектов — Масловой и Нехлюдова. Первые две главы посвящены Масловой, третья и четвертая — Нехлюдову. Именно эти персонажи дают две главные сюжетные линии романа, которые движутся то параллельно, то отталкиваются, то переплетаются. Разумеется, в повествование включаются и другие персонажи, но они важны лишь постольку, поскольку попадают в сферу отношений главных героев. И даже в тех главах, в которых эпизодические персонажи становятся центром изображения (сцены суда и т. п.), последние даны в восприятии героев или теснейшим образом связаны с их судьбами.
Итак, субъекты художественного текста имеют двойную направленность — внутрь произведения и вовне. Предикаты же полностью принадлежат внутреннему миру произведения. Поэтому именно предикаты выступают как движители повествования.
Таким образом, для подавляющего большинства глав характерен вертикально-горизонтальный тип организации семантики: серия "заглавных" (сквозных) предикатов воплощает движение художественной мысли, развитие действия и т.д. (вертикальная ось). Эпизодические предикаты, располагаемые на горизонтальных осях, тесно связаны с "заглавными" и взаимодействуют с ними. Они конкретизируют предикаты вертикальной оси, насыщают их плотью — художественными деталями.
"Заглавные" предикаты "возглавляют" микроэпизоды (внутри главы), в которых раскрывается обобщенная мысль "заглавного" предиката. Обычно предикаты эпизодов другого качества, нежели "заглавные"- если сквозные предикаты— адвербиальные, то в эпизодах используются акциональные, и наоборот. При этом использование в качестве "заглавных" акциональных или адвербиальных предикатов определяет соответственно повествовательный или описательный характер главы.
Преобладание в тексте того или иного вида предикатов связано и с авторской манерой; стилем. Так, большой процент статальных и адвербиальных предикатов может свидетельствовать о тенденции к психологизму изображения, а высокий удельный вес акциональных предикатов — о стремлении к динамике рассказа. Ср.:
IV глава— акциональных 17, статальных 19, адвербиальных 11;
V— акциональных 25, статальных 12, адвербиальных 48;
VI — акциональных 26; статальных 3, адвербиальных 63;
VII — адвербиальных 64, акциональных 17.
Цифры свидетельствуют о преимущественном внимании автора к описанию по сравнению с повествованием.
Вертикально-горизонтальный принцип лежит не только в основе организации глав, но и в основе организации более крупных целых — частей произведения. Так, можно выделить главы, движущие романное действие (подобно акциональным предикатам), и главы-отступления, главы-ретардации (описательные, исторические, философские), подобные адвербиальным и статальным предикатам.
Например, I глава (вызов Масловой в суд) вводит в действие, имеет акциональный характер, II (история арестантки Масловой) — отступление от главной линии повествования, IV и V представляют Нехлюдова, VI, VII и VIII — описательные (обстановка в суде, начало заседания, начало судебной процедуры), IX (допрос подсудимых) продолжает главную сюжетную линию, Х — снова отступление (чтение обвинительного акта).
При схематическом изображении получим тот же вертикально-горизонтальный принцип организации семантики, что и внутри глав: на вертикальной оси расположатся главы повествовательные, на горизонтальных осях — описательные.
Такому принципу организации "крупноформатного" материала соответствует дробное членение на главы — незначительное художественное время главы. Каждая глава занимает, как правило, очень небольшое семантическое пространство. Так, I глава — описание перехода Масловой из тюрьмы к зданию окружного суда, II — историческая и, как отступление, занимает более протяженное время, III — пробуждение Нехлюдова, IV— писание записки княжне и поездка в суд, V — Нехлюдов входит в здание суда и посещает комнату присяжных (временной отрезок — несколько минут) и т. д.
Главу можно определить как наименьшую относительно законченную часть художественного произведения, выделенную графическими средствами. Глава подчеркивает, ставит в фокус читательского внимания тот или иной фрагмент мира, вычленяя его из непрерывного течения жизни. Поэтому любая глава — это своеобразное подчеркивание, выделение.
Членение на главы отражает особенности художественного восприятия писателя. Один художник мыслит крупными целыми, большими временными периодами, и тогда в центре его внимания событийная сторона жизни. Другой писатель считает важными мелкие подробности, детали, и, естественно, такого писателя интересует сам процесс жизни в его непрерывном течении, его внутренние стороны, психология персонажей. Именно такой подход характерен для Л. Толстого. Дробное членение на главы характеризует установку писателя на изображение внутреннего мира персонажей, на психологизм.
