Лицо гитлеровской армии

В ответ на мою предыдущую статью, где рассказывается о кровавых зверствах фашистов на Восточном фронте, радио из Берлина заявило на весь мир, что я бессовестно лгу, что своим окровавленным пером я сообщаю о злодействах — в кавычках — германских солдат, злодействах, страшнее которых ничего нельзя себе представить, и, наконец, не краснея от стыда, я заявляю, что Красная Армия борется за настоящую человечность, за Человека.

Геббельс швырнул в эфир оскорбление мне, советскому писателю, он вынуждает меня ответить.

Ложь — самое страшное оскорбление для нас, советских писателей. Все наше искусство, весь его пафос направлен к становлению и утверждению высоких моральных ценностей, — правды! Этого настойчиво требуют от нас миллионы советских читателей, строящих своими руками материальные и духовные формы нового, нашего, советского мира. Быть заподозренным во лжи — значит получить от народа «остракон» — изгнание из литературы, из социальной жизни.

Мы, советские писатели, и граждане и наша Красная Армия боремся за правду. Человечность — имя этой правды.

От имени ее заявляю на весь мир всем, всем гражданам и воинам свободных стран, борющихся с фашизмом, а также германскому народу. Я заявляю: немецкие солдаты и охранные отряды фашистов совершают столь непостижимые уму зверства, что — прав Геббельс — чернила наливаются кровью, и, будь у меня угрюмая фантазия самого дьявола, мне не придумать подобных пиршеств пыток, смертных воплей, мук, жадных истязаний и убийств, какие стали повседневным явлением в областях Украины, Белоруссии и Великороссии, куда вторглись фашистско-германские орды.

Перед всей германской нацией поставлен грозный вопрос: может ли она, не протестуя, жить с такой славой?

Я привожу скупые и точные рассказы свидетелей, которые живы и находятся или в рядах Красной Армии, или в лазаретах и в любой час могут быть опрошены международной расследовательской комиссией, если таковая будет создана.

«Я видел на окраине одной деревни близ Белостока пять заостренных колов, на них было воткнуто пять трупов женщин. Трупы были голые, с распоротыми животами, отрезанными грудями и отсеченными головами. Головы женщин валялись в луже крови вместе с трупами убитых детей. Это были жены и дети наших командиров».

(Младший воентехник Дадашев С. И.)

«В Пиншине, на поляне возле леса, я видел истерзанный труп пятнадцатилетней девочки-пастушки, — семь немецких солдат изнасиловали ее, искололи штыками грудь и распороли живот».

(Он же.)

«Во всех деревнях и селах, где побывали германские войска, я видел трупы детей, женщин и стариков».

(Он же.)

«Подходя с группой разведчиков к селу Студеное, мы услышали душераздирающие крики. Это фашистские солдаты зажгли дом красноармейца и бросили в огонь его жену и детей…»

(Бат. комиссар Л. Бейлинсон.)

«В город Остров ворвались фашистские танки. Немцы согнали несколько десятков женщин и детей на огород и неожиданно начали расстреливать их из автоматов. Затем туда же привели еще около двадцати пяти женщин и тоже расстреляли их. Все это я видел своими глазами, находясь в укрытии возле этого огорода».

(Политрук Чеботарев.)

«В деревне Бронислова немцы на глазах у матерей зарыли заживо в землю троих маленьких детей, а затем застрелили этих женщин».

(Донесение Политуправления фронта.)

«В колхозе им. Фрунзе немцы изнасиловали молодую женщину, председательницу колхоза, отрезали ей левую грудь и нанесли две ножевых раны…»

(Мл. сержант Агафонов.)

«Находясь в глубокой разведке, в одной деревне, около города Пропойска, я видел, как немцы вывели из подвала старика, мальчика и маленькую девочку. Их о чем-то спрашивали и били. Затем выстрелом в упор был убит старик. Закричавшую девочку подняли на штык и бросили в сторону. Они заставили мальчика на все это глядеть, затем убили и его».

(Пом. командира взвода Пляшечный С. Г.)

