2015-06-10
499Название: Feuchtgebiete (Влажные области)
Мартину
Уход за престарелыми имеет для меня очень большое значение. Как и почти все дети, родители которых развелись, я хочу, чтобы мои мать и отец были вместе. Когда им понадобится уход, мне нужно будет лишь поместить их новых партнеров в дом престарелых, а о своих разведенных родителях я позабочусь дома, где буду укладывать их в одну постель до их смерти. Для меня это самое большое счастье. Когда-нибудь, мне нужно только терпеливо ждать, это будет в моих руках.
Сколько себя помню, у меня всегда был геморрой. Много-много лет я думала, что мне никому нельзя рассказывать об этом. Потому что геморрой вырастает только у дедушек. Я всегда считала, что это крайне неженственно. Сколько раз я обращалась с этой проблемой к проктологу! Но он посоветовал мне не трогать геморрой, пока он не причиняет мне боль. Геморрой не беспокоил. Только зудел. Против зуда проктолог доктор Фиддель прописал мне цинковую мазь.
Для наружного применения из тюбика нужно выдавить на палец с самым коротким ногтем определенное количество мази (размером с лесной орех) и втереть ее в дырочку. У тюбика есть также острый наконечник – в нем много отверстий – для того, чтобы вводить его анально и выдавливать мазь для устранения зуда внутри.
Когда у меня еще не было этой мази, во сне я так сильно расчесывала себе задний проход пальцем, что на следующее утро на трусах обнаруживала темно-коричневое пятно размером с крышку от бутылки. Чем сильнее зудело, тем глубже пальцы оказывались внутри меня. Я же говорю: так неженственно.
Мой геморрой выглядит совершенно по-особенному. Со временем он все больше рос наружу. И сейчас вокруг моей дырочки кожные наросты в форме облаков, похожие на щупальца морской ветреницы. Доктор Фиддель называет их цветной капустой.
Он говорит, что если я хочу их удалить, то только по чисто эстетическим соображениям. А он делает операцию только тогда, когда это действительно мешает людям. Серьезными причинами являлось бы, если бы это не нравилось моему любовнику или я бы стеснялась заниматься сексом из-за своей «цветной капусты». Но в этом я никогда бы не созналась.
Если кто-то любит меня или же у него просто стоит на меня, то «цветная капуста» не должна иметь значения. Кроме этого я уже много лет, с 15 лет до сегодняшнего дня (мне сейчас 18), очень успешно занимаюсь анальным сексом, несмотря на быстро растущую «цветную капусту». «Очень успешно» означает для меня: кончать только от того, что член находится в моей заднице, не прикасаясь больше ни к чему. Да, я этим горжусь.
Кстати, так лучше всего проверять, серьезные ли намерения у парня: уже во время первого-второго нашего секса я склоняю его к своей любимой позе догги-стайл, то есть я стою на четвереньках, лицо опущено вниз, он сзади лижет языком мою киску, уткнувшись носом в задницу – так приходится терпеливо пробираться к дырочке, потому что она покрыта «овощами». Такая поза называется «Заткнуть-лицом». Еще никто не жаловался.
Когда у тебя такое на важном для секса органе (попка – это вообще орган?), нужно научиться расслабляться. Это помогает также при падениях или расслаблении мышц, например, для анального секса.
Так как задница для меня является неотъемлемой составляющей секса, то она также подвержена этой современной моде брить волосы, как и моя киска, ноги, подмышки, волосы над верхней губой, оба больших пальца на ногах и еще тыл стопы. Волосы над верхней губой, конечно, не бреются, а выщипываются, так как все мы знаем, что иначе вырастут густые усы. Девушкам не следует доводить до такого. Раньше и небритой я была счастлива, но затем как-то начала заниматься всем этим и теперь уже не могу остановиться.
Вернемся к бритью задницы. В отличие от других людей, я знаю, как выглядит моя дырка в попе. Я каждый день разглядываю ее в нашей ванной. Повернувшись задницей к зеркалу, я обеими руками до предела раздвигаю ягодицы, ноги держу прямо, голова почти касается пола, и смотрю вниз между ног. Точно так же я брею задницу. Чтобы сделать это, конечно, нужно отпустить одну ягодицу. Я кладу бритву на «цветную капусту» и начинаю брить, сильно нажимая, по направлению изнутри. Спокойно довожу бритву до середины ягодицы – иногда и там попадется волосок. Так как внутренне я отчаянно против бритья, я делаю это всегда слишком быстро и неаккуратно. Именно по этой причине у меня и появилась трещина в заднем проходе, из-за которой я теперь лежу в больнице. Всему виной бритье женского тела. Почувствуй себя Венерой. Будь богиней!
Возможно, не все знают, что такое трещина в заднем проходе. Это царапина или резаная рана, тоненькая как волосок, на коже анального отверстия. А если этот небольшой открытый участок кожи еще и воспален, что, к сожалению, там, внизу, вполне вероятно, то это причиняет адскую боль. Как мне сейчас. Анальное отверстие постоянно движется. Когда разговариваешь, смеешься, кашляешь, ходишь, спишь и, прежде всего, когда сидишь на унитазе. А вот это я знаю с тех пор, как оно начало у меня болеть.
Вздувшийся геморрой очень сильно давит на мой порез бритвой, из-за чего рана разрывается, и это причиняет мне все бОльшие боли, чем раньше. С перерывом. На втором месте боль, которую я почувствовала, когда мой отец заехал мне по всему позвоночнику крышкой багажника нашей машины – рататататат – захлопнул со всей силы. И на третьем месте боль, когда я вырвала пирсинг из соска, снимая кофту. Из-за этого мой правый сосок выглядит теперь как язык змеи.
Вернемся к моей попе. Из школы я кое-как добралась до больницы – боль была неимоверной. И каждому доктору, который изъявил желание, показала свою рану. Меня сразу положили в колопроктологическое отделение, или оно называется терапевтическое отделение? «Терапевтическое» звучит лучше, чем отделение задниц. Просто многие не хотят, чтобы другие завидовали. Может быть, словом «терапевтический» обобщают. Я потом спрошу, когда перестанет болеть. В любом случае, сейчас мне больше не надо двигаться, и я лежу в позе эмбриона. Юбка задрана, трусы спущены, задницей к двери. Чтобы каждый, кто заходит, сразу был в курсе, в чем тут дело. Должно быть, там все очень воспалено. Все, кто заходит, говорят: «Оо».
И говорят что-то о гное и о волдыре, сильно наполненном кровью, который торчит из анального отверстия. Я себе представляю это так: волдырь выглядит как кожа на шее тропических птиц, когда они вдыхают очень много воздуха, чтобы проявить свою симпатию. Блестящий красно-синий напряженный мешок. Приходит другой проктолог и лаконично говорит: «Здравствуйте, меня зовут профессор Нотц».
А потом он что-то засовывает мне в анальное отверстие. Боль пронзает все тело. Я почти теряю сознание. Когда боль немного отступает, я чувствую, как что-то лопнуло и потекло. Я кричу: «Ай, предупреждать надо, пожалуйста. Что это было, черт возьми?»
Он отвечает: «Мой большой палец. Пожалуйста, извините, но за большим волдырем мне ничего не было видно».
Оригинальный способ представиться!
«Ну? Что Вы видите теперь?»
«Мы сейчас же должны сделать операцию. Вы уже что-то ели сегодня утром?»
«Да Вы что? При таких-то болях?»
«Хорошо, тогда полный наркоз. В таком состоянии так лучше».
Я тоже рада. Я не хочу присутствовать на таких мероприятиях.
«А что конкретно Вы будете делать на операции?»
Этот разговор уже начинает напрягать меня. Сложно сконцентрироваться на чем-либо другом кроме боли.
«Мы удалим Вам воспаленные участки кожи вокруг поверхностной трещины в форме клина».
«Это мне ни о чем не говорит: в форме клина. Вы можете мне это нарисовать?»
Видимо, профессора Нотца нечасто просят набросать эскизы его оперативных намерений. Он хочет уйти, смотрит на дверь, почти неслышно вздыхает.