Для структурирования семантики романа важно не только членение на главы, но и связь между ними. Анализируемый роман характеризуется теснейшей связью между главами, имеющей целью представить рассказ как сплошное, без перерывов, повествование, как цепь событий, выстраиваемых, за редкими исключениями, в строгом хронологическом порядке.
Первая и вторая главы представляют собой теснейшее единство. Обе они посвящены Масловой. Первая изображает ее в настоящем художественном времени рассказа, а вторая повествует о прошлом Масловой. Но связаны они не только единством изображаемого лица, но и непосредственно семантически, контекстуально. Последняя фраза первой главы:
Она улыбнулась и потом тяжело вздохнула, вспомнив свое положение.
А первая фраза второй главы непосредственно связана со словом положение:
История арестантки Масловой была очень обыкновенная история.
Начало третьей главы возвращает к первой, так как вторая представляет собой экскурс в прошлое Масловой и в то же время тесно связывается со второй:
В то время, когда Маслова, измученная длинным переходом, подошла со своими конвойными к зданию окружного суда, тот самый племянник ее воспитательниц, князь Дмитрий Иванович Нехлюдов, который соблазнил ее, лежал еще на своей высокой, пружинной с пуховым тюфяком, смятой постели.
Устанавливается теснейшая связь между главами, причем временная связь дополняется пространственной. Но не менее тесна связь и между последующими главами. Конец IV главы: [Нехлюдов] вошел мимо швейцара в сени суда. Начало V главы: В коридорах суда уже шло усиленное движение, когда Нехлюдов вошел в него. Фактически между главами нет никакого перерыва. VIII глава заканчивается речью председателя. IX начинается: Окончив свою речь, председатель обратился к подсудимым. Ср. также конец Х главы: Так закончил свое чтение длинного обвинительного акта секретарь... и начало XI: Когда закончилось чтение обвинительного акта, председатель обратился к Картинкину...
Для структурирования семантического пространства романа характерно заполнение всех его "клеток", непрерывность семантического движения. Это проявляется в семантической микроструктуре — ср. характернейшее подробное описание действий и мыслей Нехлюдова в III главе (...он вздохнул и, бросив выкуренную папироску, хотел достать из серебряного портсигара другую, но раздумал и, спустив с кровати гладкие белые ноги, нашел ими туфли, накинул на плечи шелковый халат), — и в макроструктуре — в теснейшей связи между главами, в отсутствии лакун во временной цепи.
Теснейшая связь между главами — свидетельство восприятия мира как непрерывного сцепления событии в их взаимосвязи, предопределенного их внутренним смыслом, не всегда понятным людям, но очень важным с какой-то высшей точки зрения. Отсюда пристальное внимание и к мелким событиям и деталям, и к незаметным движениям души. С точки зрения Л. Толстого события (и внешние, и внутренние) образуют такую тесную цепь, что ни одно звено ее нельзя вырвать, не нарушив общего понимания происходящего.
Важной характеристикой организации семантического пространства может служить степень сосредоточенности авторского внимания вокруг тех или иных персонажей. С этой точки зрения характер изложения в "Воскресении" можно назвать центростремительным, о чем уже говорилось. В повествовании четко и рельефно выделяются две центральные сюжетные линии — Масловой и Нехлюдова, которые притягивают к себе многочисленные второстепенные персонажи.
Какое практическое значение имеет вывод о том, что зачины фрагментов образуют смысловой каркас текста?
1. Подготовьте реферат любой научной статьи или краткий пересказ какого-нибудь художественного произведения (на ваш выбор). При подготовке обращайте внимание на зачины фрагментов.
2. Подготовьте реферат на одну из тем: "Виды зачинов в цепных строфах", "Виды параллельных строф" См.: Солганик Г. Я. От слова к тексту.— М., 1993. — С. 93-111; 111-130.
5. ТЕКСТЫ, ТЕКСТЫ, ТЕКСТЫ... (Типология текстов)
Тематические классификации текстов
Сколько текстов существует на русском языке? А в мире? Трудно, невозможно себе представить. Моря, океаны книг. Образно говорят "галактика Гутенберга", имея в виду несметные книжные богатства. А ведь до печатных книг были восковые дощечки, глиняные таблицы, свитки и т. д.