«К нам ворвались немцы. Двух шестнадцатилетних девушек ихние офицеры затащили на кладбище и над ними надругались. Затем приказали солдатам повесить их на деревьях. Солдаты выполнили приказание и повесили их вниз головами. Там же солдаты надругались над девятью пожилыми женщинами».

(Колхозница Петрова, из колхоза «Пахарь».)

Так воспитанная Гитлером для построения нового порядка в Европе и во всем мире германская армия — эти сверхсовременные Джеки-потрошители — несут по следам своих танков навыки фашистской культуры. Они посылают своим невестам в Германию, вместе с сентиментальными открытками, одежду, обувь и съестное из ограбленных жилищ и магазинов и, упившись водкой, развлекаются по-фашистски, заживо анатомируя женщин и прикалывая детей.

Взбешенная своими грандиозными потерями (которых нельзя уже более скрывать и все труднее пополнять), смутно, сквозь туман алкоголя и крови, сознавая неизбежность конечного поражения в мировой войне, немецкая армия покрывает себя позором: она пытает и убивает пленных.

Так прими же звание подлеца, германская гитлеровская армия!

Вот факты:

«Меня, раненного и взятого в плен западнее города Великие Луки, немцы посадили в амбар, где находились тринадцать пленных красноармейцев и один капитан. Минут через десять нас всех вывели из амбара и построили в одну шеренгу. Затем немецкие солдаты вывели из строя капитана и двух красноармейцев. Перед строем немецкие солдаты стали стрелять в упор в капитана, прострелили ему правую, затем левую руку, потом левую ногу и правую ногу. Когда капитан упал, один из немецких солдат нагнулся и ножом отрезал ему нос, потом уши и концом ножа выколол глаза. Тело капитана судорожно содрогалось, тогда другой солдат выстрелил ему в грудь и убил его.

С двумя красноармейцами немецкие солдаты сделали то же самое. Все немцы были пьяны.

После казни нам, оставшимся в живых, приказали закопать пленных и нас опять загнали в амбар. Три дня нам не давали ни воды, ни хлеба. Ночью мы сделали подкоп и ушли».

(Красноармеец Быстряков Д. Е.)

«Около колхоза „Пахарь“ был найден нами труп красноармейца Гофмана. Ему отрубили обе руки, выкололи глаза, отрезали язык. Рядом с его трупом из обрубков его рук была выложена пятиконечная звезда».

(Колхозница Петрова.)

«В деревне Охотичи я увидел два трупа замученных командиров Красной Армии. Крестьяне рассказали, что стоявшие в этой деревне немцы захватили в плен этих лейтенантов. Им приказали раздеться догола и, допрашивая их, били чем попало и кололи штыками, а затем зарезали. Их тела были сплошь покрыты колотыми ранами.

Здесь же в Быхове, на площади, сооружены четыре клетки из колючей проволоки. В них заключено в каждой человек по двести раненых красноармейцев, красных командиров и — невоенных — советских и партийных работников, среди них много — 15-16-летних комсомольцев.

Немцы не кормят этих заключенных в клетках, ежедневно наливают немного воды в корыта, чтобы люди, умирающие от жажды, пили на четвереньках, и бросают в клетку десяток сырых картофелин. Я лично видел, как фашист-солдат бросил в клетку шкуру, содранную с барана. Пленные грызли эту шкуру. Если человек захочет перейти с места на место в клетке, немецкие часовые в него стреляют. Я не знаю, что сталось с этими несчастными, мне удалось бежать…»

(Военный юрист Капустянский M. M.)

«Наше подразделение выбило немцев из деревни Я. Во дворе одного дома мы нашли семерых убитых красноармейцев. У всех были отрублены ноги. У одного распорот живот. Это сделали немцы, перед тем как бежать из деревни».

(Пулеметчик Петр Панарьин.)

Довольно! Список истязаний и мучений захваченных в плен воинов Красной Армии очень велик. Это не единичные печальные случаи, это система воспитания германской армии. Взамен обесчеловечения немецкого солдата — ему, автомату, роботу, разрешается развязать в себе темные инстинкты: потенциальный распутник — распутничай, потенциальный мучитель — мучай, наслаждайся предсмертными воплями, — раздувай ноздри, потенциальный вор — воруй. За это, когда нужно, ты умрешь ради психопатического честолюбия Гитлера, ради концернов Геринга и прочей сволочи, заранее поделившей между собою все шесть материков земного шара.