Потом он все же достает из нагрудного кармана серебряную ручку. Выглядит тяжелой. Кажется, она дорогая. Он осматривается в поисках листа бумаги. Я не могу ему помочь. Надеюсь, он этого и не ждет. Любое движение причиняет мне боль. Я закрываю глаза. Что-то шуршит, и я слышу, как он откуда-то вырывает листок бумаги. Мне надо снова открыть глаза, с нетерпением жду этого рисунка. Он держит лист на ладони и что-то рисует на нем ручкой. Потом он показывает, что получилось. Я читаю: савойская капуста со сливками. Такого нет. Он вырвал листок из меню. Я переворачиваю листок. Он нарисовал круг, должно быть, это мое анальное отверстие. А в круге острый треугольный разрез, как будто кто-то стащил кусочек торта.
Ах, вот оно что! Спасибо, господин Нотц. А Вы никогда не думали стать художником? С таким-то талантом далеко бы пошли. От этого рисунка вообще никакого прока. Мне это ничего не даст, но вопросов я больше не задаю. Он не хочет помочь мне прояснить ситуацию.
«А Вы можете заодно удалить «цветную капусту»?»
«Без проблем».
Он уходит, оставляя меня в луже из жидкости от кровяного волдыря. Я одна. Я боюсь операции. Полный наркоз вызывает у меня такое чувство, как будто каждый второй пациент после операции больше не просыпается. Но, несмотря на это, я иду на операцию, поэтому считаю себя очень мужественной. Потом приходит анестезиолог.
Тот, кто делает наркоз. Он садится прямо у изголовья на очень низкий стул. Он говорит очень мягко и намного больше, чем профессор Нотц, – понимают ту неприятную ситуацию, в которой я оказалась. Он спрашивает, сколько мне лет. Если бы я была несовершеннолетней, здесь было бы необходимо присутствие родителей или официальных опекунов. Но мне уже 18. Я отвечаю ему, что в этом году я стала совершеннолетней. Он заглядывает мне в глаза, как будто хочет проверить. Я знаю, никто никогда не верит мне. Просто я выгляжу младше. Эта ситуация мне уже знакома. Я делаю серьезное лицо Ты-Можешь-Мне-Спокойно-верить и уверенно смотрю ему в глаза. Его взгляд меняется. Он верит. Далее по тексту.
Он объясняет мне, как действует наркоз: что мне надо считать и в определенный момент я отключусь, даже не заметив этого. В течение всей операции он будет сидеть у изголовья, проверять мое дыхание и контролировать, как я переношу наркоз. Ага. Тогда понятно, что его привычка садиться у изголовья кровати – это профессиональное. Большинство этого даже не замечают, они же под наркозом. И конечно, ему приходится унижаться и садиться так близко к голове, потому что иначе он будет мешать оперировать настоящим врачам. Бедняжка. Типичная поза на работе: сидеть на корточках.
Он принес с собой договор, который я должна подписать. В нем написано, что побочным действием операции может быть недержание. Я спрашиваю его, какое отношение это имеет к недержанию мочи. Он ухмыляется и поясняет, что речь идет о недержании кала. Еще никогда о таком не слышала. Внезапно мне становится ясно, что бы это могло означать: «Вы имеете в виду, что я больше не смогу контролировать мышцы своего ануса, из меня постоянно и повсюду будет вываливаться говно, мне понадобиться пеленка, и от меня все время будет вонять?»
Мой анестезиолог говорит: «Да, но такое происходит редко. Вот здесь подпишите, пожалуйста».
Я подписываю. А что мне остается делать? Если это условия операции. Дома я смогу прооперировать себя сама, но ничего хорошего из этого не выйдет.
Блин, дорогой несуществующий Бог, сделай так, чтобы этого не произошло. А то мне в 18 лет понадобится пеленка. По идее она нужна, когда тебе за 80. Тогда получится так, что я прожила без пеленки всего 14 лет. И от этого я не буду выглядеть лучше.
«Дорогой анестезиолог, а можно как-то сделать так, чтобы я смогла посмотреть потом, что мне вырежут на операции? Терпеть не могу, когда у меня что-то отрезают и просто выбрасывают в мусор вместе с плодами не рожденных детей (в результате аборта) и слепыми кишками, не позволив мне получить определенное представление об этом. Я хочу сама подержать это в руке и изучить».
«Если Вы на этом настаиваете, то, разумеется».
«Спасибо». Он уже вставляет мне иглу в руку и приклеивает все клейкой лентой. Это трубка для общей анестезии. Он говорит, что через несколько минут придет санитар и отвезет меня в операционную. И анестезиолог уходит, оставляя меня в луже из жидкости от кровяного волдыря.
Проблема с недержанием кала беспокоит меня.
Дорогой несуществующий Бог, если я выйду отсюда и у меня не будет недержания кала, то я перестану делать все то, что вызывает у меня угрызения совести. Например, я и моя подруга Коринна любим играть в одну игру: мы сильно напиваемся и носимся по городу, срывая у прохожих очкариков очки с носа, разламываем их на 2 части и швыряем в угол.
Бегать надо очень быстро, а то некоторые в ярости могут очень быстро догнать и без очков.
В общем-то, эта игра – полный бред, так как после нее мы очень быстро трезвеем из-за сильного возбуждения и выброса адреналина. Деньги на ветер. После этого мы снова напиваемся.
Я бы с удовольствием перестала играть в эту игру, так как по ночам мне часто снится выражение лиц очкариков в тот момент, когда мы срываем с них очки: как будто я отрезала у них часть тела.
Так, с этим я бы завязала и с чем-нибудь еще, я подумаю.
Может, перестать встречаться со шлюхами, если уж на то пошло. Но для меня это было бы очень большой жертвой. Было бы вполне достаточно прекратить баловство с очками.
Я уже решила стать лучшей пациенткой, которую когда-либо видела эта больница. Я буду очень любезной с утомленными многочасовой работой медсестрами и врачами. И я всегда буду сама убирать за собой. Например, эту жидкость из кровяного волдыря. На подоконнике стоит большая открытая коробка с резиновыми перчатками. Точно для обследований. А Нотц был в перчатках, когда он лишил девственности волдырь на моей заднице? Черт, не обратила на это внимание. Рядом с коробкой с резиновыми перчатками стоит большой прозрачный пластиковый ящик. Герметическая тарелка для великанов. Может, в ней есть что-то, что я могу использовать в целях гигиены. Моя кровать стоит у окна. Очень осторожно и медленно я тянусь, стараясь не двигать своей воспаленной попой, и достаю. Я тащу ящик к себе на кровать. Ай. Когда я подняла ящик, мышцы живота напряглись. Как ножом по моему воспалению. Перерыв. Закрыть глаза. Глубоко вдохнуть. Для начала не двигаться. Подождать пока боль утихнет. Открываю глаза. Так. Теперь я могу открыть крышку. Какой волнительный момент. Ящик до отказа набит огромными бинтами, пеленками для взрослых, подгузниками, марлевыми повязками и подкладками: с одной стороны у них пластик, а с другой – вата.
Лучше бы это было подо мной, когда приходил Нотц. Тогда постель бы не намокла. Очень неприятно. Мне нужны две такие подкладки. Одну, стороной с ватой, я положу в лужицу, чтобы жидкость впиталась. Но тогда я буду лежать на стороне подкладки из пластика. Я так не люблю. Значит, я положу еще одну подкладку: пластиковой стороной на пластиковую сторону, а ватой вверх. Хорошо придумано, Хелен – несмотря на адские боли, ты сама себе лучшая медсестра.
Итак, кто сам может так позаботиться о себе, обязательно скоро поправится. Здесь мне следует тщательнее следить за своей гигиеной, чем в моей обычной жизни, за пределами больницы.
Гигиена не играет для меня большой роли.
В один прекрасный момент мне стало ясно, что интимной гигиене девочек и мальчиков учат по-разному. Моя мать всегда придавала большое значение гигиене моего влагалища, в отличие от гигиены пениса моего брата. Ему даже можно писать и потом не вытирать член, давая остаткам мочи стечь в трусы.
У нас в семье «подмыться» тождественно очень серьезной науке. Будто бы это очень сложно - держать влагалище в чистоте. Конечно же, это полный бред. Немного воды, немного мыла - потер и готово.
Но не следует подмываться слишком часто. Хотя бы для того, чтобы сохранить микрофлору влагалища. Ну и еще чтобы сохранить важные для секса вкус и запах киски. Это не следует смывать. Я уже давно провожу эксперименты с немытой киской. Я хочу, чтобы из брюк несильно и пьяняще пахло, даже через плотные джинсы или лыжные спортивные штаны. Мужчины непроизвольно чувствуют это, на подсознательном уровне, так как все мы животные, которые хотят спариваться. И лучше всего с теми людьми, от которых пахнет влагалищем.