Из глубокой древности дошли до нас сведения о крупнейших библиотеках мира. Например, широко известная библиотека ассирийского царя Ашшурбанипала, обнаруженная при раскопках вавилонской столицы Ниневии, содержала более 20 000 глиняных таблиц с текстами на шумерийском и вавилоно-ассирийском языках.
Около 700 000 свитков было собрано в Александрийской библиотеке. Здесь хранили все, что было когда-нибудь написано на греческом языке. Библиотека была сожжена в 641 г. н. э., когда мусульманский халиф Омар взял Александрию. Рассказывают, он сказал. "Если в этих книгах то же, что в Коране, — они бесполезны, если не то же — они вредны".
Приведенные цифры дают лишь приблизительное представление о текстах древности. Но ведь потом были средние века. Возрождение, эпоха буржуазных революций вплоть до наших дней. И каждое время рождало свои книги. Количество текстов росло в геометрической прогрессии.
Однако книги создаются не для коллекционирования, а для того, чтобы ими пользовались. Они бесценные хранители человеческого опыта, знаний, умений "На войне всего сильнее меч, в мире речь". Эти слова приписывают Сократу. Книга — своеобразное послание во времени, пространстве и обществе. Важный способ информационного общения.
Как же ориентироваться в этих океанах книг? Первые путеводители по книжным морям — библиотечные каталоги — появляются уже в глубокой древности. Упоминавшаяся уже библиотека Ашшурбанипала имела каталог в виде плиток с клинообразными надписями. В них указывались начальные слова текста, содержание и название глав, число таблиц, на которых написано произведение, и другие сведения.
Так начинался долгий, мучительный путь поисков тематической (по содержанию) классификации текстов. И уже в древности стало ясно, что необходимо найти наиболее совершенный способ классификации наук. Ведь тексты относятся к самым разнообразным областям знаний.
Одна из интереснейших тематических классификаций, на которую нередко ссылаются и современные ученые, принадлежит Порфирию Финикийскому (233— 304), который стремился сблизить учение Аристотеля с философией Платона. Порфирий теоретически обосновал дихотомическое (двоичное) деление (дихотомия означает по-гречески рассечение надвое), лежащее в основе образования родовых и подчиненных им видовых понятий. Принципы этой классификации можно выразить в схеме (см. с. 85), получившей название "Древо (дерево) Порфирия".
На основе иерархического "древа знаний", т. е. следуя за наиболее известными классификациями наук, строились и библиотечные классификации. Так, на библиотечные классификации средневековья большое влияние оказала распространенная в то время система "семи свободных искусств". Она состояла из двух комплексов наук, изучавшихся в средневековой школе: тривиума (грамматика, диалектика и риторика) и квадриума (арифметика, геометрия, музыка и астрономия).
Крупнейшим достижением в области построения библиотечно-библиографических классификаций явилась созданная М. Дьюи "Десятичная классификация". Впоследствии он так писал об этом:
"...Мой ум был поглощен этой жизненной проблемой, разрешение которой осенило меня так внезапно, что я подпрыгнул и чуть было не воскликнул: "Эврика!" Дело шло о достижении абсолютной простоты путем использования самых простых и известных символов, арабских цифр в виде десятичных дробей в качестве индексов классификации всех человеческих знаний в печатных произведениях".
Классификация М. Дьюи легла в основу международной универсальной десятичной классификации, которая применяется более чем в 50 странах.
Пользуясь специальными приемами, можно применять индексы, отражающие тематику книги или статьи с большой точностью и полнотой. Посредством комбинации индексов основной таблицы с различными определителями и различными способами можно, например, выразить тематику и характер книги таким образом:
331.2:621.341/~ + 47.31/"1917:23"]:31 (084.21) = 2
Содержание этого индекса раскрывается так:
Диаграммы (084.21) по статистике (:31), заработной платы (331.2), работников электростанций (:621.341), во всем мире (~), в сопоставлении с Московской областью (:47.31), за период 1917—23 гг. ("1917:23"), на английском языке (=2).
Универсальную десятичную классификацию можно рассматривать как информационно-поисковый язык. По индексам, например, Единой схемы классификации литературы для книгоиздания в СССР (М., 1977) можно найти любую книгу. И каждая книга в свою очередь снабжена подобным индексом/ Книга, которую Вы сейчас читаете, также имеет индекс (на обороте титульного листа), определяющий тему, характер, назначение и т. д.
Расскажите о "Древе Порфирия" и о десятичной классификации.
