Суини Тодд

Ульяна Скибина

Этот мир охвачен отчаянием

Сборник миниатюр

Аннотация

Этот мир охвачен отчаянием – ледяным, точно воды сальной реки в тусклом свете догорающего фонаря, грязным, словно зловоние лондонских улиц, и тошнотворным, как и смрад их самых последних подворотен, гнилым, будто прогорклый аромат разлагающихся душ и сгоревших судеб.

Красный цвет мести

Суини Тодд

Этот мир охвачен отчаянием – ледяным, точно воды сальной реки в тусклом свете догорающего фонаря, грязным, словно зловоние лондонских улиц, и тошнотворным, как и смрад их самых последних подворотен, гнилым, будто прогорклый аромат разлагающихся душ и сгоревших судеб.

Он ненавидел этот город – ненавидел его тупиковые переулки, будто скрывающие своей темнотой все зло, причиненное на их дорогах, ненавидел серые камни мостовых, впитавших в себя тонны крови, ненавидел все эти грубые цирюльни и таверны, раскинувшиеся на берегах реки, словно карикатурные громады ядовитых замков, ненавидел рынки с их веселым смехом и шарлатанами на любой вкус и цвет, ежечасно дурившим голову доверчивым идиотам. Ненавидел пропахший дымом ветер, рвавший серые рассветы на клочки прошлогодних газет, и туман, копотью забивший углы самых дальних трущоб, обернувший город белым саваном для живых мертвецов, ненавидел подленькую ухмылочку зла, осколками порочного безумия окрасившую песни пьяниц под окнами покосившихся гостиниц и дыхание самого младшего мальчишки-подмастерья.

Он ненавидел Лондон, ненавидел весь мир – до пелены невидящего гнева перед глазами, до дрожи в кончиках пальцев, до пылающего в крови пожара…

Но более всего он ненавидел воспоминания – горько-сладкие, точно перезрелый фрукт, единственно верные, единственно яркие в его мире серых теней. Воспоминания, которые приходили раз за разом, каждый день и каждую ночь, каждый час, каждое мгновение… Золотые локоны его дочери, мягкими завитками спадающие на точеные плечики, ее руки, белей восточных лилий, нежно и по-детски доверчиво обвивающие его шею, муслиновое платьице, белым кружевом морской пены колыхающиеся в воздухе… Розоватый румянец, вспыхивающий на щеках его жены – точно лепестки алой розы, точно жемчуг Юга, точно цвет первой любви – и добрый, ласкающий взор ее наивных медовых глаз…

Воспоминания, сводящие с ума, причиняющие боль, дикую, безудержную, отдающие промозглым холодом в его лишенной сердца груди, не дающие забыть, что, на самом-то деле, он мертв давным-давно, вот уже пятнадцать лет…

Воспоминания, которые раз за разом пыталась стереть она. Он усмехался, вспоминая ее усилия, ее улыбки и нежные взоры, ее сладкие песни, ее преданность, ее мечты… мечты. Когда-то и у него были мечты – но их отобрали, растоптали в пыль, разорвали в клочья и пустили черным прахом по ветру, и теперь… теперь ему не было совершенно никакого дела до грез Нелли Ловетт, хоть он и прекрасно видел ее намеки – впрочем, их она даже не давала себе труда скрывать. Неужели она никак не могла понять, что он мертв, мертв, как и его душа, что Бенджамина Баркера нет точно так же, как не имеют смысла ее фантазии?.. Впрочем, она во многом ошибалась, и главным образом в своих ожиданиях – у него ведь и не могло быть друзей.

Кроме того, она жестоко ошиблась и еще в одном – он ведь не жил воспоминаниями, он жил местью. Красной, будто бутон алой розы или краска уличного художника на одной из пустынных улиц, и черной, будто его ненависть; она хлынула бы рекой и залила бы прогнившие доски пола, словно одно из течений Темзы, она смогла бы оживить его умершие чувства и вновь зажечь огонь в его глазах… Бритва – будто тонкая лунная полоска, будто сияние холодных звезд, смертоносная и отстраненная, серебром сверкающая в полутьме, оставляющая тень на шее своей жертвы, словно тайный знак красного цвета, словно роскошное рубиновое ожерелье, подоткнутое алым бархатом… И кровь на его руках - вялая, завораживающая, неспешная, точно струящийся шелковый плащ, точно восковая печать, точно отблеск багряного заката перед минорным отзвуком ночной темноты…

Но самое важное, эта высшая нота великой мелодии Смерти, эта последняя капля в чаше алого забвения, это последнее откровение жертвы перед своим убийцей, эти глаза… Расширенные, обезумевшие, полные непонимания, полные мольбы, и боли, и страха… Страх – вот высшее наслаждение, высший пик мелодии, вот краткое мгновение полной власти, вот дуновение покоя… Но самым главным становится сейчас даже не это – узнавание, этот краткий миг полного торжества, этот миг полной осмысленности и дикого ужаса, через мгновение сменяющийся слепой пеленой невидящего взгляда…

И красное, красное, будто бутон алой розы на пике цветения, будто краска уличного художника на одной из пустынных улиц порочного города…

Веришь, судья? Это я, Бенджамин Баркер.

Лишь ты, и я, и темнота…