Так легко начинать флиртовать, и ты все время улыбаешься, потому что знаешь, что наполняет воздух этим вкусным, сладким запахом. В принципе, это тот самый эффект, который должен производить парфюм. Нам постоянно говорят, что аромат парфюма делает человека эротичным. Но почему мы не используем своей собственный парфюм, который действует намного эффективнее? На самом деле нас возбуждают запахи влагалища, члена и пота. Большинству людей это чуждо, и они считают, что все естественное воняет, а все искусственное благоухает. Когда мимо меня проходит надушенная женщина, меня тошнит. Даже если умеренно пользоваться парфюмом. Что ей прятать? Женщины также брызгают духами и в общественных туалетах после того, как покакали. Они думают, что после этого приятно пахнет. А я всегда нюхаю говно. Мне приятнее вдыхать любой запах несвежего говна и мочи, чем запах всех этих искусственных отвратительных духов.
Хуже женщин, которые брызгают духами в туалете, только новое открытие, приобретающее всю большую популярность.
Когда заходишь в общественный туалет, неважно где, в ресторане или на вокзале, направляясь к унитазу, закрываешь за собой дверь кабинки, и сверху тебя опрыскивают. Первый раз я действительно испугалась. Я думала, что кто-то из соседней кабинки вылил на меня воду через перегородку. Но, когда я посмотрела наверх, то заметила, что сверху на двери установлен своего рода дозатор для жидкого мыла, который абсолютно официально и намеренно брызгает как освежитель воздуха с самым отвратительным запахом на ни в чем невиноватых посетителей туалета, когда те закрывают дверь. На волосы, на одежду, в лицо. То есть, если это не ультимативное изнасилование фанатов гигиены, то я даже не знаю, как это назвать.
Я использую свою естественную смазку, как другие люди используют духи. Ввожу палец во влагалище и, слегка коснувшись, наношу эту слизь за мочку уха. Уже во время приветственных поцелуев это производит чудесный эффект. Следующее правило моей матери относительно влагалища – им проще заболеть, чем пенисам. То есть они больше подвержены таким заболеваниям, как грибок или другие подобные инфекции. Именно поэтому девочкам никогда не следует садиться на унитаз в чужих или общественных туалетах. Меня научили писать стоя, вообще не касаясь сиденья унитаза. Я заметила, что многое, чему меня учили, на самом деле не так.
Так я решилась на собственный эксперимент, связанный с гигиеной влагалища, который проходит и до сих пор. Мне доставляет огромное удовольствие всегда и везде смачно садиться на грязный ободок унитаза. Но не только это. Перед тем как сесть, я полностью вытираю его до блеска своей киской, искусно двигая бедрами по кругу. Когда влагалище с характерным шлепком касается ободка унитаза, оно собирает волоски с гениталий других людей, капли, пятна и лужицы всех цветов и содержания. Я занимаюсь этим уже 4 года – в каждом туалете. Лучше всего делать это на автостоянках, где туалеты общие – для мужчин и женщин. И еще ни разу у меня не было инфекций вроде грибка. Это может подтвердить мой гинеколог - доктор Брёкерт.
Но время от времени у меня возникают подозрения, что я что-то подцепила. Сидя на унитазе, я расслабляю мышцы влагалища, чтобы потекла моча. Потом я смотрю в унитаз, делая это с большим удовольствием, и иногда замечаю, что в воде плавает большой, белый, мягкий и симпатичный сгусток слизи. От него поднимается воздух, как пузырьки шампанского.
Надо сказать, что я целый день мокренькая, я бы могла менять трусы несколько раз в день. Но я не делаю этого, мне нравится собирать в трусиках выделения. Так, продолжим разговор о сгустке слизи. Получается, что все это время я болела, и моя смазка – это всего на всего следствие инфекционного заболевания моего влагалища из-за экспериментов, которые я провожу в туалетах?
Доктору Брёкерту удалось меня успокоить: речь идет о здоровых, очень интенсивных выделениях стенками влагалища. Ну, он не так сказал, но подумал.
У меня очень тесный контакт с выделениями моего тела. Раньше я очень гордилась тем, что у меня, например, выделяется много смазки из влагалища во время петтинга с парнями. Стоило им едва коснуться пальцами половых губ, так я уже вся истекала смазкой.
Один мой приятель во время петтинга все время пел: «By The Rivers Of Babylon» («В водовороте мутном Вавилона»). Я могла бы сделать на этом бизнес, продавая «сухим» женщинам, тем, у которых проблемы с выделением слизи, маленькие пузыречки со смазкой. Лучше же использовать естественную женскую смазку, чем какой-нибудь искусственный лубрикант. Тогда и пахнуть будет влагалищем! Возможно, так делают только те женщины, которые знают человека; видимо, чужая смазка вызывает у женщин отвращение. Можно было бы попробовать. Может, с «сухой» подружкой как-нибудь.
Я люблю нюхать и есть мои выделения из влагалища. Я изучаю каждую складочку моей киски с тех пор, как себя помню. Чего там только нет. У меня длинные волосы, ну, на голове, и иногда выпавший волосок каким-то образом попадает в «лепесточки» моей киски. Это так возбуждает, когда очень медленно вытягиваешь волос оттуда, при этом чувствуя, где он запутался. Меня бесит, когда это ощущение проходит, и я хочу еще больше отрастить волосы на голове, чтобы это ощущение продолжалось дольше.
Так везет редко. Точно так же как и с кое-чем другим, что возбуждает меня. Когда я в ванной одна и хочу пукнуть, я пытаюсь направить воздух из попы между половыми губами. Это удается редко, еще реже, чем фишка с волосом, но когда это все-таки происходит, то газы ощущаются как твердые шарики, которые буравят себе путь между моими мягкими теплыми половыми губами. Когда же это удается, ну скажем, раз в месяц, у меня сводит от возбуждения нижнюю часть живота, и моя киска так зудит, что я грубо ласкаю ее своими длинными ногтями до тех пор, пока не кончу. Мою киску можно успокоить только так. Я с силой вожу пальцами туда-сюда по внутренним половым губам, я называю их петушиными гребешками, и по внешним половым губам, их я называю ванильными рогаликами, и в определенный момент я раскрываю петушиные гребешки в разные стороны, чтобы унять зуд киски прямо в центре. Я широко раздвигаю ноги, до хруста бедренных костей, чтобы теплая вода залилась в мою дырку. Незадолго до оргазма я сильно стимулирую клитор, который я называю жемчужинкой-хоботком. Это увеличивает мое возбуждение до предела. Да, вот как это происходит.
Вернемся к смазке из влагалища. Я посмотрела в словаре, что же такое вагинальная смазка. Моя лучшая подруга Коринна как-то сказала мне, что смазка есть только у мужчин. А что же тогда такое между моими половыми губами и в моих трусиках?
Я подумала об этом, но ничего не сказала. Просто не осмелилась. В словаре было дано длинное объяснение понятию «смегма». Кстати, у женщин эти выделения называются так же, как и у мужчин. Но одно предложение до сих пор осталось у меня в памяти: «Заметные невооруженным глазом выделения из влагалища могут появиться только при недостаточной интимной гигиене».
Что? Ни стыда, ни совести. В конце каждого дня невооруженным глазом я могу наблюдать такие выделения независимо от того, как тщательно я подмылась утром.
Что они имеют в виду? Что нужно мыться несколько раз в день? Это же хорошо, что моя киска постоянно сочится, в некоторых делах это очень даже помогает. Понятие «недостаточная интимная гигиена», в общем-то, растяжимое. Как и само влагалище. Вот так-то.
Из прозрачного пластикового ящика я достаю подгузник для взрослых. О, черт, какие они большие: посередине у них расположен большой плотный четырехугольник из ваты и 4 больших крылышка из тонкого пластика для скрепления на талии. Они определенно подойдут и очень старым толстым мужчинам - настолько они большие. Не хочу, чтобы в скором времени мне понадобилось что-то подобное. Пожалуйста. Кто-то стучит в дверь.