Лингвистические классификации текстов
Итак, одна из важнейших классификаций текстов — тематическая, содержательная. Она интересна прежде всего тем, что стремится охватить все тексты, но все же это библиотечно-библиографическая, содержательная, а не лингвистическая классификация, которая в первую очередь интересует языковедов.
Если очень упрощенно и обобщенно подходить к тексту, то в нем можно выделить две стороны — содержание и форму, т. е. язык. Содержание текстов — предмет самых разнообразных наук: естественных, технических, гуманитарных. Лингвистику же интересует язык, и поэтому необходима лингвистическая типология текстов. Если сравнить насыщенную формулами математическую статью, в которой цифр и символов больше, чем слов, и лирическое стихотворение, то можно представить себе, насколько трудно создать такую классификацию. Однако трудности не могут остановить научный поиск. Ведь классификация языков, разрабатываемая с древнейших времен и совершенствуемая поныне, не менее сложна. Чтобы убедиться в этом, достаточно сопоставить язык африканских бушменов или какого-либо индейского племени с одним из современных развитых языков. Разработка лингвистической типологии текстов не менее важна и трудна. На основе языковых признаков необходимо выделить классы текстов, подразделить их на подклассы, группы и т. д. вплоть до отдельных, конкретных текстов.
Но возникает сложнейший вопрос: какие языковые признаки выбрать в качестве критериев деления, классификации текстов? Мы, например, уже многое знаем о свойствах текстов, таких, как связность (смысловая и грамматическая), коммуникативная завершенность и др. Но эти свойства характеризуют все тексты и отличают их от не-текстов, поэтому в качестве критериев классификации они не могут быть использованы.
Тогда ученые пошли по другому пути — начали интенсивно изучать определенные жанры текстов, например рассказ, анекдот, политическое выступление, рекламное объявление и т. д., с тем чтобы описать особенности, специфические языковые приметы данных речевых жанров и на этой основе объединить их в группы, выделить типы текстов, их общие категориальные признаки. Однако и этот путь не привел к успеху. Оказалось, что выявленные исследователями приметы жанров часто не стыкуются друг с другом и не позволяют выделить текстовые категории.
Главная задача лингвистики текста заключается в выработке, выделении таких категорий, которые характеризуют сущность текста (например, принципы его построения) и позволяют свести все многообразие текстов к конечному, обозримому множеству основных типов.
Известно множество подобных попыток классификации текстов. Рассмотрим одну из них. Так, Э. Верлих, используя дедуктивный метод, различает типы текстов в зависимости от структурных основ текста, т. е. начальных структур, которые могут быть развернуты посредством последовательных "цепочек" (языковых средств, предложений) в текст. Э. Верлих выделяет следующие (типы текстов): 1) дескриптивные (описательные) — тексты о явлениях и изменениях в пространстве; 2) нарративные (повествовательные) — тексты о явлениях и изменениях во времени; 3) объяснительные — тексты о понятийных представлениях говорящего; 4) аргументативные — тексты о концептуальном содержании высказывания говорящего; 5) инструктивные — например, тексты законов. Типологию Верлиха можно представить в виде следующей схемы:
Схема Верлиха типична для большинства предлагаемых классификаций прежде всего тем, что в них дается перечень (список) типов текста. Однако легко заметить, что типы текста выделяются на основе разных классификационных признаков. Идеальной же, по мнению многих ученых, является такая классификация, в которой все типы текста выделяются на основе единого критерия и дают в итоге представление о тексте как сложной, иерархически организованной и многоплановой структуре.
Разработка такой классификации, по-видимому, дело будущего, что связано и с очень сложным устройством текста, и с отсутствием общепринятого его определения.
До создания же единой универсальной всеохватывающей классификации целесообразно рассмотреть (или построить) несколько классификаций, отражающих разные стороны, разные составляющие, разные свойства текста. Можно надеяться, это позволит всесторонне охарактеризовать текст как лингвистическое явление.
Будем рассматривать следующие классификации:
1. По характеру построения (от 1-го, 2-го или 3-го лица).
2. По характеру передачи чужой речи (прямая, косвенная, несобственно-прямая).
3. По участию в речи одного, двух или большего количества участников (монолог, диалог, полилог).
4. По функционально-смысловому назначению (функционально-смысловые типы речи: описание, повествование, рассуждение и др.).
5. По типу связи между предложениями (тексты с цепными связями, с параллельными, с присоединительными).