Сотни миллионов честных и благородных людей всех стран мира, — включая и несчастную Германию, — все на уничтожение в нашей прекрасной жизни кровавого и страшного распутства! Германская армия Гитлера должна быть уничтожена и выжжен до корней германский фашизм — эта упрощенная система отбора людей на убийц и на подлежащих убийству.

«Город в броне» Николай Тихонов

По Неве в тумане проходят корабли. Глухо звучат шаги ночного дозора: улицы стали напоминать совсем другие времена. Голос времен, как эхо, живет в пространствах ночи. Броневик Ильича у Финляндского вокзала в свете бледного прожектора и бронзовый Киров на Новой площади врезаются в самое сердце. И проспект имени Газа говорит о непреклонном комиссаре, улица Ракова - о человеке, прошедшем жизнь, состоявшую из смертельных опасностей, во имя победы народа; проспект Огородникова - о железном путиловском рабочем, беспощадно разившем врагов народа. Площадь Жертв Революции, молчаливая и пустынная, напоминает о великом долге каждого ленинградца быть на боевом посту в городе, где рождалась революция, бороться за свободу, честь, счастье, за будущее, как боролись они - павшие с оружием в руках, - и не бояться отдать, если нужно, жизнь за то, чтобы этот русский город был всегда русским, свободным, советским городом. По улицам проходят обозы и пушки, проходят войска. С мужчинами рядом шагают женщины - сестры, жены. Так они пройдут до самого фронта. Фронт недалеко. И тут же под вой разрывов им скажут: довольно, вернитесь. Они ответят: мы остаемся, и останутся дружинницами. Будут выносить раненых и следить, чтобы их оружие было при них. Город живет по-боевому. У бани женщины заинтересовались группой бородатых, серьезных людей с загорелыми, обветренными лицами. - Откуда такие бородачи в наше время, да еще целая куча? - Подождите, через часок все будем молодыми, - говорят, посмеиваясь, бородачи. Это партизаны пришли помыться, попариться, побриться, отдохнуть в городе. Вот женщины, много женщин склонилось над шитьем. Почему такие серьезные у них лица, как будто они не шьют, а участвуют в сражении? Они приготовляют теплое белье, теплые вещи для бойцов. Все время открывается дверь, и новью и новые приносят узлы, чемоданы, пакеты с теплыми вещами, которые надо просмотреть, переделать, перешить. Зима на дворе. Наши бойцы ходят в теплой чистой одежде, в фуфайках, перешитых добрыми руками. У этих женщин не у всех родные на фронте, но у них нет деления на своего и твоего. Все фронтовые стали родными, все стали близкими. На заводах делают боевое оружие, снаряды, на заводах работают на фронт. Со скрежетом разрывается в цехе снаряд. Мгновение замешательства. Раздается тихий, но твердый голос руководителя: - Товарищи, фронт ждет нашей помощи! - Люди становятся к станкам. Аварийная команда начинает исправлять повреждения. А на фронте мастера огня засекают вспышки вражеских орудий, бьющих по городу. Ненавистью пылают сердца артиллеристов. Залп, еще залп - конец разбойничьей батарее. Летят в сторону колеса, головы и руки немецких бандитов, думавших внести замешательство в работу завода. Пробирается разведка. В ней все ленинградцы. Им знакома каждая дорога в этих местах. Люди сжимают оружие, как самое дорогое. Мстить, мстить врагу за все. За то, что сгорели пригородные чудные уголки, и за то, что убиты родные, истерзаны дети и женщины, за то, что в Пушкине на улице виселицы, и бомбы разбили большую залу Екатерининского дворца, за то, что бронзового позолоченного Самсона, украшение петергофских фонтанов, немцы распилили на части и увезли, за все страдания людей, за все поруганные памятники нашей родной старины, за ночные выстрелы по мирному населению - за все. Тяжелые наши орудия бьют с фортов. И разбиваются немецкие штабы и танки, батареи и автоколонны. Скоро