Заходит улыбающийся санитар с прической какаду. «Здравствуйте, фрау Мемель. Меня зовут Робин. Вижу, Вы уже ознакомились с Вашим рабочим материалом на ближайшее будущее. Вам сделают операцию на анусе, это очень негигиеничное место, в принципе, самое негигиеничное место на теле. Этим всем, что лежит в ящике, Вы можете самостоятельно обрабатывать свою рану после операции. И мы рекомендуем Вам, хотя бы раз в день споласкивать рану в душе, расставив ноги на ширине плеч. Лучше всего так, чтобы несколько струй воды попали внутрь. Если немного потренироваться, то может вполне неплохо получиться. Вам лучше промывать рану водой, чем протирать салфетками, потому что это будет для Вас менее болезненно. После промывания просто аккуратно промокните рану полотенцем. Я принес Вам обезболивающую таблетку, Вы можете принять ее сейчас, она облегчит переход в состояние полного наркоза, «веселое путешествие» начинается прямо сейчас».
Для меня это не проблема. Я в очень хороших отношениях с душевыми головками. И я точно знаю, как сделать так, чтобы несколько струек воды попали прямо в меня. В то время как Робин везет меня на кровати с колесиками по коридорам и я вижу, как надо мной проносятся неоновые лампы, я по-тихому кладу руку под одеялом на свой лобок (холмик Венеры), чтобы успокоиться перед операцией. Я пытаюсь отвлечься от плохих мыслей, думая о том, как удовлетворяла себя душевой головкой, когда была еще совсем молода.
Сначала я направляла струи воды на мою киску только снаружи, потом раздвигала ванильные рогалики (внешние половые губы), чтобы струи воды попадали и на петушиные гребешки (внутренние половые губы), и на жечужинку-хоботок (клитор). Чем сильнее, тем лучше. Это реально должно завести. При этом одна-две струи попадали в мое влагалище. Я уже заметила, что это как раз моё. Наполнять себя – и точно также круто – выпускать всю воду из себя обратно.
Для этого в душе я сажусь, скрестив ноги, немного отклоняю тело назад, попку чуть приподнимаю. Потом я раздвигаю половые губы в стороны, где им и место, и очень медленно и аккуратно ввожу в себя толстую душевую головку. Мне даже не нужен лубрикант Pjur, так как моя киска от одной только мысли, что я сейчас полностью наполню ее водой, просто истекает смазкой. Pjur – лучший лубрикант, потому что он не впитывается и без запаха. Я ненавижу ароматизированные кремы-смазки. Когда душевая головка, наконец, полностью вошла в меня, что на самом деле длится долго, так как мне нужно очень сильно растянуть себя, я поворачиваю ее так, чтобы сторона с дырочками смотрела вверх, то есть по направлению к шейке матки, маточному зеву, или как там все это называется, куда мужчина с длинным членом при определенных позах легко долбиться. Я сильно открываю кран, завожу руки за голову – обе руки у меня свободны, так как влагалище само удерживает душевую головку – закрываю глаза и напеваю «Amazing Grace» (в переводе с англ. «Изумительная благодать Господня»; в русской интерпретации «О, благодать») (прим. христианский гимн XIX века).
Когда во мне 4 литра воды, я закрываю кран, очень аккуратно вытаскиваю душевую головку из себя, чтобы вылилось как можно меньше воды. Она еще понадобится мне для того, чтобы сполоснуться. Душевой головкой я вожу по моим набухшим ванильным рогаликам, которые раздвинуты в стороны, до тех пор, пока не кончу.
Как правило, у меня это происходит очень быстро – когда мне не мешают. От ощущения полной заполненности, как сейчас водой, я кончаю за несколько секунд. После того, как я кончу, одной рукой я сильно сжимаю низ живота, а все пальцы другой руки одновременно ввожу глубоко во влагалище и там их развожу, чтобы вода вытекла точно так же, как она туда попала. В большинстве случаев от вытекающей воды я кончаю еще раз.
Для меня это прекрасное, успешное самоудовлетворение. После такого большого водного развлечения мне приходится в течение нескольких часов подкладывать себе в трусы несколько слоев туалетной бумаги, так как при каждом движении по чуть-чуть вытекает вода, и одежда выглядит так, как будто я описалась. А я этого не хочу.
Еще одно санитарное оборудование, которое потрясающе приспособлено для таких дел, это биде. Моя мать всегда ставила биде около кровати, чтобы после секса быстренько подмыться. А почему я должна это делать?
Когда я с кем-нибудь трахаюсь, я с гордостью ношу его сперму во всех щелях своего тела: на ляжках, на животе и на том, что он еще забрызгал, когда кончал. Зачем же после этого мыться? Совсем спятили. Если члены, сперма или смазка вызывают отвращение, то можно и сексом не заниматься. Я обожаю, когда сперма высыхает на коже, образует корочки и отрывается.
Когда я дрочу член рукой, я всегда стараюсь, чтобы на моих руках оставалось немного спермы. Длинными ногтями я соскребаю ее под ногти, чтобы она засохла там. Через день я вспоминаю о своем хорошем секс-партнере, грызу ногти и достаю из-под них засохшую сперму, гоняю во рту, потом жую, чувствуя, как она тает во рту, и долго наслаждаясь ее вкусом, глотаю. Это открытие, которым я очень горжусь: жевательная конфетка, напоминающая о сексе.
То же самое правило можно применить и к сперме, когда кончают в меня. После этого никогда не следует подмываться в биде. Нужно с гордостью носить ее в себе. Например, в школу. Через несколько часов после секса из влагалища теплой жидкостью вытекает небольшой сюрприз. Я нахожусь в классе, но мои мысли там, откуда появилась сперма. Я, радостно улыбаясь, сижу в моей теплой лужице из спермы, в то время как учитель у доски говорит о доказательствах существования Бога. Только так можно выдержать школу. Я всегда бываю очень рада этой жидкости у себя между ног и сразу же пишу СМС виновнику этого: твоя теплая сперма как раз сейчас вытекает из меня! Спасибо!
Мысли возвращаются к биде. Я хотела еще раз нарисовать себе картину, как я наполняю себя водой в биде. Но на это не остается времени. Мы прибыли в предоперационную комнату. Я подумаю об этом позже. Мой анестезиолог уже пришел и ждет нас. Он присоединяет одну бутылочку к вене на моей руке, вешает ее на стойку на колесиках и говорит, что мне надо считать.
Робин, симпатичный санитар, уходит и желает мне удачи. Один, два…
Я просыпаюсь в послеоперационной. После полного наркоза люди бывают не совсем в адеквате. Думаю, эту комнату придумали для того, чтобы избавить родственников от такого зрелища.
Я просыпаюсь от собственного бормотания. Что я сказала? Не знаю. Все тело дрожит. Мой мозг соображает очень медленно. Что я делаю здесь? Что со мной произошло? Я хочу улыбнуться, чтобы переиграть свою беспомощность, хотя в комнате кроме меня никого нет. От улыбки у меня трескаются уголки рта, потому что губы очень сухие. Мое анальное отверстие! Вот почему я здесь! Его тоже порвали. Я опускаю руки вниз, к попе, нащупываю большую марлевую прокладку, которая наложена на обе ягодицы, и ощущаю под прокладкой большой нарост. О, да. Надеюсь, это нарост не от моего тела. И что он отпадет, когда отклеят пластырь. На мне эта дурацкая широкая накидка, которая похожа на слюнявчик. В больницах все просто обожают такие.
Там два рукава, и в ней ты похож на пьяного ангела.
А сзади вообще ничего нет кроме небольших завязок на затылке. Зачем вообще придумали такую одежду? Да, хорошо, когда пациент лежит, ему можно надеть это, не поднимая его. Скорее всего, во время операции я лежала на животе, чтобы обеспечить лучший доступ к заднице. То есть всю операцию я была голой? Это плохо. Они же обсуждают, кто как выглядит. В этом я абсолютно уверена. А во время наркоза это откладывается на подсознательном уровне - когда-нибудь ты сойдешь с ума, и никто не узнает почему.
Это чувство знакомо мне из моего детского кошмара, который возвращается снова и снова. Начальная школа. Я стою на остановке и жду школьный автобус. Так же, как я частенько забывала снять штаны от пижамы перед тем, как надеть джинсы, в этот раз я забыла надеть трусы. Я была в юбке. Дети не замечают этого, когда они дома, но, находясь где-то в общественном месте, легче умереть, чем испытать то чувство, которое возникает, когда заметят твою голую жопу. И как раз в то самое время, когда парни заигрывали с нами: они постоянно задирали нам короткие юбки.
Заходит Робин. Очень осторожно сообщает, что все прошло хорошо. Он везет меня на моей огромной кровати в лифт, по коридорам, и постоянно со всей силы нажимает на кнопки вызова, чтобы открылись двери. Ах, Робин. Из-за наркоза у меня кружится голова. Я использую это время, чтобы узнать всё о своем анальном отверстии. Необычное ощущение от того, что Робин знает о нем больше меня. У него есть такая доска с зажимом, где написано всё обо мне и моей попе. Я очень разговорчива, и мне приходит в голову много анекдотов об операциях на анусе. Он говорит, что я такая расслабленная и веселая, потому что наркоз всё еще продолжает действовать. Он ставит мою кровать у меня в палате и говорит, что мог бы проговорить со мной еще целую вечность, но, к сожалению, у него есть и другие пациенты, о которых он тоже должен позаботиться. Жаль.
«Если Вам понадобится обезболивающее, просто позвоните».
«Где моя юбка и трусы, в которых я была до операции?»
Он открывает крышку в ногах кровати. Там лежит аккуратно сложенная юбка, а на ней трусы.
Эта та ситуация, которую так боится моя мама. Трусы сложены полоской вверх. Конечно, лицевой стороной, а не изнанкой. Но, несмотря на это, сразу видно, как блестит засохшее пятно от выделений из влагалища. Мама считает, что самое важное для женщины, когда она попадает в больницу, быть в чистом нижнем белье. Ее главный аргумент в пользу слишком чистого нижнего белья – тебя собьет машина, ты попадешь в больницу, и тебя там разденут. И нижнее белье снимут тоже. О Боже! И если они увидят, что на трусах абсолютно нормальные следы от выделений из влагалища, то… Что тогда?
Думаю, мама представляет себе это так: потом в больнице все расскажут, какая же фрау Мемель грязная шлюха. Снаружи хорошо, а снизу – фуууу.
Последней мыслью мамы перед смертью на месте несчастного случая было бы: «Сколько часов я уже в этих трусах? Они уже грязные?»
Первое, что делают врачи с истекающей кровью жертвой несчастного случая, еще до реанимации: быстренько заглядывают в пропитанные кровью трусы, чтобы знать с какой женщиной они вообще имеют дело.
Робин показывает мне на стене позади меня провод с кнопкой звонка, кладет его на подушку рядом с моим лицом и уходит. Мне это точно не понадобится.
Я осматриваюсь в своей палате. Все стены выкрашены светло-зеленым цветом, таким светлым, что почти не замечаешь этот оттенок. Видимо, это должно успокаивать или вселять надежду.
Слева от моей кровати встроен в стену маленький шкаф для одежды. Мне еще нечего положить туда, но скоро кто-нибудь обязательно принесет мне вещи. За шкафом поворот за угол, наверное, в ванную, ну, скажем, в душевую. Прямо у моей кровати слева стоит металлический ночной столик с выдвижным ящиком, он на колесиках. Он очень высокий, чтобы было удобно дотягиваться до него с высоких кроватей.
Справа от меня длинный подоконник, на окнах висят белые прозрачные шторы с вшитым с них грузилом, чтобы они висели прямо. Шторы всегда должны выглядеть аккуратно. Будто из бетона. При открытом окне они ни в коем случае не должны колыхаться. Перед окном стоит ящик с моими пеленками, рядом картонная коробка с сотней резиновых перчаток. На ней так написано. Наверное, сейчас их стало уже меньше.
На противоположной стене висит плакат в рамке, видны маленькие металлические захваты, которые удерживают стекло. На фото изображена аллея деревьев и подпись большими желтыми буквами: «Иди с Богом». Погулять или что?
Над дверью висит маленький крест. Кто-то просунул под него веточку. Зачем они это делают? Это всегда одно и то же растение с такими маленькими куполообразными листиками темно-зеленого цвета, которые неестественно блестят. Ветка всегда выглядит как искусственная, хотя на самом деле она настоящая. Думаю, ее вытащили из забора.
Зачем они кладут под крест ветку из забора? Плакат и крест надо убрать. Я заставлю маму снять эти вещи. Я уже сейчас с удовольствием предвкушаю этот разговор. Мама – верующая католичка. Стоп. Я кое-что забыла. Наверху висит телевизор. Я даже наверх не посмотрела. Он закреплен металлическим каркасом и сильно выдвинут вперед. Как будто сейчас упадет на меня. Потом надо попросить Робина, чтобы он его потряс. Чтобы быть уверенной, что он не упадет на меня. Если у меня есть телевизор, значит, должен быть и пульт управления, или кто-то должен постоянно включать и выключать его мне? Может, в ящике? Я выдвигаю его и чувствую свою задницу. Осторожно, Хелен. Не делай глупостей.
Пульт управления лежит в одной из пластиковых коробочек в выдвижном ящике. Всё ясно. Кроме одного: действие наркоза заканчивается. Теперь мне надо позвонить и попросить обезболивающее?
Может быть, будет не так уж и плохо. Точно, сначала я чуть-чуть подожду, чтобы посмотреть, каково это. Я пытаюсь думать о другом. Например, о последнем единороге. Но не получается. Я уже с силой сжимаю зубы, а мысли все равно только о моей больной заднице. Я судорожно сжимаюсь всем своим существом. Прежде всего, в плечах. Хорошее настроение так быстро проходит. Робин был прав. Но я не хочу, чтобы меня считали плаксой, и я только что хвасталась Робину, так что еще немножко я смогу потерпеть. Я закрываю глаза. Одна рука аккуратно лежит на марлевой прокладке у меня на заднице, а вторая на кнопке вызова. Я лежу, а боль пульсирует. Действие наркоза слабеет с каждой минутой. Рана просто горит с каждым ударом боли. Мои мышцы продолжают судорожно сжиматься. Перерывы между приступами боли становятся короче.
Я звоню и жду. Целую вечность. У меня начинается паника. Боль усиливается, острая боль, как ножом по сфинктеру. Они точно его сильно растянули. Да, ясное дело. Иначе как же они проникли внутрь? Сверху? О, Боже! Взрослые мужчины засунули свои руки в мою прямую кишку и орудовали там ножами, всякими расширителями и нитками. Сама рана не болит, а вокруг нее все жжет. Мышцы ануса сильно растянуты.
Ну, наконец-то он пришел.
«Робин?»
«Да?»
«Во время операции они растягивают дырочку в попе так сильно, что туда помещается несколько рук?»
«Да, к сожалению, да. И как только заканчивается действие наркоза, это причиняет тебе больше всего боли».
Хм. Сразу же. Мне уже сейчас нужно обезболивающее. От мысли, что боль не прекратится до тех пор, пока оно не начнет действовать, мне становится плохо и страшно. Я снова терпела боль слишком долго, а сейчас мне нужно очень долго ждать, пока гребанная боль в заднице не пройдет. Я хочу научиться быстрей признавать боль и стать такой пациенткой, которая лучше раньше позвонит и попросит обезболивающее, чем будет вынуждена перетерпеть минуты, пока таблетка начнет действовать. Здесь же не орден для страдающих от боли солдат, Хелен. Мое анальное отверстие растянуто до боли.
Кажется, что дырка размером с целую задницу. Она никогда не станет снова узкой. Такое ощущение, что во время операции они специально причиняли мне боль.
Несколько лет назад я уже лежала в этой больнице. Я устроила самый лучший спектакль театра абсурда в моей жизни. У меня был неуд по французскому. И на следующий день должна была быть контрольная работа по французскому. Я ничего не выучила и прогуляла кучу уроков. На последней самостоятельной работе я уже говорила, что болела. В тот раз я притворилась, сказав маме, что у меня болит голова, чтобы она написала мне записку в школу. Но на этот раз нужно было придумать что-то более убедительное. Просто я хотела выиграть время, чтобы поучить.
Если ты отсутствуешь на занятиях по уважительной причине, то контрольную можно написать потом. Так, уже с утра я начинаю говорить маме, что у меня болит живот, снизу с левой стороны. И боль постоянно усиливается. Мама сразу же начинает беспокоиться, так как она знает, что боль с левой стороны внизу живота вызвана аппендицитом. Хотя слепая кишка находится справа. Я тоже это знаю. Я начинаю сгибаться от боли. Она сразу же везет меня к моему педиатру. Я всё еще хожу к нему. Так ближе. Он кладет меня на кушетку и мнет мне низ живота. Он нажимает слева, я кричу и стону. Он нажимает справа, я не издаю ни звука.
«Однозначно: аппендицит на прогрессирующей стадии. Вам необходимо сейчас же отвезти Вашу дочь в больницу, и не заезжайте домой, чтобы сложить вещи для сна, на это нет времени: их Вы сможете привезти потом. Ребенка нужно срочно отвезти в больницу. Если аппендикс лопнет, то весь организм будет отравлен и придется очищать всю кровь». «Какой еще ребенок?» - подумала я.
А теперь в больницу. Это здесь. Прибыв на место, я разыгрываю то же самое шоу. Слева, справа – правильная реакция. Как игра в нажатия. Экстренная операция. Они разрезают меня и видят, что слепая кишка абсолютно нормальная и невоспаленная. Но все равно вырезают ее. Она не нужна. А если они зашьют кого-нибудь, оставив аппендикс, то, возможно, он снова поступит к ним с настоящим воспалением. Двойной стресс. Но после операции они не сказали мне об этом. А рассказали маме.
Когда потом она поймала меня на лжи, то сказала:
«Тебе вообще нельзя верить, ты обманула меня и всех врачей лишь для того, чтобы тебе не пришлось писать контрольную работу по французскому! Они удалили тебе невоспаленную слепую кишку».
«Откуда ты знаешь?»
«Матери знают все. Врачи сказали мне в коридоре. Такого у них еще не было. Теперь я знаю, как ты можешь врать!»
Теперь я по крайней мере знаю, что аппендикса у меня больше нет. До того, как мама рассказала мне об этом, я всегда думала, что, должно быть, врачи увидели, что он не воспален, и оставили его. Поэтому долгое время я боялась настоящего аппендицита. И что же тогда говорить, если он у тебя якобы уже был? Вот так оно и было. Владеть информацией – это хорошо. Так много беспокойства в жизни, и все зря. Когда у тебя вырежут аппендикс, долгое время у тебя всё адски болит, когда ты смеешься, ходишь, стоишь и делаешь почти всё остальное, потому что у тебя такое ощущение, что шов разойдется. Тогда я ходила точно так же, как сейчас, из-за своей задницы, согнувшись и скукожившись. Может быть такое, что врачи запомнили мое имя? Наверное, тогда это было маленькой сенсацией, что девочка берет на себя всю боль операции, только для того, чтобы надуть учительницу? И поэтому во время операции они специально причиняли мне много боли – ох, упало - чтобы отомстить мне за ту ложь? У меня мания преследования из-за боли? Из-за таблеток? Что собственно здесь случилось? Так больно. Робин. Принеси таблетки.
Тут он заходит! Он дает мне две таблетки и говорит что-то. Я не могу его слушать, я очень напряжена из-за пульсирующей боли. Я глотаю обе за раз. Теперь они должны быстро подействовать. Чтобы успокоиться, я снова кладу руку на мой холмик Венеры (лобок). Когда я была маленькой, я всегда так делала. Только тогда я не знала, что это место называется холмиком Венеры.
Для меня это самое важное место на всем теле. Такое приятное тепло. И идеальное расположение для уровня кисти. Прямо в центре. Я просовываю руку в трусы и слегка глажу там. Так я лучше всего смогу уснуть.
Я сворачиваюсь как белочка вокруг своего холмика Венеры. Незадолго до того, как заснуть, я думаю, что из моей задницы висит какашка. Это ощущение возникает из-за этой марлевой затычки там, сзади. Мне снится, что я гуляю по огромному полю. По полю пастернака. Вдалеке я вижу мужчину. Лыжник. Такие чуваки с палками. Я думаю: «Посмотри-ка, Хелен, мужчина с четырьмя ногами».
Он подходит ближе, и я вижу, что он высунул свой большой член из аэродинамических спортивных стрейчевых леггинсов. И думаю: Ах, нее, мужчина с пятью ногами.
Он проходит мимо меня, и я смотрю ему вслед. К моей большой радости я вижу, что он снял сзади штаны и из его задницы торчит длинная какашка, еще длиннее, чем его член. Я думаю: шесть ног, вау. Я просыпаюсь. Хочу пить, у меня всё болит. Я опускаю руку, которая лежала на холмике Венеры, чтобы нащупать рану. Я хочу посмотреть, что они там сделали. Как же мне посмотреть? У меня еще получится заглянуть в мое влагалище, если я сильно выгнусь. Но с задницей такое не выйдет. Зеркало? Нее, фотоаппарат! Пусть мама принесет мне.
Она не хотела оказаться со мной в тот момент, когда я просыпаюсь?
СМС.
«Это я. Когда ты придешь, захвати, пожалуйста, наш фотоаппарат. Ты не могла бы отсыпать немного зерен из моей комнаты и аккуратно завернуть их в бумажку, чтобы не сломать корешки? И принеси, пожалуйста, еще пустые стаканы. Но не проноси это в открытую. Здесь все запрещено кроме срезанных цветов, ок? Спасибо. До скорого. А ты можешь еще принести 30 зубочисток, пожалуйста? Спасибо».
Я выращиваю деревца авокадо. Это мое единственное хобби, не считая секса. Когда я была маленькой, моим любимым фруктом или овощем - или что это вообще такое - был авокадо. Разрезать наполовину и прилично намазать в прорезе майонезом. А сверху посыпать очень острым порошком красного перца. После еды я играла с большой косточкой из фрукта. Моя мама тогда всегда говорила, что детям вовсе не нужны игрушки, они могут играть плесневой помидориной или косточкой авокадо.
Сначала косточка очень скользкая, так как она покрыта слизью авокадового масла. Я веду ею от тыльной стороны кисти вверх по руке. Чтобы слизь была везде. Потом косточка должна высохнуть.
Она сохнет несколько дней. Когда жидкость высохнет, я провожу мягкой темно-коричневой косточкой по моим губам. Они тоже должны быть сухими, тогда возникает такое приятное ощущение от ее мягкости, что я делаю это в течение нескольких минут. С закрытыми глазами. Так же как раньше, я водила сухими губами вдоль сального мягкого кожаного покрытия козла в спортивном зале, пока мне никто не мешает. «Хелен, что ты там делаешь? Перестань».
Или пока другие дети не начнут смеяться надо мной из-за этого. Это ощущение удается сохранить всего на несколько минут, пока ты можешь быть в спортивном зале одна. Это примерно так же мягко, как и мои ванильные рогалики (большие половые губы), когда их только что побреешь.
Темно-коричневую кожуру надо убрать. Для этого ногтем большого пальца я подковыриваю кожуру на косточке, и оболочка постепенно трескается. Но делать это нужно очень аккуратно, чтобы под ногти не забивались кусочки кожуры.
Это очень больно, и вытащить их можно только с большим трудом ногтями и пинцетом. А выковыривать что-то из под ногтей острыми предметами еще больнее, чем когда туда забивается кожура. И под ногтями остаются отвратительные кровяные пятна. К сожалению, они даже не красные, они становятся коричневыми. Нужно набраться терпения и ждать, пока ноготь отрастет. Ноготь выглядит, как льдинка на замерзшем озере, в которой застряла веточка красивой формы. Когда косточка остается без кожуры, становится виден ее естественный красивый цвет - светло-желтый, а иногда даже нежно розовый.
Затем я сильно бью по ней молотком, но так, чтобы косточка не разлетелась на куски. Потом я кладу ее на несколько часов в морозильник, чтобы создать ей зимние условия. После этого я вставляю в нее 3 зубочистки. Кладу в стакан с водой, чтобы зубочистки удерживали ее на идеальном уровне в воде.
Косточка авокадо выглядит как яйцо. С одной стороны она заканчивается остро, а с другой – широко. Широкая сторона должна находиться над поверхностью воды. На треть снаружи, а на две трети под водой. Косточка остается в таком положении несколько месяцев.
В воде она покрывается слизью, которая мне очень нравится. Иногда я достаю ее на время из стакана с водой и ввожу в себя. Я называю ее моим био-фаллоимитатором. Разумеется, в качестве материнской косточки я использую только био-авокадо. Иначе у меня вырастут отравленные деревца.
Но перед тем, как ввести в себя косточку, нужно обязательно вытащить из нее зубочистки. Благодаря моим хорошо натренированным мышцам влагалища, после этого я могу ее вытолкнуть из себя. Потом я снова кладу ее в воду, не забыв воткнуть в нее зубочистки. А теперь нужно ждать.
Через несколько месяцев на широкой стороне косточки можно увидеть щель. Она становится все шире. Глубокий прорез посередине косточки. Выглядит так, как будто она скоро развалится на 2 половинки. Внезапно снизу начинает расти толстый белый корешок. Он утыкается в стакан, потому что ему уже некуда расти. Когда корешки становятся довольно длинными, можно заглянуть одним глазом в расщелину сверху и там увидишь очень маленький зеленый отросток, который растет вверх. Пришло время посадить косточку в горшок с посевной землей. И вскоре вырастает настоящее деревце с множеством больших зеленых листочков.
Ближе к акту рождения я не подхожу. Я заботилась об этой косточке в течение нескольких месяцев. Она была во мне, и я выдавила ее обратно. И я очень хорошо ухаживаю за всеми появившимися таким образом деревцами авокадо.
С тех пор как я себя помню, я действительно хочу ребенка. Но в нашей семье есть своего рода повторяющаяся модель. Моя прабабушка, моя бабушка, мама и я. Все – перворожденные дети. Все девочки. Все слабонервные, психически неустойчивые и несчастные. Я прервала этот цикл. В этом году мне исполнилось 18 лет, и я уже давно копила на это деньги. На следующий день после дня рождения, как только мне не нужно было разрешение родителей, меня стерилизовали. С тех пор предложение, которое так часто повторяет мама, звучит не так угрожающе: «Спорим, что когда ты родишь первого ребенка, это будет тоже девочка?» Теперь у меня могут появиться только деревца авокадо. Нужно ждать 25 лет, пока молодое деревце само начнет приносить плоды. Примерно столько же нужно ждать матери, чтобы стать бабушкой. В наше время.
В то время как я тут лежу и с удовольствием размышляю о своей авокадовой семье, боль прошла. Ты всегда сразу чувствуешь, когда она приходит; а когда она уходит, не чувствуешь, это вообще незаметно. Но сейчас я с полной уверенностью могу сказать, что она ушла полностью. Я люблю анальгетики и иногда представляю, а как было бы, если бы я родилась в другое время, когда еще не было таких сильных обезболивающих. Я не думаю о боли, но в голове роятся мысли обо всем остальном. Я делаю несколько глубоких вдохов и засыпаю совершенно без сил. Когда я открываю глаза, я вижу маму, которая склонилась надо мной.
«Что ты делаешь?»
«Я накрываю тебя - ты лежишь тут совсем голая».
«Оставь так, мам, одеяло слишком тяжелое для моей раны на заднице. Больно же. Все равно, как это смотрится. Подумай только: они здесь уже тысячу раз видели такое».
«Ну, тогда лежи так, Бог с тобой».
Хорошее ключевое слово.
«Можешь снять вон тот крест над дверью, пожалуйста? Он мне мешает».
«Нет, не могу. Хелен, хватит нести ерунду».
«Хорошо, если ты мне не поможешь, мне придется встать и сделать это самой».
Я свешиваю ногу с кровати, делая вид, что собираюсь встать, и стону от боли.
«Хорошо, хорошо, я сниму. Пожалуйста, не вставай».
Сработало.
Она берет единственный в палате стул, чтобы достать с него до креста. В то время как она на него забирается, она задает мне преувеличенно дружелюбным и заискивающим тоном вопросы. Мне жаль ее. Но сейчас слишком поздно. «И когда же у тебя это появилось?»
Что она имеет в виду? А, ну, да. Геморрой.
«Да он всегда был».
«Но его же не было тогда, когда я еще сама тебя купала».
«Он появился у меня тогда, когда я выросла из того возраста, чтобы меня мыла ты».
Она слезает со стула, держит в руке крест и вопросительно смотрит на меня.
«Положи его сюда, в ящик», - я показываю ей мой металлический ночной шкафчик.
«Мам, а ты знаешь, что геморрой передается по наследству. Тогда спрашивается, от кого он у меня?»
Довольно громко она задвигает ящик обратно.
«От твоего отца. Как прошла операция?»
Как-то на уроке педагогики мы проходили, что родители в разводе пытаются перетянуть ребенка на свою сторону. Каждый родитель плохо отзывается о втором родителе при детях.
Но при этом они не задумываются о том, что так они в любом случае обижают одну половинку собственного ребенка. Если, конечно, можно сказать, что ребенок – это половина мамы и половина папы. Дети, из отца которых мать сделала просто монстра, когда-нибудь отомстят матери. Это закон бумеранга.
Все эти годы мать пыталась перетянуть ребенка на свою сторону, но этим она добилась совершенного противоположного. Тем самым она все больше подталкивала ребенка к отцу.
Наша учительница по педагогике права.
«Не знаю, меня там не было, общий наркоз. Они говорят, что всё прошло хорошо. Болит. Ты принесла мои косточки?»
«Да, вон они».
Она показывает на подоконник. Прямо рядом с ящиком с прокладками стоит коробочка с моими любимым косточками. Отлично. До них я доберусь, когда останусь одна.
«А фотоаппарат принесла?»
Она достает его из сумки и кладет на мой металлический ночной шкафчик.
«Зачем он тебе здесь, в больнице?»
«Мам, думаю, что нужно запечатлевать не только счастливые моменты, например, дни рождения, но и печальные, такие как операции, болезнь и смерть.»
«Такие фотографии в альбоме определенно вызовут большую радость у твоих детей и внуков».
Я ухмыляюсь. Ах, если бы только знала, мама.
Мне бы хотелось, чтобы она поскорее ушла. Чтобы я могла позаботиться о своей заднице. Единственные моменты, когда я хочу провести с ней больше времени, это те, в которые у меня есть обоснованная надежда на то, что я смогу свести ее с папой. Сегодня он не придет. Но завтра – точно. Больница, в которой лежит дочь – идеальное место для встречи членов семьи. Завтра. А сегодня - фотосессия задницы.
Она прощается и говорит, что положила мои вещи для сна в шкаф. Спасибо. И как же я их возьму? Неважно, потому что все равно снизу лучше ничего не надевать из-за всех этих повязок и прочего. Пусть рана дышит.
Как только мама уходит, я вызываю Робина.
Жду, жду. Есть же и другие пациенты, Хелен, даже если ты и с трудом представляешь себе это. Он приходит.
«Чем я могу Вам помочь, фрау Мемель?»
«Я бы хотела попросить Вас кое о чем. Только, пожалуйста, не говорите сразу НЕТ, ок?»
«Ну, что там у Вас?»
«Вы не могли бы мне помочь… Может уже перестанем выкать? Когда просишь о такой услуге, обращаться на Вы совсем не к месту».
«Конечно. С удовольствием».
«Ты – Робин, я – Хелен. Так. Ты можешь помочь мне сфотографировать мою задницу и рану? Я обязательно хочу знать, как я теперь там выгляжу».
«Оо, мне надо подумать, могу ли я позволить себе такое».
«Пожалуйста, иначе я с ума сойду. Просто по-другому я не узнаю, что они там сделали. Ты же знаешь, Нотц не может это объяснить. И, в конце концов, это же моя задница. Пожалуйста. Я не могу понять это только по прикосновениям. Мне надо это видеть».
«Понимаю. Как интересно. Другие пациенты никогда не хотят знать, что там им сделали. Хорошо. Что мне нужно сделать?»
Я ставлю фотоаппарат в меню на режим съемки еды. Сначала без вспышки. Так всегда лучше. Я снимаю марлевую повязку и вынимаю прокладки. Это длится дольше, чем я думала. Они запихали туда очень много бинтов. Я осторожно переворачиваюсь на другой бок, лицом к окну и обеими руками раздвигаю ягодицы в стороны.
«Робин, сейчас, пожалуйста, сфотографируй рану как можно ближе. Не тряси фотоаппарат, без вспышки».
Я слышу, как раздается характерный щелчок, потом он показывает мне, что получилось. Едва ли можно что-то разобрать. У Робина дрожали руки при съемке. Но другие таланты у него определенно есть. Тогда лучше со вспышкой. И еще раз всё полностью.
«Сделай несколько фотографий с разных ракурсов. Очень близко и издалека».
Клик, клик, клик, клик. Теперь его не остановить.
«Ну, всё, спасибо, Робин.»
Он аккуратно возвращает мне фотоаппарат и говорит:
«Я уже давно работаю в проктологическом отделении, но еще ни разу не видел, как у пациентов выглядит рана после операции. Спасибо тебе».
«Тебе спасибо. Могу я теперь спокойно рассмотреть свою дырочку в попе? И если что, ты можешь потом еще раз сфотографировать?»
«Конечно».
«С тобой так легко, Робин».
«С тобой тоже, Хелен».
Он, улыбаясь, уходит. Я засовываю марлевые прокладки обратно.
Сейчас я одна с этим аппаратом, в котором спрятаны фото моей раны. Я понятия не имею, что меня ожидает. Мой пульс учащается, из-за волнения я начинаю обильно потеть.
Я кручу колесико рядом с дисплеем до режима «Просмотр» и подношу фотоаппарат близко к глазам. Появляется фотография окровавленной дырки, вспышка засветила ее глубоко. Она открыта. Ничто не указывает на сжатые мышцы ануса.
Я не могу разглядеть розово-коричневую кожу кольца тугих мышц дырочки. В принципе, я вообще не вижу ничего из того, что было раньше. Значит, Нотц это и имел в виду, говоря о «вырезании в форме клина». Очень плохо объяснил. Мое собственное анальное отверстие привело меня в ужас, или то, что от него осталось. Скорее это просто дырка, чем задница.
Итак, с этим я больше не смогу стать моделью для рекламы красивых задниц. Теперь только для личного использования. Или все же я держу фотоаппарат вверх ногами? Нет, не может быть. Робин, вроде так его держал, когда фотографировал.
Ой. Туда даже можно заглянуть. После просмотра фото я чувствую себя еще хуже, чем до этого. Боль снова резко возвращается. Теперь, когда я знаю, как выгляжу там, я больше не верю в то, что боль когда-нибудь пройдет. На месте пореза вообще нет кожи, только красное живое мясо.
Для начала пусть там вырастет кожа. И сколько времени понадобится для этого? Недели? Месяцы? Что мне нужно есть, чтобы кожа в заднице побыстрее выросла? Скумбрию?
И они хотят, чтобы я выдавила какашку через открытое мясо? Никогда. Сколько дней и недель я смогу терпеть? А если у меня получится долго терпеть, какашка будет становиться все толще и тверже, и, когда я буду какать, будет еще больнее. Надо спросить. Они должны обязательно дать мне лекарство, которое вызывает запор, чтобы я могла для начала полечиться. Я нажимаю на кнопку вызова.
Жду. В это время я разглядываю остальные фотографии, которые сделал Робин. Среди них нет ни одной, на которой рана выглядела бы менее ужасающе. Но что это еще такое рядом с раной? Сплошь и рядом ярко-красная сыпь. Да что же это еще такое? Кончиками пальцев я щупаю обе ягодицы. Я явно чувствую эту сыпь. До этого я даже не заметила ее, когда трогала. По сравнению со зрением моя тактильная чувствительность очень хромает. Нужно поработать над тактильной чувствительностью, так дело не пойдет. И откуда только эта дурацкая сыпь? Аллергия? На операцию на попе? Я рассматриваю ее снова на фотографиях. Теперь я знаю, что это. Это раздражение после бритья. Они же бреют пациента перед операцией. Но, вероятно, они не церемонятся. Вжик-вжик, лезвием по коже. Главное, сбрить волосы как можно быстрее. Конечно же, без воды и пены. Просто сбрить лезвием волосы на сухой коже.
Здесь они бреют еще неаккуратнее, чем я сама. Раньше я вообще не брилась. Я думала, что время, которое тратиться попусту в ванной за этим занятием, можно использовать с пользой. Я так всегда и делала. Пока не встретила Канелля. Он родом из Африки, точнее говоря из Эфиопии. Как-то в субботу он хотел купить овощи и фрукты в палатке, в которой я тогда работала, чтобы подзаработать немного денег на карманные расходы. Я устанавливаю палатку в 4 утра и торгую до вечера. Мой шеф, крестьянин, он хозяин палатки, расист. Что очень смешно. Так как ему приходится продавать очень экзотические овощи и фрукты. Пробел рынка. Но кто еще, если не люди из Африки, Индии, Южной Америки и Китая, может использовать помело, топинамбур, окру для приготовления своих блюд?
Так мой шеф целый день злится из-за иностранцев, которые ему надоедают, потому что они хотят покупать у него, и бесится из-за их плохого произношения. Хотя он их завлекает своим товаром. Канелль не понял, что спросил крестьянин: «Что-нибудь еще?»
Ему пришлось переспросить, что имеет в виду крестьянин. Крестьянин так высокомерно обошелся с ним, когда объяснял, что после этого я улизнула из палатки, чтобы извиниться.
Я бежала по рядам палаток на рынке и искала его. Все-таки я его нашла. Я дотронулась до его плеча, он обернулся, и я сказала, совершенно запыхавшись:
«Привет. Извините, пожалуйста, Я только хотела Вам сказать, что мне было очень стыдно за моего шефа».
«По Вам было видно».
«Хорошо».
Мы засмеялись, глядя друг на друга.
Потом я занервничала, и мне не пришло ничего другого в голову, как сказать:
«Ну, я тогда пойду обратно в палатку».
«Ты бритая?»
«Что?»
«Ну, бритая ли ты?»
«Нет, почему ты спрашиваешь об этом?»
«Потому что я бы с удовольствием тебя побрил, у себя дома».
«Когда?»
«Сразу после твоей работы. Когда рынок закроется».
Он записывает мне свой адрес, сворачивает листок и кладет его как маленький подарок на мою грязную ладонь. Такие ситуации по-любому относятся к моим более спонтанным договоренностям. Я кладу записку в нагрудный карман моего зеленого рабочего фартука и гордо возвращаюсь к расисту.
Лучше я не буду думать в ближайшие часы о том, что конкретно ожидает меня у него в квартире. Иначе я буду сильно волноваться и вообще никуда не пойду. Потом я бы об этом сильно жалела.
После проделанной работы я забираю деньги, которые остались от неправильной сдачи, и иду по данному адресу. Я звоню в дом Канелля. Это его фамилия. Или у него такие сложные имя и фамилия, что он как некоторые футболисты поменял их на более благозвучные, чтобы глупые европейцы смогли их выговорить. Он открывает дверь и громко произносит на лестничной клетке: «Второй этаж».
Я делаю один шаг внутрь, и дверь сразу же захлопывается за мной. Она почти касается моего затылка, и по моим волосам проходится мощный, холодный поток воздуха. Механический шарнир слишком тугой. Там наверху есть болтик, который надо ослабить, чтобы открывать дверь было легче. Этому меня научил мой отец. Если я смогу придти сюда еще, я принесу с собой крестовую отвертку и отрегулирую это дело.
Я поднимаю юбку и просовываю руку в трусы, ввожу средний палец глубоко во влагалище, оставляю его внутри ненадолго, там приятно тепло, потом вытаскиваю его. Открываю рот и кладу в него средний палец. Губами я плотно сжимаю палец и медленно вытаскиваю его. При этом я сосу и облизываю его, что есть силы, чтобы на языке осталось как можно больше вкуса смазки.
У нас в ванной есть все необходимые зеркала, с помощью которых я сама могу заглянуть себе во влагалище и все хорошо рассмотреть. Все-таки это разные вещи: то, что видит женщина, когда смотрит себе во влагалище сверху с живота, и то, что видит мужчина, когда в кровати его голова лежит у нее между ног.
Женщина видит лишь, как торчит небольшой хохол волос, и может быть, 2 холмика, которые обозначают внешние половые губы.
Мужчина видит широко раскрытую, сладострастную пасть, обрамленную пучком волос. У себя я хочу всё видеть, как мужчина; ему видно больше, чем самой женщине, так как снизу она устроена очень странно. В первую очередь я хочу знать, как выглядит, пахнет моя смазка и какова она на вкус. Чтобы не лежать и не надеться, что это понравится партнеру.
Я все время сую пальцы себе во влагалище, когда я сижу на унитазе, перед тем как пописать - я делаю тест. Я вожу пальцем во влагалище, чтобы получить как можно больше смазки, а потом ее нюхаю. Как правило, пахнет хорошо, если накануне я не ела чеснок или блюда индийской кухни.
Консистенция бывает очень различной, то, как творог, то, как оливковое масло, в зависимости от того, сколько времени я не подмывалась. А это зависит от того, с кем я хочу заняться сексом. Многих вставляют творожные выделения. А сначала и вовсе не подумаешь. Но это так. Я всегда спрашиваю заранее.
Потом я слизываю всё с пальца и смакую, как настоящий гурман. Как правило, это очень вкусно. Исключая те случаи, когда смазка отдает чем-то кисловатым, я еще не поняла, что вызывает такой вкус. Но я обязательно узнаю.
Этот тест нужно делать при каждом посещении туалета, так как я смущаюсь или наслаждаюсь спонтанным сексом. И в этом сл