6. По функциям языка и на экстралингвистической основе выделяются функциональные стили — функционально-стилистическая типология текстов.
Расскажите о типологии текстов Э. Верлиха.
Подготовьте сообщение о 6 классификациях текстов. Вначале расскажите об известных вам классификациях с примерами, а затем отметьте те, которые вам пока полностью или частично неизвестны.
6. Я, ТЫ, ОН (ТИПЫ РЕЧИ)
Грамматическое лицо — одна из фундаментальных категорий языка. Она оформляет участие говорящего в речи и во многом ее строй. Ведь любое высказывание, даже самое "остраненное", принадлежит говорящему — производителю речи.
Сравним два высказывания:
1) Биология — одна из интереснейших наук XX века.
2) Я думаю, биология — одна из интереснейших наук XX века.
Первое высказывание представляет собой общее утверждение, которое вне контекста может принадлежать любому лицу. Оно похоже на афоризм, научное определение и может принадлежать каждому. Это как бы истина, не требующая доказательств.
Второе высказывание принадлежит конкретному говорящему, определенному лицу, которое называет себя я. И смысл его отличен от первого: то, что биология — одна из интереснейших наук XX века, эта мысль принадлежит лишь говорящему, другие могут придерживаться иного мнения.
Еще пример, приводимый известным французским лингвистом Э. Бенвенистом. Сравним два высказывания Я клянусь и Он клянется. В первом случае произнесение высказывания совпадает с обозначенным в нем действием. Говорящий произносит клятву и тем самым принимает ее на себя. Во втором случае говорящий описывает акт клятвы, которую произносит кто-то, но не говорящий. Разница весьма значительная.
Примеры показывают, какие значительные изменения вносят местоимения в содержание высказывания. Однако этим далеко не ограничивается роль местоимений.
По современным научным представлениям, "язык сделан по мерке человека" (Ю.С. Степанов). Это значит, что язык приспоблен для выражения мыслей, чувств, переживаний людей. И естественно, что в центре языка находится говорящий (пишущий) человек. Единицей речевого общения является речевой акт, моделируемый личными местоимениями, которые называют участников речевого акта: я — непосредственный производитель речи, ты — ее адресат, он — обозначение любого не участвующего в речи человека. Я и ты подразумевают одно другое (взаимно координированы) и противопоставлены он по признаку участия или неучастия в речи. "Осознание себя возможно только в противопоставлении, — пишет Э. Бенвенист. — Я могу употребить я только при обращении к кому-то, кто в моем обращении предстанет как ты... Язык возможен только потому, что каждый говорящий представляет себя в качестве субъекта, указывающего на самого себя как на я в своей речи. В силу этого я конституирует другое лицо, которое, будучи абсолютно внешним по отношению к моему я, становится моим эхо, которому я говорю ты и которое мне говорит ты..."
Любая речь исходит от я, обращена к ты и повествует о нем или о я. Схематически это можно представить так:
Будучи наименованиями участников речевого акта, личные местоимения (я, ты, он) выступают и основой построения высказываний. В соответствии с тремя участниками речевого акта речь может строиться от 1-го, 2-го или 3-го лица. К этим трем типам и сводится все структурное многообразие русской речи. Разумеется, следует иметь в виду и комбинирование этих трех типов.
Рассмотрим каждый из этих типов.
"Я рассказываю..." (I тип речи)
I тип речи — высказывания от 1-го лица. Сюда относятся высказывания, строящиеся непосредственно от 1-го лица, т. е. формами я и мы, а также высказывания с косвенными средствами выражения я.
1) Высказывания с формами я, мы или соответствующими глагольными личными формами и притяжательными местоимениями. Я отправляюсь за город; Иду за грибами; Мы строим общежитие; Наш сад в цвету; Мой отец — конструктор.
2) Высказывания побудительные и вопросительные. Их отношение к я обнаруживается благодаря тесной координации я и ты Обращенный к собеседнику вопрос или побуждение может исходить только от я: Посмотри вокруг; Пойдем на концерт; Какое сегодня число?; Как тебя зовут?
Хотя высказывания имеют побудительную или вопросительную форму, принадлежат они я. Так сказать (Посмотри вокруг) может только говорящий.
3) Высказывания эмоционально-восклицательные. Как хорошо!;, Хорошо!; Какая погода!; Ай-я-яй!; Что за чудеса в решете!