немецких трупов будет столько, что некогда будет их закапывать. Высоко в небе, где так не нужна луна, все залившая своим равнодушным светом, скрываются немецкие стервятники. Они бросают бомбы. Бомбы падают в каналы, взметывая воду выше домов. Бомбы ломают деревья, убивают старую ленинградскую слониху в зоопарке, падают на дома. Дома рушатся. Бойца аварийной команды вызывают на место попадания. Он видит, что завалило щель, где укрывались жильцы дома. Он работает без устали, осторожно и умело. Один живой ребенок извлечен из-под груд мусора и земли, второй, третий, четвертый, пятого он передает молча товарищам, и те чувствуют, что руки его ослабели. - Заработался, устал? Нет, на его руках лежит его 11-летняя дочь. Ее убили звери, умеющие летать. Начальник команды предлагает ему отдохнуть, прямо сказать - уйти со своим горем. Единственная дочь. Он говорит: нет, он не уйдет! Он будет работать. Его дочь умерла, но есть там, под землей, другие, живые, дети, их надо спасти, их можно спасти и их спасают. Людей такого города нельзя сделать рабами. На родину нашу упало страшное, невыразимое простыми словами бедствие. Нам много предстоит тяжелого. Надо пройти через все. Ничто не страшно человеку, стоящему за правду. Мы стоим за правду. В наш человеческий город пропустить зверей нельзя, мы их не пропустим! Их будут истреблять безжалостно, беспощадно. С ними нет другого разговора, как разговор пулей и снарядом, танком и минометом. Так пусть будет больше орудий, пуль, танков и минометов! Вот почему по улицам маршируют штатские люди с винтовками на плече. Они стали бойцами все до единого. Вот почему праздник мы празднуем за боевой работой. То, что добыто народной кровью и потом, не отдадим врагу. Это все надо защищать до последнего вздоха. Вот почему Ленинград темен и суров. К нему подкрался враг с ножом, чтобы перерезать горло спящему. Но он застал Ленинград бодрствующим. Горе врагу! Какой веселый гомон бывал в Ленинграде перед Октябрьскими праздниками в мирные времена! Как светились его выпуклые, длинные, круглые огни, как играли их отсветы в каналах и в широкой Неве, сколько народу толпилось перед витринами магазинов! Детвора заполняла его скверы и парки. Долго за полночь проносились шумные трамваи, сияли окна, возвращались из театров и из гостей, встречаясь с ночной сменой идущих на заводы. Молодежь смеялась так заразительно, что самый суровый прохожий начинал невольно улыбаться. Нет, Ленинград не был холодным городом. Это выдумали от зависти к его большим площадям и широким улицам, к его просторам и к его непрерывной деловой энергии. Приезжие бегали на Неву в белые ночи, смотрели разведенные мосты с поднятыми, повисшими в небе стенами, любовались прекрасными лунными ночами и зимними морозами, колдовскими сумерками. Он был бесконечным. Трамвай шел по городу часами, и город не кончался. Заставы его -прежние окраины - никто бы из людей десятого года не узнал в сороковом... Так они выросли, сами стали городом, зажили богато и представительно. Если смотреть на Ленинград с высот Пулковских холмов весенним вечером, то по всему горизонту лежал как бы огненный пояс. Золотая полоса огней с каждым годом все ближе продвигалась к югу, все ширилась и росла. Теперь мы узнали, каков Ленинград во мраке затемнения. Узнали, как выглядят улицы без огней и без людей ночью. Как не нужна и прямо враждебна луна над городом. Как надо жить, стиснув зубы от великой ненависти к врагу, отказаться от всех мелочей жизни, забыть беспечную суету и взять в руки оружие. Страна наша стала вооруженным лагерем, Ленинград -ее передовой пост. На посту часовые не спят. И Ленинград стоит, как закованный в броню часовой, и зорко всматривается в туманную ночь, в которой притаился враг, беспощадный, настойчивый, кровожадный. 7 сентября 1941 года