Принадлежность этих высказываний говорящему (я) выражается посредством интонации, словопорядка, частиц, междометий и т.д. Мы читаем или слышим: Как хорошо! или Ай-я-яй! и сразу понимаем, что эти восклицания принадлежат говорящему.
4) Высказывания с вводными словами и сочетаниями, имеющими различные значения: Чего доброго, нагрянут сегодня эти разбойники; Задача, по-моему, не имеет решения; Здесь, помнится, была дорога.
Какова роль вводных слов в приведенных примерах и вообще в предложении? Помимо разнообразных значений, которые вносят вводные слова в высказывание, — уверенности, неуверенности, сожаления, радости и т.д., они сигнализируют также о присутствии (появлении) в предложении "голоса" говорящего. Сравним:
Дверь тихо, без скрипа раскрылась.
Дверь, к моему изумлению, тихо, без скрипа раскрылась.
В первом случае перед нами обычное высказывание, описывающее, как раскрылась дверь.
Второй случай более сложный. Высказывание содержит два плана: описываемое событие, как в первом высказывании, и наблюдателя, следящего за событием, удивляющегося — он, по-видимому, не ожидал, что дверь раскроется.
Благодаря вводным словам высказывание становится двуплановым, "двуголосным", полифоничным. Так, в нашем примере Здесь, помнится, была дорога к основному сообщению о том, что здесь была дорога, добавляется важная новая информация (второй план), связанная с вводным словом помнится, которую можно интерпретировать так: "Я, говорящий, был (бывал) здесь раньше и, кажется, помню, что здесь была дорога". Как видим, второй план высказываний, связанный с вводными словами, косвенно обнаруживает я говорящего.
Итак, все четыре группы высказываний объединяются благодаря прямому (1-я группа) или косвенному (2—4-я группы) выражению я говорящего. Все эти высказывания употребляются, как правило, в I типе речи— от 1-го лица.
Один из важнейших факторов, определяющих характер, стилевую окраску и функциональное назначение речи, — это позиция производителя речи. Как известно, любая речь имеет своего производителя, однако грамматические способы, формы его выявления различны. Мы знаем, что речь может вестись от любого из трех лиц, однако производитель речи и лицо, от которого ведется речь, могут совпадать или, напротив, не совпадать, что, как увидим далее, отражается на строе речи, ее тоне, стиле и т.д.
Форма речи от 1-го лица наиболее проста, естественна, изначальна. Говорящий — это я, собеседник — ты, он — тот, кто не участвует в речи. Все просто и ясно. Именно так начиналась вообще речь, имевшая на первых порах только устную форму.
Главная особенность I типа речи — совпадение производителя речи и я говорящего. Однако эта особенность проявляется наиболее полно в обиходно-разговорной речи, в письмах, в публицистике.
Вот, например, короткий диалог:
— Скучаете, я думаю, без ребят.
— Да, ребята... Скучаю, конечно.
В этом обмене репликами конкретный говорящий обращается к собеседнику, естественно, называя себя я. Затем в ответной реплике роли меняются: собеседник (слушатель, адресат) становится говорящим и также называет себя я. И это я полностью совпадает с производителем речи. Тот, кто говорит, и есть я.
Аналогичное положение в письмах.
Дорогой мой господин Гессе,
что за превосходное, поистине обаятельное чтение — Ваши "Письма"! Сразу по нашем возвращенье я вытащил этот том из пяти десятков других, которые здесь скопились, и последние дни проводил свои часы чтения, после обеда и вечером, почти исключительно за ним. Примечательно, как эта книга не дает от себя оторваться. Говоришь себе: "Поторопись-ка немного и пропусти кое-что!" Ведь есть же еще и другие вещи, вызывающие у тебя хоть какое-то любопытство". А потом читаешь все-таки дальше, письмо за письмом, до последнего. Это все так благотворно, — трогательно в своей смеси полемики и добродушной уступчивости, прозрачно по языку и по мысли (но это, наверно, одно и то же), полно мягкой и все-таки мужественной, стойкой мудрости, которую можно назвать верой в неверии, бодростью в скептическом отчаянье. <...>
Это письмо, обращенное к замечательному немецкому писателю Герману Гессе, написано, естественно, от 1-го лица, и у читателя нет никаких сомнений, что я этого письма — конкретная личность — великий немецкий писатель Томас Манн.
Главной особенностью публицистики также является совпадение производителя речи с авторским я. Вот характерный пример: